аже снохе-готтентотке.
 Артур знал, какую власть он имеет над матерью, и, тиранствуя, сам же ей
сочувствовал. За эти два дня он смирил ее  почти  до  конца,  не  переставая
обходиться с ней ласково и покровительственно  а  из  двух  вечеров  первый
провел в Чаттерисе, у прелестной пирожницы, которой  похвалялся,  что  может
убедить свою матушку в чем угодно, а второй посвятил сочинению весьма пылких
и тщеславных стихов, в которых, по примеру  Монтроза,  обещал  своей  богине
прославить ее бранными подвигами и обессмертить своим пером и любить ее так,
как не была любима ни одна смертная со дня сотворения первой женщины.
 Совсем поздно, уже  за  полночь,  Элен,  бесшумно  скользя  по  темному
коридору мимо сыновней спальни, увидела свет под дверью и услыхала, как Пен,
ворочаясь  в  постели,  бормочет  стихи.  Она  постояла  венного,   тревожно
прислушиваясь. Сколько таких тревожных ночей провела она  у  его  изголовья,
когда ему еще в младенчестве или в  раннем  детстве  случалось  занемочь!  И
теперь она отворила дверь и вошла так тихо, что Пен не сразу ее заметил.  Он
лежал к ней спиною. На столике и на  одеяле  были  разбросаны  в  беспорядке
листки бумаги. Он грыз карандаш,  и  в  голове  у  него  теснились  рифмы  и
всевозможные безумные страсти. Он был Гамлет, прыгающий в могилу Офелии  он
был Неизвестный, заключающий в объятия госпожу Халлер -  прекрасную  госпожу
Халлер с черными кудрями, рассыпавшимися по плечам. Отчаяние и Байрон, Томас
Мур и любовь ангелов,  Уоллер  н  Геррик,  Беранже  и  все  любовные  стихи,
когда-либо прочитанные,  роем  кружились  в  мозгу  нашего  юного  героя,  и
воспаленное его воображение не знало удержу.
 - Артур, -  прозвучал  серебристый  голос  матери,  и  он  вздрогнул  и
оборотился, а потом, схватив первые попавшиеся листки, сунул их под подушку.
 - Ты что не спишь, милый? - сказала  она  ласково  и,  присев  на  край
кровати, погладила его горячую руку. Пен устремил на нее невидящий взгляд.
 - Я не могу уснуть, - сказал он. - Я... я писал... - И тут он  обхватил
ее шею руками. - Ах, матушка, я ее люблю, люблю!
 Могла ли эта добрая душа не пожалеть его, не утешить? И она жалела  его
и утешала, а сама тем временем со странным удивлением и нежностью  думала  о
том, что как будто только вчера он был ребенком и на  праздниках,  когда  он
сладко спал по утрам, она приходила помолиться у его постели.
 Стихи  Пен  сочинял  отличные,  в  том  нет  сомненья  ибо  хоть  мисс
Фодерингэй их не понимала, зато  старый  Кос  говорил,  хитро  подмигивая  и
прижимая палец к носу: "Ты их прибери вместе с его письмами, Милли, голубка.
Тем стихам, что тебе присылал Полдуди, до  них  далеко".  И  Милли  запирала
рукописи в свой ящик.
 Итак, когда майор, приведенный в полный порядок, предстал перед  миссис
Пенденнис, ему уже через десять  минут  сделалось  ясно,  что  бедную  вдову
приводит в отчаяние не только мысль о возможной женитьбе Пена, но едва ли не
в большей степени опасение, что сам мальчик тоже мучается и как бы между ним
и майором не произошла ссора.  Она  умоляла  майора  Пенденниса  обойтись  с
Артуром как можно мягче.
 - Он очень вспыльчивый, - намекнула она, - совершенно не выносит резких
слов. Доктор Портмен  в  тот  вечер  говорил  с  ним  уж  очень  строго,  и,
признаюсь, незаслуженно, - мой мальчик благороден и честен, дай  бог  каждой
матери такого сына, - но ответ Пена просто испугал меня, до того он вышел из
себя. Не забывайте, он уже взрослый, будьте с ним очень... очень  осторожны.
- И вдова положила свою узкую белую ручку на рукав майора.
 Он взял эту ручку, галантно поднес к губам и поглядел на  встревоженную
мать с удивлением и презрительной злостью, которой,  однако,  из  вежливости
ничем не  обнаружил.  "o  Dieu!  {Боже  мой!  (франц.).}  -  думал  старый
дипломат. - Мальчишка заговорил-таки ей зубы,  и  она  готова  подарить  ему
жену, как в детстве подарила бы игрушку, ежели бы он очень просил и  плакал.
И почему только у нас нет lettre de cachet {Королевского указа о  заточении
в тюрьму (франц.).} и Бастилии для  молодых  сорванцов  из  хороших  семей?"
Майор  вращался  в  столь  высоком  обществе,  что  ему  простительно   было
рассуждать, как какому-нибудь графу. Поцеловав робкую ручку, он  сжал  ее  в
ладонях, потом, опустив на стол, накрыл своей рукой  и  с  улыбкой  заглянул
вдове в глаза.
 - Признайтесь, - сказал он, - вы уже думаете о том, как  бы,  не  греша
против совести, позволить Артуру сделать по-своему.
 Она покраснела и прослезилась.
 - Я думаю о том, что он очень несчастлив, а я слишком...
 - Чтобы перечить ему или чтобы дать ему волю? - спросил  майор,  а  про
себя отвел душу, добавив: "Дать волю? Черта с два!"
 - И подумать только, что он  поддался  такому  неразумному,  жестокому,
роковому влечению! Ведь ему уготовано столько  страданий,  чем  бы  дело  ни
кончилось.
 - Браком оно не кончится, сестрица, - сказал майор решительно. - Мы  не
допустим, чтобы Пенденнис, глава рода, женился на бродячей комедиантке. Нет,
нет, сударыня, нам не нужна родня с Гринвичской ярмарки.
 - Если сразу разорвать их помолвку, - перебила его миссис Пенденнис,  -
я даже думать боюсь, к каким последствиям это может привести. Я знаю,  какой
у Артура необузданный нрав, как  пылки  его  привязанности,  как  сильно  он
чувствует и радость и горе и я  трепещу  при  мысли  о  том  разочаровании,
которое его ждет. Нет, нельзя, чтобы он узнал об этом слишком внезапно.
 - Сударыня, - отозвался майор с видом глубочайшего сострадания, - я  не
сомневаюсь в том, что Артуру придется претерпеть все муки ада, прежде нежели
он справится с этим небольшим разочарованием.  Но  скажите,  только  ли  ему
одному сужден такой удел?
 - Нет, конечно,  -  отвечала  Элен,  потупившись.  Она  вспомнила  свою
молодость, ей снова было семнадцать лет, и сердце ее было разбито.
 - Я и сам, - тихо произнес ее деверь, - испытал на пороге жизни большое
горе. Молодая девица, за которой давали пятнадцать тысяч фунтов,  племянница
графа... прелестное создание... одной трети ее денег мне хватило бы  на  то,
чтобы  быстро  продвинуться  в  чинах,  я   бы   к   тридцати   годам   стал
подполковником. Но ничего не вышло. Я был всего лишь поручиком без гроша  за
душой родители ее не дали согласия, и я отплыл  в  Индию,  где  имел  честь
состоять секретарем при лорде Бэкли  в  бытность  его  главнокомандующим,  -
отплыл один, без нее. И что же? Мы возвратили  друг  другу  письма  и  пряди
волос (тут майор легонько дотронулся до своего  парика),  мы  страдали...  а
потом утешились. Теперь она - супруга  баронета,  мать  тринадцати  взрослых
детей внешне, конечно, изменилась, но, глядя на ее  дочерей,  я  вспоминаю,
какой она была тогда на той неделе уже третья ее дочь будет представлена ко
двору.
 Элен молчала. Мыслями она все еще была в прошлом. Доживи  человек  хоть
до ста лет, но есть, видно, минуты в его молодости, вспоминая о  которых  он
всегда будет молодеть, и Элен, верно, думала сейчас об одной из таких минут.
 - Взять хотя бы моего брата, дорогая, - учтиво продолжал майор.  -  Вам
ведь хорошо известно, ему тоже пришлось  испытать  некоторое  разочарование,
когда  он  только  начал...  только  вступил   на   медицинское   поприще...
Возможность представлялась блестящая. Мисс Болл, - видите,  я  даже  фамилию
помню,  -  была  дочерью  аптек...  врача  с  обширнейшим  кругом  клиентов
сватовство моего брата почти увенчалось успехом, но... возникли затруднения
надежды его рухнули, и... и могу сказать с  уверенностью,  у  него  не  было
причин сетовать на судьбу, подарившую ему эту руку, - закончил майор и снова
деликатно пожал пальцы Элен.
 - Грустно думать о  браках  между  людьми,  такими  разными  по  своему
положению и возрасту, - сказала Элен. - Я знаю,  сколько  несчастий  из  них
проистекает. Один из примеров тому - отец Лоры, мой родственник,  который...
с которым мы вместе росли, - добавила она едва слышно.
 - Чего уж хуже! - подхватил майор. - Да на мой взгляд, для мужчины  нет
большего несчастья, чем брак с  женщиной  старше  его  годами  или  ниже  по
положению. Вы только вообразите - жена  из  низов  и  полон  дом  ее  родни,
всякой, с позволения сказать, швали без роду без племени! Вообразите  -  при
жене имеется мамаша, которая каждое второе слово произносит неправильно,  ну
как такую ввести в  общество?  Дорогая  моя  миссис  Пенденнис,  я  не  хочу
называть имен, но я видел, как в лучших лондонских  кругах  мужчины  терпели
невыносимые муки через своих безродных жен, как с ними переставали  знаться,
обрекая их на полный остракизм! Знаете, что  сделала  в  прошлом  году  леди
Снаппертон на своем dejeuer daat {Завтраке с  танцами  (франц.).}  после
маскарада? Напрямик заявила лорду Брункеру, что он может возить к ней  своих
дочерей или присылать их в сопровождении какой-нибудь  почтенной  особы,  но
что леди Брункер она принимать не будет, - а та была  дочерью  аптекаря  или
еще кого-то в том же роде и,  как  выразился  о  ней  Том  Уэг,  никогда  не
прибегала к помощи медицины, потому что и слова-то, такого не знала. Да боже
мой, по сравнению с бесконечной пыткой мезальянса  и  общения  с  людьми  из
низких сословий боль своевременной разлуки пустяк, сударыня, сущий пустяк!
 - Пустяк, - повторила Элен, чувствуя, что  вот-вот  рассмеется.  Однако
она подавила это желание, вспомнив, какое  безмерное  уважение  ее  покойный
супруг питал к майору Пенденнису и его рассказам о великосветском обществе.
 - К тому же  эта  злосчастная  женщина  на  десять  лет  старше  вашего
безмозглого повесы. А что в таких случаях бывает, дражайшая? Вам я могу  это
сказать, пока мы  одни:  в  лучшем  обществе  это  оборачивается  бедствием,
сплошным бедствием. Скажем, входит в гостиную лорд Клодворти  с  супругой  -
боже милостивый, да каждый подумает,  что  это  его  мать.  А  лорд  и  леди
Уиллоубенк? В свое время все знали, что это брак по любви. А он уже два раза
вынимал ее  из  петли  -  пыталась  повеситься  из  ревности  к  танцовщице,
мадемуазель де Сент-Кюнегенд и помяните мое слово, в третий раз старухе это
удастся. Нет, сударыня, вы не живете в свете, как я вы немножко  романтичны
и сентиментальны (вы  и  сами  это  знаете  -  женщины  с  такими  огромными
прекрасными глазами все таковы) предоставьте же это дело мне.  Жениться  на
этой женщине? В восемнадцать лет жениться на тридцатилетней актрисе?  Ха-ха!
По мне, пусть лучше пошлет на кухню за кухаркой, да и ведет ее к алтарю.
 - Я знаю, как опасны слишком  ранние  помолвки,  -  вздохнула  Элен  и
поскольку она в вышеприведенном разговоре произнесла такие  слова  не  менее
трех раз и мысль о долгих помолвках и  неравных  браках,  видимо,  очень  ее
угнетала, и  поскольку,  то,  что  мы  имеем  изложить,  разрешит  возможные
недоумения иных читателей по поводу того, кто же есть маленькая  "Пара,  уже
неоднократно появлявшаяся на этих страницах, - мы сочтем  за  благо  пролить
свет на эти обстоятельства в следующей главе.

 ^TГлава VIII,^U
 в которой Пен дожидается за дверью, пока читателю разъясняют, кто есть
 маленькая Лора

 Итак, жил да был однажды некий молодой  джентльмен,  и  приехал  он  из
Кембриджского университета на  летние  вакации  в  деревню,  где  юная  Элен
Тислвуд жила со своей матерью, вдовой лейтенанта Королевского флота, убитого
при Копенгагене. Сей джентльмен, его  преподобие  Фрэнсис  Белл,  приходился
миссис Тислвуд племянником, а мисс Элен, следственно, -  двоюродным  братом,
так что нет ничего удивительного в том, что он поселился у тетушки,  жившей,
надобно отметить, весьма скромно там он и провел летние вакации,  занимаясь
с несколькими учениками, которые следом за ним тоже приехали в эту  деревню.
Мистер  Белл  был  оставлен  при  одном  из  колледжей  и   известен   всему
университету своей ученостью и умением обучать студентов.
 Обе его родственницы вскоре узнали, что джентльмен обручен и вступит  в
брак, как только колледж предоставит ему приход.  Отец  его  нареченной  был
тоже священник, Белл в юности обучался у него на  дому  тогда-то,  проживая
под  кровом  мистера  Коучера,  в  возрасте  всего   лишь   семнадцати   или
восемнадцати лет, восторженный юный Белл упал однажды  к  ногам  мисс  Марты
Коучер, которой помогал собирать горох на огороде. И, стоя на коленях  перед
горохом и мисс Мартой, он поклялся ей в вечной любви.
 Мисс Коучер была на много лет его старше, и сердце ее уже было изранено
неоднократными разочарованиями. Из учеников  ее  отца  трое  позволили  себе
играть ее чувствами. Сосед-аптекарь поманил ее и бросил. Драгунский  офицер,
с которым она столько раз танцевала за два счастливых месяца, проведенные  в
Бате, где ее бабушка лечила свою  подагру,  в  один  прекрасный  день  бодро
тряхнул головой и, оставив  уздечку  у  нее  в  руке,  ускакал  прочь  и  не
вернулся.  Следует  ли  удивляться,  что  сердце  Марты  Коучер,  уязвленное
столькими стрелами черной  неблагодарности,  жаждало  покоя?  Она  выслушала
признания долговязого, благородного юноши весьма снисходительно и ласково, а
когда он умолк, сказала: "Ах, Белл, вы слишком молоды, чтобы думать о  таких
вещах", - однако же дала  понять,  что  и  сама  уделит  им  место  в  своих
размышлениях.  Она  не  могла  сказать  мистеру  Беллу:  "Я  буду   послушна
маменькиной воле", - ибо мистер Коучер давно овдовел и,  будучи  погружен  в
ученые занятия, не мог, разумеется, взять на себя руководство столь  хрупким
и прихотливым предметом, как девичье сердце, так что  мисс  Марта  вынуждена
была обходиться без чьей-либо помощи.
 О выводах, к коим пришла наша весталка,  посовещавшись  сама  с  собой,
известила счастливого Белла прядь  волос,  перевязанная  голубой  ленточкой.
Трижды ей уже доводилось отрезать по темно-рыжей кудряшке кому-то в подарок.
Получатели их вероломно скрывались (хорошо, хоть волосы отрастали) и Марта,
вручая  сей  знак  любви  простодушному  юноше,   имела   полное   основание
присовокупить, что все мужчины - обманщики.
 Однако э 6  был  исключением  из  правила:  Фрэнсис  Белл  оказался  на
удивление верным любовником. Когда  ему  настала  пора  ехать  в  колледж  и
пришлось  осведомить  мистера  Коучера  о  положении  дел,  тот  воскликнул:
"Господи помилуй, а я  и  не  подозревал,  что  тут  происходит"  (так  оно,
вероятно, и было, ведь он уже три раза попадался точно таким же образом),  -
и Фрэнсис отбыл в  университет  с  твердым  намерением  добиться  выдающихся
успехов, дабы сложить их к ногам своей Марты.
 Всегда помня об ожидающей его  награде,  он  трудился,  не  жалея  сил.
Каждый семестр приносил ему отличия. Книги, полученные за лучшее  сочинение,
он отсылал старому Коучеру, а кубок за лучшее стихотворение  адресовал  мисс
Марте. В положенное время он окончил курс одним из первых и был оставлен при
своем колледже и все эти  годы  он  поддерживал  с  мисс  Коучер  нежнейшую
переписку, заверяя девицу, что ей одной он обязан своими успехами (как  оно,
возможно, и было).
 Но к тому времени, как его преподобию Фрэнсису Беллу, магистру искусств
и преподавателю своего колледжа, исполнилось двадцать шесть лет, мисс  Марте
уже стукнуло тридцать четыре, и ни наружность ее, ни манеры, ни характер  не
улучшились с того далекого летнего дня, когда она обирала горох на  грядках.
А он, столь блестяще окончив курс, поостыл к своим занятиям, и  в  суждениях
его и вкусах тоже поубавилось жара. Лучи солнца,  озарявшие  огород  и  мисс
Марту, померкли, и оказалось, что несчастный Белл обручен - и подтвердил это
собственноручно в сотнях писем - с грубой, сварливой, неотесанной  женщиной,
некрасивой и немолодой.
 После  одной  из  их  многочисленных  перебранок   (в   которых   Марте
представлялся случай  блеснуть  красноречием,  почему  она  частенько  их  и
затевала)   Фрэнсис   наотрез   отказался   привезти   своих   учеников    в
Берлидерс-Грин, где мистер Коучер был священником и где Белл обычно проводил
лето и тут-то ему пришло в голову уехать на  вакации  в  деревню  к  тетке,
которую он не видел много лет - еще с  тех  пор,  как  Элен  была  маленькой
девочкой и любила забираться к нему на колени. И он приехал  и  поселился  у
них. Элен теперь была красивой  молодой  девушкой.  Они  прожили  под  одной
кровлей почти четыре месяца - с июня по октябрь. Вместе  гуляли  на  закате,
встречались на утренней заре. Вечером, когда старушка  дремала  при  свечах,
они вдвоем читали одну книгу. Всему, что Элен знала, ее  обучил  Фрэнк.  Она
пела ему романсы и отдала ему свое сердце. История  его  была  ей  известна.
Разве он что-нибудь скрывал? Разве не показал ей портрет  своей  невесты  и,
краснея от стыда, письма ее - раздраженные, требовательные, злые? Время шло.
и им было все лучше друг с другом, все больше было в их отношениях  доброты,
доверия, жалости. И наконец настало октябрьское утро, когда Фрэнсис уехал  к
себе в Кембридж, и бедная девушка  почувствовала,  что  сердце  ее  полетело
следом за ним.
 А Фрэнк от чудесных летних грез воротился к страшной  действительности.
С остервенением он дергал и натягивал державшую его цепь. Чего бы он не дал,
чтобы разорвать ее! Как быть? Признаться во  всем?  Отдать  свои  сбережения
женщине, с которой он связан, и молить о  возвращении  ему  свободы?  Но  он
медлил - еще есть время... он может не получить прихода еще  много  лет.  Со
своей кузиной он обменивался письмами, печальными и нежными а невеста  его,
озлобленная, недовольная, ревнующая, горько (и  небеспричинно)  сетовала  на
то, как ее Фрэнсис к ней переменился.
 Наконец все раскрылось. Фрэнсис  и  не  пытался  отрицать  своей  новой
привязанности он осыпал Марту упреками - за ее  бешеный  норов  и  вздорнее
тиранство, а главное - за ее невежество и возраст.
 В ответ она заявила, что ежели он  не  выполнит  своего  обещания,  она
предъявит его письма во все суды Англии - те  самые  письма,  в  которых  он
десять тысяч раз клялся любить ее до гроба а потом,  показав  всему  свету,
какой ои изменник и клятвопреступник, покончит с собой.
 Фрэнк еще раз свиделся с Элен,  -  схоронив  мать,  она  жила  тогда  в
компаньонках у старой леди Понтипул,  -  и  во  время  этого  свидания  было
решено, что ему следует  исполнить  свой  долг  иными  словами  -  сдержать
обещание иными словами - заплатить по  векселю,  который  у  него  выманили
жульническим путем иными словами - сделать  двух  порядочных  людей  навеки
несчастными. В этом оба они усмотрели свой долг, а посему расстались.
 Место приходского священника  освободилось  скоро,  слишком  скоро  но
когда Фрэнк Белл приступил к своим новым обязанностям,  он  был  уже  сед  и
сломлен жизнью. После  свадьбы  он  получил  от  Элей  письмо,  начинавшееся
"Дорогой кузен" и подписанное "преданная Вам". Она отослала ему его письма и
прядь волос... почти всю. Оставшаяся прядка хранилась у нее  в  секретере  и
сейчас, когда она разговаривала с майором.
 Белл прожил в своем приходе три, не то четыре года, а  когда  оказалось
вакантным  место  полкового  капеллана  на  острове  Ковентри,  тайно  подал
прошение о предоставлении этой должности ему и, получив согласие, сообщил об
этом жене. Она стала перечить, как перечила всегда  и  во  всем.  Он  злобно
отрезал, что ей ехать не обязательно тогда она поехала. На остров  Ковентри
Белл попал при губернаторе Кроули и очень подружился с этим  джентльменом  в
последние годы его жизни. И там-то, через много лет после своей  женитьбы  и
через пять лет после того, как  он  узнал  о  рождении  сына  Элен,  у  него
родилась дочь.
 Она не была дочерью  первой  миссис  Белл  -  та  умерла  от  островной
лихорадки сразу же после того, как Элен Пенденнис и ее  муж  (которому  Элен
обо всем рассказала) известили Белла о рождении своего ребенка. "Я,  значит,
была стара? - прохрипела первая миссис Белл. - Стара и не ровня ей,  так?  А
все-таки я не дала вам на ней жениться, мистер Белл, а заставил