сколько  хозяин
платит аренды, сколько акров земли обрабатывает,  сколько  солоду  кладет  в
пиво, и не торгует ли он  помаленьку  контрабандной  водкой,  полученной  из
Бэймута или из приморских рыбачьих деревень.
 Сперва он поселился было в Клеверинг-Парке, но не выдержал -  очень  уж
там было скучно.
 - Я рожден для общества, - объяснил он капитану  Гландерсу.  -  Сюда  я
приехал чтобы приготовить дом для Клеверинга: между нами говоря,  сэр  Фрэнк
очень вял, ему это было бы не  по  плечу  (с  этими  словами  сам  он  гордо
расправил плечи) но я не могу  не  общаться  с  людьми.  Миссис  Бленкинсон
ложится спать в семь часов и Полли уводит  с  собой.  Первые  два  вечера  я
провел в доме наедине с семейным привидением, а я,  грешный  человек,  люблю
быть на людях. Ведь я старый солдат.
 Гландерс поинтересовался, где Стронгу довелось служить. Капитан  Стронг
покрутил ус и смеясь, отвечал, что ему, пожалуй, легче было  бы  рассказать,
где он не служил.
 - Начинал я, сэр, еще мальчишкой, в уланском венгерском полку, а  когда
вспыхнула война за освобождение Греции,  поссорился  с  командиром,  покинул
полк, в числе семи  человек  выбрался  живым  из  Миссолонги  и  в  возрасте
семнадцати лет взлетел на воздух с одним из брандеров  Ботсариса.  Приходите
ко мне нынче вечером на стакан грога, капитан, в я  вам  покажу  свой  орден
Спасителя. У меня этих безделушек несколько штук. Есть польский, Белого орла
- им меня наградил: Скржинецкий (он произнес эту фамилию с особенным смаком)
на поле битвы при Остроленке. Я был поручиком в четвертом полку, cэ,  и  мы
прошли сквозь линии Дибича - прямо в Пруссию, сэр, - без единого выстрела...
Да, капитан, был и неудачный поход. Это ранение я получил под Опорто,  когда
ехал рядом с королем, - он там расколошматил бы этих  продажных  сторонников
Педро, если б только Бурмен послушал моего совета я  служил  в  Испании,  в
королевских войсках, до самой смерти моего дорогого  друга  Сумалакареги,  а
тут понял, что карта бита, и вложил меч в ножны. Алава предлагал  мне  полк
но я не мог, просто не мог, черт возьми... Ну вот,  сэр,  теперь  вы  знаете
Нэда Стронга - за границей - меня называют шевалье Стронг - так  же  хорошо,
как он сам себя знает.
 Таким путем Неда Стронга узнали чуть ли не все  жители  Клеверинга.  Он
рассказал о себе и мадам Фрибсби, и хозяину "Джорджа", и Бейкеру в читальной
комнате, и миссис Гландерс с детьми за обедом  и,  наконец,  мистеру  Артуру
Пенденнису, когда тот забрел как-то со скуки в Клеверинг и, встретив шевалье
Стронга в обществе капитана Гландерса, пришел в восторг от нового знакомого.
 Спустя несколько дней капитан Стронг уже  чувствовал  себя  в  гостиной
Элен так же свободно, как в комнатах, которые он снимал у мадам  Фрибсби,  и
своими благодушными россказнями вносил много веселья в этот слишком уж тихий
дом. Ни Элен, ни Лора  еще  не  видели  такого  человека.  Он  развлекал  их
нескончаемыми  историями  -  о  пленных  гречанках,  польских  красавицах  и
испанских монахинях. Он знал десятки песен на  разных  языках  и,  подсев  к
фортепьяно, напевал их звучным, выразительным голосом. Обе  женщины  решили,
что он очарователен - и были правы впрочем, они не были избалованы  мужским
обществом, ведь они и не видели-то на  своем  веку  почти  никого,  если  не
считать пастора Портмена и  майора,  да  еще  Пена,  который,  конечно,  был
гением только гении у себя дома подчас бывают скучноваты.
 Своим новым друзьям  в  Фэроксе  капитан  Стронг  рассказал  не  только
собственную жизнь, но и всю историю семейства Клеверингов. Это  он  сосватал
своего друга Фрэнка с вдовой Амори. Ей нужен был титул, ему -  деньги.  Чего
же лучше? Он все устроил он  составил  их  счастье.  Никакой  романтической
привязанности тут не было: вдова ни по  годам,  ни  по  наружности  не  была
склонна к романтике, а сэру Фрэнсису, ничего в  жизни  не  требуется,  кроме
хорошего обеда и партии в бильярд. Но оба довольны.  Клеверинг  возвращается
на родину, состояние жены вызволило его  из  всех  затруднений,  его  сын  и
наследник будет одним из первых людей в графстве.
 - А мисс Амори? - спросила Лора ей ужасно хотелось побольше  узнать  о
мисс Амори. Стронг рассмеялся.
 - О, мисс Амори - это муза... мисс Амори - это тайна...  мисс  Амори  -
это femme icomrie {Непонятая женщина (франц.).}.
 - Как так? - спросила простодушная  миссис  Пенденнис,  но  капитан  не
отвечал, а может быть, и не мог бы ответить.
 - Мисс Амори рисует,  мисс  Амори  пишет  стихи,  мисс  Амори  сочиняет
музыку, мисс Амори ездит верхом, как Диана  Верной.  Словом,  мисс  Амори  -
совершенство.
 - Терпеть не могу умных женщин, - заметил Пен.
 - Спасибо, - сказала Лора и тут же выразила уверенность, что ей-то мисс
Амори очень понравится, - как хорошо было бы иметь такую подругу. - При этом
маленькая лицемерка посмотрела на Пена очень ясными глазами, точно каждое ее
слово была святая правда.
 Таким образом, знакомство между  обитателями  Фэрокса  и  богатыми  их,
соседями было заранее подготовлено, и Пен и Лора ждали их приезда с таким же
нетерпением, как и самые заправские клеверингские сплетники.
 Столичный житель, которому давно надоело каждый день видеть новые лица,
только посмеется над тем, какое значение придают в провинции всякому  гостю.
Заезжего лондонца будут вспоминать много лет  после  того,  как  он  покинул
своих гостеприимных деревенских знакомых и, верно, позабыл о них,  унесенный
волнами бескрайнего лондонского моря. Но островитяне еще долго  после  того,
как моряк уплыл на своем корабле, будут помнить и рассказывать вам,  что  он
говорил, и как был одет, как он выглядел и как смеялся. Словом, в  провинции
появление новых людей - это такое событие, какое не понять нам, не  знающим,
да и не желающим знать, кто живет в соседнем доме.
 Когда маляры и драпировщики справились со своим делом и так разукрасили
старый  дом  в  Клеверинг-Парке,  что  капитан  Стронг,  по  чьим  указаниям
производились работы, поистине мог гордиться своим вкусом, - сей  джентльмен
объявил, что уезжает в Лондон, куда уже прибыло все  семейство,  и  в  самом
скором времени возвратится, чтобы водворить своих друзей  в  их  обновленном
жилище.
 Авангард  составила  многочисленная  прислуга.  Морем  были  доставлены
экипажи, за которыми в Бэймут послали лошадей, уже прибывших в  Клеверинг  в
сопровождении кучеров и конюхов.
 Дилижанс "Поспешающий" привез однажды на своем  империале  и  ссадил  у
ворот  Клеверинг-Парка  двух  длинных,  меланхолических  мужчин   -   господ
Фредерика и  Джеймса,  столичных  лакеев,  милостиво  согласившихся  жить  в
деревне и привезших с собой в больших чемоданах  парадные  и  прочие  ливреи
дома Клеверингов.
 В другой раз у тех же ворот вышел из почтовой кареты некий  иностранец,
весь в  кудрях  и  цепочках.  Он  учинил  разнос  жене  привратника  (будучи
уроженкой западных графств, она не  поняла  ни  его  английского  языка,  ни
гасконского наречия) за то, что его не ждет коляска, дабы довезти до  самого
дома, отстоявшего на милю от ворот, и заявил, что не может идти в такую даль
пешком в лакированных сапогах и после  столь  утомительной  дороги.  То  был
мосье Альсид Мироболан, в прошлом - повар его светлости герцога Бородинского
и его святейшества кардинала Беккафико, а ныне  -  главный  кухмейстер  сэра
Фрэнсиса  Клеверинга.  баронета.  Библиотека,  картины  и   клавесин   мосье
Мироболана прибыли еще раньше, их привез  его  адъютант,  смышленый  молодой
англичанин. Кроме того, имелась в  помощь  кухарка,  тоже  из  Лондона,  под
началом у которой состояло несколько помощниц рангом ниже.
 Мосье Мироболан не обедал с остальными слугами -  он  принимал  пищу  в
своей комнате, и к нему была приставлена особая служанка. Стоило  посмотреть
на него, когда он в своем роскошном  халате  сочинял  меню.  Перед  этим  он
всегда играл некоторое  время  на  клавесине.  Если  его  прерывали,  он  не
скупился на выражения недовольства. Всякому артисту, говорил он,  необходимо
одиночество, дабы довести свое произведение до совершенства.
 Впрочем, от избытка уважения и любви к мосье  Мироболану,  мы  забежали
вперед и вывели его на сцену раньше времени.
 Шевалье Стронг сам нанимал всю лондонскую прислугу и вообще держал себя
в доме хозяином. Слуги, правда, поговаривали, что он  всего  лишь  мажордом,
только обедает за одним столом с господами. Однако он  умел  заставить  себя
уважать, и в доме ему были отведены для  личного  пользования  две  комнаты,
притом из самых комфортабельных.
 Итак, в знаменательный: день  он  расхаживал  взад-вперед  на  террасе,
когда  под  громкий  трезвон  колоколов  Клеверингской  церкви,  на  которой
развевался флаг, открывая коляска и один из тех семейных ковчегов, что могло
изобрести только английское чадолюбие, на быстрой  рыси  свернули  в  ворота
парка и лихо подкатили к крыльцу. Как по  волшебству,  распахнулись  тяжелые
двери. Два дворецких в черном, оба длинных меланхолических лакея, теперь уже
в ливреях и в пудре, и местные слуги, нанятые им в  помощь,  выстроившись  в
сенях, склонились в поклоне, как вязы под напором осеннего  ветра.  По  этой
аллее прошествовали: сэр Френсис Клеверинг с лицом невозмутимо  равнодушным
леди Клеверинг с  блестящими  черными  глазами  и  добрым  выражением  лица,
милостиво  кивавшая  направо  и   налево   маленький   Фрэнсис   Клеверинг,
уцепившийся за материнскую юбку (он задержал все шествие,  чтобы  разглядеть
самого высокого лакея, чья наружность, как видно, поразила его воображение)
мисс Кротки, его гувернантка,  и  мисс  Амори,  дочка  миледи,  под  руку  с
капитаном Стронгом. Стояло лето, но и в сенях, и в спальнях к приезду хозяев
были затоплены камины.
 Мосье Мироболан наблюдал прибытие семьи, спрятавшись за старой липой  в
начале аллеи.
 - Elle et la, - произнес  он,  прижав  руку  в  перстнях  к  расшитому
бархатному жилету со стеклянными пуговицами. - Je t'ai vue je te  eai,  o
ma ylhyde, o mo age! {Она здесь... Я тебя видел.  Благословляю  тебя,  о
моя Сильфида, о мой ангел! (франц.).} - и, нырнув в чащу, пробрался назад  к
своим сковородам и кастрюлям.
 В воскресенье новые обитатели дома в том же  составе  расположились  на
семейной  скамье  в  старой  церкви,  где  многие  предки  баронета  некогда
молились, а теперь  преклоняли  колени  в  виде  статуй.  Поглядеть  на  них
сбежалось столько народу,  что  новая  церковь  в  этот  день  пустовала,  к
великому негодованию пастора Симкоу а  у  старой  церковной  ограды,  перед
которой остановилась коляска, запряженная серыми, с  кучером  в  серебристом
парике и непроницаемо серьезными  лакеями,  давно  уж  не  собиралась  такая
толпа. Капитан Стронг всех знал и раскланивался  за  себя  и  за  остальных.
Местные жители решили, что миледи, хоть собой и не красавица, зато одета как
картинка, да так оно и было, - тончайшая шаль, богатейшая ротонда,  ярчайшие
цветы на шляпе,  без  счета  брошей,  колец,  браслетов,  цепочек  и  прочих
побрякушек, и повсюду ленты, узкие и широкие, всех цветов радуги! Мисс Амори
была вся в чем-то светло-сером, скромная, как весталка, а маленький  Фрэнсис
наряжен в модный в то время костюмчик  Роб-Роя  Мак-Грегора,  прославленного
шотландского разбойника.  Баронет  был  оживлен  не  более  обычного  -  ему
свойственно было завидное отсутствие мысли, позволявшее  одинаково  легко  и
безразлично воспринимать обеды и смерти, службу в церкви и собственный брак.
 Скамья, отведенная для  клеверингской  прислуги,  тоже  заполнилась,  и
молящиеся с восторгом увидели там обоих лондонских  лакеев,  "не  иначе  как
обсыпанных мукой", и диковинного кучера в серебристом парике, который  занял
свое  место  чуть  позже,  успев  отвести  лошадей  в  конюшню  при   "Гербе
Клеверингов".
 Во время богослужения юный Фрэнсис поднял  такой  крик,  что  по  знаку
баронета Фредерик, самый длинный лакей, встал со своего  места  и,  подойдя,
забрал его и вынес из церкви. Прелестный ребенок орал  и  колотил  лакея  по
голове так, что пудра клубилась над ним  подобно  фимиаму,  и  на  улице  не
успокоился до тех пор, пока его не посадили на козлы коляски  и  не  дали  в
руки кнут - поиграть в лошадки.
 - Он, понимаете, пе'гвый раз  попал  в  церковь,  мисс  Белл,  -  томно
объяснил баронет молоденькой гостье, - ну,  и  понятно,  что  гасшумелся.  В
Лондоне я и сам не езжу в церковь, а здесь, в деревне,  пожалуй,  следует...
как-никак показываешь пример... и все такое.
 Мисс Белл отвечала смеясь:
 - Нельзя сказать, чтобы мальчик показал хороший пример.
 - Ну, не знаю, - заметил  баронет,  -  ду'гным  примером  это  тоже  не
назовешь. Когда Фрэнк чего-нибудь хочет, он всегда кричит, а  когда  кричит,
всегда добивается своего.
 Тут его наследник громко потребовал пирожного  и,  потянувшись  за  ним
через весь стол, опрокинул рюмку с вином на  самый  нарядный  жилет  другого
гостя - мистера Артура Пенденниса, который был этим весьма раздосадован, так
как  чувствовал,  что  выглядит  смешным  и  что  закапана  его  белоснежная
батистовая манишка.
 - Балуем мы его, - сказала леди Клеверинг, обращаясь к миссис Пенденнис
и нежно поглядывая на милое дитя, которое к этому времени успело перепачкать
лицо и руки тем подобием мыльной пены,  что  составляет  начинку  лакомства,
именуемого merigue a la creme {Меренги с кремом (франц.).}.
 - Что я вам говорил? - сказал  баронет.  -  Вот  видите  -  покричал  и
добился своего. Молодец, Фрэнк, п'годолжай в том же духе.
 - Сэр Фрэнсис - в высшей степени разумный  отец,  не  правда  ли,  мисс
Белл? - шепнула мисс Амори. - Нет, я не буду называть вас мисс Белл, я  буду
называть вас Лорой. Я так любовалась вами  в  церкви.  Платье  ваше  неважно
скроено, и шляпка не новая. Но у вас такие красивые серые глаза, и цвет лица
прелестный.
 - Спасибо! - рассмеялась Лора.
 - Ваш кузен очень интересный и знает это. Он не  умеет  владеть  de  a
eroe {Своей наружностью (франц.).}. Он еще не знает  жизни.  Скажите,  у
него есть таланты? Он много страдал? Одна дама,  такая  маленькая,  в  мятом
атласном платье и бархатных туфлях... мисс Пайбус... была у нас  и  сказала,
что он много страдал. Я тоже  страдала...  а  вы,  Лора,  признайтесь,  ваше
сердце еще молчит?
 Лора отвечала "да", но все же слегка покраснела при этом  вопросе,  так
что собеседница ее сказала:
 - Я поняла. Это - le eau coui {Красивый кузен (франц.).}. Расскажите
мне все. Я уже люблю вас, как сестру.
 - Вы очень добры, -  с  улыбкой  сказала  мисс  Белл.  -  И...  надобно
сознаться, что любовь эта очень внезапная.
 - Всякая любовь внезапна. Это - электрический удар...  это  взрыв.  Это
возникает мгновенно. Стоило мне вас увидеть, и я поняла, что полюблю вас.  А
вы этого не чувствуете?
 - Нет еще, но, верно, почувствую, если постараюсь.
 - Так назовите меня по имени!
 - Но я его не знаю! - воскликнула Лора.
 - Меня зовут Бланш - правда, красиво? И вы меня так называйте.
 - Бланш... и верно, очень красивое имя.
 - Пока мама разговаривает с этой леди - у нее очень  доброе  лицо,  кем
она вам приходится?.. В молодости она, должно быть, была красива, но  сейчас
немного aee... {Увядшая  (франц.).}  Перчатки  у  нее  нехороши,  а  руки
красивые... пока мама с ней разговаривает, пойдемте ко мне, в  мою  комнату.
Комната у меня премиленькая, хоть ее  и  обставлял  этот  противный  капитан
Стронг. Вы в него не влюблены? Он говорит, что да, но я-то знаю,  у  вас  на
уме le eau coui. Да, il a de  eaux  yeux.  Je  'aime  a  le  lod,
ordiairemet. Car je ui lode, moi - je ui lache et lode {Глаза у
него очень хороши. Обычно мне блондины не нравятся -  я  сама  блондинка,  я
Бланш (белая) и блондинка (франц.).}.
 Она взглянула в зеркало, сделала гримаску и как будто уже не помнила, о
чем только что спрашивала Лору.
 Бланш была вся светлая и легкая, как сильфида.  В  ее  светлых  волосах
играли зеленоватые блики. Но брови у  ней  были  темные,  и  длинные  черные
ресницы прикрывали прекрасные карие глаза. Талия ее была на  диво  тонка,  а
ножки такие крошечные, что, кажется, даже не могли примять траву. Губы  были
цвета  розового  шиповника,  а  голос  журчал  как  прозрачный   ручеек   по
безупречным жемчужным зубкам. Она любила их показывать, потому что они  были
очень красивы. Она очень  часто  улыбалась,  и  улыбка  не  только  освещала
наилучшим образом ее зубы, но  также  обнаруживала  две  прелестные  розовые
ямочки - по одной на каждой щеке.
 Она показала Лоре свои рисунки, и Лора пришла от них в восхищение.  Она
сыграла  несколько  своих  вальсов,  очень  быстрых  и  блестящих,  и   Лора
восхитилась еще более. А затем читала ей стихи,  французские  и  английские,
тоже собственного сочинения, - которые хранила в альбоме  -  своем  дорогом,
любимом альбоме - синего бархата, с золотым замочком и с  тисненным  золотом
названием: "Me larme" {"Мои слезы" (франц.).}.
 - Me larme, правда, красиво? - сказала эта  молодая  девица,  которая
всегда была довольна всем, что делала, и делала все превосходно. Лора с  ней
согласилась. Она смотрела на мисс Амори как на  чудо  никогда  еще  она  не
видела создания, столь очаровательного  и  совершенного,  столь  хрупкого  и
прелестного, так прелестно щебечущего  в  такой  прелестной  комнате,  среди
такого множества прелестных  книг,  картин  и  цветов.  В  своем  восхищении
честная и великодушная провинциалка забыла даже о ревности.
 - Право же, Бланш, - сказала она, - в вашей комнате  все  прелестно,  а
самое прелестное - это вы сами.
 Мисс Амори улыбнулась, погляделась в зеркало, подошла к Лоре, взяла  ее
руки и поцеловала их, а потом села за фортепьяно и спела песенку.
 Дружба между девушками в один  день  выросла  до  неба  -  как  бобовый
стебель у Джека. Длинные лакеи то и дело носили в Фэрокс розовые  записочки,
- возможно, они тем  охотнее  посещали  этот  скромный  дом,  что  там  была
хорошенькая служанка. Мисс Амори посылала Лоре то новый роман, то  ноты,  то
картинку из французского модного журнала или от миледи прибывали с приветом
цветы и фрукты или мисс Амори просила и умоляла мисс Белл отобедать у  них,
вместе с дорогой миссис Пенденнис, если  она  хорошо  себя  чувствует,  и  с
мистером Артуром, если он  не  боится,  что  ему  будет  скучно  за  миссис
Пенденнис она пришлет шарабан, и она очень, очень ждет,  пусть  не  вздумают
отказываться!
 Ни Артура, ни Лору не нужно было особенно уговаривать. А Элен,  которая
и вправду прихварывала, радовалась, что ее дети могут развлечься,  и,  когда
они уходили, ласково глядела им вслед, в душе моля бога,  чтобы  он  дал  ей
дожить до того дня, когда эти двое, кого она  любила  превыше  всех,  станут
мужем и женой. Пока они спускались к речке и переходили пост, она вспоминала
другие летние вечера, двадцать пять лет назад, когда она тоже пережила  свою
краткую пору любви и счастья. Все  миновалось!  Луна  смотрит  с  темнеющего
неба, и загораются звезды,  точь-в-точь  как  в  те  давнишние,  незабвенные
вечера. Он лежит мертвый, далеко-далеко, за  бурными  волнами  океана.  Боже
мой! Как  ясно  она  помнит  его  лицо  в  тот  последний  день,  когда  они
расстались! Оно глядело на нее из глубины прошедших лет, такое  же  ясное  и
печальное, как тогда.
 Итак, мистер Пен и мисс Лора с  большой  приятностью  проводили  летние
вечера в Клеверинг-Парке. Бланш изливалась в своих чувствах к Лоре, а мистер
Пен, судя по всему, ничего не имел против Бланш. Он снова обрел  свою  былую
живость, смеялся и болтал, так что Лора только диву давалась. Тот  Пен,  что
входил в гостиную леди Клеверинг - быстрый и ловкий, улыбающийся,  нарядный,
был совсем непохож на другого, который дома,  надев  старую  куртку,  часами
зевал на диване. Иногда молодые  люди  музицировали.  У  Лоры  бил  приятный
низкий голос, а Бланш училась в Европе  у  лучших  учителей  и  с  гордостью
взялась наставлять свою подругу. Иногда и мистер Пен принимал участие в эти