ы  обнимать  ножки  любимого  братца,  Муза
нахлестала его по щекам, тем преподав мисс Лоре первый  урок  по  цинической
философии... а впрочем, не самый первый, ибо нечто,  очень  похожее  на  это
своенравие и эгоизм,  на  эту  разницу  между  поэзией  и  практикой,  между
высокими рифмованными порывами и повседневной жизнью, Лоре  уже  приходилось
наблюдать у себя дома, в лице нашего друга мистера Пена.
 Но Пен - другое дело. Пен - мужчина. В нем почему-то  не  удивляют  эти
капризы, это желание непременно поставить на своем. И при всем его себялюбии
и своенравии сердце у него доброе, благородное. Так неужели он обменяет этот
чистый алмаз на такую подделку! Короче говоря, Лора немножко устала от своей
замечательной Бланш. Она "взвесила ее на весах и  нашла  очень  легкой"  на
смену радостному  восхищению,  которое  она  выражала  со  всегдашней  своей
искренностью, явилось если не презрение, то чувство очень к нему близкое,  и
в тоне, каким Лора  теперь  обращалась  к  мисс  Амори,  сквозило  спокойное
превосходство, что пришлось нашей Музе очень не  по  душе.  Да  и  кому  это
приятно  -  чувствовать,  что  тебя  раскусили  и  что  нужно  спускаться  с
пьедестала на землю!
 Сознание, что этой церемонии не миновать,  не  способствовало  хорошему
настроению мисс Бланш, а так как она досадовала и злилась на  себя,  от  нее
более чем когда-либо доставалось всем окружающим. И наступил  роковой  день,
когда между милочкой Бланш и милочкой Лорой произошло генеральное  сражение,
в котором их дружбе был нанесен почти смертельный удар. Милочка Бланш с утра
начала проявлять свой характер. Она нагрубила матери,  отшлепала  маленького
Фрэнка,  безобразно  изобидела  его  гувернантку  и  совсем  задергала  свою
горничную Пинкотт. Не решаясь напасть на  подругу  (маленькая  наша  тиранка
была труслива, как кошка, и пускала в ход коготки только против тех, кто был
ее слабее), она мучила всех остальных,  а  больше  всех  -  бедную  Пинкотт,
которая по прихоти своей юной госпожи была то ее служанкой, то  наперсницей,
то компаньонкой (и всегда - рабой).
 Когда эта девушка, сидевшая с барышнями  в  комнате,  расплакалась,  не
выдержав жестокости своей хозяйки, и,  рыдая,  выбежала  вон,  напутствуемая
прощальной издевкой,  Лора  стала  громко  и  возмущенно  отчитывать  Бланш:
подивилась, как в ее возрасте можно забыть об уважении к старшим, а также  к
низшим по положению, как можно, вечно толкуя о собственной чувствительности,
так жестоко уязвлять чувства других. Лора заявила подруге,  что  вести  себя
так грешно, что ей следует на коленях молить у бога  прощения.  И,  облегчив
душу этой взволнованной речью, удивившей ее  самое  почти  так  же,  как  ее
слушательницу,  она  схватила  шляпку  и  шаль  и  в  великом   смятении   и
расстройстве побежала через парк домой, где миссис Пенденнис очень удивилась
при виде ее, так как не ждала ее раньше вечера.
 Лора поведала ей о том, что произошло, и тут  же  навеки  отреклась  от
своей подруги.
 - Ах, маменька, - сказала она, - вы были правы.  Бланш  только  с  виду
мягкая и добрая, а на самом деле она  жестокая,  она  эгоистка.  У  нее  нет
сердца, хоть она и говорит так много о своих чувствах. Разве  может  хорошая
девушка доставлять горе матери, тиранить прислугу! Нет, я...  я  отказываюсь
от нее, отныне у меня не будет друга, кроме вас.
 Последовали обычные  объятия  и  поцелуи,  и  миссис  Пенденнис  втайне
порадовалась ссоре между подругами, ибо исповедь Лоры,  казалось,  означала:
"Эта девушка не годится Пену в жены - она легкомысленна и  бессердечна,  она
недостойна нашего героя. Он и сам, конечно, поймет это, глаза его откроются,
и он вырвется из сетей столь ветреного создания".
 Но об истинной причине ссоры Лора не  рассказала  миссис  Пенденнис,  а
может быть, скрыла ее и от самой себя. Озорница  Бланш,  будучи  в  особенно
озорном настроении и только ища, кому  бы  насолить,  начала  свои  проделки
сразу после прихода милочки Лоры, с которой им  предстояло  провести  вместе
весь день. Усевшись с подругой у себя в комнате, мисс Амори навела  разговор
на мистера Пена,
 - Какой он, однако, ветреник, - заметила Бланш. -  Мисс  Пайбус,  да  и
много кто еще рассказывали нам насчет актрисы.
 - Я тогда была еще маленькая и почти ничего об этом не знаю, - отвечала
Лора, густо покраснев.
 - Он очень дурно с ней обошелся, - сказала Бланш, покачивая головой.  -
Он ее обманул.
 - Неправда! - вскричала Лора. - Он поступил благородно, он  хотел  всем
пожертвовать и жениться на ней. Это она его обманула.  Он  чуть  не  умер  с
горя, он...
 - А я так поняла, душечка, что вы ничего об этом не знаете, -  перебила
ее Бланш.
 - Так говорит маменька, - сказала Лора.
 - Во всяком случае, он очень неглуп, - продолжала вторая душечка.  -  А
какой поэт! Вы читали его стихи?
 - Только "Рыбак и пловец" - это он перевел,  да  еще  ту  оду,  что  не
получила  приза  на  конкурсе  она  мне  показалась  очень   растянутой   и
напыщенной, - отвечала Лора, смеясь.
 - А вам, дорогая, он не посвящал стихов? - спросила мисс Амори.
 - Нет, милая, - отвечала мисс Белл.
 Бланш бросилась к подруге, расцеловала ее, не менее  трех  раз  назвала
"прелестью", лукаво заглянула ей в глаза, покивала головкой и шепнула:
 - Сейчас  я  вам  что-то  покажу,  только  пообещайте,  что  никому  не
расскажете.
 И, вприпрыжку подбежав к столику  с  инкрустацией  из  перламутра,  она
отомкнула его  серебряным  ключиком  и,  достав  несколько  листков  бумаги,
смятых, в каких-то зеленых пятнах, протянула их  Лоре.  Лора  стала  читать.
Стихи безусловно были любовные -  что-то  про  Ундину...  про  Наяду...  про
речку. Она читала долго, но строчки расплывались у нее перед глазами.
 - И вы отвечали на них, Бланш? - спросила она, возвращая листки.
 - Ну, что вы, моя дорогая! - сказала  та  и,  удостоверившись,  что  ее
дорогая Лора прочла все до конца, так же вприпрыжку вернулась к хорошенькому
столику и, убрав стихи, снова его замкнула.
 Потом  она  подсела  к  фортепьяно  и  спела  что-то  из  Россини,  чью
колоратуру ее гибкий голосок выводил превосходно, а Лора сидела и  рассеянно
слушала. О чем думала мисс Белл? Она и сама не знала просто  сидела  молча,
пока длилась музыка. А потом барышень позвали в малую столовую завтракать, и
они, разумеется, пошли туда обнявшись.
 И нельзя объяснить молчание Лоры  ревностью  или  гневом,  потому  что,
когда они, пройдя коридор и спустившись в сени, уже были у дверей  столовой,
Лора остановилась, ласково и прямо поглядела подруге в лицо и  по-сестрински
нежно ее поцеловала.
 А после этого что-то - скорее всего непоседливость  маленького  Фрэнка,
или промахи маменьки, или запах сигары сэра Фрэнсиса - что-то обозлило  мисс
Бланш, и она позволила себе те выходки, о которых мы уже говорили и  которые
привели к описанной выше ссоре,

 ^TГлава XXV^U
 Полон дом гостей

 Размолвка между девушками длилась недолго. Лора быстро забывала обиды и
ждала того же  от  других  а  у  мисс  Бланш  все  чувства  были  одинаково
преходящи, и отповедь подруги не  рассердила  ее.  Обвинения  в  греховности
никого не смущают - они не ранят настоящего тщеславия негодование  Лоры  не
рассердило ее, а скорее порадовало, ибо причина его была понятна  им  обеим,
хотя ни та, ни другая о ней и не заикнулись.
 Итак, Лора была вынуждена со вздохом признать, что  романтическая  пора
ее первой дружбы миновала и предмет ее если и достоин расположения, то  лишь
самого прохладного.
 Что до Бланш, то она не замедлила сочинить весьма трогательные стихи, в
которых сетовала на непостоянство друзей. Так уж повелось, - писала  она,  -
за любовь  платят  холодностью,  на  верность  отвечают  пренебрежением  и,
-воспользовавшись тем, что из Лондона приехало погостить знакомое  семейство
с тремя дочками, мисс Амори выбрала себе среди них самую  лучшую  подругу  и
поведала этой новой сестре свои  горести  и  разочарования.  Теперь  длинные
лакеи лишь редко носили Лоре записочки  и  шарабан  не  часто  присылали  в
Фэрокс в распоряжение тамошних дам. Когда Лора бывала у Бланш, та  напускала
на себя вид невинной мученицы, а Лора только смеялась на ее  сентиментальные
позы - весело, добродушно и непочтительно.
 Но не одни лишь новые подруги утешали мисс Бланш в  ее  горестях:  долг
правдивого летописца добавить, что она находила утешение  и  среди  знакомых
мужского пола. Всякий раз, как эта бесхитростная девушка знакомилась с новым
молодым человеком и имела случай десять минут побеседовать с ним на  садовой
дорожке, или в нише окна, или  между  двумя  турами  вальса,  она  ему,  так
сказать, доверялась: играла своими  прекрасными  глазами,  голосом  и  тоном
выражала нежный интерес и робкую мольбу, а потом покидала его и  разыгрывала
ту же комедию со следующим.
 В первое время после приезда в Клеверинг-Парк у  мисс  Бланш  почти  не
было публики, перед которой она могла бы лицедействовать потому-то на  долю
Пена и доставались все ее взгляды,  и  излияния,  и  ниша  окна,  и  садовая
дорожка. В городке, как уже сказано, молодых людей не имелось  а  в  округе
всего-то можно было найти двух-трех  молодых  священников  либо  помещичьего
сынка  с  большими  ногами  и  в  мешковатом  сюртуке.  Драгун   из   полка,
расквартированного в Чаттерисе, баронет не жаловал: на беду, он когда-то сам
служил в этом полку и ушел, не поладив с  офицерами,  -  произошла  какая-то
некрасивая история с продажей лошади... либо с карточным  долгом...  либо  с
дуэлью - кто знает? Не наше дело слишком дотошно копаться  в  истории  наших
героев, если только их прошедшее не имеет прямой связи с развитием настоящей
повести.
 Ближе к осени,  с  окончанием  заседаний  в  парламенте  и  лондонского
сезона, несколько знатных  семейств  приехали  в  свои  поместья,  маленький
курорт Бэймут заполнился публикой, в Чаттерисе  снова  открылся  Королевский
театр нашего знакомого мистера Бингли, и начались  обычные  балы  по  случаю
скачек  и  судебной  сессии.  Вначале  лучшие  семьи  графства  -  Фоги   из
Драммингтона,  Скверы  из  Дозли-Парка,  Узлборы  из  Бэрроу  и   прочие   -
сторонились Клеверинг-Парка. О тамошнем семействе ходили всевозможные  слухи
(кто решится обвинить жителей провинции в недостатке воображения,  послушав,
как они обсуждают новых соседей!). Про сэра Фрэнсиса и его супругу,  про  ее
происхождение и родню, про мисс Амори, про капитана Стронга  передавали  без
счета рассказов, которые нам незачем повторять и первые три месяца никто из
важных соседей к Клеверингам не заглядывал.
 Но когда в конце сезона граф  Трехок,  наместник  графства,  приехал  в
замок Эр, а вдовствующая графиня Рокминстер, чей сын тоже играл не последнюю
роль в графстве, сняла огромный дом на набережной  в  Бэймуте,  эти  знатные
особы тотчас в полном параде нанесли визит семейству в Клеверинг-Парке и по
следам, которые их вельможные колеса оставили  на  песке  подъездной  аллеи,
незамедлительно покатили экипажи прочей знати.
 Вот  тогда-то  Мироболану  представился  случай  показать,  на  что  он
способен, и в занятиях своим искусством позабыть о муках любви. Вот тогда-то
длинным лакеям  так  прибавилось  дела,  что  им  уже  некогда  было  носить
записочки в Фэрокс и попивать там пиво в обществе  смиренных  служанок.  Вот
тогда-то у мисс Бланш нашлись новые подруги, кроме Лоры, и новые  места  для
прогулок, кроме берега реки, где Пен удил рыбу. Он  приходил  туда  день  за
днем и раз за разом закидывал удочку, но "рыбки, рыбки" оставались глухи,  и
пери не являлась. И сейчас будет, пожалуй, уместно сказать два слова  -  под
большим секретом и с  условием,  что  дальше  это  не  пойдет,  -  об  одном
деликатном предмете, на который мы уже намекали. В одной из предыдущих  глав
упоминалось некое старое дерево, под которым Пен любил располагаться  в  дни
своего увлечения мисс Фодерингэй и дупло которого он использовал  не  только
для хранения своих крючков и наживки. А  он,  оказывается,  устроил  в  этом
дупле почтовую контору. Под подушечкой из мха и камнем он оставлял там стихи
или  столь  же  поэтичные  письма,  адресованные  некой  Ундине  или  Наяде,
посещавшей эти места, и вместо них изредка находил квитанцию в  виде  цветка
либо коротенькую расписку на английском или  французском  языке,  выведенную
изящным  почерком  на  розовой  надушенной  бумаге.  Что  мисс  Амори  имела
обыкновение прогуливаться у реки, нам известно и верно, что почтовая бумага
у ней была розовая. Но после того как Клеверинг-Парк наводнили знатные гости
и семейная коляска стала чуть ли не каждый вечер  увозить  хозяев  в  другие
поместья, никто уже не являлся на почту за письмами Пена  белые  листки  не
обменивались на розовые, они спокойно лежали под мохом и  камнем,  а  дерево
безмятежно отражалось в быстрой Говорке. Письма, правда, не содержали ничего
серьезного, а в розовых записочках и вовсе бывало лишь  по  нескольку  слов,
полушутливых, полуласковых, какие могла написать любая  девица.  Но  глупый,
глупый Пенденнис, если ты избрал именно эту, зачем  ты  ей  не  открылся?  А
может быть, для обоих  это  было  шуткой.  Может,  ты  только  представлялся
влюбленным, и шаловливая маленькая Ундина охотно участвовала в этой игре.
 Между тем если мужчине в такой игре не повезет, он начинает злиться  и
Пен,  убедившись,  что  никто  больше  не  приходит  за  его  стихами,  стал
усматривать в них глубокий  смысл.  Он  снова  чувствовал  себя  трагическим
героем - почти как в пору первого своего романа. Во всяком случае, он  решил
добиться объяснения. Однажды он явился в Клеверинг-Парк и застал  полон  дом
гостей в другой  раз  ему  не  удалось  повидать  мисс  Амори:  вечером  ей
предстояло ехать на бал, и она прилегла отдохнуть.  Пен  мысленно  послал  к
черту балы, а заодно и свою бедность и безвестность, из-за  которых  его  не
приглашали на эти увеселения. В третий раз ему сказали,  что  мисс  Амори  в
саду. Он побежал в сад она прогуливалась там  в  обществе  самого  епископа
Чаттерисского с супругой и их детей, и все они, когда он был им представлен,
поджали  губы  и  окинули   его   весьма   неодобрительным   взглядом.   Его
высокопреподобию уже доводилось слышать имя Пена, и случай в саду настоятеля
тоже дошел до его ушей.
 - Епископ говорит, что вы ужасный шалун, - шепнула ему добродушная леди
Клеверинг. - Вам бы только бедокурить, а матери каково? Такая  распрекрасная
женщина! Как она, здорова ли? Хоть бы навестила  меня.  Мы  ее  сто  лет  не
видели. Все разъезжаем по гостям,  вот  и  некогда  повидаться  с  соседями.
Передайте ей поклон и Лоре тоже да приходите к нам все завтра обедать.
 Миссис Пенденнис прихварывала и не выходила, а Лора с Пеном  пришли,  и
опять было множество гостей, так что Пен только наспех перекинулся словом  с
мисс Амори.
 - Вы теперь никогда не приходите к реке, - сказал он.
 - Не могу - дом полон народу.
 - Ундина покинула родные струи, - продолжал Пен языком высокой поэзии.
 - Ей бы и не следовало там появляться, - отвечала  мисс  Амори.  -  Это
было игрой. К тому же, у вас и дома есть утешение, - добавила она и, вскинув
на него глаза, тут же снова потупилась.
 Если он любил ее, то почему не объяснился? Она и сейчас  еще  могла  бы
ответить согласием. Но когда она упомянула об  утешении,  ему  представилась
Лора, такая чистая, милая, и мать, мечтающая о союзе между ним и ее приемной
дочерью.
 - Бланш! - заговорил он обиженным тоном. - Мисс Амори...
 - Мистер Пенденнис, на нас смотрит Лора, - сказала  она.  -  Мне  нужно
идти к гостям. - И она убежала,  предоставив  мистеру  Пенденнису  с  досады
кусать ногти и любоваться в окно на залитый лупою сад.
 А Лора и правда смотрела на Пена. Она делала вид,  будто  слушала,  что
говорил ей  мистер  Пинсент,  сын  лорда  Рокминстера  и  внук  вдовствующей
графини, которая в это время, сидя на почетном месте, невозмутимо пропускала
мимо  ушей  грамматические  ошибки  леди  Клеверинг   и   покровительственно
улыбалась  томно-рассеянному  сэру  Фрэнсису,  рассчитывая  заручиться   его
поддержкой для своего кандидата на выборах. Пинсент и Пен вместе  учились  в
Оксбридже, где последний в  дни  своих  удач  и  успехов  затмевал  молодого
патриция и, пожалуй, даже смотрел на него свысока.  Сегодня  за  обедом  они
встретились впервые после университета и приветствовали друг друга тем очень
нахальным и, со стороны, очень смешным полукивком, который принят  только  в
Англии, а в совершенстве усваивается только питомцами университетов, и смысл
которого можно выразить словами: "А ты какого черта здесь делаешь?"
 - С этим человеком я был знаком в Оксбридже, - сообщил  мистер  Пинсент
своей собеседнице мисс Белл. - Кажется, его фамилия Пенденнис.
 - Да, - сказала мисс Белл.
 - Он как будто неравнодушен к мисс Амори, - продолжал молодой  человек.
Лора взглянула на парочку у окна и,  возможно,  согласилась  с  ним,  однако
промолчала.
 - У него здесь обширные земли? Помнится, он говорил, что думает  пройти
в парламент от  этого  графства.  Он  считался  неплохим  оратором.  Где  же
расположены его земли?
 Лора улыбнулась.
 -  Его  земли  расположены  за  рекой,  у  почтового  тракта.  Он   мой
родственник, и я там живу.
 - Где? - рассмеялся мистер Пинсент.
 - Да за рекой, в Фэроксе.
 - А фазанов там много? Места для охоты как будто подходящие,  -  сказал
простодушный мистер Пинсент. Лора опять улыбнулась.
 - У нас есть девять кур с петухом, одна свинья и один старый пойнтер.
 - Так, значит, Пенденнис не держит охоты? - не унимался мистер Пинсент.
 -  Да  вы  заходите  к  нему  в  гости,  -  сказала  Лора  со   смехом,
развеселившись при мысли, что  ее  Пен  -  большой  человек  в  графстве  и,
возможно, сам выдавал себя за такового.
 - Я был бы очень рад возобновить наше знакомство, -  галантно  произнес
мистер Пинсент, взглядом говоря яснее ясного: "Не к нему, а  к  вам  мне  бы
хотелось прийти в гости". И на этот его взгляд и слова Лора ответила улыбкой
и легким поклоном.
 Тут к ним подбежала Бланш  и  с  самой  своей  обольстительной  улыбкой
попросила милочку Лору спеть с ней  втору  в  дуэте.  Лора,  всегда  готовая
услужить, пошла к фортепьяно,  куда  за  ней  последовал  мистер  Пинсент  и
дослушал дуэт до конца, а когда мисс Амори запела соло, тихонько удалился.
 - Что за милая, простая, воспитанная девушка, верно, Уэг?  -  обратился
он к джентльмену, с которым вместе прибыл из Бэймута.  -  Я  говорю  про  ту
высокую, с кудряшками и с красными губами -  до  чего  они  у  нее  красные,
просто невероятно.
 - А о хозяйской дочке вы что скажете?
 - Скажу, что она тощая, вертлявая и  притворщица,  -  честно  признался
мистер Пинсент. - Все время спускает платье с плеч,  ни  минуты  не  посидит
спокойно хихикает и строит глазки как горничная-француженка.
 - Пинсент, придержите язык, - воскликнул его собеседник.  -  Вас  могут
услышать.
 - А, это Пенденнис от Бонифация, - сказал мистер Пинсент. -  Прелестный
вечер, мистер Пенденнис. Мы как раз говорили о вашей очаровательной кузине.
 - Моему другу майору Пенденнису не родня? - спросил мистер Уэг.
 - Племянник. Имел удовольствие встречать вас в  Гонт-Хаусе,  -  отвечал
мистер Пен с большим достоинством, и знакомство незамедлительно состоялось.

 На следующий день мистер Пен, воротившись  с  неудачной  рыбной  ловли,
застал обоих джентльменов, гостивших в  Клеверинг-Парке,  в  гостиной  своей
матушки, мирно беседующими с вдовой  и  ее  воспитанницей.  Мистер  Пинсент,
долговязый, с рыжими бакенами и бородкой, сидел верхом на стуле, придвинутом
почти вплотную к креслу мисс Лоры. Она благосклонно  слушала  его  болтовню,
простую  и  откровенную,  порой  остроумную  и   язвительную,   пересыпанную
словечками, которые именуются жаргонными. Лора в первый раз в  жизни  видела
молодого лондонского денди: когда в Фэроксе появился мистер Фокер, она  была
еще ребенком, да и сам он, в сущности, был не более как мальчишк