бы злосчастная эта история не держала его  в  забытой  богом
деревенской дыре, - пока Пен мечется между  своей  любовью  и  новым,  более
приятным чувством, еще не осознанным, но уже сильно им овладевшим, а  именно
- желанием повидать свет, - мистер Сморк, оказывается, поглощен  собственной
заботой она сторожит у его изголовья, ездит вместе с ним на лошадке,  и  он
тоже не знает покоя. Как одиноки мы в этом мире! Как занят собою  и  скрытен
каждый из нас! Вы с женой сорок лет спите на одной  подушке  и  воображаете,
будто вы двое - одна душа.  Пустое!  Разве  она  стонет,  когда  тебя  мучит
подагра, разве ты не можешь уснуть, когда у нее болят зубы? Ваша юная  дочь,
- с виду воплощенная невинность, только и помышляющая о том, как бы  угодить
маменьке и выучить урок на фортепьяно, - думает на самом деле не о  маменьке
и не об уроках, а о молодом офицерике, с которым она танцевала на  последнем
бале ваш сынок - прямой и честный мальчик, приехавший  домой  на  каникулы,
втайне прикидывает, сколько денег  вы  ему  дадите  и  сколько  он  задолжал
пирожнику. У старенькой бабушки, что дремлет в своем углу и через  несколько
месяцев уже отойдет в иной мир, тоже свои заботы: скорее всего она  уносится
мыслями на полвека в прошедшее, вспоминает тот вечер, когда она имела  такой
успех и танцевала котильон с капитаном, еще до того как твой отец просил  ее
руки или думает о том, какая глупенькая вертушка - твоя жена и как слепо ты
ею восхищаешься... а что до  твоей  жены  -  ответь  по  совести,  о  мудрый
читатель, все ли ей о тебе известно? Да, и твоя  душа  и  моя  -  это  целый
отдельный мир, все, что ни есть на свете, каждый из нас понимает  по-своему,
- для тебя и для меня не одинаковы черты женщины, на которую мы оба смотрим,
и вкус блюда, которое мы оба едим ты и я - два бесконечных  одиночества,  и
такие же острова маячат вокруг нас,  одни  поближе,другие  подальше.  Однако
вернемся к нашему одинокому Сморку.
 О сердечных его делах знала всего одна душа  -  эта  в  высшей  степени
неблагоразумная женщина мадам Фрибсби. Как она  сделалась  мадам  Фрибсби  -
никому не ведомо: из Клеверинга она уехала в Лондон, в обучение к  модистке,
еще как мисс Фрибсби, и уверяла, что титул получила в  Париже,  где  провела
некоторое время. Но как мог французский король, имей он даже такое  желание,
пожаловать ей такой титул? Впрочем, не будем стараться разгадать эту  тайну.
Скажем только, что уехала она из родных мест  цветущей  молодой  девицей,  а
воротилась уже в пожилых годах, с фальшивым шиньоном  и  скорбью  во  взоре,
купила за  бесценок  заведение  покойной  миссис  Харботл  и  взяла  к  себе
престарелую  мать  помогала  бедным,  ходила  в  церковь   и   пользовалась
безупречной репутацией. Одно плохо - никто во  всем  Клеверинге,  даже  сама
миссис Портмен, не читал столько романов. У  мадам  Фрибсби  вполне  хватало
времени для этого занятия, ибо услугами ее мало кто пользовался,  кроме  дам
из Фэрокса и из пасторского дома и неустанное чтение романов (которые в  те
дни были далеко не столь нравоучительны и возвышенны, как сейчас) сделало ее
до того чувствительной, что и вся жизнь в ее глазах была сплошным романом и
стоило ей увидеть вместе мужчину и женщину, как она уже воображала, что  они
умирают от любви друг к другу.
 Наутро после того, как миссис Пенденнис заезжала к  ее  квартиранту,  о
чем было рассказано в одной из  первых  глав  этой  повести,  мадам  Фрибсби
пришла к выводу, что мистер Сморк влюблен  в  красивую  вдову,  и  принялась
всеми силами поощрять это чувство.  Миссис  Пенденнис  она,  правда,  видела
очень редко, разве что на улице или в церкви - вдова не увлекалась  нарядами
и зачастую сама шила себе и платья и чепцы, но в тех редких  случаях,  когда
мадам Фрибсби принимала ее у себя либо сама являлась с визитом в Фэрокс, она
не забывала расхвалить молодого священника, ввернуть словечко о том, какой у
него ангельский характер, до чего он кроток, и прилежен, и до  чего  одинок
просто удивительно, как это ни одна женщина над ним не сжалится!
 Элен смеялась и спрашивала, почему мадам сама не проявит сострадания  к
своему квартиранту. Мадам Фрибсби только покачивала шиньоном. "Mog  cure  a
oco ouffare, - говорила она, вздыхая и  прикладывая  руку  к  тому  месту,
которое называла cure. - Il et more e Eag, madame"  {Мое  сердце  много
страдало, оно умерло в Испании, сударыня (искаж.  франц.).}.  Она  гордилась
своим знанием французского языка, хотя говорила на нем не столько правильно,
сколько быстро. Миссис  Пенденнис  но  пыталась  проникнуть  в  тайны  этого
раненого сердца: со всеми, кроме самых близких людей, она бывала  сдержанна,
пожалуй, даже надменна в наставнике своего сына  она  видела  лишь  вассала
этого юного принца, - с ним, конечно, надлежало обходиться уважительно,  как
с духовным лицом, но и свысока, как со слугою дома Пенденнисов. Намеки мадам
не доставляли ей ни малейшего удовольствия.  Право  же,  надобно  было  быть
очень сентиментальной и наивной, чтобы заподозрить вдову в тайной склонности
к мистеру Сморку, и,  однако  же,  мадам  Фрибсби  цепко  держалась  за  ото
пагубное заблуждение.
 Квартиранта ее было много легче вызвать на откровенность. Расхвалив его
в беседе с миссис Пенденнис, мадам Фрибсби всякий раз  уходила  от  нее  под
впечатлением, будто вдова сама его расхваливала.
 - Etre ul au mode et ie oueeyog" {Быть  одному  на  свете  очень
скучно  (искаж.  франц.).},  -  говорила   она,   поглядывая   на   гравюру,
изображавшую французского стрелка в зеленом мундире и кирасе -  единственное
украшение  ее  гостиной.  -  Поверьте,  когда  молодой  Пенденнис  уедет   в
университет, его мамаша будет очень скучать. Она еще совсем  молода,  ей  не
дашь и двадцати пяти. Moieur le Cury, og cure et toucliy -  j'og  ui
ure - je coy cela iag -  ally,  moieur  mirke"  {Господин  кюре,  ее
сердце не молчит, я в том уверена, я знаю  толк  в  этих  вещах  -  да,  да,
господин Сморк (искаж. франц.).}.
 Он краснел, вздыхал, колебался между страхом и  надеждой,  порой  давал
волю сладостным мечтам. Для него не было большей радости, как беседовать  об
этом предмете с мадам Фрибсби в ее гостиной, в присутствии ее старухи матери
(когда-то бывшей экономкой, а также женой дворецкого, в доме у Клеверингов),
которая едва ли могла уследить за их беседой, поскольку модистка изъяснялась
большею частью по-французски, а сама она давно оглохла.
 Когда майор Пенденнис сообщил мистеру Сморку, что в октябре его  ученик
уедет в колледж, так что ценные услуги наставника больше не  потребуются,  -
за каковые услуги майор с величественным видом выразил мистеру  Сморку  свою
чрезвычайную признательность и готовность  быть  ему  полезным,  -  помощник
священника понял, что решительная минута близка, и  сомнения  стали  терзать
его с новой силой.
 А  Элен,  которая  дотоле  сторонилась  мистера  Сморка,  быть   может,
догадываясь  о  его  намерениях,  теперь,  когда  отъезд  Артура  был  делом
решенным, стала к нему снисходительнее: она вспоминала, как  он  всегда  был
учтив как исполнял ее поручения как приносил ей книги и переписывал  ноты
как охотно обучал Лору и сколько перетаскал ей подарков, - и корила себя  за
неблагодарность однажды, когда он спустился вниз после занятий  с  Пеном  и
еще медлил в сенях, она даже вышла  к  нему,  краснея,  пожала  ему  руку  и
позвала в гостиную, сказав, что он уже давно там не показывался. А  так  как
обед в тот день был заказан получше  обычного,  то  она  пригласила  мистера
Сморка остаться отобедать с ними, и он,  конечно,  с  восторгом  принял  эту
нежданную милость.
 За обедом Элен была к нему необычайно  любезна,  тем  более,  возможно,
потому, что майор держался донельзя высокомерно. Когда он  предлагал  Сморку
вина, казалось - это монарх снисходит к подданному, так что  даже  Пену  его
кичливость показалась смешна, хотя он и  сам  по  молодости  лет  готов  был
чваниться по всякому поводу.
 Но что было Сморку до неучтивости майора, когда хозяйка дома обходилась
с ним так ласково! Он ликовал, сидя рядом  с  нею  за  столом,  в  угоду  ей
расточал цветы красноречия, рассказывал, мешая темы духовные и мирские,  про
благотворительный базар и собрание миссионеров, про последний модный роман и
превосходную проповедь епископа, про  великосветские  приемы  в  Лондоне,  о
которых читал в газетах, - словом, пустил в ход  все  ухищрения,  с  помощью
которых образованный молодой священник,  совмещающий  серьезные  интересы  с
более  игривыми,  а  вкус  к  хорошему  тону  и  безупречные  манеры   -   с
чувствительным сердцем, пытается показать себя в выгодном свете перед  своей
избранницей.
 Вскоре после того, как  миссис  Пенденнис  и  маленькая  Лора  покинули
столовую, майор, зевая, тоже поднялся с места.
 Надобно сказать, что Артур, очень гордившийся  тем,  что  распоряжается
ключами от погреба, и вовремя вспомнивший, что ему, возможно, и не доведется
больше до отъезда обедать со своим другом Сморком, не поскупился ради такого
случая на кларет, и когда старшие и маленькая Лора удалились,  молодые  люди
приналегли на вино.
 Не прошло и получаса, как одна  бутылка  испустила  дух,  а  во  второй
осталось меньше половины: Пен, разразившись сатанинским смехом, залпом выпил
бокал за женское непостоянство и заметил с издевкой,  что  вино  -  вот  это
верная любовница, оно-то никогда не даст мужчине отставку.
 Сморк кротко возразил, что  бывают  и  другие  женщины  -  преданные  и
нежные возведя глаза к потолку с таким глубоким вздохом,  словно  взывал  к
дорогому существу, которого даже имени не смел произнести,  он  осушил  свой
бокал, и розовый напиток проступил румянцем у него на щеках.
 Пен стал читать нараспев стихи, которые сочинил в то утро и  в  которых
сообщал самому себе, что женщина, презревшая его страсть, не могла  быть  ее
достойна что безумная любовь его остыла, а раз так, то  все  минувшее  ему,
разумеется, постыло и ничто на свете не мило что имя, некогда  гремевшее  в
этих краях, возможно, и вновь прославится и хотя он никогда  уже  не  будет
тем счастливым и беззаботным ребенком, каким  был  всего  несколько  месяцев
тому назад, и сердце его никогда не забудет, как оно загорелось  любовью,  а
потом от горя чуть не изошло кровью, хотя ему теперь все равно  -  жить  или
умереть, и он не колеблясь расстался бы с жизнью, когда бы  не  единственное
существо, чье счастье зависит от его счастья, - однако он надеется  показать
себя достойным звания человека, и когда-нибудь  неверная  обманщица  узнает,
какое благородное сердце, какое бесценное сокровище она отринула.  Пен,  как
мы уже сказали, читал эти стихи своим звучным, приятным  голосом,  дрожавшим
от волнения. Он всегда легко  возбуждался,  а  будучи  возбужден,  заливался
краской, и его честные  синие  глаза  выражали  чувства  столь  искренние  и
благородные, что если бы у мисс Костиган было сердце, оно  не  могло  бы  не
растаять остается только предположить, что она и  вправду  была  недостойна
той любви, которой Пен так щедро дарил ее.
 Чувствительный Сморк заразился волнением своего юного  друга.  Он  сжал
Пену руку над блюдами с десертом и пустыми бокалами. Он  сказал,  что  стихи
превосходны, что Пен -  поэт,  великий  поэт  и,  если  будет  на  то  божье
соизволение, сделает блестящую карьеру.
 - Живите и здравствуйте, дорогой Артур! - воскликнул  он.  -  Раны,  от
которых вы ныне страдаете, заживут, и самое ваше горе очистит и укрепит ваше
сердце. Я всегда пророчил вам  великолепную  будущность,  стоит  вам  только
исправить  некоторые  недостатки  и  слабости,  вам  присущие.  Но   вы   их
преодолеете, мой дорогой, непременно  преодолеете,  а  когда  вы  достигнете
известности и славы, вспомните ли вы старого своего наставника и  счастливые
дни своей юности?
 Пен поклялся, что вспомнит, и руки их снова встретились над бокалами  и
абрикосами.
 - Я никогда не забуду вашу доброту, Сморк, - сказал Пен. - Не знаю, что
бы я без вас делал. Вы - мой лучший друг.
 - Это правда, Артур? - спросил Сморк, глядя сквозь очки, и  сердце  его
так застучало, что, кажется, Пен должен был слышать каждый удар.
 - Мой лучший друг, мой друг до гроба, - сказал Пен.  -  Ваше  здоровье,
старина. - И он осушил последний бокал из второй бутылки  знаменитого  вина,
которое хранил его отец, которое купил его дядюшка, которое вывез  в  Англию
лорд Левант и которое теперь, как равнодушная  рабыня,  услаждало  нынешнего
своего господина и владельца.
 - Разопьем-ка еще бутылочку, старина, - сказал Пен. - Ей-богу. Ура! Пей
до дна! Дядюшка мне рассказывал, что Шеридан на его глазах  выпил  у  Брукса
пять бутылок, да еще бутылку мараскина. Он говорит, что это лучшее  вино  во
всей Англии. Да так оно и есть, клянусь честью. Где еще сыщешь  такое?  uc
vio ellite cura - cra ige iteraimu aequor  {Сейчас  вино  прогонит
заботу - завтра уходим  в  море  (лат.)  -  строки  из  оды  7  Горация.}  -
наливайте, друг мой Сморк, вреда не будет, хоть целую  бочку  выпейте.  -  И
мистер Пен затянул  застольную  песню  из  "Фрейшица".  Окна  столовой  были
отворены, и Элен Пенденнис прохаживалась но  лужайке,  пока  маленькая  Лора
любовалась закатом. Свежий,  звонкий  голос  Пена  достиг  ушей  вдовы.  Она
порадовалась, что сын ее весел.
 - Вы... вы слишком много пьете, Артур, - робко произнес мистер Сморк.Вы
не в меру возбуждены.
 - Нет, - сказал Пен. -  Похмелье  бывает  не  от  вина,  а  от  женщин.
Наливайте, дружище, и выпьем... слышите, Сморк, выпьем за нее...  за  _вашу_
нее, не за мою... я-то по своей больше не тоскую ни капли...  ни  чуточки...
ни вот столько, клянусь вам. Расскажите про вашу  красавицу,  Сморк,  я  уже
давно вижу, как вы но ной вздыхаете.
 - Ах! - простонал Сморк, н его батистовая манишка и  блестящие  запонки
приподнялись от силы чувства, волновавшего истерзанную грудь.
 - Боже мой, какой вздох!  -  вскричал  Пен,  совсем  развеселившись.  -
Наливайте, дорогой мой, и пейте. Раз я предложил тост - надобно пить.  Какой
же джентльмен отказывается пить за даму? Будьте счастливы, старина, и  пусть
она поскорее переменит фамилию.
 - Это вы говорите. Артур? - вопросил Сморк, весь дрожа. -  Вы  в  самом
деле ото говорите?
 - Ну конечно, говорю. За здоровье будущей миссис Сморк - до  дна.  Гип,
гип, ура!
 Сморк чуть не подавился, глотая вино, а Пен,  размахивая  бокалом,  так
раскричался, что его матушка и Лора  не  знали,  что  и  думать,  а  опекун,
успевший задремать в гостиной над газетой, вздрогнул и  проворчал:  "Слишком
много пьет мальчишка". Сморк отставил бокал.
 - Я верю в это предзнаменование, - пролепетал он, красный как рак. -  О
дорогой мой Артур, вы... вы ее знаете.
 - Как, Майра Портмен? Поздравляю... талия у нее, правда, необъятная, но
все же... поздравляю, дружище!
 - Ах, Артур! - снова простонал священник и умолк, поникнув головой.
 - Прошу прощенья... не хотел вас обидеть... но талия у ней, вы же  сами
знаете... необъятная, - не унимался Пен: как видно,  третья  бутылка  начала
оказывать свое действие.
 - Это не мисс Портмен, - замирающим голосом сказал Сморк.
 - Значит, кто-нибудь в Чаттерисе? Или в Клепеме?.. Или здесь у нас?  Уж
не старуха ли Пайбус? О мисс Ролт с фабрики и я мысли не допускаю - ей всего
четырнадцать лет.
 - Она старше меня, Пен! - воскликнул Сморк и, вскинув глаза  на  друга,
затем виновато опустил их долу.
 Пен расхохотался.
 - Это мадам Фрибсби, честное слово! Мадам  Фриб,  клянусь  бессмертными
богами!
 Сморк не выдержал.
 - О Пен! - вскричал он. - Неужели вы думаете, что какая-нибудь из  этих
более чем обыденных женщин, вами названных, могла задеть мое сердце, когда я
был удостоен изо дня в день созерцать совершенство! Пусть я безумен, пусть я
греховно честолюбив, пусть я слишком возомнил о себе, но уже два года сердце
мое хранит один образ, не знает иного кумира. Разве  я  не  люблю  вас,  как
сына, Артур?.. Скажите, разве Чарльз Сморк не любит вас, как сына?
 - Ну конечно, старина, вы всегда были ко мне  очень  добры,  -  отвечал
Пен, хотя сам питал к своему наставнику отнюдь не сыновние чувства.
 - Признаюсь, - очертя голову продолжал Сморк,  -  в  средствах  я  пока
ограничен, и моя матушка не так щедра, как мне бы хотелось, но с ее  смертью
все ее достояние перейдет ко мне. А  ежели  она  узнает,  что  я  женюсь  на
женщине родовитой и обеспеченной, она расщедрится,  непременно  расщедрится.
Все, что я имею и что унаследую... а это составит не менее пятисот фунтов  в
год... все будет принадлежать ей, а... а  после  моей  смерти  и  вам...  то
есть...
 - Что вы городите, черт возьми? - крикнул Пен, вне себя от изумления. -
Какое мне дело до ваших денег?
 - Артур, Артур! - исступленно возопил Сморк. - Вы  назвали  меня  своим
лучшим другом. Позвольте же мне быть для вас больше, чем другом. Неужели вам
не ясно, что ангел, которого я люблю... самая чистая,  самая  прекрасная  из
женщин... что это не кто иной, как... как несравненная ваша матушка?
 - Матушка? - вскричал Артур, вскакивая с места и сразу  протрезвившись.
- Черт вас возьми, Сморк, вы с ума сошли, да она лет на восемь вас старше!
 - А _вас_  это  разве  смутило?  -  жалобно  возразил  Сморк,  намекая,
разумеется, на  зрелую  пассию  самого  Пена.  Юноша  понял  намек  и  густо
покраснел.
 - Это совсем разные вещи, Сморк, и сравнения здесь  неуместны.  Мужчине
позволительно забыть о своем звании и возвысить до себя  любую  женщину  но
тут, осмелюсь сказать, дело иного рода.
 - Как мне вас понимать, милый Артур?  -  печально  вопросил  священник,
чувствуя, что сейчас услышит свой приговор.
 - Понимать? А вот так  и  понимать.  Мой  наставник  -  повторяю,  _мой
наставник_ - не имеет права просить руки леди, занимающей такое положение  в
обществе, как моя мать. Это злоупотребление доверием. Это вольность с  вашей
стороны, Сморк. Вот как это надобно понимать.
 - О Артур! - взмолился перепуганный священник, просительно сложив руки
по Артур топнул ногой и стал дергать сонетку.
 - Довольно об этом. Давайте лучше выпьем кофе, - сказал  он  властно  и
тут же отдал приказание старому лакею, явившемуся на звонок.
 Старый Джон, бросив удивленный взгляд  на  три  пустые  бутылки  из-под
кларета, доложил, что кофе подан в гостиную, куда дядюшка просил  пожаловать
и мистера Артура. Сморк сказал, что лучше... лучше,  пожалуй,  не  пойдет  в
гостиную, на что Артур холодно отвечал: "Как  угодно",  -  и  велел  седлать
лошадь мистера Сморка.  Бедняга  грустно  проговорил,  что  знает  дорогу  в
конюшню и сам оседлает свою лошадку он вышел в сени и стал одеваться.
 Пен, с непокрытой головой, вышел за ним следом. Элен все еще любовалась
закатом, и священник, сняв шляпу, издали ей поклонился, а затем  повернул  к
калитке во двор, за которой они оба и скрылись. Дорога в конюшню и  в  самом
деле была Сморку знакома. Он долго возился с подпругой,  которую  Пен  помог
ему затянуть, взнуздал лошадку и вывел ее во двор. Когда он садился в седло,
на лице его была написана такая скорбь,  что  у  Пена  дрогнуло  сердце.  Он
протянул Сморку руку, тот молча ее пожал.
 - Полноте, Сморк, - сказал Пен, волнуясь. - Простите, ежели  я  говорил
слишком резко, вы всегда были ко мне очень, очень добры. Но это  невозможно,
дорогой мой, невозможно. Будьте же мужчиной. Храни вас бог.
 Сморк безмолвно кивнул головой и  выехал  из  ворот  Пен  смотрел  ему
вслед, пока лошадка не скрылась за деревьями и стук копыт  не  замер  вдали.
Элен поджидала сына на лужайке, она откинула  ему  волосы  со  лба  и  нежно
поцеловала. Она опасалась, не слишком ли много он выпил вина.
 - А почему мистер Сморк уехал без чая?
 Пен поглядел на нее ласково и лукаво.
 - Сморк нездоров, - отвечал он, смеясь. Давно уже Элен не  видела  сына
таким веселым. Он обнял ее за плечи и стал прохаживаться с ней  из  конца  в
конец террасы. Лора, кивая и смеясь, барабанила в окно гостиной.
 - Идите домой. - крикнул майор Пе