руки и  скривило
рот, вдруг почувствовала, что тело ее стало  гибким,  будто  невидимая  рука
перерезала сковывавшие его ужасные путы. Мария Вашье, разбитая параличом и в
течение семнадцати лет пригвожденная к креслу, не только побежала, выйдя  из
бассейна, но даже не могла найти следов от пролежней, образовавшихся на теле
после долгого лежания. А Жорж Анке, страдавший размягчением спинного мозга и
потерявший   чувствительность,   сразу   перешел   от   агонии   к   полному
выздоровлению. Пораженная тем же недугом Леония  Шартон  почувствовала,  как
горб ее стал исчезать словно по волшебству, а ноги выпрямляться -  здоровые,
сильные ноги.
     Затем речь зашла о самых  разнообразных  болезнях.  Снова  язвы,  снова
скрюченные и исцеленные ноги: Маргарита Гейе двадцать семь лет  страдала  от
боли в бедре, правое колено у нее не  сгибалось  -  и  вдруг  она  упала  на
колени, благодаря святую деву за исцеление;  у  молодой  вандейки,  Филомены
Симоно,  были  на  левой  ноге  три  страшные  язвы,  из   которых   торчали
раздробленные кости, - и вот  язвы  затянулись,  больная  исцелилась.  Потом
пошли рассказы о людях, страдавших водянкой: у г-жи Анселин  внезапно  опала
опухоль - каким образом вытекла и куда девалась вода, наполнявшая  ее  руки,
ноги, все тело, - неизвестно; у мадмуазель  Монтаньон  в  несколько  приемов
выкачали двадцать два литра воды, но больная снова отекла; и вот, после того
как ей  сделали  примочку  из  воды  чудодейственного  источника,  отечность
исчезла, причем ни в постели, ни на полу не осталось никаких следов вытекшей
из нее жидкости. Даже всевозможные желудочные  заболевания,  и  те  проходят
после первого же стакана  лурдской  воды.  Худая,  как  скелет,  Мари  Суше,
которую рвало черной кровью, начала есть за двоих и поправилась в  два  дня.
Мари Жарлан выпила по ошибке стакан медного купороса и сожгла себе  желудок;
появившаяся вследствие этого опухоль рассосалась от лурдской воды.  Впрочем,
самые большие опухоли проходили бесследно, после того как больной погружался
в бассейн. Но еще  более  поразительными  казались  исцеления  от  рака,  от
страшных наружных язв. У одного актера, еврея, была ужасная язва на руке, он
опустил ее в чудодейственный источник, и она зажила. У богача иностранца  на
правой ладони выросла шишка величиной с куриное яйцо -  она  рассосалась.  У
Розы Дюваль была опухоль на левом локте, потом она исчезла, и  на  месте  ее
образовалась дырка, в которой мог уместиться орех, - на  глазах  Розы  дырка
затянулась. У вдовы Фромон рак разъел губу, она только приложила примочку, и
от рака не осталось и следа. Мария Моро очень страдала от  рака  груди;  она
заснула, приложив к груди тряпку, смоченную лурдской водой,  а  когда  через
два часа проснулась - боль прошла, тело стало белое, как роза.
     Наконец сестра Гиацинта рассказала о мгновенных и полных исцелениях  от
чахотки, этого страшного бича человечества.  Сомневающиеся  не  верили,  что
святая дева может исцелить от этой болезни; однако, говорят, она  вылечивала
людей одним мановением руки. Приводились сотни случаев, один  необыкновеннее
другого. Маргарита Купель страдала чахоткой три  года,  верхушки  ее  легких
были  разрушены  туберкулезом,  и  вот  она  встала  и  пошла,  вся  пышущая
здоровьем. Г-жа де ла Ривьер харкала  кровью,  ногти  у  нее  посинели,  она
покрылась холодным потом и была при последнем издыхании; но достаточно  было
влить  ей  сквозь  стиснутые  зубы  ложечку  лурдской  воды,  как   хрипение
прекратилось, она села, стала отвечать на вопросы, попросила  бульону.  Жюли
Жадо понадобилось четыре ложечки; правда, у нее от слабости уже не держалась
голова, она была такого нежного сложения, что болезнь  совсем  надломила  ее
силы, а через несколько дней она располнела до неузнаваемости. У Анны  Катри
чахотка была в последней стадии, в левом легком образовалась каверна, и  оно
было наполовину разрушено - и вот вопреки всякой осторожности  ее  пять  раз
погрузили в холодную воду, и она поправилась, легкое восстановилось.  Другая
чахоточная, молоденькая девушка, приговоренная к смерти пятнадцатью врачами,
даже не просила об исцелении, она просто  преклонила  колена,  проходя  мимо
Грота,  и,  к  удивлению  своему,  выздоровела;  случайно  она,  как  видно,
оказалась там в ту минуту, когда святая дева,  сжалившись,  дарует  чудо  из
своих незримых рук.
     Чудеса, бесконечные чудеса! Они сыпались дождем, словно цветы  грез  со
светлого, ласкового неба. Были чудеса трогательные, были и наивные. Старуха,
у которой тридцать лет не сгибалась рука, умылась водой из источника, и  вот
она может уже креститься этой рукой. Сестра София лаяла, как собака, а  тут,
после погружения в воду, голос ее стал чист и звонок: она даже пела  псалом,
выходя из источника. Турок Мустафа помолился Белой даме и приложил к правому
глазу компресс, и к нему вернулось зрение.  Офицеру  из  алжирских  стрелков
святая дева помогла в Седане, а кирасир из Рейнсгофена погиб бы  от  пули  в
сердце, если бы, пробив бумажник,  она  не  отскочила  от  образа,  лурдской
богоматери. Снисходила благодать и на детей, этих бедных страждущих малюток:
пятилетнего парализованного малыша пять минут подержали под  ледяной  струей
источника, и он пошел; другой, пятнадцати лет, который лежал, не вставая,  и
только рычал, точно зверь, выскочил из бассейна с криком, что он  исцелился;
еще один, двухлетний ребенок, не умел  ходить  -  после  пятнадцатиминутного
пребывания в холодной воде он ожил,  улыбнулся  и  впервые  пошел.  Но  все,
большие и малые, испытывали острую боль, пока  происходило  чудо  исцеления,
потому что  восстановление  здоровья  вызывает  необычайную  встряску  всего
организма: кости  срастаются  и  выпрямляются,  ткани  обновляются,  болезнь
изгоняется из тела вместе с последним конвульсивным движением мышц. Но какое
блаженное  состояние  потом!  Врачи   не   верили   своим   глазам,   каждое
выздоровление  сопровождалось  новым  взрывом  удивления,  когда  исцеленные
больные  начинали  бегать,  прыгать,  есть  с  волчьим  аппетитом.  Все  эти
избранные, все эти исцеленные женщины способны были пройти по три километра,
ели цыплят, спали без просыпу по двенадцать  часов  кряду.  К  тому  же  все
происходило с молниеносной  быстротой,  внезапным  скачком  -  от  агонии  к
полному выздоровлению, восстановлению пораженных органов,  затягиванию  язв,
прибавлению в весе. Наука была посрамлена, и  потому  в  источник  погружали
всех без разбора, не принимая  даже  элементарных  мер  предосторожности;  в
ледяную  воду  окунали  женщин,  невзирая  на  их  состояние,  и  вспотевших
чахоточных, и больных с открытыми язвами, и при этом не применялось  никаких
антисептических средств. А какая радость, сколько благодарности и любви  при
каждом чуде! Исцеленная падает на колени, все плачут, неверующие обращаются,
евреи и протестанты переходят в католичество - каких только чудес не  делает
вера! Жители деревни толпой встречают исцеленную под  колокольный  звон,  и,
когда она быстро выходит из экипажа, раздаются  крики,  рыдания,  все  хором
славят пресвятую деву! Воздают вечную благодарность матери божьей!
     За все эти осуществленные надежды, за эти пламенно испрошенные  милости
неслась  благодарность  пресвятой  деве.  Ее  страстно  обожали,  она   была
всемогущей,  всемилостивой  матерью,  зерцалом   справедливости,   престолом
премудрости. К ней, мистической розе, башне из слоновой  кости,  двери  рая,
открывающейся в бесконечность, простирались все руки. Каждый день, на  заре,
она сияла яркой утренней звездой, она была веселой, юной надеждой и в то  же
время - здоровьем калек, прибежищем грешников, утешением страждущих. Франция
всегда была дорога ее сердцу; здесь ей  поклонялись,  здесь  существовал  ее
культ, культ женщины и матери, и именно  во  Франции  она  являлась  молодым
пастушкам. Она была так добра к маленьким людям!  Она  неизменно  пеклась  о
них!  Всего  охотней  обращались  именно  к  ней,  потому  что  знали:   она
посредница, исполненная любви, между землей и небом. Каждый вечер  проливала
она золотые слезы  у  ног  своего  божественного  сына,  чтобы  обрести  его
милость,  и  он  разрешал  ей  творить  чудеса  -   цветущее   поле   чудес,
благоухающих, как райские розы.
     Поезд все мчался и мчался. Было шесть  часов,  проехали  Кутра.  Сестра
Гиацинта поднялась, хлопнула в ладоши и снова повторила:
     - Помолимся, дети мои!
     Никогда еще молитвы святой деве не возносились с таким пылом,  с  такой
верой, что они будут услышаны на небесах. И Пьер сразу  понял,  в  чем  суть
этих паломничеств, этих  поездов,  мчавшихся  по  всему  свету,  этих  толп,
стекающихся  к  Лурду,  сияющему  вдали,  носителю  телесного  и   духовного
спасения. С самого утра перед ним были эти  несчастные  люди,  стонавшие  от
боли, подвергавшие свое бренное тело утомительному  путешествию,  обреченные
на смерть и покинутые  наукой;  как  они  устали  от  осмотров  врачей,  как
измучены бесполезными лекарствами!  И  как  понятны  были  их  жажда  жизни,
желание  осилить   несправедливую,   равнодушную   природу,   их   мечты   о
сверхчеловеческом  могуществе,  о  мощной  силе,  которая  ради  них   может
перевернуть законы природы, изменить движение светил! Неужели им не  суждено
обрести опору в  боге,  коль  скоро  почва  ускользает  у  них  из-под  ног?
Действительность  была  так  отвратительна,  что  у  этих  страждущих  людей
рождалась настоятельная потребность в иллюзии  и  самообмане.  О!  Верить  в
существование высшего судьи, исправляющего явное зло, всемогущего искупителя
и утешителя, во власти которого  приказать  рекам  течь  вспять,  возвратить
старикам молодость,  воскресить  мертвых.  А  как  дорога  одна  возможность
сказать тебе, что хоть ты и покрыт язвами, хоть у тебя  и  скрючены  руки  и
ноги, живот вздут от опухолей, разрушены легкие, - все это  исчезнет,  стоит
лишь умолить и растрогать святую деву, оказаться избранным ею для сотворения
чуда! И когда обильным потоком  полились  рассказы  о  чудесных  исцелениях,
волшебные сказки, баюкавшие и опьянявшие возбужденное воображение больных  и
калек, в них пробудилась страстная надежда! С тех пор, как  исцеленная  Софи
Куто вошла в вагон, открыв глазам паломников и больных  безбрежный  горизонт
чудесного, сверхъестественного, у всех, словно порыв ветра, пронеслась мысль
о внезапном выздоровлении, и вот самые безнадежные поднялись на своих жалких
ложах, лица у всех прояснились - ведь жизнь еще возможна и для  них,  и  они
начнут ее сначала!
     Да, это так! Если скорбный поезд с переполненными вагонами все мчался и
мчался вперед, если Францию и весь мир бороздили такие же поезда, шедшие  из
самых отдаленных уголков земли, если трехсоттысячные  толпы  верующих,  а  с
ними тысячи больных, пускались в путь во все времена года,  то  это  потому,
что там, вдали, пылает осиянный славою Грот, как маяк надежды и иллюзии, как
протест, как торжество невозможного над неумолимой материей. Ни один  роман,
даже самый увлекательный,  не  мог  бы  вызвать  такой  восторженности,  так
вознести душу над грубой действительностью. Лелеять эту мечту -  вот  в  чем
невыразимое  счастье.  Из  года  в  год  отцы  общины  Успения  видели,  как
процветает  паломничество,  и  объяснялось  это  их  умением  продать  людям
утешение, обман и надежду -  дивную  пищу,  которой  так  жаждет  страждущее
человечество. И не только физическое  страдание  искало  исцеления,  душа  и
разум взывали о том же, ненасытно стремясь к  счастью.  Всеми  владело  одно
желание - добиться счастья: порукой жизни была  вера,  каждому  хотелось  до
самой смерти опираться на этот посох, каждый преклонял колена с  мольбою  об
исцелении от нравственных мук, о даровании милости любимым, близким. И  этот
крик души о счастье и в  этой  жизни  и  по  ту  сторону  гроба  возносился,
заполнял пространство.
     Пьер заметил, что  окружавшие  его  больные  словно  перестали  ощущать
толчки поезда, силы возвращались к ним с каждым лье, приближавшим их к чуду.
Г-жа Маэ разговорилась в полной уверенности, что святая дева вернет ей мужа.
Г-жа Венсен, улыбаясь, укачивала Розу, считая, что ее дочь гораздо  здоровее
тех полумертвых детей, которые после  погружения  в  ледяную  воду  начинали
играть. Г-н Сабатье шутил с г-ном де Герсеном, говорил ему, что  в  октябре,
после выздоровления, съездит в Рим, куда он собирается уже  пятнадцать  лет.
Г-жа Ветю, успокоившись и чувствуя только  легкую  боль  в  животе,  убедила
себя, что она голодна, и  попросила  г-жу  де  Жонкьер  дать  ей  бисквитов,
размоченных в молоке. Элиза Руке, забыв про свою язву, с открытым лицом  ела
виноград, а Гривотта и  брат  Изидор,  переставший  стонать,  были  в  таком
лихорадочном  волнении,  что  уже  считали  часы,  оставшиеся  до  чудесного
исцеления. Даже умирающий воскрес на минуту.  Когда  сестра  Гиацинта  снова
подошла к нему, чтобы вытереть холодный пот,  обильно  проступивший  на  его
лице, он открыл глаза и улыбнулся: он вновь стал надеяться.
     Мари продолжала держать руку Пьера  в  своей  теплой  руке.  Было  семь
часов, в Бордо они прибудут в половине восьмого; поезд запаздывал  и,  чтобы
нагнать потерянное время, мчался с бешеной  скоростью.  Гроза  прошла,  небо
прояснилось, воздух стал необыкновенно мягким.
     - Ах, Пьер, как это прекрасно, как прекрасно! - вновь  повторила  Мари,
нежно сжимая руку священника.
     И, нагнувшись к нему, шепнула:
     - Пьер, мне только что явилась  святая  дева,  я  просила  ее  о  вашем
исцелении, и вы его получите.
     Священник понял;  он  был  потрясен  дивным  светом,  который  излучали
устремленные на него глаза Мари. Она молила самозабвенно о его обращении,  и
это пожелание, исходившее от страждущего, дорогого  ему  существа,  потрясло
его душу. А может  быть,  он  и  станет  когда-нибудь  верующим?  Пьер  даже
растерялся от этого множества необыкновенных  рассказов.  Удушливая  жара  в
вагоне вызвала у него головокружение, отзывчивое  сердце  обливалось  кровью
при виде всех этих собранных  здесь  страданий.  Священник  поддался  общему
настроению, не отдавая себе отчета, где граница между реальным и  возможным,
не в силах разобраться, что в этом нагромождении  необычайных  фактов  можно
отбросить и что принять. Затянули новую молитву, и на минуту  Пьер  забылся,
вообразил, что он верующий, поддался гипнозу галлюцинации,  охватившей  этот
передвижной госпиталь, мчавшийся на всех парах вперед и вперед.

V

     Поезд вышел из Бордо после небольшой остановки, в течение  которой  те,
кто еще не обедал, поспешили запастись провизией. Впрочем, больные все время
пили молоко и, как дети, требовали  печенья.  Лишь  только  поезд  тронулся,
сестра Гиацинта захлопала в ладоши:
     - Ну-ка, поторопитесь, вечернюю молитву!
     Целых четверть часа слышалось невнятное бормотание - читали "Отче наш",
молитвы богородице, каждый проверял свою совесть и каялся в грехах, посвящая
себя богу, святой деве, всем святым,  благодарил  за  счастливо  проведенный
день и заканчивал молитвами за здравие и за упокой.
     - Во имя отца и сына и святого духа. Аминь!..
     Было  десять  минут  девятого,  сумерки  окутывали  огромную   равнину,
тонувшую  в  вечернем  тумане,  а  вдали,  в  разбросанных  кое-где   домах,
зажигались  огоньки.  Лампы  в  вагоне   мигали,   освещая   желтым   светом
раскачивающийся багаж и паломников.
     - Знаете, дети мои, - проговорила сестра Гиацинта, - когда мы приедем в
Ламот, - это будет приблизительно через часок, - я потребую, чтобы в  вагоне
была полная тишина. Пока можете целый час развлекаться, но будьте  умниками,
чересчур не возбуждайтесь. А после Ламота, слышите, ни слова, ни звука, надо
спать!
     Все засмеялись.
     - Такое уж у нас правило, вы достаточно благоразумны и не  станете  его
нарушать.
     Действительно,  с  утра  паломники  добросовестно   читали   положенные
молитвы. Теперь, когда все молитвы были прочтены, все  гимны  пропеты,  день
можно было считать законченным и немного отдохнуть перед сном. Но  никто  не
знал, чем заняться.
     - Сестра, - предложила Мари, - разрешите господину аббату прочитать нам
вслух? Он прекрасно читает, а у меня как раз есть очень хорошая  книжечка  -
история Бернадетты...
     Ей даже не дали договорить - все  с  увлечением  закричали,  как  дети,
которым обещают интересную сказку:
     - Разрешите, сестрица, разрешите!..
     - Ну, конечно, раз речь идет о хорошей книжке, - проговорила монахиня.
     Пьеру пришлось согласиться. Но ему захотелось сесть поближе к лампе,  и
он поменялся местом с г-ном де Герсеном, который не меньше больных радовался
предстоящему чтению. И когда молодой священник,  удобно  расположившись  под
лампой, открыл книгу, любопытство овладело  всеми,  головы  вытянулись,  уши
навострились. К счастью, у Пьера был звонкий голос, он перекрыл  шум  колес,
глухо громыхавших среди плоской, огромной равнины.
     Но прежде чем начать чтение, Пьер решил наспех перелистать книжку.  Это
была одна  из  тех  маленьких  книжонок,  издаваемых  католической  прессой,
которые продаются вразнос и наводняют собою христианский мир. Она была плохо
отпечатана, на дешевой бумаге, а на синей обложке  было  нарисовано  наивное
изображение лурдской богоматери, неумелое и нескладное. Книжку,  несомненно,
можно было прочесть в полчаса.
     И Пьер начал читать своим  мягким,  проникновенным  голосом,  отчетливо
произнося каждое слово:
     - "Это случилось  в  маленьком  пиренейском  городе  Лурде  в  четверг,
одиннадцатого февраля  тысяча  восемьсот  пятьдесят  восьмого  года.  Стояла
холодная, немного  пасмурная  погода.  В  доме  бедного,  честного  мельника
Франсуа Субиру не было дров, чтобы приготовить обед. Жена  мельника,  Луиза,
сказала своей младшей дочери Мари: "Пойди набери валежника  на  берегу  Гава
или в общинном лесу". Гав - это речка, протекающая через Лурд.
     У Мари была старшая сестра по имени Бернадетта, недавно вернувшаяся  из
деревни, где  она  нанималась  пастушкой.  Это  была  хрупкая  и  слабенькая
девочка, очень простодушная и неискушенная.  Все  знания  ее  ограничивались
чтением молитвенника. Луиза Субиру не решалась послать ее в  лес  с  сестрой
из-за холода; однако Мари и маленькая соседка, Жанна Абади, так  настаивали,
что мать отпустила девочку.
     Три подруги пошли вдоль речки, чтобы набрать там валежника, и очутились
перед  гротом,  образовавшимся  в  большой  скале,  которую  местные  жители
называли Масабиель..."
     Дойдя до этого места, Пьер остановился и опустил книжку. Его раздражали
наивность рассказа, бессодержательные, пустые фразы. В свое время он  держал
в руках подробное описание этой  необычайной  истории,  взволнованно  изучал
малейшие ее подробности и глубоко в сердце сохранил  нежность  и  жалость  к
Бернадетте. Он решил, что на следующий же день  начнет  расследование  этого
дела, он так мечтал об этом когда-то. Это была одна  из  причин,  побудивших
его предпринять путешествие. Любопытство Пьера  было  возбуждено,  ему  была
глубоко симпатична ясновидящая, он догадывался, что она кротка,  правдива  и
несчастна, но ему хотелось проанализировать и проверить все  обстоятельства.
Несомненно, Бернадетта не лгала, ее посещали видения, как Жанну  д'Арк,  она
слышала голоса и так же, как Жанна  д'Арк,  по  словам  католиков,  являлась
спасительницей Франции. Какая же сила двигала ею?  Как  могло  возникнуть  у
этой жалкой девочки видение, которое произвело переворот в  душах  верующих,
вызвав к жизни чудеса первобытных времен, создав чуть ли  не  новую  веру  в
городе, ставшем святым, - городе, на постройку которого ушли миллионы,  куда
стекались многочисленные и восторженные толпы, каких мир не видел со времени
крестовых походов?
     И, прекратив чтение, Пьер стал рассказывать все, что знал, что угадал и
восстановил в эт