сь, но колючие глазки старика вроде потеплели.  Скорее
всего, он уже догадался, кто перед  ним,  а  этого  было  достаточно,  чтобы
заслужить расположение любого настоящего  македонца  или  болгарина  -  сына
своей Родины.
   -  Аиде,  сынко,  чекай  малко!  -  засуетился  он,  отвязывая  от  вьюка
обшарпанный пакет с полустертой рекламой  "Мальборо".  -  Аиде,  баничка!  -
предложил он, протягивая Андрею аккуратный сверток в чистой тряпице.
   Внутри оказались слоеный пирожок с брынзой и  крутым  яйцом,  похожий  на
сербскую паницу, но до обидного маленький,  и  пара  румяных  яблок.  Летчик
сглотнул слюну и с таким энтузиазмом впился зубами  в  пирог,  что  едва  не
поперхнулся.
   - Моля ти, сынко, испий, - как-то странно  торжественно  протянул  старый
горец летчику помятую  и  явно  видавшую  виды  латунную  флягу  солдатского
образца, до этого висевшую у него через плечо. - Убаво пиринско  вино.  Сами
го правим и само на добри другари го давам да пият!
   Но Корсар его почти не слушал. Схватив флягу, он с  удовольствием  глотал
кисловатое  красное  вино,  которое  немного  попахивало  кожей  бурдюка   и
какими-то душистыми травами.
   Когда он наконец оторвался от латунного  горлышка,  то  увидел,  что  мир
вокруг  него  стал  ярче,  горы  -  прекрасней,   покрывающий   их   лес   -
величественней, небо - ясней, а старый македонец - симпатичней.
   - Спасибо! - искренне  поблагодарил  он  и  с  чувством  пожал  маленькую
мозолистую ладонь горца.
   - Хвала!
   В одном из карманов трофейной куртки Андрей нащупал несколько  скомканных
долларовых банкнот, но подсознательно почувствовал, что  предложить  старику
хотя  бы  доллар  НЕЛЬЗЯ,  обидишь  смертельно,  и  потому  лишь   еще   раз
поблагодарил погонщика.
   - Сынко, - вдруг просто и прямо спросил македонец.  -  Не  ти  ли  сионзи
сваления над Благоевград летец?
   Что тут ответишь?
   - Я, - так же просто сказал Корсар. "Черт, - мелькнула невольная мысль, -
до чего точно это у них звучит. У нас - "сбитый летчик", у них  -  "свалЕный
летец"..."
   - Ти не си сербин, - продолжил между тем цепь своих догадок старик. -  Ти
си рус, нали?
   - Точно, русский, -  подтвердил  Корсар.  "Вот  ведь  шустрый  дедуля,  -
усмехнулся он про себя, - того и гляди,  выложит  мне  дату  и  место  моего
рождения, всю биографию и послужной список".
   А старый горец вдруг по-военному вытянулся и даже как-то помолодел.
   - Я знаю говорить по-русски! - не без гордости  заявил  он,  с  некоторым
усилием подбирая забытые слова. - Много години назад я воевал плечо до плечо
с руски солдати при Ниш и Балатон! Втора Болгарска армия, Девети  Македонски
комни полк. При Балатон от наш  полк  оцелело  четыредесят  войници  и  един
офицер, но мы дали руски братя спокойно отходить от германци... - Старик  на
миг прикрыл глаза. - Аз сым ранен  при  Балатон  и  награден  с  ваши  орден
"Червена звезда"! А след това прекарах три години в ваша "зона"  в  Донбасс,
"зэ-ка"!
   Корсара  поразила  внезапная  перемена,  произошедшая  со  стариком.  Его
открытое доброе лицо стало вдруг холодным и замкнутым.  Глаза  потемнели  от
тяжелых воспоминаний.
   Кто бы мог подумать, что в самом сердце этого горного края ему встретится
человек, в судьбе которого словно отразилась непростая  история  болгарского
народа, его душа, в которой неизвестно чего больше -  вековой  благодарности
за подаренную некогда героями Шипки и Плевны свободу или ненависти за ту  же
свободу, но уже отнятую в сорок четвертом правнуками освободителей.
   "Вот сейчас он спустится в долину и сдаст меня американцам,  -  мелькнула
гадкая мыслишка, - те очень мне обрадуются и  дадут  отличный  шанс  на  том
свете плюнуть в рожу какому-то сукину сыну, который много лет назад упек  за
колючку этого славного старикана..."
   И тут старик поманил летчика за собой:
   - Аиде! Ке одимо! Я заведу тебя до наши ребята, сите в комитетска чета...
В... как то есть? В партизански отряд!
   Корсар, до этого ни о чем другом и не мечтавший, вдруг засомневался.
   - Хвала... - не совсем уверенно поблагодарил он. -  Но  я  уж  как-нибудь
сам...
   - Нет сам! Нет сам! - разволновался старик. - Сам  нема  да  се  оправиш!
Лестно ке те заловят! Там, долу.. Там внизу..  как  это...  облав!  -  почти
выкрикнул он это знакомое ему, видимо из  лагерного  прошлого,  слово.  -  В
Банско от Благоевград дошли с грузовики две роти амерички войници. Шмонаютпо
села, из планини. Завчера,  -  старик  еще  раз  выразительно  покосился  на
Андрея, зацепившись взглядом за черную повязку на глазу, - завчера в  Мелник
някой изклал, како овни, два амерички сержанта. Го ищут! Сынко, - он  словно
когтями вцепился в рукав Корсару, - нема да слизаш долу! Ако ке измыкнеш  от
американци, наши-те кучета ченчета те ке заловят... точно!
   "А, будь что будет! - решился Андрей, понимая, что большого выбора у него
нет. - Дед, видно, и правда хочет помочь. А если  что...  Винтарь  при  мне,
граната в подствольнике, нож под рукой, к "бизону" полтора  магазина.  Легко
не дамся!"
   - Ладно, батя, веди, - сказал он и поудобнее пристроил  на  плече  ремень
трофейной М-16.
   Хребет Пирин. Апостол Панайот
   Лошадей они оставили на тропе. Старик  македонец  только  вытащил  из-под
вьюка свой карабин, крикнул гортанно:  "Элла  но  кукя!"  -  и  обе  лошадки
потрусили дальше без хозяина. Они и сами знали дорогу домой.
   Людям, как выяснилось, предстояло нечто иное. Через  полчаса  восхождения
Корсар уже вовсю вспоминал свои курсантские годы,  горный  летний  турлагерь
Министерства обороны и популярную в их группе речевку, весело  выкрикиваемую
на построении перед выходом на маршрут: "Наш  девиз  -  быстрее  вниз!"  Еще
полчаса горных троп, по сравнению с которыми все его недавние  блуждания  по
здешним местам выглядели легкой прогулкой, и в памяти всплыла характеристика
горного ландшафта, данная незабвенным Остапом Бендером: "Слишком много шика,
фантазии идиота".
   Вот  уж  точно,  не  до  красоты.  Время  начало  растягиваться,   минуты
становились невероятно долгими, а часы  сливались  с  бесконечностью.  Скоро
Корсар  впал  в  какой-то  двигательный   транс,   механически   переставляя
конечности и держась только на врожденной русской выносливости и  упрямстве.
А старичок, словно в подтверждение нелепой буржуазной  теории  национального
предназначения, неутомимо карабкался вверх, ловко пользуясь своим  суковатым
посохом в качестве альпенштока. И когда наконец проводник замер, без  усилий
опершись на свою клюку, Корсар с огромным трудом заставил себя  остаться  на
ногах, а не рухнуть пластом там, где стоял.
   - Здраво, дядо Никола! - раздался вполне дружелюбный голос  откуда-то  из
зарослей. Мгновением раньше Корсар ясно, кожей почувствовал на  себе  чей-то
пристальный взгляд.
   - Здраво, Пламане! - негромко  отозвался  старик  и  успокаивающе  поднял
руку. Похоже, он отлично видел среди  ветвей  собеседника,  которого  летчик
никак не мог разглядеть. Наверное, потому, что глаза ему заливал пот. - Моля
ти си, махни пушката! С мен е другарят. Сваления летец... Той е рус!
   - Рус, а? - донесся из кустов отчетливый смешок с оттенком  удивления.  -
Дядо Никола, кажи му: по-добре да сложит орыжие долу.
   Корсар не успел возмутиться, как старик умоляюще, снизу  вверх,  заглянул
ему в глаза.
   - Сынку! Отдай ми пушката! Моля... Поколебавшись мгновение, Корсар нехотя
разжал пальцы. Обстановка не располагала к  упрямству.  Оказавшись  в  руках
старика, трофейное оружие совершенно неожиданно  развернулось  и  нацелилось
летчику прямо в живот. При этом старичок  отступил  в  сторону,  столь  явно
освобождая линию  огня  для  своего  веселого  сообщника,  что  Корсар  даже
растерялся. Подобное коварство было ему в новинку.
   - Эй, батя? Ты чего? - ошарашенно произнес Андрей, не в силах понять, как
это  вроде  бы  искреннее  желание  помочь   сменилось   такой   откровенной
враждебностью.
   Ветки с тихим  шелестом  раздвинулись,  и  перед  измотанным  сумасшедшим
маршем летчиком предстал рослый небритый парень с копной иссиня-черных волос
на  голове.  Одежда  его  являлась  странным  симбиозом   элементов   яркого
адидасовского  снаряжения  с   крестьянско-простонародным   стилем.   Широко
ухмыльнувшись Корсару, он не спеша поднял к плечу  свой  "калаш",  и  черный
зрачок ствола твердо нацелился летчику прямо между глаз.
   Ну, попал! Реальная смертельная опасность взбодрила не хуже какого-нибудь
патентованного стимулятора. Корсар мигом очухался  и  ощутил  себя  почти  в
форме. Умирать, понятно, не хотелось. Тело  приготовилось  к  резкому  рывку
влево с падением и перекатом,  во  время  которого  следовало  изготовить  к
стрельбе болтавшийся на ремне справа "бизон". Кажется, он  даже  начал  этот
рывок, но внезапно на затылок ему обрушился самый  могучий  из  всех  горных
пиков хребта Пирин. Прежде  чем,  заслоняя  все,  под  черепом  вдруг  вспух
огромный  ватный  ком,  он  успел  подумать:  "Проклятый  дед,  за   смертью
привел..."
   * * *
   Когда  Корсар  вновь  ощутил,   что   жив,   он   вяло   удивился   этому
обстоятельству, но вовсе не обрадовался. Быть живым оказалось плохо.  Голова
гудела, тупая боль в ней переливалась при каждом движении.
   "Кто это меня? И чем? Ощущение такое,  что  бревном,  не  меньше".  Мысли
ворочались с натугой, словно давешний удар обрушил  что-то  в  мозгу,  и  им
теперь трудно было пробиваться сквозь образовавшиеся завалы. Так же  сильно,
но по-другому (кажется, он становится экспертом по части боли) болели руки и
плечи. Казалось, кто-то вывернул ему верхние конечности назад таким образом,
что ключицы и лопатки вот-вот прорвут кожу и вылезут наружу. Держит, что ли,
кто? Корсар через силу  подергался.  Нет,  это  веревки.  Или  ремни.  Локти
стянуты за спиной, ноги - от колен и  ниже.  Как  барана  спеленали.  Органы
чувств постепенно просыпались. Щека  ощутила  траву,  шелковистую  свежую  и
колючую старую. Старой было больше.
   Корсар приоткрыл глаза, и его еще замутненный взгляд тут же наткнулся  на
пару поношенных  кроссовок  большого  размера.  Прямо  как  в  анекдоте  про
Чебурашку. "Ген, нам сапоги нужны?"  -  "Нужны,  кореш".  -  "Только  в  них
"мусор". - "Так вытряхни!" - "Не  могу,  он  меня  за  уши  держит".  Корсар
попытался усмехнуться, но не понял, удалось ли ему это.  Мышцы  лица  как-то
задеревенели.
   А улыбчивый парень с  "Калашниковым"  наклонился  и  приветливо  заглянул
летчику в глаза.
   - Добро пожаловать в Былгария!
   Одной рукой он слегка приподнял Корсара за шиворот, мелькнул  испачканный
мхом здоровенный кулак, и в голове у пленника снова что-то взорвалось,  хоть
и послабее, чем в прошлый раз. Когда искры отсыпались, Корсар ощутил во  рту
солоноватый вкус крови.
   "Во, влип! Партизаны, мать их! Братушки хреновы. Убьют ведь... Так мне  и
надо кретину, за спиной надо было смотреть. Винтовку отдал, уши развесил..."
Корсар пытался вызвать в себе упрямую боевую злость.
   - Рус? - хрипло спросил кто-то незнакомый. "А, вот и третий. До  чего  же
мерзкий тембр. Голос непроспавшегося киллера".
   Корсар не без  труда  вывернул  непослушную,  налитую  чугунной  тяжестью
голову. Старика и след простыл. Зато рядом с улыбчивым  стоял,  с  интересом
разглядывая то пленника, то трофей - снятый с него нож, - мрачный колоритный
субъект. Как-то  на  базе  в  сербском  журнале  Корсару  попалась  парадная
фотография знаменитого македонского повстанца начала века. Так этот вот  тип
отличался от того, пожалуй, только тем, что вместо подсумков с  патронами  к
"берданке" обвешался  "бананами"  под  заряды  к  подствольному  гранатомету
болгарского производства. А усами, воинственно торчащими  в  разные  стороны
поперек  заросшей  проволочной  щетиной  бандитской  рожи,  он   даже   явно
переплюнул того, с фотографии.
   Нож, видно, приглянулся усачу, и он по-хозяйски пристроил  его  на  поясе
рядом с собственным кривым тесаком, который, как Корсар уже знал, называется
"камой" и носится здесь на Балканах отнюдь не для украшения...
   -Аида! - заявил улыбчивый. -  Даходиме!  Трябва  да  заведем  нашня  скып
гостенин до апостола.
   Как Корсар ни крепился, а  все  же  внутренне  вздрогнул.  Все,  хана.  К
апостолу хотят отправить. Кто там ключами от рая заведует? Петр, Павел?  Как
глупо...
   Неожиданно усатый, всем  своим  видом  выражая  несогласие,  отрицательно
замотал головой.
   - Зашто да го водимо там? - проворчал он с раздражением.  -  Тука  да  го
убиемо. Дай ми, ке го закла!
   При последних словах на его мрачном лице появилось кровожадное выражение,
и, взявшись за рукоять своего тесака, он решительно шагнул вперед.
   - Не, Димо! - не менее решительно заступил ему дорогу  улыбчивый.  -  Тук
нямада го колем! Трябва апостол да го пораспытва.
   Суть возникшего разногласия ускользала от Корсара. Один спешит  отправить
его к апостолу, другой горит желанием зарезать, но первый ему  не  дает.  Не
устраивает выбор экзекуции или места для нее? Хотя вроде апостол мог бы  его
"пораспытывать"? Звучит обнадеживающе. "Апостол" - это что, кликуха какой-то
реальной личности? И личность эта, скорее всего, их командир, вожак или  как
его там, но определенно с чувством юмора.
   А усатый меж тем с явным сожалением убрал свой кривой  кинжал  обратно  в
ножны.
   Из дальнейшего их диалога Корсар  мало  что  понял.  Но  по  интонации  и
выражению лиц его участников можно было догадаться,  что  прямо  сейчас  его
убивать не будут. И Андрей изменил мнение об усатом.  Нет,  это  не  простой
бандит. Это бандит политический. Но с чего они тут так взъелись на  русских?
Ему с товарищами уже доводилось ловить их косые взгляды, ощущать в отношении
к себе холодок, а  сейчас  вообще  зарезать  хотят.  За  что?  За  обманутые
ожидания? Кто бы подумал, что нас так вот "любят" братья-славяне!
   Улыбчивый парень ловко освободил ноги Корсара от пут (усатый в это  время
придирчиво проверял, надежно ли  связаны  руки)  и  не  церемонясь,  пинками
заставил  подняться.  Потом  чуть  было  не  завязал  ему   глаза   какой-то
замызганной тряпицей, но мрачный македонец его отговорил, на вполне понятном
для летчика языке пояснив,  что  это  излишняя  предосторожность.  "Мразного
руса" все равно прирежут  еще  до  вечера.  Улыбчивый  легко  согласился,  и
Корсару это не слишком понравилось. Взамен повязки усатый накинул ему на шею
свернутый  в  петлю  узкий  сыромятный  ремень.  Накинул  и   тут   же   без
предупреждения и лишних эмоций секунд на сорок  перекрыл  Корсару  кислород.
Наверное, для демонстрации своего всесилия.
   А потом  снова  началось  восхождение,  на  сей  раз  больше  похожее  на
кошмарный сон. Кружилась голова, разбитые губы превратились в пухлые оладьи.
Ему приходилось карабкаться по склону со скрученными сзади руками и  удавкой
на шее. Он еле переставлял ноги, стараясь не оступиться,  а  стоило  поднять
глаза от земли, взгляд упирался в отобранную у него винтовку, перекинутую за
широкую спину болгарина, обтянутую в его же,  Корсара,  собственную  куртку.
Сзади отвратительно сопел македонец. Летчик в  очередной  раз  споткнулся  и
неловко, не в силах помочь себе руками, завалился на бок. Тут  же  подскочил
македонец, и удавка снова стиснула горло, отнимая дыхание. Корсару  пришлось
подняться и лезть дальше. Он чувствовал, что ненавидит эти горы, небо,  лес,
траву, ненавидит каждый камень под ногами, этих полудиких партизан,  которых
с их "теплым приемом" надо было беречься пуще американцев, а  он-то,  дурак,
суетился, встречи с ними искал.
   Но больше всего он ненавидел деда Николу.  Старый  хорек!  Знать  бы  все
наперед, Андрей задавил бы его голыми руками. Но сначала бы выведал, где  он
живет, пристрелил бы его  кляч,  сжег  хату,  разорил  бы  начисто  все  его
хозяйство и пустил под откос телегу. Должна же у него быть телега!
   * * *
   Наконец  они  добрались  до  места  назначения.  Это  было  впечатляющее,
крупное, но обветшалое строение. Сложенные из неотесанных валунов, его стены
до половины вросли в склон горы, а  плоская  земляная  крыша  буйно  заросла
кустарником. Воздуха здесь не хватало и без удавки.  Должно  быть,  конвоиры
затащили его поближе к небу еще километра на  полтора,  а  если  считать  от
уровня моря, то и на все три.
   При ближайшем рассмотрении здание вовсе не выглядело руиной, вид его  был
вполне обжитой и ухоженный. Из дверного проема, такого низкого, что  всякому
входящему-выходящему явно приходилось кланяться едва ли не в пояс, показался
черноглазый и светловолосый молодец лет двадцати в  аккуратном  бундесовском
камуфляже. Он с интересом осмотрел избитого и связанного  пленника,  подошел
поближе и, достав из бокового  кармана  маленький  никелированный  пистолет,
приставил его к голове летчика.
   "А вот это уже профессионал,  -  мелькнула  мысль  в  голове  Корсара.  -
Неужели все?!"
   - Зачем было  служить  американцам?  -  с  сожалением  в  голосе  спросил
"бундес" на неожиданно приличном  русском  и  спустил  курок.  Боек  щелкнул
вхолостую, и все трое, не исключая усатого, весело заржали.
   "Балканская шутка. Бамбармия киргуду.." - подумал, сжимая зубы,  сумевший
не зажмуриться Корсар.
   - Дошыл дедо Никола,  -  обратился  новоявленный  головорез  к  конвоирам
летчика. - Апостол вече знает. Заповед: да го хвырлете в затвора. После  ште
се разберем с него!
   Через минуту Корсар узнал, что  "затвором"  у  них  называется  крошечный
каменный пенал, пристроенный к  гайдуцкому  дому  сбоку.  Хотя  сердобольный
паренек в камуфляже и снял-таки с уже онемевших рук пленника  ремни,  Андрею
все же пришлось приложить максимум усилий, чтобы врубиться в осклизлую стену
не головой, а хотя бы плечом. Добравшись наконец до места своего  заточения,
он упал на жидкую соломенную подстилку. Набухшая от сырости  мощная  дубовая
дверь за ним тут же захлопнулась, и он  услышал,  как  лязгнул  внушительный
кованый засов, за  которым,  наверное,  дожидался  смерти  еще  какой-нибудь
турецкий ага.  Стало  темно  и  тихо.  Корсар  помассировал  ноющие  руки  и
растянулся на спине. Тело настоятельно требовало отдыха и покоя...
   - Эй, рус! Выходи!!
   Когда засов заскрежетал снова. Корсар вздрогнул и неожиданно  понял,  что
проснулся. Он спал и проспал, может быть, последние часы своей жизни...
   Что же, будь что будет. Андрей  потянулся,  чувствуя,  что  на  удивление
неплохо отдохнул. И голова вроде перестала кружиться. Корсар  несколько  раз
глубоко вдохнул, прогоняя остатки сна, покрутил шеей, размял плечи и  шагнул
к отворившейся двери, заранее щурясь в ожидании яркого света.
   Первым, кого он, проморгавшись, сумел разглядеть, был... вот  это  номер!
Бармен из того самого, недоброй памяти "хотела". Обознаться было невозможно.
Все  такой  же  перепуганный,  в  той  же,  только  более  мятой  рубашке  с
галстуком-бабочкой, он  уставился  на  Корсара,  как  на  живое  привидение.
Бабочка в этой глуши смотрелась  особенно  нелепо.  Усмехнувшись  про  себя,
Андрей поглядел на бармена в упор, и тот  стал  белее  собственной  рубашки.
Летчика кольнула совесть.  Похоже,  теперь  он  будет  являться  несчастному
бармену в кошмарах. Пребывание в узилище определенно прибавило Корсару  сил,
но не благообразия.
   Рядом с барменом стоял незнакомец, высокий худощавый мужик.  Вид  у  него
был донельзя хозяйский. "Главарь", - догадался Корсар, разглядывая  властную
осанку и резкие черты гладко выбритого, вполне интеллигентного лица.
   - Той ле е? -  строго  спросил  незнакомец  бедного  бармена,  указав  на
летчика длинным стволом исцарапанного "парабеллума".
   - Той е, той!! -  мелко  закивал  прислужник  Бахуса.  -  Той,  господине
доцент, сигурно той!
   Корсар с искренним  интересом  ждал  продолжения.  "Парабеллум"  медленно
перекочевал в потрескавшуюся от старости кобуру,  и  вслед  за  ним  как  по
команде опустились стволы автоматов. Стволов бы