рыла",  и
Корсар вдруг сообразил, что просчитанная компьютером траектория ведет  прямо
к нему
   "Смертники, что ли? Не  похоже...  -  попытался  понять  он,  но  тут  же
приказал себе: - Не отвлекайся!
   Внизу все будет ясно!" - и в соответствии с этим  приподнял  опустившийся
было ствол "бизона", на всякий случай напомнил:
   - Говорить по-английски!
   Несмотря  на  угрозы  Корсара,  двое  оставшихся  в   живых   террористов
по-английски так и не заговорили - может быть,  просто  не  умели,  хотя,  с
другой стороны, поняли же они его требование о посадке?
   Как бы то  ни  было,  пилот  заходил  на  посадку  в  гробовом  молчании.
Следовало отдать ему должное: делал он это  вполне  грамотно.  Наверное,  на
контрольной башне поняли, что дело неладно, и, как обратил  внимание  Корсар
перед посадкой, к полосе уже спешили и пожарные машины, и "Скорая помощь", а
самое главное - черно-белые полицейские машины.
   "Ну что ж, - усмехнулся он про себя. - Им будет над чем поработать!"
   Когда  самолет  остановился,  возникла  заминка.  Наконец  Корсар  принял
решение: он показал на аварийный выход и, отступив в глубь салона,  приказал
террористам выходить по одному. Они послушно подошли к  отмеченному  красным
трафаретом люку, и, повинуясь властному жесту, передний дернул за рычаг. Люк
пружинисто отскочил вперед и глухо  брякнул  по  бетону.  Корсар  напряженно
наблюдал, как сначала один, а потом другой  террорист,  смешно  приседая  на
корточки, спрыгивают на бетон полосы (в маленьком  "Бе-32"  надувных  трапов
предусмотрено не было), и потом, держа руки у головы, бегут  к  полицейскому
автобусу.
   - Послушные мальчики. Наверное, теперь и мне можно выходить?
   После более-менее прохладного воздуха в самолете полуденная  жара  обдала
его, словно из  открытой  духовки  огромных  размеров.  Сразу  же  вернулась
предательская слабость в ногах, закружилась голова, но тем не  менее  Корсар
довольно бодро шел от самолета и еще издалека начал кричать:
   - Алло, кто там есть! Там, в самолете, раненые,  убитые!  Давайте  скорее
медиков!
   Но почему-то фигуры в белых халатах не бросились вперед. Да  и  к  самому
летчику тоже никто не спешил с распростертыми объятиями. Наоборот, от  одной
из черно-белых машин раздался властный голос,  усиленный  мегафоном.  Корсар
сначала не понял, но потом сообразил: ему приказали бросить оружие.
   - Ах, ну да, извините... -  пробормотал  он  и,  наклонившись,  аккуратно
положил "бизона" на бетон, а потом помахал пустыми руками в воздухе.  Тотчас
с десяток парней в пуленепробиваемых жилетах и шлемах отделились от машин  и
бросились вперед.
   - Да вы что... - начал было он, но один из налетевших полицейских от души
съездил его резиновой дубинкой по голове, и Корсар,  и  так  державшийся  из
последних сил, потерял сознание.
   КАЗАК. ДОПРОС ДЛЯ ПРОФОРМЫ
   Из-за того, что Корсар, по выражению полковника Марченко, "дезертировал в
самый напряженный момент", расписание дежурств на жаре у  самолета  пришлось
срочно  переделывать.  Казака  с  Наташей  полковник  безжалостно  разлучил,
заявив, что не фига вокруг чужих баб крутиться. Казак попытался спорить,  но
раздраженный полковник попросту отмахнулся от него. И теперь молодой  летчик
жарился на солнце, пока Наташа прохлаждалась  где-то  в  залах  выставочного
комплекса.
   Время тянулось медленно.  Посетителей  было  значительно  меньше,  чем  в
первый день, а те, кто останавливался перед "СМ-97", вопросов не задавали. В
конце концов Казак попросил Саломахина "позвать, если что" и, сложив одну на
другую несколько красных тормозных колодок,  уселся  в  тени  стабилизатора,
там, где легкий ветерок давал хоть какую-то иллюзию свежести. Немного дальше
на  светлом  бетоне  чернели  полосы  стертой  резины  -  следы   вчерашнего
дорожно-транспортного  происшествия.  Казак  обратил  внимание,  что  теперь
самолеты с выставки возят на стартовую позицию совсем другим путем.
   - Гляди-ка, Сергей, - сообщил он Саломахину, который пристроился с банкой
пепси на порожке открытого грузового люка, -  начальство  тут  мышей  ловит,
сделали вывод из вчерашнего.
   Инженер кивнул и ответил, явно лишь для того, чтобы поддержать разговор:
   - Да уж, сделали. Тот дедулька небось теперь неделю сидеть не будет.
   - Да ну? - удивился  Казак.  -  У  них  тут  что,  до  сих  пор  телесные
наказания?
   - Для своих - да. Ты пойми, это же Восток.  То,  что  мы  тут  живем  как
цивилизованные люди, еще не значит, что вся страна такая. Из города выйдешь,
и непонятно, в каком ты веке.
   - Ты сам выходил, что ли? - поддел Казак, но Сергей не обиделся.
   - Я нет. Но ребята рассказывали... Хм, смотри,  что-то  опять  произошло!
Вот уж ни дня без приключений...
   Казак проследил направление его взгляда: прямо по летному полю куда-то  в
дальний конец аэродрома неслась кавалькада: черный автобус  с  зарешеченными
окнами, несколько легковых машин характерной окраски, и сзади  -  два  белых
мини-вэна. Красных крестов на них не было, но тем не менее  "Скорая  помощь"
узнавалась с первого взгляда. У всех машин на крыше вспыхивали  проблесковые
огни,  и  их  водители  абсолютно  не  обращали  внимания  на   препятствие:
бронированный автобус на полном ходу зацепил  крыло  маленькой  "Сессны"  на
одной из стоянок. Самолетик развернуло, что-то подломилось в шасси, и он так
и остался стоять перекосившись, а машины понеслись дальше.
   - И пожарники вон... - заметил Казак, показав чуть Дальше: четыре красные
цистерны выстраивались вдоль полосы, отведенной для продолжения коммерческих
полетов.
   - А кто у нас в воздухе? - поинтересовался Саломахин и тут  же  сам  себе
ответил: - Опять "Крылу" не везет, что ли?
   - Нет, нет, - успокоил его, да и себя, Казак. -  Демонстрационные  полеты
идут с другой  полосы,  а  вся  кутерьма  вокруг  коммерческой  дорожки.  Но
полиция-то тут при чем? Опять взорвать кого-то хотели?
   Глядящий из-под руки Саломахин заметил:
   - Ты прав, это не "Крыло". Кто-то другой  сейчас  на  посадку  заходит...
Черт, машинка вроде на "Ан-24" похожа, но это явно не "Антон"... Блин, плохо
видно.
   Казак тоже попытался определить самолет, для встречи  которого  поднялась
такая суета, но сумел только смутно разглядеть его  силуэт,  который  вскоре
перестал  быть  виден:  обзор  закрывало  здание   контрольно-диспетчерского
пункта.
   Саломахин  смешно  нагнул  голову,  прислушиваясь,  и  через  пару  минут
объявил:
   - Обошлось без стрельбы. Интересно, что  же  все-таки  произошло?  Ну  да
ничего, узнаем ближе к вечеру.
   Нам еще больше часа осталось... Слышь,  Колян,  может,  еще  за  водичкой
сбегать? Я и тебе принесу, тут недалеко холодненькую продают!
   Казак охотно полез в карман за деньгами, но попить  холодненькой  водички
ему на этот раз не пришлось. Таким же  бешеным  аллюром  к  стоянке  "СМ-97"
невесть откуда подлетел еще один черно-белый автомобиль,  и  выскочившие  из
него полицейские решительным шагом направились к русским.  Передний  из  них
объявил:
   - Мистер Николай Морозов!  Казак  на  всякий  случай  кивнул.  Говоривший
остался на месте, а двое других быстро заняли позицию у него по бокам.
   - Василий Степанович! - обеспокоенно крикнул Саломахин  внутрь  самолета:
там, развалившись на кресле, дремал один из основных переводчиков делегации,
выделенный в эту смену.
   Василий Степанович вылез и, с ходу оценив ситуацию, обратился к  старшему
с  длинной  речью,  выслушал  ответ,  что-то  возразил,  получил  ответ   на
возражение, повертел в руках какой-то документ - а Казак все это время стоял
в напряженной позе, чувствуя, как дюжие арабы в полицейских  шлемах  сверлят
его глазами. Наконец переводчик повернулся к нему:
   - Николай, мне очень жаль, но вам придется поехать с ними.
   - С чего это вдруг? - Казаку стало не по себе.
   - Они говорят, что совершено преступление, о  котором  вы  можете  что-то
знать. Им нужно допросить вас.
   - Вот еще напасть. А я что, обязан давать показания?
   - К сожалению, да. - Василий Степанович снял очки и сочувствующе моргнул:
- Но вы не  беспокойтесь,  для  иностранцев-немусульман  у  них  специальная
процедура, приближенная к европейской. А если вы сейчас будете отказываться,
то они вас... Как говорят у нас - "подвергнут приводу".
   Казак вспомнил времена учебы в техникуме, когда  он  еще  не  поступил  в
летное училище, и несколько "приводов", которые  ему  довелось  испытать  на
своей шкуре.
   "Вряд ли дубайские менты лучше ростовских", - решил он и сказал:
   - Да ладно, что уж там. Только вот никак в толк не возьму, что и о чем  я
могу знать.
   Василий Степанович перевел, и офицер, явно  разочарованный  тем,  что  не
пришлось применить силу, сделал приглашающий жест.
   "Ну вот и посмотрел город..." -  думал  Казак,  сидя  на  заднем  сиденье
машины, зажатый между  двумя  полицейскими.  Переднее  сиденье  отделяла  от
отсека частая металлическая сетка, и вперед никакого обзора не было. Глядеть
по сторонам тоже было не  слишком  удобно:  правый  страж  сидел,  подавшись
вперед и опершись подбородком  на  руку,  так  что  с  этой  стороны  вместо
городских  красот  можно  было  любоваться  лишь  его  благородным  арабским
профилем.
   Левый полицейский сидел нормально, но тоже загораживал часть окна, однако
Казак все-таки глядел туда, потому что заняться было больше нечем.
   "Гнал Серега, - заключил Казак, когда машина в очередной раз притормозила
перед светофором. - Нормальный город, я бы даже сказал красивый.  Ни  лачуг,
ни трущоб, ни бедуинов  на  верблюдах...  Дома  высокие,  машины  новенькие,
прохожие одеты чисто, особенно те, которые в бурнусах, прямо белоснежных.
   Двадцатый век - он и в Африке двадцатый век. И тем более в Эмиратах!"
   Сделав такой вывод, он приободрился: все-таки не хотелось  бы  попасть  в
руки какого-нибудь "кади Абдурахмана" из сказок тысячи и одной ночи, даже  в
роли свидетеля. Интересно все же, какое преступление они имели в виду?
   Сбоку мелькнули синие воды залива, потом  машина  нырнула  в  туннель,  а
когда выскочила из него, на одном из зданий  мелькнула  вывеска  с  надписью
"Ресторан "Русская корона". Это было неожиданно, особенно после утомительной
арабской вязи.
   "Надо бы как-нибудь зайти..." - заинтересовался было названием Казак,  но
водитель, не сбавляя скорости, свернул на другую улицу,  совершил  несколько
рискованных перестроений, и вскоре машина  въехала  в  проем  больших  белых
ворот, охраняемых двумя автоматчиками.
   Так же охранялся и  лифт,  на  котором  в  сопровождении  офицера  Казака
подняли на пятый этаж.  В  длинном  прохладном  коридоре,  по  которому  его
повели, он насчитал  штуки  четыре  телекамер,  а  каждую  дверь  хранил  от
посягательств электронный кодовый замок. Веселое местечко!
   Перед одной из дверей сопровождающий остановился и провел по  щели  замка
магнитной карточкой.  При  этом  на  его  подвижном  лице  отразилось  такое
неподдельное  удовольствие,  смешанное  с   осознанием   своей   собственной
важности, что Казак понял: не так уж  и  часто  гордому  "менту"  приходится
бывать в этом чистом и тихом здании и пользоваться магнитным замком.
   За  дверью  оказалась  пустая  комната  с  мягким  Диваном  и   усыпанным
глянцевыми журналами столиком. Окно в комнате было узким, располагалось  под
потолком, и никаких признаков того, что его можно открыть изнутри, не  было.
Летчика подтолкнули в спину, и дверь с щелчком захлопнулась.  Казак  постоял
посреди комнаты, потом пожал плечами и уселся на диван изучать прессу.
   Просидеть в этой комфортабельной камере ему пришлось около часа, а может,
и двух - на часы он догадался посмотреть, лишь перевернув последнюю страницу
последнего журнала. По второму разу  белозубые  улыбки  и  загорелые  телеса
девушек на рекламных страницах показались  уже  не  столь  приятными,  а  по
третьему - вызывали раздражение. Казак уже начал подумывать о  том,  как  бы
привлечь к себе внимание, когда  дверь  открылась  и  новый  охранник  молча
препроводил его в другое помещение, на десяток шагов дальше по коридору.
   Теперь он оказался в обычном кабинете - со столом для начальника, креслом
для посетителя, подчеркнуто не замаскированными микрофоном  и  видеокамерой.
Но глаз Казака, кроме мягкого кресла, отметил наличие табуретки у  стены,  и
было похоже, что табуретка эта привинчена к полу. Ворсистый ковер на полу не
доходил до табуреточки метра на два, обнажая коричневый линолеум. "Ага...  -
оценил обстановку Казак. - Чтобы мыть легче было. Интересно, во что такое  я
влип?"
   - Заходите, заходите! - тем временем поприветствовал его хозяин кабинета,
лысоватый  смуглый  человек  с  курчавой,  окладистой  бородой.  Говорил  он
по-русски с акцентом, но вполне свободно. - Садитесь, господин Морозов.  Как
вам уже сообщили, вы являетесь одним из свидетелей преступления, и ваш долг,
как представителя дружественной державы, сотрудничать со следствием.
   Казак неторопливо уселся в кресло  и,  решив  быть  острожным  и  хитрым,
осведомился:
   - А собственно, что за преступление?
   - О, об этом я вам обязательно расскажу. Но  сначала  все-таки  несколько
вопросов. Вы знакомы с господином Андреем Корсаном?
   - Знаком... - не стал отпираться Казак.
   - А насколько хорошо? - продолжал елейным голосом следователь.
   - Ну... Мы с ним друзья... - Казак запнулся, но тут же сообразил:  кто  и
что  проверит?  Тем  более  здесь?  И  продолжил  с   видом   чистосердечной
откровенности: - С детства. Потом служили в разных частях,  а  сейчас  опять
встретились.
   - Ага. А что вы знаете про его появление в нашей стране?
   - Хм... Он прилетел на самолете, а что? - не понял Казак.
   - Спасибо, но я знаю, что он  прилетел  на  самолете.  На  поезде  к  нам
приехать трудно, - недовольно перебил его следователь. -  Я  хочу  спросить:
вы, как его близкий друг, знали про цель, с которой он приехал к нам?
   - Дело в том, что... - начал было Казак, но, увидев  скучающее  выражение
на лице допрашивающего, разозлился: - Да что вы мне голову морочите?! И  так
ведь все известно... Ну и в чем тогда дело01
   - Дело в том, господин Морозов, что ваш друг детства Андрей  Корсан...  -
следователь глянул на часы, - ровно два с  половиной  часа  назад  попытался
угнать самолет. Самолет тоже русский, и его хозяин вчера вечером  заходил  к
нему в номер, где находились и вы!  Казак  не  смог  сдержать  удивления,  и
следователь самодовольно улыбнулся:
   - Да, да, мы умеем работать  очень  быстро.  Итак,  ваш  друг  устроил  в
воздухе кровавую бойню, убил четырех и ранил двоих человек, в  том  числе  и
хозяина самолета. Правда,  на  борту  случайно  оказался  гражданин  Эмирата
Абу-Даби, который сумел перехватить управление и не дал самолету врезаться в
землю. И ваш друг... - следователь произнес эти слова  донельзя  слащаво,  -
ваш друг понял, что перестарался, и согласился посадить самолет  обратно  на
"Галф-Бизнес", где и был схвачен. Так вы говорите, что ничего не знали о его
планах? А о чем шел разговор в номере?
   Но Казак,  казалось,  не  слышал  вопроса.  Он  привстал  с  кресла  и  в
возбуждении выкрикнул:
   - Не может такого быть! Это ложь! Кого он убил, кто это  сказал,  что  за
бред?!! Это какая-то провокация, подлый спектакль!!!
   - Успокойтесь, успокойтесь. Я понимаю ваши чувства, но...  что  было,  то
было! Согласитесь, уважаемый,  что  трудно  ин-сце-нировать  полный  самолет
трупов и вашего друга, размахивающего автоматом...  Но  я  все-таки  повторю
свой вопрос: о чем было совещание накануне?
   - Какое совещание! Хозяин  самолета  захотел,  чтобы  Пи...  -  Казак  от
волнения чуть не назвал Корсара по привычке Пиратом, но вовремя спохватился,
- чтобы Андрей помог ему, если вдруг его пассажиры откажутся платить. И все!
   - Опасался, значит, - кивнул  головой  следователь  и  сделал  пометку  в
блокноте. - А опасаться-то ему следовало совсем другого. Ну что ж, спасибо!
   Смуглолицый привстал и протянул Казаку руку. Тот,  все  еще  ошеломленный
невероятным известием, вдруг спохватился:
   - Это что, все? Да я вам еще могу объяснить... - Не стоит. На самом  деле
даже ваш допрос - это только проформа, которая выполняется скорее  для  вас,
чем для дела. А с вашим другом вопрос практически решен.
   - Это как? - спросил Казак, полный нехороших предчувствий, и  следователь
охотно и даже с каким-то удовольствием ответил:
   - По нашим законам за воздушное пиратство полагается смертная  казнь  без
права помилования. Господин Корсан, кроме того, виновен  в  убийстве  одного
русского - ну это ваши проблемы - и  трех  правоверных  мусульман  из  семьи
Ар-Байех, очень влиятельной и уважаемой в Эмиратах. Справедливость  требует,
чтобы  исполняли  приговор  именно  в  этой  семье.  Так  что  было  приятно
познакомится с вами. Если понадобится, мы вызовем вас еще.
   - Нет, погодите, я вам все объясню. Андрею абсолютно незачем было  делать
такие вещи. Это совершенно точно подстава, и если попробовать выяснить...
   - Странно... Что тут еще надо выяснять? И главное -  зачем?  Все  ясно  и
понятно. Это у  вас,  в  так  называемых  цивилизованных  странах,  подобные
преступления могут оставаться  без  наказания  годами.  Адвокаты,  поправки,
прецеденты... Мы, хвала Аллаху, живем по другим  законам.  Суд  должен  быть
скорым, справедливым и суровым!
   - Ну как же... - пробормотал ошарашенный Казак и, хватаясь  за  последнюю
соломинку, спросил: - А что говорит хозяин самолета? Вы сказали, он раненый,
но ведь живой же?
   - Он тяжело ранен, у него большая потеря крови, и он без  сознания.  Вряд
ли его показания появятся в ближайшее время. Я уже сказал,  дело  совершенно
ясное, и необходимости в его показаниях нет.
   И следователь нажал кнопку, вызывая охранника.
   КАЗАК, ХОМЯК. ЧТО ТВОРИТСЯ?
   Полицейские были так любезны, что отвезли Казака обратно  к  выставочному
комплексу. Теперь он был в машине один, не считая водителя,  и  при  желании
теперь мог бы наконец насладится видами Дубая - только вот желания не  было.
Он был поражен до глубины души услышанным,  веря  и  не  веря  одновременно.
Можно было допустить, что во время  вылета  Хомяка  действительно  произошло
что-то, может быть, даже следователь не соврал про полный самолет трупов. Но
при чем здесь Корсар? Как им удалось приплести его к этому делу?!
   В выставочном центре Казак бросился к смоленскому офису, не замечая,  что
расталкивает по дороге встречных и поперечных. Полковник  Марченко  оказался
на месте, но встретил Казака весьма  неласково.  Наташи  рядом  не  было,  и
поэтому полковник не сдерживался в выражениях. Попытки Казака что-то сказать
в оправдание Корсара вызвали только новые вспышки праведного гнева, а  когда
полковник в сердцах договорился до того,  что  "два  друга-подлеца"  заранее
договорились подставить лично его, полковника Марченко, Казак  не  выдержал,
наорал на вышестоящего начальника и ушел, хлопнув дверью.
   О том, что за этим последует, он не думал -  а  что  там  думать,  ничего
хорошего. Но спокойно слышать такие обвинения в адрес  друга...  Взбешенный,
он влетел в свой номер и застал там Наташу,  бледную  и  напряженную.  Казак
почему-то подумал, что она сейчас бросится к нему, чтобы уткнуться в плечо и
выплакаться, но она этого не сделала. Такая же внешне спокойная, она  просто
повернулась и взглянула ему в глаза:
   - Ты веришь?
   - Нет, - так же коротко ответил  Казак,  попытавшись  быть  сдержанным  и
хладнокровным, но тут же с силой пнул ногой первый  попавшийся  предмет.  Им
оказался стул, который отлетел в дальний угол номера.
   - Все тут как с ума посходили! - прошипел  он.  -  Какого  черта  Андрюхе
угонять самолет, и у кого? У этой толстой  свиньи?  Я  скорее  подумаю,  что
Хомяк сам все подстроил, чтоб страховку какую-нибудь получить...
   Он зашагал по номеру от стены к стене:
   - Даже не знаю, что делать... Ведь  здесь  никто