оставшиеся  два  продолжали
свой полет на предельно  малой  высоте.  С  "Оушна"  стартовало  еще  четыре
ракеты,  запрограммированные  так,  чтобы  их   траектории   пересеклись   с
направлением полета двух "сухих".
   "Ну, эти-то их точно завалят", - подумал Макриди, но  вскоре  понял,  что
ошибся, потому как два самолета резко изменили курс и теперь  шли  прямо  на
вертолетоносец. Их целью был его собственный корабль, на котором  размещался
штаб операции.
   "Оушн" снова вздрогнул - командир  ПВО  корабля  отдал  приказ  выпустить
последние восемь ракет.
   * * *
   После того как самолет дополковника Дошло увел за собой целую стаю  ракет
ПВО и растворился в небе огненным смерчем, поручик Перице Дражич  остался  в
воздухе старшим. Он ясно видел главную цель на экране радара.  Его  ведомый,
молодой подпоручик Мирослав Йованович, шел сзади с небольшим уступом, и  две
их РЛС своей синхронной работой позволяли  отфильтровывать  ложные  сигналы,
которыми в изобилии заполнила эфир система радиоэлектронной борьбы  корабля.
Кроме того, над водой рядом с ними появились  несколько  фантомных  целей  -
выстреленные    с    корабля    ловушки    создали    в    воздухе    облака
металлостеклопластиковых волокон, отражающих радиоволны почти  так  же,  как
сам корабль, но точное положение реальной цели уже был  передано  в  систему
управления ракеты.
   Дражич перестал обращать внимание  на  неумолкающий  сигнализатор  атаки,
машинально бросая самолет  из  стороны  в  сторону.  В  принципе,  последний
"Москит"  уже  вышел  на  новую  цель,  но  даже  его  совершенная   система
самонаведения в любую секунду  могла  сбиться,  направив  ракету  в  сторону
ловушки:  американская  техника  -  достойный  противник   любому   средству
нападения. Поэтому Дражич не стал уходить с курса, а, включив  РЛС  в  режим
подсветки цели, продолжал полет, поднявшись до высоты в сотню метров.
   Те же самые операции  проделал  и  подпоручик  Йованович,  в  обязанности
которого входило всегда  быть  готовым  заменить  своего  ведущего  в  любой
момент, и момент этот наступил очень скоро. Прямо по  курсу  двух  самолетов
взорвались "Сайдуиндеры", выпущенные с F-14, подошедших на расстояние  пуска
ракет ближнего боя, а сзади полыхнули несколько "Стандартов".
   Эффективность наведения на встречных курсах оказалась не слишком высокой,
и потому ни тот ни другой самолет  не  развалился  в  воздухе.  СУ  поручика
Перице  Дражича  с   двумя   заглохшими   двигателями   сохранил   скорость,
достаточную, чтобы продержаться в воздухе еще несколько секунд. Этих  секунд
хватило бы, чтобы катапультироваться, но поручик даже не пошевелил рукой, не
дотронулся до спасительной ручки. Ведь он дал клятву, а теперь лишь по своей
самонадеянности лишил себя возможности ее исполнить.  Что  ж,  сам  виноват.
Отлого падая к  морю,  истребитель  поручика  перевернулся  через  крыло.  В
разбитом триплексе кабины совсем близко блеснула вода...
   Если его СУ не взорвется, а разломится при  падении,  у  него  еще  будет
шанс... Ничтожно маленький, один на тысячу, на миллион!..  Судорожно  содрав
гермошлем, Дражич с надеждой запрокинул голову вверх. В  лазурном  небе  над
Адриатикой еще находился один сербский самолет! Это был самолет  подпоручика
Йовановича. Он летел вперед, оставляя за собой широкий дымный след.

   - Разворот ракеты в сторону корабля! -  напряженный  голос  словно  током
пронзил всех на командном  посту.  Макриди  вздрогнул  и  почувствовал,  что
задыхается в этом помещении.  На  него  никто  не  обращал  внимания,  и  он
потратил почти минуту на то, чтобы выбраться на воздух,  к  стальной  панели
мостика второго уровня - через ее узкую щель  виднелось  яркое  и  спокойное
утреннее море, над которым расплывались в воздухе  дымные  следы  запущенных
недавно ракет. Минута... Ракета пролетает примерно сто километров за  две  с
половиной минуты. И хотя адмирал понимал, что подвергает себя опасности,  он
все-таки не уходил, надеясь увидеть, как эта ракета разлетится на куски  под
выстрелами автоматических пушек.
   - Господин адмирал... Господин адмирал... Немедленно спуститесь вниз!
   "Господи,  это  еще  кто?  А,  тот  парень,  который  так  жалел  жителей
Зворника..."
   - Что такое, лейтенант?
   - Здесь опасно, немедленно спуститесь!
   - Ладно, иду.. - И в эту  минуту  словно  взбесившиеся  отбойные  молотки
загрохотали пушки. Замерев,  адмирал  и  лейтенант  увидели,  как  метнулись
трассы снарядов, как длинная узкая тень неуловимо мелькнула над водой, и оба
почувствовали,  как  содрогнулась  под  ногами  палуба  и  корабль   ощутимо
накренился от  удара.  Адмирал  внутренне  сжался,  удивляясь,  как  это  он
успевает еще думать и  реагировать  за  невообразимо  короткое  время  между
попаданием и подрывом ракеты, но внезапно  понял,  что  взрыва  не  было!  И
наверное, уже не будет -  видимо,  снаряды  пушек  или  еще  раньше  осколки
"Стандартов" и AMRAAMов, повредили-таки боевую часть ракеты.  Вместо  взрыва
на  корабле  раздался  сигнал  пожарной  тревоги,  и  лейтенант,   выглянув,
испуганно произнес:
   - Кормовой ангар! А это что?!
   Адмирал проследил за направлением  взгляда  лейтенанта  и  увидел  силуэт
двухкилевого самолета, летевшего прямо на них.

   Подпоручик Йованович даже не смотрел на аварийное табло. Несмотря  на  то
что летал он не так уж и давно, он  и  без  подсказок  чувствовал,  что  его
самолет подбит и держится в воздухе  последние  минуты.  Ему  было  страшно.
Здесь и сейчас никто его не видел, и Мирослав мог больше не скрывать  своего
страха смерти. Страх этот  был  ему  ненавистен,  но  всю  войну  неотступно
следовал за ним вторым "я", и все  сложнее  было  загонять  его  вовнутрь...
Боже, как медленно  ползет  время!  Почему  последние  секунды  стали  вдруг
часами? Мирко про себя знал, что он никогда  не  был  храбрецом,  как  сотни
тысяч его соотечественников, вовлеченных в страшную битву  за  жизнь...  Его
сверстники еще в школе дрались по  малейшему  поводу  и  вовсе  без  повода,
бравировали небрежением к боли и опасности, становились героями ночных улиц,
наказанием для родителей и постоянными клиентами полиции... Мирко не был  на
них похож, он рос тихим и робким пареньком, всецело поглощенным единственной
безудержной страстью - авиационной техникой. Он мечтал  создавать  самолеты,
из него вышел бы, наверное, знаменитый  авиаконструктор...  Но  когда  враги
смыкают кольцо, нужны летчики-истребители, а не инженеры! Он не хотел лететь
на это опасное задание, хотя никогда никому об этом не  рассказывал.  Он  не
годится в герои, его должны были сбить первым! Героем мог  стать,  например,
самый храбрый из них Момчило Германович или самый опытный Светозар  Дошло...
Но теперь, когда последний самолет группы исчез под  водой,  он  понял,  что
остался один. Их священная клятва должна быть исполнена им или не  исполнена
вообще. "Что ж, тогда вперед, Мирко Йованович! Никто и  никогда  не  узнает,
что именно ты направил свой самолет следом за своей же ракетой  в  ту  самую
заклятую цель! И никто никогда не узнает, что тебе было страшно  умирать..."
Мирко, не обращая внимания на тревожную  сигнализацию,  вывел  двигатели  на
чрезвычайный  режим,  в  котором  они  разгоняли  поврежденный  самолет   до
скорости, немыслимой на такой высоте.
   Впереди виднелся силуэт длинного корабля  с  громоздкой  надстройкой,  от
которого к "сухому" тянулись трассы скорострельных пушек. Когда одна из этих
трасс пересекла кабину, подпоручик обмяк в кресле,  а  на  приборную  панель
легла россыпь ярко-красных брызг. Ничто уже  не  могло  изменить  курса,  на
котором чудовищно разбухал в размерах "Оушн", и в ожидании  страшного  удара
подпоручик Мирослав Йованович закрыл глаза, смирившись с неизбежным.

   Молодому офицеру, глядевшему на приближающийся самолет, вдруг показалось,
что он смотрит замедленные кадры черно-белой кинохроники,  -  в  критические
минуты  бывает,  что  сознание  начинает  воспринимать  мгновенные   события
неторопливо и обстоятельно, именно это и произошло с лейтенантом. Он  видел,
как все вырастает и вырастает силуэт самолета, как почти в упор бьют по нему
автоматические пушки, срывая дымящиеся куски дюраля с крыльев, как  медленно
открывает  рот  адмирал,  наверное,  чтобы  отдать  какой-то  очень   важный
приказ...
   Но в этот момент то, что еще недавно было самолетом СУ-27,  стало  теперь
мощным тараном, начиненным  зажигательной  смесью  и  ударило  в  надстройку
корабля всеми своими двадцатью тоннами, помноженными  на  семьсот  метров  в
секунду.
   От этого удара корабль вновь накренился, гораздо сильнее, чем  раньше,  и
люди, гасившие разгоравшийся пожар в ангаре, повалились друг на друга, роняя
огнетушители и брандспойты, а два  горящих  десантных  катера  на  воздушной
подушке отшвырнуло  на  соседние,  и  локализованный  было  пожар  сразу  же
распространился вширь.
   Но в настоящий ад превратилась  надстройка  корабля  -  теперь  это  была
искореженная и смятая мешанина из стали, алюминия, огня и человеческих  тел.
В небо вздымались языки пламени, из рваных трубопроводов извергались  пар  и
вода, короткие замыкания в электрических  кабелях  били  фонтанами  искр,  и
обезглавленный труп около одного из них бессмысленно и страшно дергался.

   Уцелевшие матросы и морские пехотинцы оцепенели от ужаса, не зная, за что
хвататься и что предпринимать, как вдруг из-за висящей на одной петле дверцы
появился  человек  в  некогда  белой  офицерской  рубашке,  которую   сплошь
покрывали пятна копоти, сажи и крови. Он тащил под мышки изуродованный  труп
и, когда матросы бросились к офицеру, облегченно перевалил им  свою  ношу  и
без всякой надобности сообщил:
   - Адмирал Макриди. Положите  его  как-нибудь  отдельно.  Для  отправки  в
Штаты, - и лейтенант, не обращая больше ни на что внимания, сел на палубу  и
обхватил голову руками.
   Аэродром Колашин. Коммерческий рейс
   Когда грохот взлетевших истребителей  затих  и  уши  Казака  восстановили
способность слышать, он обратил внимание на тарахтящий  звук,  который  живо
напомнил ему училище и самый первый его  самолет  -  учебный  ЯК-52.  Прошло
несколько минут,  и  через  край  котловины  перемахнул  и  стал  спускаться
самолет, очертания которого были Казаку знакомы, и не только по  фотографиям
и рисункам в книгах. Поняв,  что  не  ошибается,  русский  летчик  удивленно
присвистнул - неужели такие самолеты все еще летают!  Ведь  к  изуродованной
полосе аэродрома приближался настоящий "Дуглас DC-3", он же  С-47  "Дакота",
он же ЛИ-2 - легендарный транспортный самолет, созданный в 1939  году  и  на
десятилетие ставший в мире основным перевозчиком людей и грузов. "Дугласы" и
их советский вариантЛИ-2 были самыми  распространенными  транспортниками  во
время Второй мировой войны, да и  после  нее  продолжали  летать  до  начала
семидесятых, но теперь встретить в воздухе такой самолет было едва ли проще,
чем летающую тарелку.
   Тем не менее этот "Дуглас" был вполне реальным. Его пилот, словно не видя
того, что полоса непригодна для посадки, снижался. Казак с  ужасом  смотрел,
как этот сумасшедший с ходу притирает свою машину прямо к  воронке,  и  лишь
секунду спустя осознал, что колеса самолета коснулись асфальта  буквально  в
метре за ней.
   "Кажется, этого летчика зовут Мэд15  Сью?  Похоже,  не  зря!"  -  мельком
подумал Казак, глядя, как "дуглас", замедляясь, катит  вперед,  к  очередной
яме. В последний момент Сью  резко  прибавил  газ  одному  из  двигателей  и
одновременно прижал тормоз. Самолет занесло хвостом  влево,  вторая  воронка
осталась позади, но навстречу надвигалась канава. Пилот теперь дал газ обоим
двигателям и рванул штурвал на себя. "Дуглас" взмыл на  полметра  вверх,  но
потерял на этом остатки скорости и вновь тяжело рухнул на три точки...
   Но  уже  после  канавы.  Оставшиеся  метры  полосы  самолет   катился   с
выключенными  двигателями,  устало  поскрипывая,  и  в  этих  звуках  Казаку
явственно слышался вздох облегчения старого трудяги, вынужденного  вытворять
такие финты. Тормоза скрипнули в последний раз, и "Дуглас" остановился.
   При ближайшем  рассмотрении  стало  ясно,  что  самолет  этот  собран  из
деталей, принадлежавших по крайней  мере  трем  таким  же  далеко  не  новым
аппаратам. Хозяин "Дугласа" не позаботился  перекрасить  в  одинаковый  цвет
новые  листы  обшивки,  поставленные  в  качестве  заплат,  поэтому  самолет
получился как бы камуфлированным,  только  пятна  разных  оттенков  зеленого
имели правильную прямоугольную форму. А вот  капот  левого  мотора  оказался
вовсе некрашеным и сиял  природным  желто-салатовым  цветом  нового  дюраля.
Крыло сзади этого мотора совершенно не  было  закопченным.  Зато  на  правом
крыле сажа из выхлопных газов отложилась таким мощным слоем, что создавалось
впечатление, будто экипаж живет по принципу "до двух  вершков  не  грязь,  а
дальше само отвалится". Единственным признаком того, что самолет  не  совсем
уж  бесхозный,  были  аккуратно  выведенные  чуть  ниже  сдвижной   форточки
пилотской кабины символы в виде миниатюрных опознавательных  знаков  авиации
разных стран. Казак насчитал два таких американских, один  французский,  три
красные звезды, а остальные четыре разных знака были ему незнакомы. Брякнула
откидная дверца, и из нее вниз спустилась лесенка. Потом из дверцы появилась
нога в стоптанном американском солдатском ботинке времен чуть ли  не  Второй
мировой войны, нога пощупала воздух, пытаясь найти ступеньку, но не успела -
тот, кому она принадлежала, потерял равновесие и вывалился из самолета.
   - Хэллоу, Сью! Как ты, о'кей? - обратился  к  пилоту  спутник  Казака,  и
русский летчик понял, что это и есть пилот, который повезет его дальше.  Мэд
Сью,  возрастом  сравнимый  разве  что  с  Дедом,   производил   впечатление
безнадежно состарившегося не то хиппи, не  то  ветерана  вьетнамской  войны.
Длинные седые волосы, собранные в неаккуратный хвост, росли  лишь  на  узкой
полосе от ушей к затылку, остальная же часть головы была лысой и  блестящей.
Костюм его заслуживал особого описания и представлял собой нечто  совершенно
необычное даже для Балкан, где этим вообще трудно было кого-нибудь  удивить.
Состоял он  прежде  всего  из  выцветшей  до  белизны  куртки  армии  США  с
оторванными рукавами, но  не  камуфлированной,  а  однотонной  и  невероятно
архаичного покроя. Сей предмет  военного  антиквариата  без  всякой  системы
покрывали всевозможные шевроны и нашивки разной степени поношенности. И хотя
значение некоторых из них теперь мог объяснить разве что  сам  хозяин,  было
видно, что все они символизируют важные этапы его жизненного пути. На  спине
куртки разноцветными нитками был весьма профессионально вышит, видимо совсем
недавно,  "личный  герб"  владельца,  представлявший   собой   сведенную   с
распространенного плаката фигуру знаменитой мисс мира болгарки Анны Ликовой,
почему-то черного цвета. Буйное воображение художника пририсовало  ей  сзади
два демонических алых крыла.
   "Ангел ада - теперь на Балканах!" - гласила готическая  надпись,  золотом
обрамлявшая  голову  красавицы.  Кроме  экзотической  куртки,  на  Мэде  Сью
болтались протертые на коленях до дыр джинсы и майка красного цвета с гордым
профилем комманданте Че Гевары и еще девизом: "Кто пьет лучшее пиво "Товарищ
Че" - тот один против всех!" Когда Сью поднялся, выяснилось, что лицо у него
красное, щеки покрыты жесткой на вид седой  щетиной,  а  на  руке  красуются
массивные  золотые  часы.  Отряхнувшись  -  больше  машинально,  чем   желая
избавиться от грязи, - Сью энергично шагнул к  Андрею,  пожал  ему  руку,  а
потом потянул носом и хрипло сказал по-русски:
   - Ну все, мы приехать. Больше сюда  не  летать.  Три  раза  так  посадка,
четыре - не повезти.
   "Он садился здесь  три  раза...  О  Господи!  -  подумал  Казак  и  вдруг
сообразил, что этот бодрый старикан говорит по-русски. - С чего  бы  это?  И
откуда он обо мне знает?" Однако вскоре все быстро прояснил сам Сью:
   - Я тебя везти к славный парни, русский батальон, твои братья, они так  и
сказали! - "так" и "и"  у  Сью  совершенно  неожиданно  слились  в  одесское
"таки". - Они там тебя отметить, а пока тебя отметить я!  -  Сью  достал  из
кармана плоскую фляжку, сделал пару хороших глотков и передал ее Казаку. Тот
послушно глотнул и чуть не закашлялся - содержимое фляжки оказалось  похожим
на паршивый самогон, который они с ребятами покупали, когда не хватало денег
на нормальную водку
   Сью по-своему истолковал выражение лица Казака и забрал фляжку обратно.
   - Один русский понял кайф на виски! А парни с батальон говорят, дерьмо.
   Казак тоже с удовольствием обозвал бы это виски дерьмом, но сдержался  и,
попрощавшись с албанцем, полез в самолет.
   Кто-то сидящий в кабине запустил двигатели, и Сью, забравшись в  "Дуглас"
вслед за Казаком, втянул лесенку, захлопнул дверь и направился  к  пилотским
местам. Русский летчик осмотрелся  и  попробовал  найти  какое-нибудь  место
поспокойней, где бы от вибрации не так дребезжали болтающиеся детали.
   Сделать это  Казак  не  успел  -  двигателям  дали  полный  газ,  самолет
развернулся, и...
   Что было потом, русский летчик не смог бы вспомнить, даже если б захотел,
- престарелый самолет запрыгал по полосе как  лягушка,  с  размаху  ударяясь
колесами и хвостовым костылем о выщербленный бетон полосы; в  иллюминаторах,
большей частью лишенных стекол, мелькали то скалы, то небо, и когда "Дуглас"
окончательно оторвался от земли, Казак поблагодарил небеса за свое спасение.
   Полет  вскоре  вроде  бы  наладился.  Время  от  времени  Сью   с   явным
удовольствием кидал "Дуглас" в воздушные ямы и так же с удовольствием его из
них вытягивал, а по ребристому полу со звоном  катались  какие-то  железяки.
Присмотревшись, Казак понял, что это гильзы от крупнокалиберного пулемета, а
подняв взгляд, увидел и сам пулемет, установленный в  плексигласовом  куполе
на потолке. Купол был явно самодельный, но сделанный умело, и можно сказать,
с любовью. Еще один пулемет крепился рядом с дверью, а перегородка,  некогда
отделявшая от пассажирского салона туалет, была сломана, и в унитазе стволом
вниз торчала универсальная кассета для автоматического отстрела инфракрасных
ловушек. Однако на автоматику здесь, похоже, не шибко надеялись - из  кабины
к  кассете  была   протянута   длинная   веревка,   привязанная   к   рычагу
принудительного сброса.
   Хлопнула дверка пилотской кабины, и Казак увидел  второго  члена  экипажа
"Дугласа" - сухощавого и низкорослого азиата.
   "Китаец, наверное? Да нет, китайцы более улыбчивы. Или японец?  Да  какая
разница!" - думал он, пока азиат осторожно обходил его, направляясь к двери.
   - Эй, чувак! - раздался голос за спиной Казака. Он  обернулся  и  увидел,
что Сью тоже вышел в "салон". Дверь  осталась  открытой,  и,  поняв,  что  в
кабине  никого  нет,  русский  летчик  удивился  -  оказывается,  при   всей
раздолбанности этого  летательного  аппарата,  здесь  имеется  автопилот!  -
Садись место там! - Сью  ткнул  рукой  туда,  где  под  прозрачным  колпаком
виднелось что-то вроде велосипедного сиденья с педалями внизу.
   - Чанг стрелять, и ты стрелять. Чанг  не  стрелять,  и  ты  не  стрелять.
О'кей?
   -Да, о'кей. А в кого стрелять? - поинтересовался Казак, на что Сью тут же
щегольнул своими познаниями в русских ругательствах и пояснил:
   - Все равно не попадать, прицел согнутый.
   Казак собрался было спросить что-то еще, но в это время "Дуглас"  качнуло
порывом ветра, и он, скользнув на крыло, устремился к земле. Сью заковыристо
выматерился, шустро бросился в кабину и так резко выровнял самолет,  что  ни
Казак, ни китаец-японец Чанг не удержались на ногах и скатились в хвост.
   "Да какой тут к черту автопилот! - в панике подумал Казак.  -  Этот  псих
просто бросил  штурвал!  Отче  наш..."  Кое-как  вз