ил  возможность   немного
осмотреться.
   Вокруг текла обычная жизнь полевого лагеря, но около самих палаток  людей
было немного, зато технику солдаты прямо-таки облепили.  От  лагеря  уходили
разбитые гусеницами дороги, виднелось несколько воронок,  и  чуть  подальше,
блестя на солнце алюминием, валялось несколько "чемоданов" - контейнеров для
кассетных бомб.
   "Так-так, - подумал Казак. - Похоже, что "Тунгуска" не зря тут стоит!"  -
и принялся рассматривать лагерь. На дверях палаток были выписаны цифры, а  к
матерчатым  стенам  скотчем  приклеены  плакаты.  Набор  плакатов  показался
летчику странным - тут были и "Родина-мать зовет", и "Николай II - последний
русский святой", и фигура могучего арийца в черной рубашке с мечом в руках и
стилизованной свастикой на нагрудном кармане.
   - Что, нравится? - Казак и не заметил, как вновь подошел Андрей и  вместе
с ним - средних лет офицер в казачьей форме и с целым набором орденов. Казак
присмотрелся к  ним  и  нахмурился:  некоторые  из  этих  наград  были  явно
самодельными,  и  по  крайней  мере  один  крест  вообще  не  имел   никаких
исторических прототипов. К тому же сочетание формы и  погон  этого  человека
было совершенно произвольным - уж кто-кто, а Казак в этом разбирался. Однако
теперь он решил оставить свои догадки при себе: в чужой монастырь  со  своим
уставом не ходят, а кроме того, этот "недоесаул", как окрестил его сразу про
себя летчик, был ничем не хуже тех,  оставшихся  дома  опереточных  казаков,
заседающих  в  Государственной  Думе  и   не   стесняющихся   выступать   по
телевидению.
   Офицер широким жестом пригласил Казака следовать за  ним,  и  они  прошли
почти  через  весь  лагерь  к  самому  дальнему  шатру,  стоявшему  рядом  с
вертолетами. Под полотняной крышей оказался стол, на  столе  стояла  большая
алюминиевая кастрюля,  как  потом  оказалось,  с  квашеной  капустой  и  три
двухлитровые пластиковые бутыли  с  прозрачным  содержимым  и  разноцветными
этикетками - наверняка все та  же  "массандра".  Вслед  за  ними  вошло  еще
несколько человек, кто в столь же нелепой казачьей форме, а кто в  камуфляже
и без знаков различия, но все как на подбор - высокие и широкоплечие.  Стало
шумно,  но  голос  другаря  Андрея  по-прежнему  перекрывал  все   остальные
разговоры.
   - Вот и взводные собрались, орлы наши! Давай,  Димон,  садись,  выпьем  и
закусим! - громогласно предложил Андрей. - Литра по два,  конечно,  закатим,
но как свиньи нажираться сегодня не будем, ха-ха-ха! Господин штабс-хорунжий
не даст.
   "О Господи..." - вздохнул про себя Казак, услышав этот чин.
   - Ну-ка, вздрогнули...
   До сих пор Казаку удавалось говорить очень мало, но теперь у него в  руке
оказался стакан с разведенной жидкостью, от которой несло  какой-то  химией.
Он вздохнул и сказал то, что показалось ему наиболее подходящим к случаю:
   - За славу российского оружия!
   Над столом вдруг повисло неловкое молчание, и в этом молчании "недоесаул"
внушительно подправил:
   - Русского оружия! - и тотчас стаканы с "массандрой"  синхронно  взлетели
вверх, и их содержимое исчезло в глотках собравшихся. Почти сразу же  прошло
еще несколько тостов - за гостя, за  всех  присутствующих,  за  тех,  кто  в
окопах, за великое дело, и Казак почувствовал, что хотя  до  обещанных  двух
литров еще не дошло, но сам он уже вполне  хорош.  Компания,  впрочем,  тоже
заметно потеплела, и сидевший рядом с ним Андрей сбивчиво  объяснял,  почему
так нехорошо получилось с первым тостом.
   - Ты ж пойми, Димон, Русь и Россия разные вещи. Русь, она наша,  русская,
всегда такой была и будет, а в России кого только нет.  Фамилии-то,  бывает,
не выговоришь! Русских совсем затерли. Пора с этим разобраться.
   Он налил себе еще полстакана, залпом выпил и задышал прямо в лицо Казаку:
   - Думаешь, мы здесь просто так воюем? Не-е-е, не просто так. Наши  ребята
- все как на подбор, крови не боятся, через огонь прошли и еще пройдут.  Это
тебе не хлюпики с дискотек, которым затылки бреют и ставят в  строй.  У  них
только полы в казармах мыть хорошо получается, да и то пинать надо.  А  наши
ребята - профессионалы, каждый десяти твоих "российцев" стоит. Наведем здесь
порядок. Да и на  Руси  у  нас  хорошо  бы  зажить  как  при  великом  князе
Владимире, без всяких там президентов и парламентов. А что? У каждого  князя
своя дружина! Чуть что не так - к ногтю. Не хочешь жить по-нашему - не  живи
вовсе. А уж инородцев-то наладим восвояси за  милую  душу.  Из  меня,  между
прочим, хороший князь получится! Пить будешь? А чего так? Ну смотри. На Руси
без этого, известное дело, не веселье. Ты сам-то как,  русский  человек?  По
роже видно, наш! И раз в этих драных краях оказался, тоже, значит, наш.  Ты,
Димон, молодец. За деньгами приехал или как?
   - Да уж скорее "или как", - заплетающимся языком признался Казак  и  чуть
было не пустился в подробные рассказы о том, кто он и что он, но вдруг перед
его уже порядком помутневшим взором встали два лица: небритый, невыспавшийся
Тамашаивич  и  Елена,  смотрящая  ему  вслед  в  почти   игрушечном   вагоне
узкоколейного поезда. И он понял, что если сейчас нарушит свой обет молчания
- пусть даже этот мечтающий о своем удельном княжестве парень сохранит тайну
- все равно это будет равносильно предательству. И Казак, стараясь  говорить
как можно ровнее, произнес:
   - Код - триста двадцать семь, а больше, друг, не  могу,  извини.  Извини,
пожалуйста...
   - Нет, это ты меня извини, что я спрашивал... Я же тебя сразу  понял,  ты
хороший  человек,  лишнего  не  скажешь.  Ну-ка  вот,  еще  водочки...   Во,
орел-парень, уважаешь! Люблю таких...
   Выпили, и "другарь Андрей" достал сигареты - в палатке уже многие курили,
в дыму можно  было  подвесить  если  не  топор,  то  штык-нож  точно.  Казак
попытался прислушаться к другим разговорам, но это было невозможно: вновь  в
уши лез затянувшийся монолог собутыльника. Андрей перечислял ошибки  властей
начиная  с  Горбачева  и  особенно  напирал  на  то,  что  слишком  мягко  и
нерешительно использовались войска в  многочисленных  горячих  точках,  даже
тогда, когда эти горячие точки создавались искусственно.
   Казак слушал его, и им постепенно овладевало странное чувство - многое из
того, о чем сейчас говорил этот здоровенный парень, приходило в голову и ему
самому. Более того, не раз и  не  два  он  спорил  с  товарищами  по  полку,
отстаивая право России быть сильной и  могучей  державой  со  своей  особой,
независимой внутренней политикой. Но сейчас его почему-то не  вдохновляли  с
увлечением расписываемые Андреем картины триумфального шествия  молодцев  из
НОРА по городам и весям бывшей великой советской державы.  Не  хотел  бы  он
оказаться "несогласным" после победы Русского Дела...
   И несмотря на то  что  "Массандра"  уже  вовсю  шумела  в  голове,  Казак
чувствовал себя как-то странно - ему нравились эти смелые, боевые ребята, он
с удовольствием бы примкнул к ним, и чем черт не шутит - после  освобождения
Руси тоже мог бы стать... Да хоть бы и князем в Морозовской! И в то же время
он понимал всю бредовость рассуждении собутыльника, отдающих  жаждой  крови,
но разве кровь - такая уж редкость в этом мире? В  словах  Андрея  ощущалось
преклонение перед силой и желание приобщиться к этой силе,  лишенной  всяких
сдерживающих моментов, всякой морали, всякого уважения к человеческой жизни.
Эта сила притягивала как магнит, и Казак представил себя переустраивающим  в
рядах НОРА жизнь в России. Они, наиболее агрессивные и жестокие, окажутся  у
власти и смогут этой властью пользоваться по своему усмотрению. Но  вдруг  в
его затуманенном мозгу словно кто-то другой,  более  мудрый,  произнес:  "Не
по-христиански это. Не по-божески" - и ему стало стыдно.
   Казак вдруг спохватился, что чуть было не повторил это вслух. Вот уж чего
делать явно не следовало, так это устраивать с этими ребятами диспуты...  Он
искоса глянул в раскрасневшееся лицо Андрея и решил дальше не думать на  эту
тему - и так понятно,  чем  тут  кончаются  споры.  К  счастью  для  Казака,
сидевший чуть поодаль "недоесаул" отвлек на себя внимание каким-то длинным и
запутанным анекдотом, который был, похоже, неким знаком компании - и все как
по команде разразилась громким хохотом еще до того, как рассказчик  добрался
до конца. Воспользовавшись моментом, Казак обратился к Андрею:
   - Послушай... Выйдем на воздух, а то я,  знаешь,  двое  суток  не  жрамши
толком... Нехорошо мне.
   В глазах "другаря"  последовательно  мелькнули  понимание,  сочувствие  к
ослабевшему товарищу и одновременно с этим - плохо скрываемая гордость,  что
сам он способен выпить да хоть еще столько же. Подхватив Казака под  локоть,
он вывел его за палатку и ни с того ни с сего подпрыгнул, ухватился за трубу
турника, крутанул подъем переворотом и сверху крикнул:
   - Только ты это... Здесь харча метать не вздумай, вон  дальше  яма!  -  и
соскочил, неизвестно чему смеясь и раскрасневшись еще больше.
   Казак действительно был близок к тому, чтобы "метнуть харча", но все-таки
удержался и просто постарался продышаться.
   * * *
   Вернуться обратно в палатку Казак не  успел  -  со  стороны  технического
парка взвыла сирена, и хорошо видимая "Тунгуска", от которой только отъехала
транспортно-заряжающая машина, развернула башню. Несмотря на то  что  выпито
было немало, собравшиеся  в  палатке  уже  через  несколько  секунд  начали,
матерясь, разбегаться по своим взводам, и вскоре  рядом  с  Казаком  остался
лишь Андрей.
   Сирена выть прекратила, и несколько минут прошло в томительном ожидании.
   - Отбой тревоги! - раздался  вдруг  металлический  голос  -  оказывается,
кроме сирены тут были еще и громкоговорители. - Для дебилов повторяю:
   проезду не препятствовать. Не дай  Бог  кто  выстрелит,  ублюдки!  Сотник
Васильев с подопечным - до штаба.
   Андрей медленно кивнул:
   - Так, наш батяня у микрофона. А  нам  с  тобой  до  штаба  -  транспорт,
значит, пришел. Потопали, Димон. Ага, вона, ползет колымага! Эх, братан,  не
завидую я тебе, могли бы что получше прислать!
   Действительно, колымагой оказался хорошо знакомый ЗИЛ, с  которого  сняли
пусковой агрегат.
   За рулем  ЗИЛа  восседал  старый  знакомый,  Лужице,  а  разговаривать  с
"батяней" ходил не кто  иной,  как  Малошан.  Вернувшись  из  штаба,  обычно
сдержанный подпоручик радостно обнял Казака, а потом, немного отстранившись,
заметил:
   - Встреча по-русски? Может, ехать не сейчас, подождем, а?
   - Да нет, что  ты!  Я  же  летчик!  Меня  хоть  так,  хоть  вверх  ногами
переверни! - запротестовал Казак,  но  вдруг  смешался,  увидев  пристальный
взгляд подпоручика.
   - Да нет... это я только тут сейчас... ну, про летчика.
   Малошан ничего не ответил,  и  Казак,  собрав  остатки  здравого  смысла,
умолк. Машина тронулась, и хотя трясло грузовик порядочно, прохладный свежий
воздух сделал свое дело, и вскоре летчик почувствовал себя почти  трезвым  и
смог более или менее нормально поддерживать разговор.
   - А эти русские, они тут давно воюют? - обратился он к Малошану.
   - Воюют-то давно, - подпоручик уже снова стал самим собой, и странно было
даже вспомнить, что этот корректный и сдержанный  человек  мог  кинуться  на
кого-то с объятиями. - Правда, в основном, с водкой и нашими  женщинами.  На
фронте от них редко бывает толк.  Войти  с  флагом  в  уже  отбитый  другими
частями город, особенно на  глазах  у  корреспондентов,  -  вот  это  у  них
получается гораздо лучше. Они много говорят о каких-то идеях,  но  на  самом
деле твои русские друзья - скорее громилы, чем воины.  Когда  они  стояли  в
Босне, местные жители говорили, что лучше бы их  село  заняли  босняки,  чем
терпеть оборону русских! Харжич еще до возобновления боевых действий пытался
разоружить их отряд. Они не  дались,  ушли  в  Македонию,  якобы  воевать  с
греками. Ваши гнали туда много  оружия  и  боевого  снаряжения,  вот  они  и
разрослись там до батальона. А когда и македонцев они достали, их  перекупил
Вазник, наверное, чтобы иметь дополнительные части для борьбы с  внутренними
беспорядками. Так что теперь и у Трансбалкании появилась "русская проблема"!
   -  Чего?  -  переспросил  ошеломленный  Казак,  которому  парни  из  НОРА
показались все сплошь героями.
   - Того, - вступил в разговор Лужице. - Я в Босне эта  часть  знал,  рядом
был. У них тот год потери было пятьдесят  процент  на  бою  и  пятьдесят  по
расстрел на преступление.
   Казак не нашел  что  сказать  и  замолчал.  "Не  по-христиански  это.  Не
по-божески", - вспомнил он недавние свои размышления.
   США. "Спланируйте операцию..."
   Срочное совещание, созванное в Белом доме через два часа после  атаки  на
корабли шестого  флота,  пришлось  на  полночь  по  вашингтонскому  времени.
Собравшиеся уже получили информацию о событиях в Адриатическом море  и  были
готовы к мрачному настроению президента. Но таких слов и  выражений,  какими
он охарактеризовал сложившуюся ситуацию и ответственных за это лиц, от  него
еще не слышал никто - в ход пошли даже несколько испанских ругательств,  что
наверняка   подняло   бы   шансы   президента   на   следующих   выборах   у
избирателей-латинос, если бы они могли об этом узнать. Однако  сейчас  главу
государства волновали вовсе не грядущие выборы,  а  самые  что  ни  на  есть
близкие неприятности.
   - Ублюдки! Угробить крейсер и превратить  десантный  корабль  в  плавучий
склад металлолома! За такое конгресс может назначить расследование, а в ходе
его найдутся десятка два крикунов, которые потребуют  импичмента.  И  вполне
могут его протащить! Наши сердобольные  американцы  очень  не  любят,  когда
гибнут люди!
   - Но, сэр, - осмелился заметить один из военных. -  Это  все-таки  боевая
операция...
   - Ну да, я не знал. Спасибо за напоминание, сэр! Да, это боевая операция.
Но стоит об этом заикнуться, как мне сразу напомнят о  "Буре  в  пустыне"  -
дескать, тоже боевая операция. Может быть, вы посоветуете мне признать,  что
данные о наших потерях в Ираке занижены? Свалить все на славянский фанатизм?
Или на то, что у меня в команде сплошные идиоты? Иногда мне хочется  на  все
тут плюнуть и уйти в помощники к тому же Вазнику. Сожалею,  но  я  пока  еще
здесь. Итак, что вы можете предложить, господа?
   - Сэр, если вы дадите санкцию на зажим прессы в  Штатах,  наше  ведомство
сможет обеспечить блокирование информации о катастрофе в мировых масс-медиа,
- произнес заместитель директора ЦРУ.
   - Насколько эффективно? - недоверчиво поинтересовался президент.
   - Примерно на девяносто процентов. Однако воздействие  оставшихся  десяти
тоже можно снизить. Мероприятия  подобного  рода  недавно  отрабатывались  и
показали высокую эффективность.
   - А возможно приглушить шум в Штатах?
   - Возможно,  -  подсказал  помощник  президента  по  вопросам  внутренней
информационной политики. - У  нас  сейчас  сильные  позиции  почти  по  всем
информационным каналам, а тем, кто сравнительно независим,  можно  подсунуть
дезу. Мы, конечно,  не  ЦРУ,  но  последний  скандал  с  сенатором  Мортоном
показал, что мы способны на многое.
   - Хм-м-м... Что ж. Так на какой срок вы сможете зажать шум?
   И помощник, и заместитель директора замялись.  Известная  еще  со  времен
войны с Гитлером фраза о том, что можно морочить голову все время немногим и
некоторое время всем,  но  всем  и  все  время  -  невозможно,  не  потеряла
актуальности и в наши дни.
   - Максимум на две недели, сэр. Потом придется признать несчастный  случай
в море во время учений или что-нибудь подобное.  Разработку  версии  мы  уже
ведем.
   - Допустим. А что собираетесь  предпринять  с  самой  операцией?  Учтите,
срок, который я вам отпустил, подходит к  концу,  и  на  меня  уже  начинают
давить. А вы все не можете справиться с этими балканскими парнями! Кто  меня
уверял, что превосходство в воздухе будет за нами? А теперь  эти  боснийские
свиньи боятся голову поднять,  потому  что  русские  прямо  при  них  походя
свалили шесть "миражей"!
   - Признаю, с этими русскими самолетами мы допустили оплошность, - впервые
за весь вечер заговорил директор ЦРУ. - Я уже докладывал,  что  их  поставки
проведены через криминализированную коммерческую  структуру,  наблюдение  за
которой затруднено, и  российское  правительство  сумело  остаться  здесь  с
чистыми руками. Однако сейчас мы готовим новый  шаг  по  ликвидации  фактора
"СУ".
   - И какой же? Вы нашли их укрытие?
   - Укрытие скоро будет локализовано. Но я не об этом. Два дня назад в руки
наших  людей  попала  кредитная  карточка,  из  тех,  что  выдаются  русским
наемникам. Используя наши связи и влияние в финансовых кругах, мы через  нее
вышли на фонд, из которого ведется оплата волонтеров,  и  имеем  возможность
эту оплату прекратить. Короче, подготовка к акции  завершена,  и  это  будет
выполнено завтра... Вернее, уже сегодня.
   - Ну и вместо русских будут летать сербы! - бросил президент.
   - У сербов летать уже  некому.  Долгие  военные  действия  выбили  у  них
практически  всех  мало-мальски  квалифицированных   военных   летчиков.   А
любителей вряд ли стоит опасаться.
   - Хорошо! - тон президента изменился, и теперь перед собравшимися был уже
не вышедший из  себя  пожилой  человек,  изнуренный  заботами  о  стране,  а
холодный,  расчетливый  политик.  -  Значит,  ваши  действия:  администрация
блокирует внутреннюю информацию по Адриатике,  то  же  самое  ЦРУ  делает  с
зарубежной прессой. Военным всеми силами необходимо  отыскать  и  уничтожить
русские самолеты, независимо от того, прекратится оплата наемников или  нет.
Я разрешаю привлекать для этого любые силы, и больше полагайтесь на себя,  а
не на туземцев. Но - слушайте меня внимательно! Мы и так уже вышли по срокам
из графика. Если через две недели Трансбалкания не будет полностью под нашим
контролем, я отменю операцию и вам самим  придется  все  расхлебывать  перед
конгрессом, а я  пальцем  не  пошевельну,  чтобы  вытащить  вас  из  дерьма!
Надеюсь, я выразился ясно?  Да,  и,  кстати,  спланируйте  акцию  возмездия.
Что-нибудь эффектное и в то же время гуманное... или выглядящее гуманным.
   Никто не ответил - видимо, всем все было ясно. То, что президент способен
свалить неудачи на исполнителей и выйти сухим из воды,  было  известно  всем
собравшимся - этот талант он продемонстрировал еще будучи  сенатором,  когда
попался  на  закулисных  махинациях  перед  выборами.  И  теперь  каждый  из
высокопоставленных чинов не сомневался, что их шеф уже готовит почву к тому,
чтобы в случае провала  операции  их  сдать,  причем  сдать  так,  чтобы  не
запачкаться самому. Оставалось одно - с еще большим рвением взяться за  дело
и довести "Горца" до победного конца в заданный срок.
   Вена. Банк теряет вкладчика
   Реклама, призывающая потенциальных клиентов  пользоваться  той  или  иной
системой  кредитных  карточек,  весьма  разнообразна  -  и  на  пятиметровых
плакатах с грудастыми девицами, и  в  солидных  журналах  демонстрируются  и
расписываются их удобство, защищенность от  потери  или  хищения,  налоговые
льготы, системы скидок, и все это правда. Но никакая статья, никакая реклама
не укажет на еще одно свойство пластиковых денег - все уходы  и  приходы  на
счет отслеживаются с точностью до цента по суммам и до минуты по времени.
   И поэтому, когда в ловкие  и  нечистые  руки  попадает  чья-то  кредитная
карточка,  то  всегда,  располагая  временем,  техникой  и  деньгами,  можно
установить, кто, когда, за что и кому платил.  У  людей,  к  которым  попала
"юникард" Казака через господина Паповича, всего этого было  в  достатке,  а
кроме того,  за  их  спиной  была  самая  могучая  в  мире  разведывательная
организация. Когда пути, коими  на  безымянный  счет  предъявителя  карточки
попадали доллары, были отслежены,  в  действие  включились  агенты  в  сфере
банковского дела.
   Эти агенты не прятали глаз под темным