и очками, не носили длинных  плащей,
скрывающих автоматы, и в случае чего вряд  ли  хоть  один  из  них  смог  бы
устоять против пьяного хулигана на темной  улице.  Но,  сидя  за  мониторами
компьютеров, они превращались в безжалостных взломщиков охранных  систем,  в
информационных воров и электронных шантажистов. И только после  них  к  делу
подключались обычные с виду парни, под просторной курткой которых вполне мог
поместиться  небольшой  гранатомет,  а  в  кармане  вместо  плейера   лежала
миниатюрная рация.

   День, накануне  которого  шеф  ЦРУ  обещал  президенту  перекрыть  каналы
финансирования наемников, в Вене ничем особенным не отличался от  остальных.
Трагедия  в  Адриатическом  море  почему-то  не   заинтересовала   ни   одно
европейское  агентство  новостей,  и  никаких  сенсаций  газеты  и  утренние
телевыпуски не содержали.
   Благополучный европейский город жил своей размеренной  жизнью.  В  десять
утра открылись отделения банков, в час дня некоторые  из  них  закрылись  на
обед и  в  два  открылись  снова.  Служащим  центральных  офисов  финансовых
компаний было труднее - обеденный перерыв наступал для  каждого  из  них  по
отдельному графику, соблюдение которого считалось обязательным.  Управляющий
сектором нестрахуемых вкладов "Альпийского универсального  банка",  несмотря
на свой достаточно высокий чин, тоже считал  своим  долгом  выполнять  общий
распорядок и, покинув здание банка в 12.45, возвратился на рабочее  место  в
13.30, выкроив таким образом пятнадцать минут на то, чтобы спокойно посидеть
и обдумать намеченные на остаток дня дела. В 13.42  он  выглянул  в  окно  и
увидел медленно  заруливший  на  стоянку  ("Клиентам  банка  -  бесплатно!")
дорогой, но  не  бросающийся  в  глаза  особой  роскошью  автомобиль  модели
"Лексус", или, как с иронией называл такие машины председатель правления,  -
"мерседес" от "Тойоты".
   "Ему легко иронизировать, сам-то ведь ездит исключительно на "бентли",  -
подумал, глядя на "лексус", управляющий сектором. - Но ничего. Скоро  и  мои
дела пойдут на лад. Пусть тогда надо мной поиронизирует. Я буду не против".
   Основания для подобных планов у управляющего были  вполне  серьезные.  За
последние полгода его сектор провел несколько очень крупных и  выгодных  для
банка операций, в основном благодаря тому, что сын управляющего познакомился
на лыжном курорте в Инсбруке с некоей девушкой из России, которая  оказалась
не  более  и  не  менее,  как  дочерью  хозяина  "Слава-Банка".  Отправляясь
погостить в Москву, сын сумел выговорить приглашение и для отца, и,  хотя  у
молодых  людей  ничего  серьезного  не  вышло  (девушке  подвернулся  модный
эстрадный певец), старшее поколение семей познакомилось достаточно близко, и
через некоторое время "Слава-Банк" провел через сектор нестрахуемых  вкладов
суммы,  сравнимые  с  оборотом  всех  остальных  подразделений  "Альпийского
универсального". Кроме того, с помощью русских же отдел заполучил еще одного
клиента, уже в течение двух месяцев переводившего не настолько  крупные,  но
все же заметные суммы. Правда, этот клиент, к сожалению, никогда не  вызывал
симпатии у управляющего - и внешне,  и  по  повадкам  он  слишком  напоминал
террориста  из  кинобоевика,  но  какой  банк  откажет  клиенту   на   таком
основании?
   Поводом для беспокойства мог бы стать разве что очень специфичный, хотя и
в рамках закона характер операций. Создавалось впечатление, что больше всего
клиента заботит не прибыль от  помещенных  средств,  которую  он  почти  всю
великодушно оставлял банку, а всевозможные уловки,  позволяющие  засекретить
источник и место назначения денег. Кроме того, несколько пунктов в  договоре
практически  исключали  участие  в  управлении  вкладом  третьих  лиц,  даже
законных наследников. И именно этот клиент ездил на "лексусе", и именно  его
черная шевелюра сейчас мелькнула около машины.
   "В конце концов, по закону мы обязаны предоставить властям информацию  по
их запросу, но не обязаны им сообщать о каждом необычном клиенте. Финансовая
сфера  очень  деликатна,  конкуренция  сильна,  и  мы  должны  держаться  за
вкладчиков. К тому же благодаря ему к концу  года  я,  пожалуй,  смогу  себе
позволить такую же машину.."
   Клиент степенно шел к подъезду банка, но вдруг без всякой видимой причины
прыгнул за ближайший автомобиль и распластался на асфальте, а по тому месту,
где он только  что  прошел,  стеганула  очередь,  и  еще  одна  прошлась  по
затемненным стеклам автомобиля, который скрыл от стрелка  цель.  Клиент  тем
временем уже бежал через улицу к  другой  машине,  синему  "опелю",  который
всегда приезжал  за  десять  минут  до  него  и  уезжал  то  через  час,  то
одновременно с "лексусом". Из "опеля" навстречу  клиенту  выскочили  двое  с
автоматами и открыли огонь куда-то в сторону банковской стоянки. Управляющий
сектором сообразил, что шальная пуля может долететь и до его  окна,  -  а  в
отличие от окон первых трех этажей банка, его стекла  пуленепробиваемыми  не
были.
   Он спешно отступил в глубь комнаты и, неудобно скорчившись, лег на пол. С
улицы донеслось еще несколько очередей, потом грохнул  взрыв,  и  снова  все
стихло, лишь где-то за углом завывали сирены спешащей к  месту  происшествия
полиции. Управляющий встал и подошел к окну.
   Около пылающего "опеля" лежали тела двух  автоматчиков,  а  в  нескольких
метрах от них распростерся в темной луже крови  и  сам  клиент.  Управляющий
прищурился - может, он еще жив? Но крови было  очень  много,  и  управляющий
понял, что председателю правления вряд ли еще придется  над  ним  шутить  по
поводу "мерседеса" от "Тойоты".
   Массив Шар-Планина. Изменения в составе
   На базе Казака встретили радостно, но сам  он  был  в  каком-то  странном
состоянии, что не укрылось  от  его  товарищей,  и  Дед  вполголоса  заметил
Корсару:
   - Парень-то все отмалчивается. Сам не свой.
   - Ну, я его понять могу. Давай-ка не будем его пока  теребить,  -  сказал
Корсар.
   На том и порешили. Задуманное празднество с  участием  сербских  офицеров
тихо отменили, с расспросами о приключениях  после  вынужденной  посадки  не
приставали, сам же Казак больше рассказывал о налете, о том, как его  сбили,
как удалось посадить теряющий управление истребитель.  Говорил  он  об  этом
очень подробно, надеясь с помощью товарищей понять, что он  сделал  не  так,
дабы избежать подобных ошибок в дальнейшем.
   Обсуждение затянулось, но, когда Казак после ужина спросил,  не  намечены
ли на сегодняшний день другие дела. Корсар ответил:
   - А какие дела? Мы истратили весь боезапас, который  привезли,  последний
раз летали опять с дерьмом - НУРСы да бомбы эти ископаемые. Правда,  и  цель
была не из шибко колючих, только это  и  спасло.  Вчера  Шелангер  приходил,
говорил, нашу группу будут на ПВО привлекать, так Хомяк,  знаешь,  куда  его
послал?
   Казак  оглянулся  на  безмятежно  развалившегося  в  кресле  Хомяка.  Тот
поднялся и подошел к столу.
   - Кстати, Малошан еще не вернулся? - поинтересовался он.
   - Да вроде нет. Как меня  привез,  так  сразу  опять  умотал,  а  что?  -
вопросом на вопрос ответил Казак.
   - Он вчера обещал, что  деньги  привезет  за  прошлую  неделю.  Вместе  с
премией за сбитые!
   - Неплохо! - согласился до сих пор молчавший Дед.
   - А ты что, решил наличными получать?
   - Ну А то ведь надуют... Не наши, конечно,  другари,  хотя,  между  нами,
комендант тот еще жучара. Найдется кто-нибудь  в  цепочке,  липовую  бумажку
подкинет, а на большой земле - бац, и у разбитого корыта. У нас  один  майор
вот так задарма полетал в какой-то черномазии. Полгода отработал,  вернулся,
а в банке ему - большие глаза. Так что я получаю  на  руки  живые  полосатые
баксы, и тем доволен.
   - А не боишься, что сопрут?
   - У меня-то? Пускай попробуют! - ощетинился Хомяк и, глянув на его  лицо,
Казак подумал, что лично он попробовать бы не рискнул.

   До следующего вечера не случилось никаких событий. Хотя дождя не было, но
погода стояла пасмурная и уже не такая теплая - осень все увереннее вступала
в свои права. Чтобы как-то занять  летчиков,  Корсар  распорядился  устроить
"профилактику  материальной  части".  Она  началась  с  визуального  осмотра
самолетов  -  искали  повреждения,  которые  могли  остаться  незамеченными.
Конечно, местные техники работали добросовестно, но "свой глазок - смотрок",
как выразился Дед, и даже Хомяк не  стал  против  этого  возражать.  Вечером
приехал подпоручик Малошан, и его обычно невозмутимое лицо выглядело на этот
раз обеспокоенным до крайности.
   Попросив бригаду собраться в "красном уголке", он вскоре  пришел  туда  в
сопровождении Шелангера, который тоже  за  считанные  полчаса,  прошедшие  с
приезда подпоручика, утратил свой беззаботно-франтоватый  вид.  Взглянув  на
сербских офицеров, Корсар тихо шепнул Деду:
   - Похоже, у них на фронте неприятности. И серьезные, судя  по  тому,  что
даже этот щеголь имеет бледный вид.
   Но Малошан расслышал эту фразу и заговорил, как бы отвечая на нее:
   - Да, товарищи, у нас действительно неприятности.  Причем  не  только  на
фронте, но и прямо здесь.
   Малошан замолчал, а Шелангер набрал воздуха  и  произнес  фразу,  которая
была, судя по всему, заранее им отрепетирована,  но  от  этого  приятней  не
казалась.
   - По  объективным  причинам  мы  не  имеем  возможности  выплачивать  вам
оговоренное в контракте вознаграждение. Такое  состояние  дел  продлится  не
менее двух недель.
   - С чего это так вдруг? -  поинтересовался  Дед.  -  Или  какой-то  умник
подсчитал, сколько дней мы сидели без дела, и решил ударить  рублем  за  то,
что в три дня не выиграли войну?
   - Нет, - ровно ответил Малошан, и по его лицу было видно, чего ему  стоит
спокойствие. - Просто в результате...  в  результате  некоторых  акций  наши
средства заблокированы. Люди, которые занимались финансами, не предусмотрели
такого поворота событий, - слово "событий" Малошан произнес  с  неподдельной
горечью. - И теперь для  восстановления  финансирования  придется  выполнить
довольно сложную последовательность операций. А,  черт!  -  вдруг  выругался
подпоручик и оставил официальный тон, заговорив горячо и  зло:  -  На  самом
деле, если честно, на наши деньги в  банках  Европы  начато  наступление.  И
очень серьезное, а у нас нет ни опыта, ни средств этому противостоять.  И  я
даже не знаю, сумеем ли мы их отстоять! Им мало бомб и снарядов,  они  хотят
задушить нас еще и долларовой петлей!
   - Ну вот, а я только сегодня об этом  говорил.  Оказывается,  не  зря!  -
заметил Хомяк с нехорошей улыбкой.
   Малошан, устыдившись своей вспышки, вновь перешел на официальный тон, как
бы не заметив реплики Хомяка:
   - Естественно, что  в  подобной  ситуации  командование  не  имеет  права
настаивать на дальнейшем выполнении контракта. Суммы, причитающиеся  вам  за
уже выполненную работу, в настоящее  время  изыскиваются.  О  своем  решении
убедительно прошу сообщить в комендатуру капитану Шелангеру через час.
   Оба офицера резко повернулись и вышли, оставив притихших летчиков.
   - Ну что? - нарушил тягостное молчание Корсар. - Какие будут предложения?
   - Хм... "А ответ ужасно прост. И ответ - единственный!" - отозвался Хомяк
строчкой из песни Высоцкого. - Манатки в обе руки - и вон отсюда.  Мне  этот
бардак во как! - он чиркнул сжатыми пальцами под подбородком.
   - Для твоих манаток двух рук не хватит, - заметил Дед почти добродушно.
   - Это уже мои проблемы... А что ты на меня так смотришь?
   - Да так, на прощание. Чтоб вспоминать потом - был  такой  хороший  мужик
Хомяк, хозяйственный, работящий.
   - А-а-а. Теперь понятно, откуда ветер дует. Героический  летчик  остается
поддерживать братьев-славян, а подлый трус и стяжатель  пакует  вещи.  Очень
поучительная сцена, прямо для кино.
   Дед все еще казался добродушным, но Корсар, который общался с ним  больше
других, почувствовал, что этот степенный человек вот-вот сорвется, и, быстро
вскочив, встал между спорящими, заорав так, как на него в свое  время  орали
сержанты:
   - А ну ша! Рты  позакрывали  оба,  ну!  -  и  воспользовавшись  секундным
замешательством, продолжил как ни в чем не бывало:  -  Ну  вот,  уже  лучше.
Значит, так: каждый свое решение принимает лично. Я, хоть и командир группы,
силком никого ни гнать, ни держать не стану! Я остаюсь, сами знаете  почему!
- он демонстративно поправил повязку.  -  Но  кто  что  решит  -  его  дело.
Обойдемся без разбирательств, кто герой, кто нет. Всем понятно?
   - Понятно... - неохотно пробурчал Дед и опустился на стул. -  Но  я  тоже
останусь.
   - И я... - голос Казака дрогнул. Летчику вдруг  захотелось  рассказать  о
том парнишке, Мирославе  Йовановиче,  о  разрушенном  Зворнике  и  о  многом
увиденном за эти дни... Но все слова куда-то пропали, да и  не  смог  бы  он
объяснить все словами.
   - Так, стало быть, трусом быть мне, - медленно проговорил Хомяк.
   - Никто вас трусом не назовет, товарищ... майор? - Корсар  решил  плюнуть
на все порядки, чтобы человек почувствовал - здесь уважают его звание.
   - Подполковник я, - так же в нарушение инструкций ответил Хомяк.
   - В боевых операциях вы были лучшим из нас. И то, что вы  решили  в  этой
ситуации отказаться от дальнейших полетов, дело исключительно ваше. А сейчас
- спасибо. - Корсар с настоящей  благодарностью,  без  всякой  фальши  пожал
Хомяку руку, и то же самое, хотя с менее горячим чувством, сделал Казак. Дед
буркнул "извиняюсь", но руки уезжающему не подал и  сразу  же  ушел  в  свою
комнату, сославшись на головную боль.
   Хомяк улетел на следующее утро вместе с "чебурашкой-ниндзя".  Что  и  как
обсуждали в экипаже АН-71 украинские летчики, осталось неизвестным,  и  лишь
потом Шелангер по секрету сказал, что они сами  не  хотели  улетать,  но  из
Киева пришел приказ прекратить  участие  в  боевых  действиях,  причем  этот
приказ никак не был связан с прекращением оплаты, а,  скорее  всего,  кто-то
где-то нажал на соответствующую кнопку.
   Прощание было кратким, а, вернее,  его  вовсе  не  было.  Просто  самолет
вытащили на полосу, и через несколько минут его силуэт растворился в  низких
облаках. Судя по тому, как угрюмо аэродромная обслуга  выполняла  подготовку
"Чебурашки" к вылету, для них не было секретом, что эта машина покидает базу
навсегда. И тем более теплым было их отношение  к  оставшимся,  и  когда  из
деревни доставили завтрак, то вместе с завтраком им привезли роскошный букет
полевых цветов, который был немедленно водружен в вазу на столе.
   * * *
   Шелангеру,  заглянувшему  к  летчикам  после  завтрака,  Корсар  не   дал
заговорить - судя по выражению лица офицера тактики, он собирался произнести
благодарственную речь, выслушивать которую командиру группы сейчас  хотелось
меньше всего, да и остальным летчикам, пожалуй, тоже - и с ходу обратился  к
нему сам:
   - Как хорошо, что вы пришли. У меня к вам  вопрос,  все  тот  же,  насчет
снабжения боеприпасами. Мы все, конечно, тут герои-удальцы и все  такое,  но
летать без нормальных ракет не будем.
   Как Корсар и ожидал, Шелангер смутился и что-то замямлил насчет того, что
ничего не знает, но пострается выяснить, и вскоре удалился.
   - Вот и славно, - оценил маневр Корсара Дед,  -  а  то  сейчас  начал  бы
расшаркиваться - ни  к  чему  все  это.  А  пока  делать  нечего,  командир,
скомандуй Казаку - пусть потихоньку осваивает бывший хомяковский самолет.
   Корсар согласился, и Казак отправился в ангар, не очень-то понимая, зачем
это поднадобилось. Свои особенности есть, конечно, у  каждого  самолета,  но
ведь на земле их не выявишь! В воздухе - да, там может быть всякое.
   Более прозаическое объяснение этого приказа заключалось в  том,  что  Дед
просто хотел остаться с Корсаром наедине. Казаку это в голову не пришло,  но
именно так и было. Не то чтобы Дед не доверял Казаку, просто  указания  Льва
Сергеевича следовало выполнять буквально -  пренебрегавшие  данным  правилом
редко от этого что-то выигрывали, зато  неприятностей  всегда  получали  "по
самые  не  балуйся".  Когда  наконец  дверь  за  Казаком  захлопнулась,  Дед
наклонился к Корсару и тихо произнес:
   - Слышь, пират, есть вариант процесс ускорить. Ты, как  командир  группы,
вот что сделаешь...
   План действий, изложенный Дедом, был явно задуман задолго  до  того,  как
возникли неувязки с  боеснабжением,  однако  для  претворения  его  в  жизнь
требовалось около двух суток ожидания.
   Эти два дня оказались томительными для всех  -  и  для  летчиков,  и  для
бойцов охраны, и для офицеров "командирни". Казак вдруг проявил удивительный
интерес к радионовостям и телевыпускам, причем смотрел  буквально  все,  что
только ловила тарелка антенны в поселке - умельцы из резервистов  наконец-то
провели кабель до базы, и теперь телевизор в "красном уголке"  показывал  не
только два местных и один европейский канал, но и около двух десятков других
программ, включая даже иранскую  -  впрочем,  Тегеран  обычно  ограничивался
исламскими проповедями и работал не больше двух часов в день.
   Однако той новости, какую ждал Казак, не сообщала ни одна телекомпания  и
ни одна радиостанция. Лишь турецкая служба  новостей  в  одном  из  выпусков
показала снятые с  воздуха  кадры  с  прочесывающими  волны  многочисленными
кораблями и кружащими в воздухе  вертолетами,  и  Малошан  перевел  летчикам
(этот человек, как оказалось, знал кроме русского  еще  четыре  языка),  что
американский  флот  проводит  широкомасштабную   спасательную   операцию   в
Адриатическом море, но уже в следующем выпуске упоминалось не о спасательной
операции, а об учениях спасательной службы, а потом и вовсе говорить  о  ней
прекратили. Корсар тоже смотрел новости вместе с Казаком и тоже был удивлен,
но от комментариев вслух воздержался.
   Такими же невразумительными были  и  сообщения,  касающиеся  положения  в
Трансбалкании. Си-эн-эн  показала  погрузку  бронетехники  для  отправки  на
Балканы и в то же время сообщила о  стабилизации  линии  фронта  и  снижении
активности   боевых   действий.   Американский   президент   на   одной   из
пресс-конференций заявил, что "сербская проблема будет  решена  в  ближайшее
время, даже  если  придется  пойти  на  серьезные  жертвы",  но  впервые  за
последнее время упомянул о возможности мирного решения конфликта  и  о  том,
что готов к переговорам с Вазником и Харжичем.
   Сведения,  что  приходили   через   Шелангера,   тоже   были   достаточно
противоречивыми. Наступление хорватов и  боснийцев  приостановилось,  но  об
очередном соглашении о прекращении огня речи пока на шло.  Авиация  хорватов
и, главное, американские  самолеты,  действующие  с  аэродромов  в  Северной
Италии и Болгарии  и  с  авианосцев,  время  от  времени  атаковали  позиции
сербских войск, но эти атаки совершались небольшими группами, по  три-четыре
машины, и не наносили слишком большого урона. Зато заметно участились полеты
разведчиков и высадки диверсионных групп.
   Все это вместе взятое создавало впечатление затишья перед бурей, выносить
которое порой бывает труднее, чем  саму  бурю.  И  сербы,  и  русские  стали
раздражительными, и если у бойцов из охраны  было  хоть  какое-то  дело,  то
безработные летчики просто не знали, куда себя девать.  Поэтому,  когда  Дед
получил условный сигнал о том, что его план наконец  вступил  в  завершающую
фазу, он так обрадовался, что бегом проделал весь  путь  до  дома,  где  жил
Тамашаивич, - с ним надо было согласовать некоторые детали.
   Перевал Икчево. "Романтики с большой дороги"
   Могучий седельный тягач "Рено-Магнум ME" с бельгийскими номерами тянул по
дороге, ответвляющейся от трассы "Салоники", в узкую горловину албанских гор
полуприцеп с длинным контейнером, на  боку  которого  красовался  большой  и
нагло улыбающийся кот в короне. Водитель и хозяин тягача Михель Аллеман  был
недоволен - заказчик хоть и платил по полному та