лся короткий стон.
   Летчик замер - действительно, оттуда слышалось  неровное  дыхание.  Потом
незнакомец зашевелился и что-то спросил. Казак догадался о смысле вопроса  и
ответил:
   - Русский. Василий Иванов звать.
   - Иди ты! Анекдот хочешь? - донеслось вдруг до летчика из темноты.
   - Чего? - не понял Казак. Уж очень не соответствовала эта идея ситуации.
   Но человек в темноте, не дожидаясь согласия, уже рассказывал:
   - Лежат двое в кровати, вдруг стук в дверь. Женщина кричит: "Муж пришел".
Мужик с постели, понятно, в окно. Летит и думает: "Погоди-погоди,  а  кто  ж
тогда я?"
   Казак промолчал, и незнакомец пояснил:
   - Вот и я сейчас подумал - а кто ж тогда я?
   - Ты что, тоже русский, Иванов?
   - Угадал с третьего раза. Корреспондент российского  телевидения  Василий
Иванов, к вашим услугам. А ты кто?
   - Да так, случайно попал, - ответил Казак. Он уже вспомнил этого человека
- не раз видел его репортажи  и  всегда  поражался  его  мужеству  и  умению
оказаться в самых горячих местах. Но выложить правду о себе даже ему  летчик
не решился - пусть корреспондент будет нем как рыба, но  в  этой  камере  их
могли элементарно подслушивать.
   - Тогда милости просим. Могу обрадовать - положение хреновое. Эти  ребята
каким-то образом выяснили, что я предупредил группировку в Зворнике о налете
американцев, и сербы  сумели  выйти  из-под  удара.  Гражданских  вывели  за
околицу, а бойцы попрятались.  В  результате  босняки,  рассчитывавшие,  что
войдут в мертвый город, напоролись на несколько сюрпризов.
   - Но ведь ты корреспондент! У тебя должна быть какая-то защита?
   Василий пошевелился и снова коротко простонал, не раскрывая  рта.  Похоже
было,  что  боль  не  отпускала  его  ни  на  секунду,  просто  разговор   с
соотечественником немного его отвлек.
   - Какая-то защита есть, да что  толку?  Вышел  -  думал,  к  ооновцам,  а
оказалось, что французский патруль, Иностранный легион.  Слышал  про  такой?
Они меня хвать - и сюда. Говорят, Абаджиевич за меня награду  назначил,  как
за два сбитых самолета, а этим солдатикам лишние бабки не помеха. К тому  же
у французов какой интерес? Им надо, чтобы мусульманско-хорватская  федерация
взяла верх. А там, в федерации, у них все  схвачено.  Я,  правда,  документы
выкинул, думал, отопрусь, но, похоже, не получится.
   Казак в ответ описал разыгравшуюся на его глазах сцену,  и  корреспондент
откомментировал:
   - Наверное, деньги не поделили. Так теперь у них уже два Ивановых? Честно
говоря, я не думаю, что одного они отпустят.
   - Да я, в общем, тоже. Что делать будем?
   - Ну, в принципе ты меня можешь задушить, - серьезно сказал Иванов. - Мне
совсем  не  хочется,  чтобы  из  меня  заживо  делали  отбивную  с   кровью,
фаршированную красным перцем. Попадались мне веселые  картинки...  Но  тогда
тебе придется выкручиваться самостоятельно.
   Казак поежился. Совсем недавно подобные мысли приходили и в  его  голову,
но сейчас, когда  этот  человек  вот  так  просто  готов  был  расстаться  с
жизнью... Причем с его, Казака, помощью. Дикость какая-то.
   - Извини, друг, не смогу. У меня руки связаны, к  тому  же  прикручены  к
железяке.
   - Хитрые сволочи! Ладно, чего-нибудь сообразим. Не знаю, как ты, тезка, а
я для себя решил.
   - Там видно будет, - отозвался Казак и, чтобы сменить тему, сказал:  -  А
знаешь, я твои репортажи часто смотрел. Классная работа, особенно  когда  ты
снимал налет "ягуаров". Достоверность потрясающая. Может, поэтому я здесь  и
оказался.
   - Теперь, небось,  душевно  благодарен...  Спасибо,  конечно,  на  добром
слове. Только, к сожалению, - вздохнул корреспондент, - мои репортажи даже у
нас в России нужны только для политических игр, а уж на Западе -  разве  что
нервы пощекотать. Им там вообще все равно - на зомби резиновых смотреть  или
на женщин, пополам разорванных "Градом". За это и  платят.  А  вовсе  не  за
достоверность, как ты сказал. Не за настоящую правду.
   Иванов замолчал. Несмотря на кромешную тьму,  Казак  не  сомневался,  что
корреспондент тоже привязан, и наверняка так же неудобно.
   - Знаешь, - через минуту снова заговорил корреспондент, - когда я в армии
служил, у нас в части ансамбль был, "Пластилин". Они там микрофоны к стойкам
пластилином лепили. Году в  восемьдесят  седьмом.  Там  еще  земляк  мой  из
Череповца, Валерка Концевой играл... Так вот, у ребят была песня как раз  на
эту тему. Жалко, помню сейчас только пару куплетов:
   Вам нравится стрельба, а известно ли вам:
   До нее три часа на ИЛ-62?
   Но щелкает ручка - замена программ!
   Герой с кинокамерой, ты шел через смерть,
   Боялся ли ты, что мы будем смотреть
   Не твой репортаж, а эстрадный концерт?..
   Василий вздохнул.
   - Тогда я не понимал, о чем это. А попал сюда - и вспомнилась эта  песня.
Как знали ребята...
   Казак натянул ремень, которым его руки были привязаны к трубе, подергал и
ощутил, что труба вроде бы шатается. Было бы посветлее,  разглядел  бы,  как
там она наверху крепится... Однако просто  стоять  и  ждать,  когда  за  ним
придут, Казаку не хотелось, и он принялся методично расшатывать железку,  не
загадывая, что он будет делать потом, когда труба поддастся. Для начала надо
хотя бы частично освободиться.
   * * *
   Тем временем подполковник Абаджиевич со стаканом  в  руке  в  одиночестве
сидел на втором этаже автобуса. Бар кое-как восстановили, но теперь  на  его
полках  красовались  бутылки,  натащенные  адъютантом  из  немногих  еще  не
полностью разграбленных радостными победителями магазинов  города.  Сливовый
самогон, разивший сивухой, напоминал Абаджиевичу  о  днях  молодости,  когда
такое пойло  было  самым  доступным  и  популярным  алкоголем  в  Сараевском
пехотном, потому что его гнали повара прямо в столовой, в одном  из  паровых
котлов.
   Мысли подполковника были заняты предстоящим днем - из штаба пришел приказ
продвигаться дальше, несмотря на чувствительную убыль  в  технике,  причиной
которой были  эти  проклятые  самолеты.  "Попадись  мне  хоть  один  из  тех
летчиков, он бы составил достойную компанию обоим корреспондентам... То есть
одному из них. Впрочем, наверное, сладкоречивый араб прав,  второго  Иванова
тоже надо убрать, но все-таки - кто из них настоящий? Да и того, что привели
пехотинцы, не мешало бы отправить туда же, на всякий случай.  А  с  козлами,
якобы его поймавшими, церемониться нечего - поставить в первую линию  удара,
и все дела".
   Абаджиевич отхлебнул пару глотков и, закусив ломтиком ананаса  из  банки,
поставил стакан на столик. "Надо бы сходить вниз, - размышлял он,  -  узнать
новости у американца - он уже второй  час  сидит  за  аварийным  приемником,
принимает  разведданные  с  авианосца.  Вот  они,   издержки   прогрессивных
технологий! Конечно, приятно  сидеть  за  цветным  экраном,  моделируя  свои
действия, видеть вероятную реакцию противника, и раз за  разом  прокручивать
операцию. Но стоит выйти из строя хотя бы  части  аппаратуры,  как  все  эти
компьютерные  системы  становятся   бессильны.   И   теперь,   чтобы   иметь
представление об оперативной обстановке, Милсон мучился, вручную корректируя
частоту, чтобы файлы пришли хотя бы с небольшим количеством ошибок. И  пусть
сидит. Там, в море, американцы тоже, небось, потратили  не  меньше  времени,
чтобы раздобыть и оформить для нас эти сводки".
   Подполковник вспомнил советские передатчики и  приемники,  на  которых  в
молодости учился работать.  Вот  это  были  аппараты!  Каждый  блок  защищен
металлическим  кожухом,  тумблеры  размером  с  палец,  колесо  настройки  у
передатчика -  двумя  руками  вертеть  надо.  Правда,  размеры  у  них  были
соответственные и вес исчислялся центнерами, а то и тоннами.  Зато  вряд  ли
такому монстру смог бы нанести вред  импульс  электромагнитного  снаряда.  А
американцы - тьфу, решили, что раз ядерное оружие Балканам не грозит,  то  и
аппаратуру можно поставлять незащищенную. Так что Милсону придется  попотеть
за промашки державы. Помогать ему особо некому -  девчонки-операторши  вышли
из строя.
   Да, без девчонок будет скучновато - в этой дыре добровольцев на замену не
дождешься, а тащить в постель девицу под дулом автомата... Абаджиевич хорошо
помнил, как год назад вошел в палатку к начальнику штаба,  не  явившегося  к
утреннему совещанию, и увидел на походной койке майора  с  торчащим  из  уха
шомполом. Деваху, которую бойцы комендантского взвода перед тем притащили по
заказу начштаба, нашли уже позднее - она засела с  украденным  автоматом  за
скалой и в упор расстреляла четверых солдат, а под конец разнесла  голову  и
себе. Подполковнику так и не довелось выяснить, действительно  ли  она  была
красива, как хвалился перед этой ночью майор.
   * * *
   Командир бригады поставил недопитый стакан на  стойку,  потом  снова  его
взял, залпом допил оставшееся и неторопливо направился вниз. Американец  все
еще сидел с портативным компьютером у  приемника,  на  экране  с  неуловимой
частотой менялись цифры, однако что они означают, подполковник не знал, да и
не хотел знать. О результатах ему доложат. Ночной  воздух  после  прошедшего
днем дождя был свеж и прохладен, и вместо того чтобы вернуться  в  машину  и
уснуть, Абаджиевич решил прогуляться до ближайшего прожектора  и  проверить,
не спят  ли  солдаты.  Солдаты  не  спали,  и  он  подумал  было  прихватить
какого-нибудь офицера, чтобы обойти с ним остальные посты, но в это время  к
ставшему уже привычным урчанию  дизель-генератора  прибавился  далекий  звук
автомобильного мотора. Вот машина притормозила, видимо задержанная часовыми,
но вскоре вновь тронулась с места, а у кого-то сзади, в группе спецназовцев,
загнусавила рация.
   Прожектор повернулся в  сторону  приближающейся  машины,  и  в  его  луче
обозначились  округлые  формы  "мерседеса"  М-класса.  Ослепленный  водитель
сбавил  скорость,  джип  медленно  подкатил  почти  к  самому  автобусу,   и
Абаджиевич увидел, что на обеих его  подножках  стоит  по  бойцу  с  оружием
наготове. А за рулем... За рулем джипа сидела очаровательная  брюнетка!  Это
так отвечало недавним  его  размышлениям,  что  подполковник  обрадовался  и
насторожился одновременно.
   - Господин подполковник, имею честь доложить! - обратился  к  Абаджиевичу
подошедший сержант Маркоч, который ездил за Ивановым. - Это тот  серб,  Коче
Папович, прислал свою домашнюю девушку, ему что-то от вас надо, звонил  часа
три назад, не стали вам докладывать - вдруг не доедет.
   - Да? Это действительно его домашняя девушка? Или подстава?
   Маркоч сделал несколько шагов вперед и уставился на красотку, вышедшую из
машины и нерешительно стоявшую у дверцы. Одета она  была  в  те  же  юбку  и
блузку, только добавились легкие туфли на высоком каблуке.
   - Действительно. Зовут  Елена.  Я  уже  докладывал  -  она  помешала  нам
застрелить русского, когда тот пытался бежать.
   -  И  зачем  ты  это  сделала?  -  спросил  подполковник,  обращаясь  уже
непосредственно к девушке. Она смущенно улыбнулась.
   - Я... Я просто очень испугалась. При мне еще никогда никого не убивали.
   - Сержант, ее обыскали, машину проверили?
   - С поста передали, что да. Но если господин подполковник прикажет, я сам
с удовольствием обыщу ее еще пару раз!
   - Много болтаешь! - оборвал сержанта подполковник.
   - И что же хочет наш рассудительный и верный друг господин Папович?
   Абаджиевич с неудовольствием обернулся - ну конечно,  как  же  без  него!
Задавший вопрос Ахмед Ойих словно возник  из  пустоты  и  теперь  пристально
смотрел на девушку. Это не был обычный мужской раздевающий взгляд, а  скорее
бесстрастный анализ рентгеновской установки.
   - Господин Папович, - заговорила  наконец  Елена,  -  желал  бы  получить
документ, подтверждающий его бескорыстную помощь войскам Республики Босния и
Герцеговина, и еще одну бумагу - письменный приказ командира  бригады  "Утро
священной войны" не причинять ущерба имуществу фирмы "Папович и компания".
   Передразнивая подчеркнуто официальный тон девушки, Абаджиевич ответил:
   - А господину Паповичу не кажется, что он слишком многого хочет  за  свою
"бескорыстную" помощь?
   - Наверное, кажется, - согласилась Елена и многозначительно  добавила:  -
Поэтому он и послал меня.  В  надежде,  что  смогу  вас  убедить  пойти  ему
навстречу. - Она слегка изогнула талию и,  закончив  говорить,  не  сомкнула
губы, а оставила их чуть приоткрытыми, искоса поглядывая на подполковника,
   - Абаджиевич-эфенди, - вполголоса заметил араб, - когда женщина встает  в
позу, более подходящую для  низкопробного  рекламного  плаката,  нежели  для
серьезной  беседы,  я  бы  этой  женщине  не  доверял.  И  вам,   уважаемый,
настоятельно не советую.
   - Хоть тут не надо советов! - так же тихо огрызнулся подполковник. - Дело
ясное: этот червяк хочет получить за  свое  предательство  максимум  благ  и
прислал мне в подарок шлюху на машине. Машина, наверное, тоже для меня.
   Последние слова были произнесены погромче,  и  девушка,  не  меняя  позы,
кивнула:
   - О да, если вам нравится  этот  автомобиль,  он  вполне  может  остаться
здесь.
   - Ну вот, видите! - воскликнул Абаджиевич. - Так  что  успокойтесь  и  не
завидуйте. После и вам перепадет.
   - Благодарю вас, уважаемый. Я высоко ценю ваш порыв, но не чувствую нужды
им воспользоваться и сейчас, пожалуй, откланяюсь. Только  потом  пеняйте  на
себя!
   Ахмед резко повернулся на каблуках и ушел в сторону здания - араб  всегда
старался при случае устроиться на ночлег не в  автобусе,  а  где-нибудь  под
надежной крышей. "Вот уж не  опечалюсь,  -  подумал  Абаджиевич,  глядя  ему
вслед. - Теперь бы еще американца спровадить, чтобы не сопел под руку..."
   - Ну что же, - обратился он к девушке, - надежды вашего  шефа  не  лишены
оснований. Думаю, нам стоит обсудить этот вопрос поподробнее. Прошу вас!
   Девушка церемонно кивнула и, галантно пропущенная вперед  подполковником,
прошла к машине. Абаджиевич на секунду задержался и коротко бросил охране:
   - Кто влезет без команды - убью!
   * * *
   В автобусе царил полумрак -  подполковник  специально  не  стал  зажигать
полное освещение, а  ограничился  двумя  маленькими  лампочками.  На  вопрос
подполковника, долго ли ему  еще  ждать,  Милсон  кивнул  на  экранчик,  где
длинная черная полоска означала уже  принятую  часть  файла,  а  коротенькая
серая - ту, что еще осталось  принять,  и  сказал,  что  еще  минут  десять.
Оглянувшись на девушку, которая с интересом разглядывала обстановку  штабной
машины, американец понимающе  ухмыльнулся  и  добавил,  что  постарается  не
мешать деловой встрече.
   Абаджиевич провел девушку наверх и предложил для начала  выпить,  на  что
Елена согласилась,  и  подполковник  выбрал  литровую  бутылку  скороспелого
шампанского. Легко звякнули  широкие  бокалы,  и  Абаджиевич  одним  длинным
глотком выпил свой до дна.
   - Хочешь еще? - спросил подполковник, девушка кивнула,  и  после  второго
бокала сама налила по третьему. Глаза  ее  блестели  даже  в  тусклом  свете
ночников, а движения стали развязными.
   "Напиться хочет, дурочка.  Боится,  что  я  с  ней  плохо  обойдусь...  -
умилялся про себя Абаджиевич, чувствуя,  что  и  сам  становится  непривычно
чувствительным и даже сентиментальным. Рука его уже лежала на плече девушки,
а вторая держала ее ладонь... - Ладно, раз в год можно себе позволить  такую
роскошь - не торопясь и со вкусом!"
   Он вдруг заметил, что девушка что-то говорит:
   - ...А когда ваш четник начал стрелять, я так испугалась! У  них  у  всех
такие страшные автоматы, каждый,  наверное,  человек  по  сто  убил!  А  вы,
подполковник, такой милый, такой ласковый, но лицо у вас жестокое.  Вы  ведь
тоже стреляли во многих людей? Это было приятно?
   - Да, стрелял, - Абаджиевич  чувствовал,  что  Елена  им  восхищается,  и
продолжил: - Даже сегодня мне  пришлось  убить  троих  за  оскорбление  моих
солдат! Я их убил из вот  этой  штуки!  -  он  вытащил  из  кобуры  кольт  и
продемонстрировал его девушке.
   - Ой, какой большой! И страшный! И  тяжелый,  наверное...  Я  бы  его  не
удержала... Или удержу?!
   - Ну попробуй! - и подполковник небрежным жестом вручил девушке пистолет.
   Ее тонкая рука действительно не удержала почти  килограммовое  оружие,  и
Елена, лишь освободив вторую  из  ладони  подполковника,  наконец-то  сумела
приподнять кольт.
   Абаджиевич засмеялся, но  в  эту  секунду  девушка  вскочила  на  ноги  и
метнулась к стене. Только что дрожавшая под тяжестью пистолета  рука  теперь
держала оружие ровно и уверенно, а вторая,  передернув  затвор,  оперлась  о
стенку.
   - А теперь тихо... - голос ее звучал на удивление твердо, а  глаза  вновь
сверкнули, но уже вовсе не от радостного возбуждения.
   - Чего? - подполковник в первый момент не понял, в чем дело, а  потом  до
него наконец дошло: он же сам отдал свое оружие  в  руки  сербской  суке,  и
теперь она держит его, подполковника Абаджиевича,  на  прицеле!  Но  почему?
Ведь сержант ее опознал, и бизнесмен звонил... Или сержант  тоже  предатель?
Нет, не может быть! Уже кто-кто,  а  Маркоч  повязан  с  ним  кровью!  Елена
прервала его размышления:
   - Сейчас ты медленно пойдешь вниз, отберешь оружие у радиста, и дальше он
делает то, что я скажу. И не вздумай дернуться!
   - Хм, красавица, ты, наверное, сошла с ума,  -  проговорил  подполковник,
стараясь подавить нарастающий в груди гнев, в котором, как сам он  прекрасно
знал, был способен на самые безрассудные поступки. - Тебя убьют, как  только
ты выстрелишь, и не просто убьют. Положи пистолет, и  я  обещаю,  все  будет
хорошо.
   - Мне не так уж и нужно в тебя стрелять. Мне нужно, чтобы ты  сделал  то,
что я скажу Вот если дернешься, тогда все.
   -  Думаешь,  что,  если  я  останусь  жив,  твоему   господину   Паповичу
поздоровится?
   - Плевать мне на господина Паповича! Руки за голову, и вперед!
   Абаджиевич заложил руки за  голову,  повернулся  к  лестнице  и  медленно
пошел. Он рассчитывал, что или девушка споткнется, или он как-то  сумеет  ее
толкнуть, чтобы первый выстрел ушел в сторону, а  больше  одного  она  и  не
сделает. Да и Милсон там внизу тоже не будет просто так сидеть!
   Но расчет на случай не оправдался, а американец, поглощенный работой,  не
обратил внимания на выходящую парочку, и лишь спустя несколько секунд поднял
голову, услыхав тихий, сдавленный голос подполковника:
   - Мистер Милсон, я на мушке. Медленно встаньте и выньте оружие, если  оно
у вас есть.
   Американец коротким взглядом оценил  обстановку.  Под  его  правой  рукой
очень удобно лежал тяжелый  блок  питания  с  неисправного  приемника.  Одно
движение - и этот увесистый кирпич ударит по  руке  террористки,  а  пуля  с
гарантией пройдет мимо. Но тут он разглядел, что за пистолет держит девушка,
и его осенило:  вот  она,  лучшая  расплата!  Нет,  он,  Сидней  Милсон,  не
пошевелит и пальцем ради спасения этого туземца, и сознание того, что он мог
ему  помочь,  но  не  стал,  только  добавит  удовольствия   от   созерцания
поверженного Абаджиевича, сложившего руки  за  головой.  Пусть  он  испытает
такое же унижение, а потом - кто их, сербов, знает, - может, эта сумасшедшая
его и прикончит.
   Милсон медленно поднялся и развел руки, демонстрируя, что безоружен.
   - По-сербски понимаешь? - сурово спросила его девушка  и,  увидев  в  его
глазах недоумение, продолжила на ломаном английском:  -  Сейчас  ты  делаешь
волну миротворческого батальона в Злату Лебань. Там англичане. Делай!
   Милсон вздохнул, с сожалением глянув на экран  -  непринятыми  оставались
какие-то два процента файла, - и сел перестраивать  передатчик  и  приемник.
Прошло минут десять, пару раз Абаджиевич пытался продолжить  увещевания,  но
Елена их обрывала. Наконец Милсону ответили, и  тот  сообщил,  что  передача
ведется из Зворника, из штаба бригады "Утро священной войны". На вопрос, что
нужно, он попросил подождат