том взгляде было страдание.
   - Стив, я... я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь достучаться до тебя. В
тебе слишком много от головы, а не от сердца. Только  сердце  может  понять,
что иногда ложь может стать самой правдивой вещью, когда кто-то  говорит  от
всего своего сердца. Стив, когда ты звонил мне из Парижа, мое  сердце  могло
слышать какую-то часть тебя, чувствовать какую-то часть тебя, твоей  натуры,
которая беспокоит меня более всего и которая мне меньше всего нравится.
   - И что же это? - агрессивно заявил Ренделл.
   - Твой  цинизм.  Твой  иррациональный,  оборонительный,  направленный  на
защиту самого себя цинизм. Возможно, что он тебя в чем-то и защищает,  Стив,
удерживает тебя от неприятностей и забот. Но ведь это еще  и  анти-жизнь,  и
она становится между тобой  и  жизнью,  защищая  тебя  самого  от  глубокой,
истинной любви. Личность без веры любить не может. Я слышала тебя, когда  ты
разговаривал со мной из Парижа. Я чувствовала, что ты вновь  сомневаешься  в
подлинности открытия моего отца. Я  видела,  что  ты  теряешь  то  небольшое
доверие, которого достиг ранее.  Ты  вновь  становился  тем  самым  Стивеном
Ренделлом, который не может быть близок со своими родителями,  женой,  своим
ребенком, с кем бы-то ни было. Перед лицом  стопроцентных  доказательств  со
стороны самых опытных и уважаемых ученых и исследователей  Библии  ты  вновь
пытаешься дискредитировать чудо,  открытое  моим  отцом  в  Остиа  Атика.  В
Париже, на Горе Афон ты всегда выискивал что угодно, для кого  угодно,  даже
для Сатаны, лишь бы  тот  был  согласен  в  оправдании  твоего  собственного
цинизма. Что ж, я уже не могла воспрепятствовать и сопротивляться этому. Мне
хотелось прекратить это. Не только ради собственного отца, поверь,  но  ради
тебя самого. Поэтому я сказала тебе первое,  что  пришло  мне  в  голову.  Я
вспомнила про настоятеля Петропулоса с Горы Афон. Я же печатала все  письма,
когда мой отец переписывался с ним. Но я ничего  не  знала  про  Гору  Афон,
потому-то так грубо и глупо солгала тебе. Да, я обманывала,  я  была  готова
лгать, говоря, что была на  Горе  Афон,  говоря  все  что  угодно,  лишь  бы
отвратить тебя от уничтожения того последнего, что имело значение для твоего
же существования. Все было так, будто тобой  полностью  овладела  навязчивая
идея сделать то, чего не удалось де Фроому - разрушить Воскрешение Два, дело
жизни моего отца, новую добрую надежду для всего  человечества  и,  наконец,
наши личные  отношения  и  твою  собственную  личность.  Вот  что  я  хотела
предотвратить, Стив. Только мне это,  очевидно,  не  удалось.  Под  влиянием
импульса ты отправился на Афон, а когда  отец  настоятель  не  согласился  с
твоими   сомнениями   и   поддержал   нас,   ты   все   равно   почувствовал
неудовлетворенность. Тебе и этого было мало. Хотя факты подтверждались снова
и снова, ты все равно должен был продолжать свое  дело.  Не  знаю,  чего  ты
ищешь в этот раз. Но я же  вижу,  что  эти  фотографии  тебе  совершенно  не
интересны. Ты выискиваешь чего-то другого - что угодно - нечто,  что  скажет
тебе, что ты прав, оставаясь неверующим, никому и ничему не доверющим. И мне
нужно снова обманывать,  лишь  бы  остановить  тебя.  И  я  буду  обманывать
тысячекратно, лишь бы прекратить твое саморазрушение.
   Анжеле не хватало дыхания. Она выглядела совсем ослабевшей.
   Она потянулась к его рукам, без слова ожидая его понимания.
   Наконец она вновь заговорила:
   - Стив, я люблю тебя. Я сделаю все что угодно, лишь бы ты  любил  меня...
чтобы ты обрел веру, веру в меня и в то, во что верю я сама -  в  проект.  С
этой верой ты сможешь познать любовь, не только для  меня,  но  и  для  себя
самого. Возможно ли такое?
   Ренделл глянул ей прямо в глаза.
   - Такое возможно, - ответил он.
   - И как же? Что я могу сделать для этого? Я же сказала,  что  сделаю  все
возможное, все, чего ты попросишь.
   - Все возможное? - мягко повторил он. - Отлично. Я хочу, чтобы ты  завтра
взяла меня с собой в Рим.
   - В Рим?
   - Я хочу встретиться с твоим отцом.
   - Моим отцом, - еле слышно повторила Анжела. - Для тебя это так важно?
   - Я хочу встретиться с человеком, который открыл Слово. Я  хочу  показать
ему фотографию, задать ему вопрос. Он последний, на самом конце линии. После
того, как я встречусь с ним, я остановлюсь. Ведь  именно  этого  ты  хочешь,
правда? Чтобы я остановился? Чтобы я обрел веру? Теперь все зависит от тебя,
Анжела. Все в твоих руках. Ты отвезешь меня к своему отцу?
   - И это... и это разрешит все сомнения относительно меня?
   - Да.
   Он глубоко вздохнула, задержала дыхание и только потом выдохнула.
   - Хорошо, Стив. Это... это ошибка, но сделать ее  необходимо.  Завтра  мы
полетим в Рим. Ты встретишься с профессором Августо Монти. Ты встретишься  с
ним лицом к лицу. Возможно, это все и разрешит.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

   ПОСЛЕ  ТОГО,  КАК  РЕАКТИВНЫЙ  ЛАЙНЕР  компании  "Алиталия"   рейсом   из
Амстердама приземлился поздним утром пятницы на полосе аэропорта Леонардо да
Винчи неподалеку от Рима, когда они шли через поле к охраняемой карабинерами
таможенной стойке и посту паспортного  контроля,  среди  мыслей,  посетивших
Стивена Ренделла, по крайней мере одна была его удовлетворяющая.
   Анжела доставила его сюда.
   За ними следовал носильщик в голубой рубашке, несущий их чемоданы -  свой
ценный портфель Ренделл  оставил  себе  -  через  стеклянный  зал  терминала
аэропорта, заполненный шумными пассажирами  и  посетителями,  до  выхода  из
здания под гигантской металлической конструкцией. Здесь они поймали такси  и
проехали мимо огромной статуи бородатого да Винчи, мимо синих щитов,  богато
разукрашенных геральдическими символами Рима,  мимо  стендов,  рекламирующих
Пепси-Колу,  Эфиопские  Авиалинии,  Телефункен,   Оливетти,   мимо   зеленых
зонтичных пиний и полей, на которых  выращивали  цуккини  и  брокколи,  мимо
продовольственного рынка, называемого Касса дель Меркато, мимо  жилых  домов
пригорода Сан Паоло и стадиона для собачьих бегов Чинодромо,  мимо  разбитых
колонн Форума и Колизея. И в течение этой получасовой  поездки  в  гостиницу
"Эксельсиор" Ренделла переполняло чувство нарастающего возбуждения.
   Этот древний и вечно новый город, размышлял он, место, где все  началось.
Именно здесь, как и через столетия будут помнить люди, началось  Воскрешение
Два, где случилось новое воскресение веры. Именно здесь еще  раз  была  дана
надежда жалкому материалистичному миру. И  все  это  станет  возможным  -  а
Ренделл молился про себя, чтобы это стало возможным - если последние мрачные
сомнения будут стерты единственным человеком, который до  нынешнего  времени
всех избегал.
   Оставив Анжелу с ее вещами ожидать у входа в гостиницу, Ренделл  поспешил
в вестибюль,  чтобы  зарегистрироваться  для  однодневного  пребывания.  Как
только он бросил  чемодан  в  предоставленный  ему  номер  406,  он  тут  же
спустился вниз, забрав только портфель, к Анжеле, чтобы вместе с  ней  ехать
на виллу семейства Монти, где таинственный профессор уже будет их ожидать.
   Выйдя из гостиницы и пересекая внутренний подъезд по  направлению  к  Виа
Витторио Венето, где его ждала Анжела, Ренделл чувствовал  себя  так,  будто
проходит через докрасна раскаленную печь. Был самый полдень, и  Рим  жарился
под лучами летнего солнца.
   Анжела уже наняла машину с шофером. Водителем был улыбчивый, плотный,  не
имеющий возраста итальянец в белых парусиновых брюках,  представившийся  как
Джузеппе.  Его  автомобиль,  большой,  блестящий  опель,  к  счастью,   имел
кондиционер, а все окна были закрыты шторками.
   Усаживаясь сзади, Анжела без тени улыбки глядела на устраивающегося рядом
с дверью Ренделла.
   - Ты готов? - спросила она. - Сейчас мы едем к отцу.
   - Спасибо, Анжела, еще раз спасибо.
   Та  что-то  быстро  сказала  водителю  по-итальянски,  но  адрес  назвала
по-английски:
   - Вилла Беллависта. Она будет сразу же, как только вы доберетесь  до  Виа
Бельведере Монтелло.
   С этим они включились в  поток  машин  на  Виа  Венето,  отправившись  на
встречу с профессором Августо Монти.
   Наконец-то, подумал Ренделл.
   Поездка заняла сорок или сорок пять минут. Ренделл замечал названия  улиц
и площадей, по которым они проезжали: пьяцца Барберини,  виа  дель  Тритоне,
пьяцца Кавур, виале Ватикано, что вела прямо к  городу-государству  Ватикан.
Из Рима они выехали по виа Аурелиа. Потом была виа ди Боккеа, уже совершенно
сельская местность с редко разбросанными строениями.
   Резкий поворот направо. Виа Бельведере Монтелло. Опель  начал  тормозить,
наконец остановился.
   - Мы на месте, - сказала Анжела. - Вилла Беллависта.
   Ренделл выглянул в окно. За зеленой  железной  оградой  на  основании  из
розово-желтого камня, за лужайкой и садом,  частично  скрытый  кипарисами  и
пиниями стоял двухэтажный дом цвета ржавчины.
   Анжела что-то сказала водителю, тот сменил передачу,  и  машина  медленно
двинулась вдоль ограды,  пока  не  доехала  до  ворот,  которые  придерживал
открытыми похожий на медведя привратник. Тот махнул им рукой, на что  Анжела
махнула в ответ, и Джузеппе вывернул  машину.  Через  несколько  секунд  они
остановились у ведущих на террасу ступеней и резной входной двери.
   Джузеппе быстро обежал автомобиль, чтобы придержать дверь. Ренделл  -  не
забыв  портфель,  равно  как  и  смешанные   чувства:   ожидания,   мрачного
предчувствия - поднялся вместе в Анжелой по ступеням. У входной двери она не
стала доставать ключ. Дверь не была на замке.  Анжела  открыла  ее,  кивнула
через плечо Ренделлу, и тот последовал за ней вовнутрь.
   Они очутились в прихожей, пол которой был выложен глазированным кирпичом.
Слева от них была лестница. Справа находилась жилая  комната.  Они  свернули
направо, в громадное помещение с арочным потолком и красными  глазированными
кирпичами на полу. В обстановку комнаты входили два рояля, несколько наборов
мебели и множество ламп.
   Слишком уж большой дом  для  одинокого  ученого  в  отставке,  подумалось
Ренделлу.
   Анжела подвела его к ближайшему месту, где можно было подождать: зеленому
бархатному дивану, кофейному столику и нескольким стульям  кремового  цвета.
Только Ренделл не  стал  садиться.  Он  остался  стоять,  осматриваясь.  Его
внимание привлекли две странные, обескураживающие вещи.
   Прежде всего, его раздражало огромное, панорамное  окно  впереди.  Сверху
донизу оно было ничем не прикрыто.
   Тут в комнату, откуда-то из боковой двери, вошли две молодые женщины. Они
были одеты совершенно одинаково, в накрохмаленных высоких головных уборах, с
белыми воротничками и белыми фартуками на темно-синих форменных платьях.
   Уже совершенно раздраженный,  Ренделл  повернулся  к  Анжеле.  Ее  взгляд
встретился с его глазами. Девушка кивнула.
   - Да, мой отец  живет  здесь,  -  сказала  она.  -  В  этом  убежище  для
сумасшедших.

***

   ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ СПУСТЯ,  меряя  шагами  гостиную  -  а  на  самом  деле,
приемную - Виллы Беллависта, Ренделл все еще не  мог  прийти  в  себя  после
признания Анжелы.
   До нынешнего дня было совершенно логично  предполагать,  будто  профессор
Монти укрылся где-то за пределами Рима по чисто политическим причинам.  Даже
после  их  прибытия  сюда  Вилла  Беллависта  весьма  походила  на   частную
резиденцию,  фешенебельное  и  роскошное  убежище  для  бывшего   археолога,
сделавшего бесценное открытие. И на самом деле, когда-то все это здание было
богатой загородной виллой, а потом ее продали группе итальянских психиатров,
которые превратили ее в casa di cura, больницу для пациентов  с  умственными
расстройствами.  Врачи  специально  проследили  за  тем,   чтобы   дом,   по
возможности, сохранил домашнюю обстановку и  атмосферу,  считая,  будто  это
даст лечебный эффект для их пациентов.
   Тем не менее, как это ясно и честно представила Анжела, это было  убежище
для безумцев. И профессор Монти вот  уже  год  находился  здесь  в  качестве
выдающегося и неразглашаемого пациента.
   Все это Анжела открыла Ренделлу в волнующий момент сразу же после первого
признания.
   - Теперь ты понимаешь мои увертки и ложь, - сказала Анжела.  -  Мой  отец
был абсолютно  здоров  и  нормален,  его  разум  был  совершенно  ясен.  Все
случилось немногим меньше года  назад.  Его  постигло  полнейшее  умственное
расстройство. Он впал в прострацию, не мог ориентироваться,  общаться;  и  с
тех пор о нем здесь заботятся.  Я  не  могла  сказать  об  этом  никому,  ни
издателям, ни даже тебе, Стив. Если бы это стало известно - на  проекте,  на
всей его работе, на его  открытии  легло  бы  пятно,  возникли  бы  ненужные
подозрения. Я не могла позволить, чтобы это произошло.  Потому-то  я  встала
между отцом и всеми теми, кто желал его видеть. Но вчера вечером  я  поняла,
что больше не смогу удержать тебя от дальнейших поисков.  У  меня  появилось
искушение все рассказать тебе и уже навсегда  с  этим  покончить.  Я  просто
опасалась того,  что  ты  все  время  будешь  думать,  будто  я  тебя  вечно
обманываю. Потому-то я и сделала то, чего ты хотел. Я привезла тебя  в  Рим,
на Виллу Беллависта, чтобы ты все увидел сам. Ну а теперь, Стив,  ты  будешь
доверять мне?
   - Во всем и до  последнего,  дорогая.  -  Он  заключил  ее,  испытывающую
чувство стыда и дрожащую, в свои объятия. - Прости меня,  Анжела.  Я  очень,
очень виноват перед тобой. Надеюсь, что ты меня простишь.
   Конечно же, она его простила, потому что Анжела была способна понять  его
подозрения. Она сказала еще одно:
   - Но, с другой стороны, я привезла тебя к отцу и еще  по  одной  причине.
Обычно он находится в чем-то вроде  кататонического  состояния,  но  иногда,
редко, очень редко, у него бывают моменты просветления. Однако,  когда  я  с
сестрой посещала его, он всегда был неконтактным, абсолютно  не  воспринимал
действительность. Все же, иногда все  же  в  его  сознании  бывает  какая-то
вспышка, какое-то окошко нормальности. Надеюсь, ради  тебя  же  самого,  что
когда ты покажешь  ему  фотографию  и  заговоришь  с  ним,  какая-то  память
прошлого в нем проснется. И, благодаря  этому,  у  тебя  исчезнет  последняя
неуверенность относительно Евангелия от Иакова.
   - Спасибо тебе, Анжела. Но, на самом деле, ты ведь не  ожидаешь  озарения
от собственного отца, правда?
   - Вполне возможно, что так и случится. Но, никто ведь не  знает.  Сколько
таинственного в человеческой психике. А сейчас мне бы хотелось пойти самой и
увидать его. Ты подожди здесь. Я недолго. А после  этого  я  попрошу,  чтобы
кто-нибудь провел тебя к нему.
   С этими словами она ушла.
   Ренделл  продолжал   мерить   шагами   комнату,   пытаясь   понять,   как
замечательный профессор Монти - всю свою жизнь отличавшийся  острым  умом  -
буквально мгновенно потерял свой разум. Никогда еще Ренделлу не  приходилось
размышлять над подобными вопросами. До этого  он  никогда  не  имел  дела  с
психически больными. Поэтому он понятия не имел, чего ожидать, и как вести с
такими. Тем не менее, лелея  малую  надежду  того,  что  профессор  может  -
каким-то словом,  каким-то  знаком  -  развеять  его  сомнения  относительно
папируса номер девять, Ренделл понимал, что без этой встречи не обойтись.
   Тут до него дошло, что Анжела Монти уже вернулась.
   Девушка была не одна. В  приемный  покой  она  вошла  вместе  с  высокой,
костлявой юной медсестрой. Пока медсестра ожидала у открытой  двери,  Анжела
направилась к Ренделлу.
   - Как он? - хотелось знать Ренделлу.
   - Тихий, вежливый,  безмятежный,  -  ответила  Анжела.  Она  сглотнула  и
прибавила:
   - Меня он не узнал.
   Она сдерживала слезы, но те все равно появились.  Ренделл  тут  же  обнял
девушку за плечи, пытаясь успокоить  ее.  Она  достала  из  сумочки  платок,
приложила к глазам и наконец глянула на Ренделла, даже пытаясь улыбнуться.
   - И так вот... всегда. Но не беспокойся.  Все  будет  хорошо.  Сейчас  ты
можешь пойти и встретиться с ним. Не  волнуйся.  Он  совершенно  безвредный.
Тихий. Я пыталась сказать ему про тебя. Не знаю, понял ли  он.  Но  ты  тоже
попробуй. Отправляйся с медсестрой -  синьорой  Бранчи.  Она  покажет,  куда
идти. А у меня тоже  есть  дела:  надо  будет  позвонить  домой  и  сообщить
Лукреции, это наша экономка,  что  сестра  с  детьми  приезжает  сегодня  из
Неаполя, чтобы встретиться со мной.
   Ренделл оставил ее, представился синьоре Бранчи, и они  вместе  пошли  по
пахнущему антисептиками коридору. Не дойдя до  места,  медсестра  вынула  из
кармана своего синего форменного платья кольцо с ключами.
   - А вот и комната профессора Монти, - сказала она. Но, заметив, что дверь
была приоткрыта, синьора Бранчи тут же обеспокоилась. -  Мне  казалось,  что
дверь была закрыта. - Она  сунула  голову  за  дверь  и  тут  же  с  видимым
облегчением вздохнула. - Фу, это всего лишь горничная. Забирает посуду после
обеда.
   Через несколько  секунд  из  комнаты  вышла  горничная  -  уже  в  другом
форменном платье и другом головном уборе - неся в руках поднос  с  остатками
еды.
   Синьора Бранчи прошептала ей какой-то вопрос по-итальянски,  и  горничная
так же тихо ответила, после чего отправилась дальше по  коридору.  Медсестра
повернулась к Ренделлу.
   - Я спросила, как он.  Она  ответила,  что  как  обычно,  сидит  у  окна,
смотрит. Теперь мы можем войти. Я представлю вас и  оставлю  одних.  Сколько
вам нужно времени?
   - Даже не знаю, - пожал плечами тот.
   - Доктор Вентури предпочитает, чтобы посещения  не  превышали  пятнадцати
минут.
   - Хорошо. Дайте мне четверть часа.
   Синьора Бранчи открыла дверь пошире  и  провела  Ренделла  в  комнату.  К
изумлению последнего, это вовсе не была больничная комната. Сам он подспудно
ожидал палаты типа той, которую  занимал  его  отец  в  больнице  Оук  Сити.
Здешняя же палата соединяла в себе гостиную, библиотеку  и  спальню  обычной
жилой квартиры.
   Ренделл мгновенно отметил, что местопребывание профессора было солнечным,
удобным, даже шикарным, с воздушным кондиционером. С одной  стороны  комнаты
была кровать; рядом с нею был стол со стоящей  на  нем  лампой.  Приоткрытая
дверь позволяла заглянуть в огромную ванную  с  выложенным  голубой  плиткой
полом. С  противоположной  стороны,  под  современной  картиной,  написанной
маслом, стоял письменный  стол  и  удобный  стул.  На  столе  рядком  стояли
фотографии в рамках: пожилой женщины  с  тяжелыми  серьгами  (скорее  всего,
покойной жены), портреты дочерей: Анжелы  и  Кларетты,  а  также  внуков.  В
центре комнаты находилось мягкое кресло, стол с зеленой скатертью, два стула
с жесткими прямыми спинками. Через широкое окно открывался вид на тихий сад.
Лишь тонкие железные прутья нарушали безмятежность  вида,  да  окрашенные  в
белое стены напоминали о том, что здесь была психиатрическая клиника.
   У  окна,  механически  покачиваясь  вперед-назад,  практически  полностью
затерявшись в глубине кресла-качалки,  находился  маленький  неопределенного
возраста мужчина со все еще пухлым лицом, на котором выделялись космы  седых
волос и пышные седые брови; пустые водянистые глаза  были  зафиксированы  на
цветах за окном. Уже не такого крепкого сложения, более худой,  но  это  был
тот же самый мужчина, которого Ренделл видел на фотографиях, сделанных шесть
лет назад.
   Синьора Бранчи подошла к креслу-качалке  и  коснулась  рукава  коричневой
спортивной рубашки.
   - Профессор Монти, - произнесла она негромко, как  будто  будила  кого-то
ото сна, - к вам здесь посетитель из Америки.
   Она указала пальцем на Ренделла и подтащила к креслу один из стульев.
   - Профессор, это мистер Ренделл. Он интересуется вашей работой.
   Профессор Монти с определенным интересом  следил  за  движущимися  губами
медсестры, но никак не реагировал на присутствие Ренделла каким-либо  жестом
или словами.
   Синьора Бранчи отвернулась от него.
   - Оставляю вас одних,  мистер  Ренделл.