соседству.  Ведь  он  же  не  может
проходить большие расстояния на своем протезе, не так ли?
   - Похоже, вы правы.
   - Ну хорошо, - сказал Ренделл, поднимаясь с места.  -  Благодарю  вас  за
все, Джулио. Встретимся без четверти пять.
   - Сэр, а как же ваш лимонный щербет?
   - Приношу свои извинения, но свой десерт сегодня я уже получил.

***

   РЕНДЕЛЛ ПРОВЕЛ ПЯТЬ БЕСПОКОЙНЫХ ЧАСОВ в своем  двойном  номере  гостиницы
"Эксельсиор.
   Он старался не думать о том, что ждет его впереди. Ренделл  положил  свой
портфель на кровать, открыл его и вынул папку с  корреспонденцией.  Усевшись
за столом со  стеклянной  столешницей  рядом  с  единственным  окном  своего
номера, он решил заняться письмами.
   Он написал банальное сыновнее письмо своим матери  и  отцу  в  Оук  Сити,
включающее поздравления своей сестре Клер и дяде  Герману.  Помимо  того  он
написал краткую писульку, скорее туристическую, чем отцовскую, своей  дочери
Джуди в Сан Франциско.  Он  даже  начал  было  письмо  Джиму  Маклафлину  из
Рейкеровского Института, объясняя в нем, что "Ренделл  Ассосиэйшн"  пыталась
выявить его месторасположение в течение нескольких недель, чтобы сообщить: в
связи с определенными, не зависящими от них обстоятельствами (не мог  же  он
упоминать Тауэри или продажу компании концерну  "Космос")  фирма  не  сможет
поработать с Институтом. Но это письмо Ренделл не смог закончить и  в  конце
концов порвал уже написанное.
   Поскольку он никак не ответил на письмо своего  адвоката,  Ренделл  решил
позвонить Тэду Кроуфорду в Нью-Йорк, но тут до него дошло, что  у  него  нет
никакого терпения на это. Даже не испытывая голода, Ренделл позвонил в отдел
обслуживания и заказал то, что должно было стать легким обедом, но на  самом
деле превратилось в каннелони с  грибами  и  вареного  цыпленка  с  томатным
соусом и сладким перцем, которые он съел, даже не замечая вкуса.
   После этого Ренделл решил дать знать Анжеле, что задержался  в  Риме,  но
потом предпочел отказаться от звонка, чтобы не придумывать  новую  ложь  или
заставлять ее предполагать нечто дурное.  Вместо  этого  он  раздумывал  над
возможностью  позвонить  Джорджу  Уилеру  в   Амстердам,   чтобы   объяснить
собственное отсутствие, поскольку до дня  объявления  Международного  Нового
Завета оставалось всего шесть суток, но потом он решил отложить этот  звонок
- и соответственное раздражение со стороны американского издателя - пока  не
встретится с Робертом Лебруном.
   Чем больше он старался изгнать Лебруна из своих мыслей, тем  труднее  это
было. Ренделл мерил шагами свой гостиничный номер,  пока  не  изучил  каждый
дюйм  узора  на  восточном  ковре,  каждую  трещинку  на  бюро  с  мраморной
столешницей и цветочной  вазой,  любую  мелочь  в  собственном  отражении  в
зеркале.
   Он присоединился к Возрождению Два в Амстердаме чуть  более  двух  недель
назад, чтобы заняться жизненно важной работой, чтобы самому узнать  значение
веры. Тем не менее, половину этого времени, вплоть до переломного момента  в
Риме, он затратил на усилия уничтожить  единственное,  во  что  он  мог  еще
поверить.
   Все началось с прокола Богардуса. А может это было лишь маленьким толчком
в пути к отделению от других, поскольку прокол заключался в нем  самом.  Его
личном проколе, на что указывала Анжела, на что время от  времени  указывали
все близкие ему люди, по причине его личного жестокого цинизма. Так что  вся
его охота была безумием, если только ее рациональная  составляющая  не  была
честной. А его рациональная составляющая состояла в том, что уж если верить,
то эта вера не должна полагаться на неоспоримое  мистическое  суеверие.  Все
следует ясно понимать реальность.
   И вот теперь, в конце концов, все свелось к личности Роберта Лебруна. Так
или иначе, но последний ответ мог дать только Лебрун.
   Такими были его мысли в гостиничном номере, и те же самые мысли  занимали
его,  когда  Ренделл  вновь  уселся  за  столом  в  кафе  "Дони",  такой  же
беспокойный и нетерпеливый. Он даже никак не мог  понять,  хочется  ли  ему,
чтобы Лебрун признался, или нет. Единственное, что он желал  наверняка,  это
то, чтобы встреча наконец-то состоялась.
   Уже раз в десятый за последние пятнадцать минут Ренделл поглядел на часы,
на так медленно ползущие по циферблату стрелки. Уже было шесть минут шестого
вечера. Он отпил еще один глоток Дюбонне и  тут  краем  глаза  заметил,  что
старший официант, Джулио, бочком подбирается к нему.
   Снизив голос, итальянец произнес:
   - Мистер Ренделл, он здесь.
   - Где?
   - За моей спиной, в  этом  же  ряду,  за  третьим  столиком.  Можете  его
распознать.
   Джулио отступил на шаг в сторону, и Ренделл повернул голову.
   Он был здесь, именно такой, каким описал его де Фроом, но  только  все  в
нем было еще более утрирированно. Он выглядел  меньшим,  более  скукоженным,
чем Ренделл ожидал. Каштановые тонкие волосы, явно крашеные.  Лицо  скелета,
изъеденное временем, кожа да кости.  Круглые  очки  в  проволочной  стальной
оправе с тонированными линзами. Сильно изношенный габардиновый пиджак свисал
с его плеч, пустые рукава болтались свободно, в стиле модничающих итальянцев
и жизнерадостных молодых актеров. Старик  выглядел  заброшенным  и  каким-то
антикварным, но не немощным. Перед ним стоял одинокий бокал  с  напитком,  а
сам он был поглощен чтением газеты.
   Ренделл быстро поднялся из-за своего стола.
   Дойдя до цели, он отодвинул свободный стул напротив хозяина стола и,  как
бы нехотя, уселся на нем.
   -  Мсье  Роберт  Лебрун,  -  сказал  он.  -  Надеюсь,  вы  доставите  мне
удовольствие, позволив предложить вам выпить и представиться самому.
   Морщинистое лицо Лебруна показалось над краем газеты;  его  пустые  серые
глаза были насторожены. Влажные губы зашевелились, выдавая недостаток  зубов
во рту.
   - Кто вы такой? - прокаркал он.
   - Меня зовут  Стивен  Ренделл.  Сам  я  писатель  из  Нью-Йорка,  но  еще
занимаюсь рекламой. Я ожидал здесь, чтобы встретиться с вами.
   - Чего вы хотите? Вы сказали - Лебрун? Где вы слыхали это имя?
   Манеры француза никак не походили на дружеские, и  Ренделл  понимал,  что
должен действовать быстро.
   - Насколько я понимаю, когда-то  вы  были  приятелем  профессора  Августо
Монти, что вы совместно проводили археологические исследования.
   - Монти? Что вы знаете о Монти?
   - Я близкий приятель одной из его дочерей. Кстати, я сам встречался вчера
с ним.
   Лебрун тут же проявил заинтересованность, но держался настороженно.
   - Говорите, вы видели Монти? Если так, скажите, где вы его видели?
   Ладно, подумал Ренделл, первое испытание.
   - Он сейчас в Вилла  Беллависта.  Я  посетил  его,  разговаривал  с  ним,
переговорил с его врачом, доктором Вентури. Ренделл поколебался, но  тут  же
выставил себя на второе испытание. - Я кое-что знаю о вашем сотрудничестве с
профессором Монти, об открытии в Остиа Антика.
   Запавшие  глаза  жестко  поглядели  на   Ренделла.   Вялые   губы   опять
зашевелились.
   - Он говорил вам обо мне?
   - Не совсем. Не прямо. Кстати, с памятью у него не в порядке.
   - Продолжайте.
   - Но мне позволили заглянуть в его личные бумаги, все те  документы,  что
были в его распоряжении, когда год назад вы встречались с ним в "Дони".
   - Так вам известно об этом.
   - Известно, мсье Лебрун. Это, и еще другое. Мое любопытство публициста  и
писателя, вполне понятно, возросло. И я приложил усилия найти вас.  Я  хотел
переговорить с вами по-дружески, надеясь, что мои слова послужат  нам  обоим
на пользу.
   Лебрун сдвинул очки повыше к  переносице,  потер  щеку,  как  бы  пытаясь
принять  решение  относительно  этого  чужака.  Похоже,  его  зацепило,   но
настороженность его не отпускала.
   - Как я могу быть уверенным в том, что вы не лжете?
   - Относительно чего?
   - Будто вы виделись с Монти. Повсюду так много шарлатанов. Так как я могу
быть уверенным?
   Да, в этом была сложность.
   - Не знаю,  какое  доказательство  я  могу  вам  предоставить,  -  сказал
Ренделл. - Я видел Монти, мы говорили довольно долго - большинство из  этого
было бессмыслицей - и я ушел с... ну ладно, что я могу сказать?
   - Я должен быть уверен, что вы видели его, - невозмутимо повторил старик.
   - Но я же действительно видел его. Он даже дал мне...
   Совершенно неожиданно вспомнив о том, что  он  сунул  в  карман  пиджака,
покидая комнату профессора, Ренделл вынул листок бумаги и развернул  его  на
столе. Он понятия не имел, что может данное обозначать для Лебруна,  но  это
было единственное, что дал ему Монти.  Ренделл  толкнул  рисунок  в  сторону
француза.
   - Монти сделал этот рисунок для меня, эту вот пробитую копьем рыбу, и дал
в качестве прощального подарка. Не знаю, обозначает ли это что-либо для вас,
но он нарисовал это мне, отдал это мне. Это  единственная  вещь,  которую  я
могу показать вам, мсье Лебрун.
   На Лебруна же рисунок, как могло показаться, оказал  живительный  эффект.
Держа листок бумаги в нескольких дюймах  от  глаза  -  единственного  глаза,
только сейчас Ренделл заметил, что второй глаз старика был  затянут  пленкой
катаракты - Лебрун изучил рисунок и вернул его Ренделлу.
   - Да, мне это знакомо.
   - Так вы удовлетворены?
   - Я удовлетворен тем, что этот рисунок я часто делал сам.
   - Вы? - воскликнул сбитый с толку Ренделл.
   - Рыба. Христианство. Копье. Смерть христианства. Мое желание, -  коротко
объяснил тот. - Я не удивлен,  что  Монти  воспроизвел  это.  Его  последнее
воспоминание. Я предал христианство  и  Монти.  Так  что,  смерть  мне.  Его
желание. Вот так-то, если, конечно, это нарисовал он.
   - А кто еще мог знать об этом? - не отставал Ренделл.
   - Возможно, его дочь.
   - Она уже никогда не видела его душевно здоровым  после  вашей  последней
встречи с ним.
   Лебрун бросил на Ренделл сердитый взгляд.
   - Может и так. Если вы виделись с Монти, не вспоминал ли он обо  мне  или
же о моей работе?
   Ренделл почувствовал себя беспомощным.
   - Нет, о вас он не говорил. А что касается вашей работы...  Вы  имеете  в
виду Евангелие от Иакова и Пергамент Петрония?
   Лебрун не ответил.
   Ренделл поспешил дальше:
   - Ему казалось, будто он сам Иаков, брат  Иисуса.  Он  начал  цитировать,
слово в слово, по-английски, то, что было написано  на  арамейском  языке  в
папирусе номер три, первой из страниц с записями.  -  Ренделл  прервал  свой
рассказ, пытаясь вспомнить содержание пленки, которую  он  записал  в  Вилла
Беллависта, и которую несколько  раз  прослушал  сегодня  днем.  -  Он  даже
заполнил отсутствующие в папирусе места.
   Лебрун проявил какой-то интерес.
   - И что же там было?
   - Когда Монти открыл Евангелие от Иакова, в папирусах было несколько дыр.
В третьем фрагменте имеется неполное предложение, которое читается следующим
образом: "Другие сыновья Иосифа, выжившие братья Господа и мои  собственные,
это...", после чего идет пропуск,  но  потом  текст  продолжается:  "Я  один
остался, дабы сказать о перворожденном и самом любимом Сыне". Так вот, Монти
процитировал это, но вместе с тем заполнил отсутствующее место.
   Лебрун подался вперед.
   - Чем же он заполнил его?
   - Подождите, дайте вспомнить... - Ренделл попытался прокрутить  пленку  у
себя в голове. - Монти сказал мне  так:  "Другие  сыновья  Иосифа,  выжившие
братья Господа и мои собственные, это Иуда, Симон, Иосия...
   - ... Уд, но все они за пределами  Иудеи  и  Идумеи,  потому  то  я  один
остался, дабы сказать о перворожденном и  самом  любимом  Сыне,  -  закончил
Лебрун за Ренделла и откинулся на спинку стула.
   Ренделл изумленно глянул на старика.
   - Вы... вы знаете это.
   - Должен знать, - ответил тот. Его губы выпятились вперед  так,  что  рот
сделался еще одной морщиной на лице. - Это я написал  это.  Монти  вовсе  не
Иаков. Это я Иаков.
   Для Ренделла это был чудовищный момент, о котором он столько думал, но не
желал пережить.
   - Тогда... тогда все это ложь... Иаков, Петроний, все это открытие.
   - Блестящая ложь, -  дополнил  его  Лебрун.  Он  поглядел  налево,  потом
направо и возбужденно прибавил:
   - Подделка, величайшая во всей истории  подделка.  Теперь  вы  знаете.  -
После этого он  начал  изучать  Ренделла.  -  Я  удовлетворен  тем,  как  вы
встретились с профессором Монти. Но я не удовлетворен тем, чего вы хотите от
Роберта Лебруна. Что вы хотите от меня?
   - Фактов, - ответил на это Ренделл. - И вашего доказательства подделки.
   - И что вы будете делать с этими доказательствами?
   - Опубликую.  Чтобы  показать  истинное  лицо  тех,  кто  желает  привить
фальшивые надежды легковерной публике.
   После этого наступило долгое молчание. Роберт Лебрун раздумывал.  Наконец
он заговорил:
   - Тут были и другие, - сказал он тихо, чуть ли не  про  себя,  -  другие,
желавшие получить доказательства мистификации, и которые тоже желали вскрыть
внутреннюю гнилость церкви и гадкие стороны религии. А оказалось,  что  сами
они были агентами церковников, желающими  наложить  лапы  на  истину,  чтобы
потом захоронить ее, желая при этом сохранить свои мифы навечно. Если  я  не
доверил им представить правду миру, хотя они и предлагали мне деньги, то как
я могу доверять вам?
   - Потому что меня наняли рекламировать Воскрешение Два и продвигать новую
Библию, и я был почти до конца вовлечен, пока у меня не появились  сомнения,
- честно признался Ренделл. - Потому что мои сомнения заставили меня  искать
правду - и, возможно, я нашел ее в вас.
   - Так, вы нашли ее во мне, - согласился Лебрун.  -  Но  вот  я  не  столь
уверен, что нашел ее в вас. Я не могу выдать правду, плод  почти  всей  моей
жизни, пока не буду уверен - наверняка - что она увидит свет.
   Впервые Ренделл встретил другого  человека,  наряду  с  де  Фроомом,  чей
скептицизм соответствовал, если не превосходил, его собственный.
   Этот человек был  невыносим,  неудовлетворен  до  предела.  После  фиаско
Пламмера  Лебрун,  скорее  всего,  не   был   способен   довериться   любому
человеческому существу. Ну кто на всей земле мог иметь достаточна  характера
и безупречную репутацию, способные убедить этого старикана, что работа  всей
его жизни будет вознаграждена, что его, так называемое, доказательство будет
представлено всем людям? И тут  Ренделл  вспомнил  одного  такого.  Если  бы
молодой Джим Маклафлин был сейчас здесь,  на  месте  Ренделла  -  тот  самый
Маклафлин, с его огромным количеством расследований лицемерия  и  фальши,  с
его Рейкеровским Институтом, посвященным поискам истины, и  плевать  на  все
последствия - он один мог завоевать доверие Роберта Лебруна.
   Именно эта мысль посетила Ренделла.
   Джим Маклафлин и Рейкеровский Институт были здесь, в  нескольких  минутах
ходьбы.
   Очень доверительным тоном Ренделл произнес:
   - Мсье Лебрун, думаю, я смогу убедить вас, в том, что мне можно доверять.
Давайте подымемся ко  мне  в  номер.  Там  позвольте  мне  представить  свои
доказательства. И тогда, я уверен в этом, вы будете готовы представить свои.
***

   ОНИ БЫЛИ В НОМЕРЕ РЕНДЕЛЛА, на пятом этаже гостиницы "Эксельсиор".
   Роберт Лебрун, со своей  неловкой,  хромающей  походкой,  не  прельстился
мягким креслом и сразу же направился к стулу с твердой спинкой  у  стола  со
стеклянной столешницей, которым  Ренделл  ранее  воспользовался  в  качестве
письменного. Когда он уселся, его глаза внимательно прослеживали  за  каждым
движением Ренделла.
   Вновь Ренделл разложил свой портфель на кровати  и  недолго  покопался  в
нем. Он вынул папку с этикеткой "Рейкеровский Институт".
   - Вы свободно читаете по-английски? - спросил он.
   - Так же свободно, как и на древнем арамейском, - ответил Лебрун.
   - Прекрасно, - ответил на это Ренделл. - А слыхали ли вы когда-нибудь про
организацию  из  Соединенных  Штатов,   которая   называется   "Рейкеровский
Институт"?
   - Нет, не слыхал.
   - Я так и думал, - сказал Ренделл. -  Пока  что  они  не  слишком  широко
известны. Вообще-то говоря, меня просили  провести  их  первую  кампанию  по
раскрутке.  -  Он  направился  к  Лебруну,  держа  папку  в  руке.  -  Здесь
корреспонденция между мною и  человеком  по  имени  Джим  Маклафлин,  главой
Рейкеровского института, прежде чем он встретился со мной в Нью-Йорке. Здесь
же заметки об этой встрече.  Через  несколько  месяцев  вы  еще  услышите  о
Маклафлине. Он последний их  представителей  великой  традиции  американских
инакомыслящих, крестоносцев, желающих выставить зло напоказ,  человек  вроде
вашего Золя...
   - Золя... - пробормотал Лебрун, и в его голосе можно было  услышать  чуть
ли не нежность.
   - У нас всегда имелись  такие.  Их  всегда  было  немного,  и  часто  они
страдали по вине обладающих властью.  Но  они  никогда  не  замолкали  и  не
угасали, потому что всегда были голосом совести общества. Люди  типа  Томаса
Пэйна   и Генри  Торо  . И  даже  более  решительные  паладины  вроде  Эптона
Синклера ,  Линкольна
Стеффенса  , Ральфа Надера ,  которые
выставляли обман, подсовываемый ничего не подозревавшему обществу со стороны
коррумпированных   промышленников.   Так   вот,   Джим   Маклафлин   и   его
расследователи  из  Рейкеровского  Института  -  это  новейшие  и  последние
представители этой линии.
   Роберт Лебрун внимательно слушал.
   - И что они делают, этот человек и его Институт?
   - Они тщательно расследуют негласный  заговор  определенных  американских
промышленников и корпораций  с  целью  скрытия  определенных  изобретений  и
изделий, нежелания показывать их  обществу.  У  них  уже  имеются  раскрытые
доказательства  того,  что  крупные  отрасли  промышленности   -   нефтяная,
автомобильная,  текстильная,  сталеплавильная,  если   говорить   только   о
некоторых - дают взятки, а иногда даже проявляют насилие, лишь бы скрыть  от
общественности дешевые таблетки, которые могут заменить бензин,  практически
неизнашиваемые шины, одежду, которая может служить чуть  ли  не  всю  жизнь,
спички, которые будут зажигаться вечно. И это  только  начало.  В  следующем
десятилетии они  будут  расследовать  заговор  против  общества  со  стороны
телефонных компаний, банков и страховых обществ, производителей  вооружения,
военных и некоторых других правительственных учреждений. Маклафлин  считает,
что  обществу  грозит  опасность  по  причине  неконтролируемого  свободного
предпринимательства.  Еще  он  считает,  что  у  общества,   не   только   в
демократических   странах,   но   и   в   коммунистических   тоже,   имеются
представительные  правительства  -  но  не   имеется   представительства   в
правительствах. И он готов вскрыть любой заговор против общества. И, как  вы
сами можете увидеть, я единственный деятель, занимающийся рекламой и связями
с общественностью, которого просят помочь им.
   Ренделл положил папку на столе перед Лебруном.
   - Вот, мсье Лебрун, это единственная достойная  рекомендация,  которая  у
меня имеется, по вопросу поисков правды и выявления  лжи.  Прочтите  это.  А
потом уже решайте, стоит мне доверять или нет.
   Лебрун взял папку и раскрыл ее.
   Ренделл направился к двери.
   - Я оставлю вас одного минут на пятнадцать. Хочу спуститься в бар,  чтобы
выпить. А вы не желаете?
   - Когда вы вернетесь, меня здесь может и не быть, - ответил ему француз.
   - Рискну.
   - Тогда "Виски Сур", крепкий.
   Ренделл вышел из номера.
   На крыльях бравады, поддерживая себя внутренней молитвой, он спустился  в
бар на первом этаже.
   Прошло почти двадцать минут, когда он вернулся  в  свой  номер  на  пятом
этаже. Когда он открыл дверь, сопровождаемый официантом, несущим на  подносе
шотландский виски и "Виски Сур", в голову пришла мысль - придется ли все это
выпить одному.
   Но Роберт Лебрун все еще был здесь; он сидел  за  столом  перед  закрытой
папкой.
   Ренделл отпустил официанта и предложил коктейль  своему  пожилому  гостю.
Лебрун принял бокал.
   - Я тут пораскинул мозг