его веры весьма сильны.  Кое-какие  трещины  стали  заметны
только сейчас.
   Вдали уже показалось здание "Оук Сити Ритца". Ренделл достал свою трубку,
набил ее табаком, раскурил.
   - Ну а ты сам, Том? Есть ли в тебе заметные трещины?
   - Только не в моей собственной вере в Верховное Бытие или же в Его  Сына.
Но имеется и кое-что иное. - Том Кэри потер свой гладковыбритый подбородок и
медленно продолжил, как бы взвешивая каждое слово:
   - Более всего меня беспокоят, скажем так,  представители  или  посланники
Спасителя. Они подкуплены и с потрохами  продались  идее  материализма.  Как
можно установить Царство Божие на земле, если хранители его  сделали  своими
идолами богатство, власть и материальный  успех?  Обескураженные  священники
опустились до того, что стали по-новому  интерпретировать,  модернизировать,
делать пригодной для нынешнего времени веру, рожденную  в  древние  времена.
Они очень плохо понимают социальные сдвиги, быстроту  мировых  коммуникаций,
они с трудом воспринимают мир,  дрожащий  перед  лицом  водородной  бомбы  и
притом посылающий человека к звездам.  В  этом  новом  мире,  где  Вселенная
становится транслируемым по телевидению фактом, где смерть  сделалась  всего
лишь биологической необходимостью, очень трудно сохранить незыблемую веру  в
некий аморфный Рай. Слишком много взрослых людей познали реальность - как ты
сам - чтобы  некритично  воспринимать  жизненное  кредо,  требующее  веры  в
Мессию, чудеса и все такое прочее. Большая часть современных  молодых  людей
слишком уж независима, они образованы и скептичны, чтобы с уважением глядеть
на религию, кажущуюся им такой старомодной, наполненной дурацкими сказками и
одурманивающей. Те  из  молодых,  кто  желает  чего-то  сверхъестественного,
находят  увлечение  и  развлечение  в  астрологии,  колдовстве,   философиях
Дальнего Востока. Мечтатели-идеалисты лучшее забвение находят в  наркотиках,
и материализм городского конгломерата они отвергают  в  пользу  идиллической
коммуны.
   - Ну хорошо, Том, а где же пресловутое возрождение религии среди молодежи
в последние годы? Тысячи последователей  "Иисусова  Народа"  или  же  "Чудес
Иисусовых" вернулись к знакомой вере отцов,  обратились  к  Христовым  идеям
любви и братства. Я сам видел их, и во всех этих своих рок-операх, мюзиклах,
дисках, в книгах, газетах, на всех своих плакатах и знаменах они прославляют
Иисуса. Разве это не говорит о чем-то?
   - Немного говорит, - улыбнулся Кэри, - но не сильно. Лично я  никогда  не
считался с подобным возрождением. Все это так, будто молодежь  -  во  всяком
случае, какая-то часть вступила на какой-то новый путь. Только,  боюсь,  это
ненадолго. Ведь это дорога, ведущая вспять во времени; они ищут мира и покоя
в ностальгичной античности - вместо того, чтобы  эту  древность  переделать,
модернизировать и перенести из прошлого в настоящее. Этот их путь  не  имеет
ничего общего с долгосрочной верой. Их Христос - это один из "Битлз", это Че
и, наконец, Братан. Нет, Стив, нам нужен Христос  понадежней,  и  нам  нужна
улучшенная Церковь. Любое возрождение может расти в силе и быть  осмысленным
только тогда, когда оно будет связано с уже имеющейся Церковью.
   - Ну хорошо, - задал вопрос Ренделл, - почему ей этого не удается?
   - Дело в том, что уже  существующая  Церковь  с  этими  людьми  никак  не
связана, как, впрочем, и с другими нашими современниками. Просто Церковь уже
не держит руку на пульсе времени, она не может привлечь к  себе  и  удержать
большее число людей. Ограниченность христианской церкви, ее медлительность в
определении и преодолении текущих земных проблем, глубоко беспокоит меня.  И
сейчас я признаюсь в греховных мыслях. Я открыл, что  сам  начинаю  задавать
вопросы, связанные со своим служением.
   - И ты не видишь никакой надежды?
   - Надежда всегда  теплится.  Только,  может  быть,  уже  слишком  поздно.
Полагаю, что  единственная  надежда  сохранить  организованное  христианство
остается в росте реформированного, или как еще  его  называют,  радикального
или подпольного церковного движения во  всем  мире.  Будущее  ортодоксальной
религии вполне зависит от роста влияния и силы священнослужителей,  подобных
Мартину де Фроому, протестантскому революционеру из Амстердама...
   - Да, я читал о нем.
   - Подобный де Фроому священнослужитель не прикован к прошлому. Он верит в
то, что Слово следует перечитать, пересмотреть, переоценить. Он верит в  то,
что нам следует перестать акцентировать идею того, что Христос был не только
реальным человеком, но и  Мессией,  Сыном  Божьим.  Такой  священнослужитель
считает, будто такой Иисус, равно как и суеверия, связанные с  евангельскими
чудесами, Вознесением  и  всеми  событиями  после  Воскрешения  из  мертвых,
разрушают  действенность  Нового  Завета  и  ограничивают  активность  самой
Церкви. Де Фроом настаивает, что самое важное в евангелиях - это изначальная
мудрость Христа. Кто Он - Сын Божий, Человеческий или даже  миф  -  неважно,
самое главное, вытащить Его и приписываемое Ему  послание  из  первого  века
нашего  летоисчисления,  напитать  их  новой   жизненной   силой,   оформить
современным языком и применить эту мудрость на практике в  нашем,  двадцатом
веке.
   - Как один человек может совершить это?
   - Толком не знаю, - развел Кэри руками, -  но  де  Фроом  чувствует,  что
такое возможно. Мне кажется, что  он  повторяет  мысли  Дитриха  Бонхоффера,
который, вопреки  собственному  консерватизму,  пытался  вернуть  церковь  в
реальный мир, стараясь облечь это в программу  гуманитарной  деятельности  и
социальной работы. Де Фроом утверждает, что  Слово,  изложенное  современным
языком, терминами и понятиями, следует  ввести  по  всему  миру  в  гетто  и
дворцы, в ООН, атомные  электростанции,  в  правительственные  учреждения  и
тюрьмы; оно должно быть  распространено  через  иерархов  всех  христианских
церквей, с амвонов всех конгрегаций для  миллионов  людей.  Если  это  будет
сделано, Слово заработает, и тогда вера и религия останутся живыми, а вместе
с ними выживет и цивилизация. Без проведения такой вот духовной и  церковной
революции де Фроом видит смерть религии, веры  и,  в  конце  концов,  самого
человечества. Возможно, он и прав. Только сам он представляет меньшинство, а
государственная  Церковь  в  лице  Мирового  Совета  Церквей  в   Женеве   и
Католической  Церкви,  представляемой  Ватиканом,  сопротивляется  всяческим
болезненным переменам, пытаясь подавить де  Фроома  и  других  мятежников  и
сохранить status quo. Церковники  чувствуют  себя  безопаснее,  оставаясь  в
первом веке нашей эры. Но вот их паства  -  нет.  В  этом-то  и  заключается
проблема. Вот почему, как заметил еще твой отец, а теперь вижу и  я,  каждый
год сообщается о новых и новых вакансиях на церковной службе.  Через  десять
лет, если так пойдет и дальше, я буду проповедовать в пустом храме.
   - Том... И сам ты ничего сделать не можешь?
   - Находясь внутри системы, скорее всего - нет. Если же  выйти  из  нее  -
тогда возможно. Но я и сам становлюсь излишне радикальным. Для меня  самого,
для многих из нас, из того, что религия впала в  застой,  есть  только  один
выход, и я задумываюсь о нем. Я думаю о том, чтобы оставить церковь.  Иногда
мне кажется, что можно сделать гораздо больше  доброго,  занимаясь  светским
образованием или же  социальной  работой  и  реформами.  Я  чувствую,  будто
по-настоящему смогу оказать помощь в людских потребностях, даже если  помогу
решить такие житейские проблемы для немногих. Не знаю. Пока что я  не  знаю,
что мне делать.
   - Надеюсь, - на ходу ответил ему Ренделл, - что пока что ты не уйдешь, во
всяком случае, не сразу. Это говорит мой эгоизм, но  боюсь,  что  твой  уход
разобьет сердце моего отца.
   Кэри пожал плечами.
   - Стив, разве можно разбить уже разбитое сердце? Если я  все-таки  решусь
уйти в отставку, это произойдет лишь тогда, когда твой  отец  выздоровеет  и
будет иметь достаточно сил.
   На перекрестке они остановились. Кэри продолжил свой монолог:
   - Если же церковь не сумеет перестроиться,  то  ее  может  спасти  только
одно. Чудо! Как и евреи, которые во времена рождения Христа ожидали  прихода
Мессии, который бы спас их от римского гнета, и  которые  отвергли  Его,  не
спасшего их и даже умер на кресте,  неспособный  спасти  даже  самого  себя,
сейчас мы нуждаемся в истинном Мессии. Вот если бы Христос смог прийти к нам
вновь и повторить свое  послание  -  то  самое  послание,  которое  не  было
услышано во время Его первого прихода в Иудею...
   - Какое за послание ты имеешь в виду?
   - Веровать. И еще - прощать. Две совершенно новые концепции  для  первого
века нашей эры; две концепции, которые должны  быть  обновлены  в  двадцатом
веке. Если бы Христос вернулся на землю с этим посланием - тогда,  я  думаю,
правительства и люди смогли бы поглядеть друг на друга и начать делать нечто
имеющее смысл в отношении рабства, бедности, материализма, несправедливости,
тирании, ядерного Армагеддона. Второе Пришествие - любое его знамение, могло
бы вызволить надежду и спасти мир. Но, как я уже говорил, это  должно  иметь
форму чуда. А почему бы и нет? Только вот кто верит в чудеса,  когда  пришла
эра компьютеров, науки, телевидения и  лунных  ракет?...  Ага,  вот  и  твоя
гостиница, Стив. Извини, что вынудил тебя выслушивать все  это.  Спасибо  за
внимание. Для меня это тоже нечто вроде терапии, а ты  -  один  из  немногих
агностиков, которым я могу  доверять  и  перед  которыми  могу  высказаться.
Вечером встретимся.
   Он ушел, а радость и возбужденное состояние Ренделла, вызванные тем,  что
отец  остался  жить,  тоже  понемногу   испарились.   Он   чувствовал   себя
беспомощным, тем  более,  вспомнив  про  ленч,  который  надеялся  съесть  с
дочерью. Джуди была еще  одной  потерянной  личностью,  утратившей  веру,  с
кошмарами, заменившими мечты, и ей нужно было намного  большее,  чем  просто
отец, который бы спасал ее. Джуди тоже нуждалась в чуде. Только  вот  кто  в
наше время скоростей мог такое чудо сделать?

***

   ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ В ПОЛУПУСТОМ КАФЕ, примыкавшем к фойе "Оук-Ритца", только
через полчаса.
   Прийдя в гостиницу, Ренделл позвонил в  номер  Барбары,  и  ему  ответила
Джуди, говоря, что уже собралась идти на ленч. Ренделл ждал ее в кафе, и она
извинилась за опоздание, сразу же настояв на том, чтобы  пойти  в  ресторан,
где подают натуральную, экологическую пищу. Ее приятели  всегда  питались  в
подобных заведениях, там подавали проросшие зерна,  соевые  бобы,  морковные
пудинги, травы, мед - в общем, ей хотелось идти только туда.  Она  не  могла
подозревать, что в Оук Сити таких ресторанов не окажется,  так  что,  скрепя
сердцем,  согласилась,  что  небольшое  количество  нездоровой  пищи  ей  не
повредит.
   Ренделл уже покончил со своим горячим мясным сэндвичем и  теперь  глядел,
как его дочь доедает свой сэндвич с яичным салатом  и  допивает  лимонад.  В
глазах  Ренделла  Джуди  была  совершенной  красавицей.  Ее  кожа  была  без
малейшего изъяна, ее лучистые глаза, прямой, тонкий нос и полные губы делали
ее абсолютно невинным, девственным созданием, непривычным к реалиям  обычной
жизни. Но ее вполне взрослое  тело  в  обтягивающей  белой  блузке  и  синих
джинсах противоречило начальному впечатлению о ее детскости.
   Невозможно было поверить, что  это  юное  создание,  прожившее  на  земле
только пятнадцать лет, дитя по своей природе, отказывающееся питаться  едой,
отравленной  прибавлением  консервантов,  эмульсификаторов  или  пестицидов,
внутривенно и подкожно травило свое тело коварными и жестокими  наркотиками.
Ренделл решился заговорить с дочкой о них.
   В эти полчаса, прошедшие после их встречи, после того, как  она  легонько
вывернулась из объятий  отца  и  не  поцеловала  его,  Джуди  вела  себя  на
удивление нервно и отстраненно. Их разговор тоже  был  каким-то  рваным.  То
Джуди начинала говорить про очистительный эффект натуральной пищи, то  вдруг
перескакивала на открытие ею творчества  писателя  Алана  Уоттса  и  тут  же
(совершенно не интересуясь мнением  отца,  в  этом  Ренделл  не  сомневался)
упомянула, как ей нравится преподаватель французского в ее новой школе.
   Совершенно неожиданно, чтобы перебить их некоммуникативную беседу,  Джуди
спросила у Ренделла о его работе. Понимая, как мало это интересует дочь,  он
отвечал ей коротко, в основном напирая  на  модную  рок-группу  -  "Шипастые
Шины" рекламной раскруткой  которой  занималось  сейчас  его  агентство.  Он
совсем уже было собрался рассказать дочери о встрече с Джимом Маклафлином  и
про деятельность Рейкеровского Института (как же, ведь "рейкер" по-английски
"грабли"), так как чувствовал, что вот это ее заинтересует и  прибавит  отцу
веса в ее глазах, но вовремя удержался. А удержался потому, что вспомнил  (с
гадким чувством) о предстоящем разрыве с Маклафлином, так что было бы трудно
оправдаться перед Джуди.
   Девушка отодвинула тарелку и промокнула губы бумажной салфеткой.
   - Ну, а что на сладкое? - с деланным энтузиазмом спросил Ренделл.
   - Мне бы и хотелось, - ответила Джуди,  -  но,  боюсь,  что  не  влезу  в
недавно купленные джинсы. Но я скажу. Если тебе так  уж  хочется,  то  я  бы
выбрала шоколадное молоко.
   Ренделл попытался вспомнить, точно ли это было шоколадное молоко, которое
они с  Джуди  обычно  пили  по  утрам  в  воскресенье,  когда  ей  было  лет
девять-десять, и они вместе завтракали. Но вспомнить не смог.
   - Как раз о нем я и  подумал,  -  выкрутился  Ренделл  и  пошел  заказать
коктейль официантке.
   Он возвратился, сел напротив дочери,  и  теперь  был  уже  его  ход.  Ему
хотелось встретиться с ней не только затем, чтобы съесть вместе ленч,  но  и
узнать, что его Джуди думает о решении своей матери взять с  ним  развод,  а
потом выйти замуж по-новой. Ему было очень трудно перейти к  этой  теме,  он
сильно рисковал, но другого шанса  могло  бы  и  не  представиться.  Ренделл
решился. Кроме того, ведь оставался еще и вопрос наркотиков. Его нужно  было
решить тоже.
   Не прошло и  часа,  как  он  сказал  Тому  Кэри,  что  больше  всего  его
интересует правда.
   Значит, будем выяснять правду.
   - Джуди, мы еще не говорили о твоей новой школе, и...
   Девушка встрепенулась, и было видно, как она насторожилась.
   - ...и мне бы хотелось знать, что же там все-таки  произошло.  Я  слышал,
что тебя захватили с какими-то наркотиками.
   - Я так и знала, что мать тебе должна наболтать. Если  бы  тут  появилась
Стена Плача, она бы и про нее тебе накапала.
   - Ну ладно, что же ты хочешь сказать?
   - А что тут говорить. Меня засекли.  Других,  чаще  всего,  не  засекают.
Тупоголовые свиньи из директората побоялись, что я смогу испортить остальных
- смешно, я испорчу остальных - девять десятых из них уже давно  подсели  на
иглу или колеса. Но руководство приказало мне свалить, хотя я и  была  самой
способной во всем классе.
   Ренделл попытался, чтобы в тоне его голоса прозвучал Строгий  Родитель  и
Неодобряющий Поведение Дочери Отец:
   - Но почему сразу жесткие наркотики? Джуди, неужели для  тебя  это  столь
важно?
   - Да ничего особенного-то и не было. Все было, как бы, ну... попробовать,
испытать, вот и все. Это было мое собственное желание,  что-то,  сидящее  во
мне, а больше и ничего.  Мне  хотелось  испытать  собственные  чувства.  Ну,
понимаешь - в голове прочистить. Некоторые не могут управляться с этим. А  я
чувствовала, что смогу. Да и вообще, там той дозы было всего-ничего.
   Ренделл никак не мог решиться продолжить эту их  беседу.  Ему  предстояло
вступить на более скользкую почву. Но он все же рискнул:
   - А что ты скажешь про этого доктора  Бурке,  который  наблюдал  тебя?  И
вообще, как идут дела?
   Ренделл сразу же заметил, как ощетинилась девушка.
   - Даже  и  не  знаю,  что  тебе  и  сказать,  -  ответила  она  вроде  бы
безразлично. - Так себе, коротышка. Хватит тебе?
   - Ты не ответила, какие у вас с ним успехи?
   - Если ты имеешь в виду, притормозил ли он меня, то мать говорит, что ему
удалось снизить мою скорость до тридцати миль в час. - Она глянула на  отца,
после чего с некоторой долей дерзости прибавила:
   - Если тебе интересно знать, как  у  меня  с  наркотиками,  то  сейчас  я
чистенькая.
   - Рад слышать это.
   Официантка наконец-то принесла им  коктейли.  Джуди  отпила  глоток  и  с
широкой улыбкой победительницы объявила, что вкус самый тот.
   Вот только Ренделлу не хотелось закрывать тему.
   - Этот доктор Бурке, - начал он, - лично тебе он нравится?
   Глаза девушки заблестели.
   - Старина Артур? О, это свой чувак. Одна его борода уже кайф.  Правда,  в
половину его слов я не врубаюсь, но он старается. Клевый парень!
   Тут Ренделл почувствовал себя озадаченным и не в своей тарелке.
   - А ты знаешь, что твоя мать собирается выйти за него замуж?
   - Ну, ей же будет лучше. Я так думаю,  что  он  и  так  половину  времени
снимает ее. - Джуди оторвалась от своего коктейля,  но,  увидав  лицо  отца,
смутилась. - Ну, я не имею в виду... ты уж извини, если...
   - Ничего страшного, - уклончиво ответил Ренделл.  -  Вот  только,  как-то
непривычно слышать от тебя жаргон.
   - Ну, извини... Честное слово, извини... Я... я знаю, что она  собирается
за него.
   Оставалось еще одно, самый главный вопрос.
   - Меня интересует, а как сама ты относишься к этому. Что ты почувствуешь,
когда твоя мать выйдет замуж за доктора Бурке?
   - Во всяком случае, мать от меня отвяжется.
   - И это все, что ты испытываешь?
   Похоже, что Джуди была сбита с толку.
   - А что ты еще хочешь узнать?
   Ренделл уже видел, что дальнейшие расспросы ни к чему  не  приведут,  так
что никакого риска и не было.
   - Джуди, - спросил он, - а как бы ты  отнеслась  к  тому,  если  я  стану
возражать против того, чтобы твоя мать вышла за Бурке?
   Девушка нахмурила брови.
   - Ну... Это сложный вопрос. Ну... я имею в  виду...  впрочем,  что  будет
зависеть от моего ответа? Да и вообще, с чего это ты  станешь  протестовать?
Вы с мамой живете порознь вот уже десять миллионов лет. И не  знала  я,  что
тебя она каким-то образом волнует.
   - Даже если я не забочусь о ней, Джуди, я беспокоюсь о тебе. Во всем том,
что произойдет, больше всего меня волнуешь ты.
   - Я... - Джуди не могла подобрать подходящее слово; она выглядела в  одно
и то же время и озабоченной, и довольной. Я рада.
   - Ты говоришь так, будто не знаешь, как много ты для меня значишь.
   - Да нет, мне кажется, что знаю, только - как бы это  тебе  сказать  -  я
недостаточно вижу тебя, как будто ты очень и очень  далеко,  а  вокруг  меня
слишком много новых людей.
   - Я понял, Джуди, - кивнул Ренделл. - Только мне  хотелось,  чтобы  и  ты
знала, что я испытываю. Вся штука в том, что у твоей матери и у меня имеются
собственные проблемы, но они не твои, и мы с ними сами справимся. У меня  же
только одна задача - видеть тебя счастливой.
   - Я буду счастливой, - быстро сказала девушка и схватила свой кошелек.  -
Будет лучше, если я уже пойду. спасибо за ленч, и...
   - К чему такая спешка?
   Джуди посмотрела на выход.
   - Мама уже складывает вещи. Теперь, когда дедушке уже получше, она хочет,
чтобы мы вернулись в Сан Франциско. Мы еще успеваем на  самолет,  вылетающий
из Чикаго. Ей  не  хочется,  чтобы  я  пропускала  занятия  с  Артуром...  с
коротышкой.
   - Думаю, она права.
   Джуди застыла на месте.
   - Ладно, до свидания, - сказала она, переминаясь, - и еще...  ага...  еще
раз спасибо за ленч... и я очень рада, что дедушке стало лучше.
   Ренделл глядел на нее и не мог найти нужные слова. Уже только  подписывая
чек официантке, он сказал:
   - Да-да, до свидания, Джуди.
   И больше  ничего.  Девушка  направилась  к  выходу  из  кафе,  а  Ренделл
бессмысленно пересчитывал сдачу. Внезапно, краем глаза он увидал, как  Джуди
останавливается, разворачивается на месте и