не ужинали? - в
ужасе воскликнула она.
     - Да, верно, - сказала Марджори. - Я совсем забыла об ужине.
     - А как же мистер Бидлэйк? -  В  тоне  Дэзи  послышался  упрек.  -  Ах,
бедненький, он, наверное, совсем изголодался! - Она побежала на кухню, чтобы
достать холодное мясо и пикули.
     Наверху, в своей комнате, Уолтер лежал на постели, зарывшись головой  в
подушки.

XXXI

     Вопрос из кроссворда заставил мистера Куорлза заглянуть  в  семнадцатый
том  Британской  энциклопедии.   Побуждаемый   праздным   любопытством,   он
перелистывал страницу за страницей. Он узнал, что лорд-камергер носит  белый
жезл и золотой или осыпанный драгоценностями ключ. Слово "лотерея" не  имеет
вполне определенного значения, но Нерон давал в  качестве  выигрыша  дома  и
рабов, тогда как Гелиогабал придал лотереям  оттенок  нелепости  -  на  один
билет золотую вазу, на другой - полдюжины мух. Губернатором  штата  Луизиана
был  в  1873  году  республиканец  Пикни  Б.   С.   Пинчбек.   Чтобы   четко
сформулировать, что такое "лира", надо сразу же отметить разницу между ней и
близкими ей инструментами - арфой и гитарой. Различают белую и черную магию.
А земной магнетизм имеет длинную  историю.  На  северном  побережье  острова
Мадейра можно увидеть обнаженные пласты крупнокристаллического эссексита. Он
как раз начал читать о сэре Джоне Бланделе Мейпле, баронете (18451903), отец
которого,  Джон  Мейпл  (ум.  1900),  имел  небольшую  мебельную  лавку   на
Тоттенхэм-Корт-роуд, когда в дверях появилась горничная, доложившая, что его
желает видеть какая-то молодая леди.
     - Молодая ле-еди? - с удивлением повторил он, снимая пенсне.
     - Да, это я, - сказал знакомый голос, и в комнату, отстранив горничную,
влетела Глэдис.
     При виде ее мистера Куорлза охватило тревожное предчувствие. Он встал.
     - Можете идти, - с достоинством сказал он горничной. Та  вышла.  -  Мое
дорогое дитя! - Он взял Глэдис за руку. - Какой сюрприз!
     Глэдис вырвала руку.
     - Да уж точно приятный сюрприз! - саркастически ответила она. В  минуты
волнения она говорила еще более  неправильно,  чем  всегда.  Она  села  или,
вернее сказать, решительно водрузила себя в кресло. "Вот она я,  -  говорила
вся ее поза, - и отсюда  я  не  уйду".  Или,  может  быть,  даже:  "На-кась,
выкуси".
     -  Конечно,  приятный,  -  медоточиво  говорил  мистер  Куорлз,   чтобы
что-нибудь сказать. "Какой ужас, - думал он. -  Чего  ей  нужно?  И  как  бы
поскорей выставить ее из дому?" В случае необходимости, впрочем, он  скажет,
что ему нужно было срочно перепечатать некоторые материалы и он вызвал ее. -
Но кто бы мог ожидать, - добавил он.
     -. Да уж верно, никто. - Она сжала  губы  и  посмотрела  на  него  -  и
выражение ее глаз вовсе не понравилось  мистеру  Куорлзу,  -  словно  ожидая
чего-то. Чего?
     - Разумеется, я очень рад видеть вас, - продолжал он.
     - Ах, вы очень рады? - Она угрожающе засмеялась. Мистер Куорлз взглянул
на нее и испугался. Он просто ненавидел эту девицу. Теперь он удивлялся: как
это он мог желать ее?
     - Очень рад, - повторил он с еще большим достоинством: самое главное  -
сохранять достоинство и превосходство. - Но...
     - Но... - отозвалась она.
     - Но, знаете, я считаю, что с вашей стороны было несколько  опрометчиво
приезжать сюда.
     - Он, видите ли, считает, что это опрометчиво, - сказала Глэдис,  точно
обращаясь к незримому третьему лицу.
     - Не говоря уже о том, что я не вижу в этом никакой необходимости.
     - Ну насчет необходимости это не вам судить.
     - В конце концов, вы отлично знали, что, если бы вам захотелось увидеть
меня, вам стоило только написать, и я приехал бы немедленно.  Так  зачем  же
приезжать сюда? - Он ждал ответа. Но Глэдис молчала  и  только  смотрела  на
него, и в ее зеленых глазах была жестокость, а улыбка  сжатых  губ  скрывала
одному Богу известно какие опасные мысли и чувства. - Я, серьезно, недоволен
вами.  -  Мистер  Куорлз  делал  ей  выговор  тоном  внушительным  и  полным
достоинства, но добродушно - всегда добродушно. - Да, серьезно, недоволен.
     Глэдис закинула голову и издала короткий, пронзительный  смех,  похожий
на смех гиены.
     Мистер Куорлз растерялся. Но он не терял достоинства.
     - Вы можете смеяться, - сказал он, - но я говорю вполне серьезно. Вы не
имели права приезжать. Вы отлично знаете, как важно, чтобы никто  ничего  не
заподозрил. Особенно здесь - здесь, в моем собственном доме. Вы это знаете.
     - Да, знаю, - повторила Глэдис,  кивая  головой.  -  Именно  поэтому  я
приехала. - На секунду она замолчала. Но ее бурные переживания не давали  ей
молчать. - Потому что я знала, что вы  трусите,  -  продолжала  она,  -  да,
трусите: а вдруг люди поймут, какой вы есть на самом  деле.  Грязная  старая
свинья. - И вдруг, потеряв всякую власть над собой, она в бешенстве вскочила
на ноги и с таким угрожающим видом двинулась  на  мистера  Куорлза,  что  он
отступил на шаг. Но ее нападение ограничилось словами. - Напускаете на  себя
такую важность,  будто  вы  принц  Уэльский.  А  девушку  водите  обедать  в
закусочную. И всех ругаете, хуже, чем  пастор;  а  сами-то  хороши!  Грязная
старая свинья - вот кто вы такой! А туда же, говорит, что любит меня!  Знаем
мы эту любовь. Девушка с вами спокойно в такси проехать не  может.  Паршивая
скотина! А еще...
     - Что вы, что вы!  -  Мистер  Куорлз  настолько  оправился  от  первого
потрясения, что наконец обрел дар  речи.  Это  ужасно,  это  неслыханно!  Он
чувствовал себя уничтоженным, опозоренным, опустошенным.
     - "Что вы, что вы", - передразнила она. - И в театре-то приличные места
не можете взять. А когда дело доходит до того, чтобы амурничать,  -  Господи
Боже мой! Паршивая жирная свинья! А послушать вас, так выходит, что  от  вас
все женщины без ума, вроде как от Родольфо Валентино. Это от вас-то!  Да  вы
посмотрите на себя в зеркало. Рожа как красное яйцо.
     - Какие выражения!
     - А еще болтает о любви - это с такой-то рожей! -  продолжала  она  все
более пронзительным голосом.  -  Старая  свинья!  А  девушке  не  нашел  что
подарить, только паршивые старые часы да серьги, да и в тех камни фальшивые,
мне ювелир сказал. А теперь, в довершение всего, у меня будет ребенок.
     - Ребе-енок! - недоверчиво повторил мистер Куорлз: сбывались его  самые
мрачные предчувствия. - Не может быть!
     - Да, ребенок! - заорала Глэдис и топнула ногой.  -  Вы  что,  оглохли,
старый болван? Да, ребенок. За этим я сюда и приехала.  Я  не  уйду  отсюда,
пока...
     В это самое мгновение из  сада  через  стеклянную  дверь  вошла  миссис
Куорлз. Она только что была у Марджори  и  пришла  сказать  Сидни,  что  она
пригласила молодую чету сегодня к обеду.
     - Ах, простите, - сказала  она,  останавливаясь  на  пороге.  Наступило
минутное молчание. Потом, обращаясь на этот раз
     к миссис Куорлз, Глэдис снова дала волю своему  бешенству.  Через  пять
минут она еще  более  несдержанно  рыдала,  а  миссис  Куорлз  старалась  ее
утешить. Сидни воспользовался случаем и выскользнул из комнаты.  Когда  гонг
прозвонил к ленчу, он прислал сказать, что  чувствует  себя  очень  плохо  и
просит прислать ему в комнату два яйца всмятку, гренков с маслом и компота.
     Тем временем в кабинете миссис Куорлз заботливо склонялась над  Глэдис,
рыдавшей в кресле.
     -  Успокойтесь,  -  повторяла  она,  поглаживая  девушку  по  плечу.  -
Успокойтесь, не нужно плакать. - "Бедная девушка! - думала она.  -  А  какие
ужасные духи! Как мог Сидни... И все-таки бедная девушка, бедная девушка!" -
Не надо плакать. Возьмите себя в руки. Все будет хорошо.
     Рыдания Глэдис  постепенно  затихали.  Спокойный  голос  миссис  Куорлз
продолжал говорить слова утешения.  Девушка  слушала.  Вдруг  она  вскочила.
Миссис Куорлз увидела издевательское выражение на ее залитом слезами лице.
     - Хватит, заткнитесь! - саркастически сказала  она.  -  Заткнитесь!  Вы
что, меня за маленькую принимаете? Ишь, разговорилась! Зубы  заговорить  мне
хотите, да? Чтобы я ничего не требовала? Деточка, будьте паинькой, так,  что
ли? Не на таковскую напали. Ничего у вас из этого не  получится.  И  вы  это
очень скоро узнаете.
     С этими словами она выскочила из комнаты в сад и скрылась.

XXXII

     Элинор сидела одна в маленьком домике в конце тупика. Слабые  отголоски
уличного движения ласкали теплую тишину.  Старое  саше  ее  матери  населяло
атмосферу бесчисленными воспоминаниями детства.  Она  ставила  букет  роз  в
вазу; огромные белые розы с лепестками из мягкого  фарфора,  огненные  розы,
похожие  на  языки  замороженного  душистого  пламени.  Куранты  на   камине
неожиданно отзвонили восемь раз; согласное дрожание грустно угасало, уходя в
небытие, как музыка на отходящем корабле. Половина четвертого. А к шести она
ждала Эверарда. Ждала Эверарда, чтобы выпить с ним коктейль,  объясняла  она
самой себе, а потом ехать с ним обедать и в  театр.  Вечер,  обычный  вечер,
такой же, как все другие вечера.  Она  повторяла  себе  это  потому,  что  в
глубине души она знала, она была пророчески уверена, что этот вечер ничем не
будет похож на другие вечера, что он  будет  самым  важным  и  решающим.  Ей
придется решать, ей придется выбирать. Но она не хотела выбирать; вот почему
она старалась поверить, что это будет такой же  вечер,  как  все  другие,  с
такими же развлечениями, как всегда. Она точно осыпала  труп  цветами.  Горы
цветов. Но труп был тут,  несмотря  на  скрывавшие  его  лилии.  А  выбирать
придется, несмотря на обед у Кетнера и на посещение театра.
     Вздохнув, она взяла тяжелую вазу обеими руками и  собиралась  поставить
ее на камин, как вдруг раздался громкий стук в дверь. Элинор вздрогнула  так
сильно, что едва не уронила свою ношу. Страх не прошел даже тогда, когда она
оправилась от неожиданности. Стук в дверь, когда она оставалась одна в доме,
всегда заставлял ее сердце биться особенно сильно.  Мысль,  что  там  кто-то
стоит, ожидая, прислушиваясь, незнакомец, быть может,  враг  (в  воображении
Элинор вставали жуткие волосатые лица, выглядывающие из-за  угла,  сжатые  в
кулак руки, ножи,  дубинки  и  револьверы)  или,  может  быть,  сумасшедший,
внимательно прислушивающийся, не донесется ли  из  дома  какой-нибудь  живой
звук, ждущий, как паук, чтобы она открыла, - это было для нее кошмаром. Стук
повторился.   Поставив   вазу,   она   на    цыпочках,    с    бесчисленными
предосторожностями подошла к окну и выглянула из-за  занавески.  В  те  дни,
когда у нее было особенно беспокойное настроение, она  не  решалась  сделать
даже это и сидела неподвижно, надеясь, что стук ее сердца не будет слышен на
улице, - сидела до тех пор, пока у стучавшего не истощалось терпение и он не
уходил прочь. На следующий день посыльный от Сельфриджа приводил ее в полное
смущение, прося прощения за запоздалую доставку. "Я приходил вчера  вечером,
мадам, но никого не застал". И Элинор становилось  стыдно.  Но  в  следующий
раз, когда она оставалась одна  и  у  нее  было  такое  же  настроение,  она
поступала точно так же.
     Сегодня она была  настроена  мужественно.  Она  отважилась  рассмотреть
врага - во всяком случае, настолько, насколько это можно было сделать, глядя
искоса сквозь оконное стекло в направлении крыльца. Серые брюки и  локоть  -
вот все, что попало в поле ее зрения. Стук повторился.  Потом  нога  сделала
шаг назад, и Элинор увидела  весь  костюм,  черную  шляпу  и,  когда  голова
повернулась, лицо Спэндрелла. Она побежала к двери и открыла.
     - Спэндрелл! - окликнула она. Он уже спускался с крыльца. Он вернулся и
приподнял шляпу. Они пожали друг другу руки. - Простите, - объяснила она,  -
я сидела одна. Я думала, что это по крайней мере убийца. Потом я выглянула в
окошко и увидела, что это вы.
     Спэндрелл коротко и беззвучно засмеялся.
     - А может быть, это все-таки убийца, хотя это и я. - И своей  узловатой
палкой он замахнулся на нее, в шутку, но это было так драматически похоже на
ее  представления  о  подлинном  убийстве,  что  Элинор  стало  жутко.   Она
засмеялась, чтобы скрыть свой страх, но решила не  приглашать  Спэндрелла  в
дом. Здесь, на пороге, она чувствовала себя в большей безопасности.
     - И все-таки,  -  сказала  она,  -  лучше  быть  убитой  знакомым,  чем
совершенно чужим человеком.
     - Разве? - Он посмотрел на нее; уголки его широкого, похожего  на  шрам
рта дрогнули, изобразив странную улыбку. - Только женщина способна думать  о
таких тонкостях. Впрочем, если вам  когда-нибудь  будет  угодно,  чтобы  вам
самым дружественным образом перерезали горло...
     - Что с вами, Спэндрелл! - возмутилась она и еще раз порадовалась,  что
он стоит на пороге, а не внутри дома.
     - ...то немедленно пошлите за мной. Где бы я ни был, - он приложил руку
к сердцу, - я примчусь к вашим ногам. Или, вернее,  к  вашему  горлу.  -  Он
щелкнул каблуками и поклонился. - Скажите мне, -  продолжал  он  уже  другим
тоном, - где можно найти Филипа. Я хотел пригласить его пообедать. У  Сбизы.
Я пригласил бы и вас, но там будут только мужчины.
     Она поблагодарила.
     - Я все равно не смогла бы прийти. А Филип  уехал  за  город,  к  своей
матери. Он вернется только  к  концерту  Толли  в  Квинсхолл.  Он,  впрочем,
говорил, что после концерта зайдет к Сбизе. Вы встретите  его  там.  Но  это
будет поздно.
     - Что ж, лучше поздно, чем никогда. Или по крайней  мере,  -  он  снова
беззвучно засмеялся, - так  принято  говорить,  когда  дело  касается  наших
друзей. Но, по правде говоря, эта пословица  нуждается  в  переделке:  лучше
никогда, чем рано.
     - Тогда зачем же приглашать людей обедать? Спэндрелл пожал плечами.
     - Сила привычки, - сказал он. -  К  тому  же,  когда  я  их  приглашаю,
платить приходится им.
     Оба засмеялись. Вдруг громкий звонок заставил их обернуться. Рассыльный
на красном велосипеде мчался мимо конюшен по направлению к ним.
     - Куорлз? - спросил он, соскакивая с велосипеда.
     Элинор взяла телеграмму и вскрыла. Улыбка сошла с ее лица.
     - Ответа не будет.
     Рассыльный сел на велосипед и уехал. Элинор уставилась  на  телеграмму,
точно она была написана на незнакомом языке, который трудно было понять. Она
взглянула на часы на руке, потом снова на смятую бумажку.
     - Не окажете ли вы мне одну услугу? - наконец сказала она, повернувшись
к Спэндреллу.
     - С удовольствием.
     - Мой ребенок заболел,  -  объяснила  она.  -  Меня  вызывают.  Если  я
потороплюсь, - она снова взглянула на часы, - я еще успею на поезд в  четыре
семнадцать с Юстонского вокзала. Но у меня  нет  ни  минуты  времени.  Может
быть, вы позвоните Эверарду Уэбли и передадите ему, что я не смогу пообедать
с ним сегодня вечером? - "Судьба предостерегает  меня,  -  подумала  она,  -
запрещает мне". - Не позже шести. К нему в комитет.
     - Не позже шести, - медленно повторил он. - К нему в комитет. Есть.
     - Ну, я бегу, - сказала она, протягивая ему руку.
     - Если хотите, я найду вам такси, пока вы одеваетесь.
     Она поблагодарила. Спэндрелл поспешно зашагал  вдоль  конюшен.  "Судьба
запрещает  мне",  -  повторяла  Элинор,  надевая  шляпу  перед  венецианским
зеркалом в гостиной. Выбор был сделан за нее. Она почувствовала одновременно
и облегчение, и разочарование. "Сделан, - подумала она, -  за  счет  бедного
малютки  Фила.  Что  с  ним?"  -  спрашивала  она  себя.  Посланная  матерью
телеграмма - такая характерная для нее, что Элинор не  могла  удержаться  от
улыбки, вспомнив ее текст, -  ничего  не  объясняла:  "Филип  нездоров  хотя
неопасно советую вернуться домой мать".
     Она вспомнила, каким нервным и капризным был в последнее время мальчик,
как быстро он утомлялся. Она упрекала себя, что вовремя не обратила внимания
на его начинающуюся болезнь. Теперь  он  заболел.  Вероятно,  просто  грипп.
"Следовало обратить внимание раньше", - говорила она  себе.  Она  нацарапала
записку для мужа. "Приложенная телеграмма объяснит мой  неожиданный  отъезд.
Приезжай в Гаттенден завтра утром". Где ее оставить, чтобы  Филип  наверняка
увидел ее? Прислонить к часам на камине? А если он не посмотрит на часы? Или
на столе? Нет, приколоть к ширме - вот  это  дело!  Тогда  он  наверняка  ее
заметит. Она побежала в спальню за булавкой. На ночном  столике  Филипа  она
увидела связку ключей. Она взяла их и нахмурилась. "Дурень, оставил ключ  от
дома. Как же он попадет сюда вечером?" Шум подъехавшего такси  навел  ее  на
мысль. Она сбежала вниз, приколола записку и телеграмму на  видном  месте  к
ширме между гостиной и дверью и вышла на крыльцо. Спэндрелл стоял  у  дверцы
такси.
     - Как это мило с вашей стороны, - сказала она. - Но я  еще  не  кончила
эксплуатировать вас. - Она протянула  ключи.  -  Когда  вы  увидите  вечером
Филипа, передайте ему ключи и мой привет и  скажите  ему  от  меня,  что  он
все-таки дурень: он же не смог бы войти в дом без  них.  -  Спэндрелл  молча
взял ключи. - И передайте ему, почему я уехала и что я жду его завтра. - Она
села в такси. - Только не забудьте позвонить Уэбли. До шести. Потому  что  в
шесть он должен был приехать сюда.
     - Сюда? - спросил он с  неожиданным  любопытством,  которое  показалось
Элинор несколько оскорбительным и дерзким. Неужели он что-нибудь  вообразил,
осмелился предположить?..
     - Да, сюда, - коротко подтвердила она.
     - Я не забуду, - с ударением сказал он, и в  выражении  его  лица  было
что-то, заставившее Элинор почувствовать, что в его словах скрывается тайный
смысл.
     - Благодарю вас, - сухо сказала Элинор. - А теперь - до свидания. - Она
дала адрес шоферу. Машина проехала мимо  конюшен,  под  аркой,  завернула  и
скрылась.
     Спэндрелл медленно зашагал по направлению  к  Гайд-парку.  Из  телефона
общественного пользования на станции метро он позвонил Иллиджу.

     Эверард Уэбли расхаживал взад и вперед по комнате, диктуя. Он  не  умел
работать сидя.
     - Как могут люди писать, когда они день-деньской привязаны к  стулу,  и
так - год за годом? - Он не понимал этого. - Когда я сижу на стуле или  лежу
в постели, я точно сам становлюсь мебелью, на которой сижу или лежу, деревом
и обивкой - и больше ничего. Мой мозг работает только тогда,  когда  у  меня
работают мускулы.
     В те дни, когда ему приходилось писать много писем,  когда  нужно  было
диктовать статьи или составлять речи, рабочий день  Эверарда  превращался  в
восьмичасовую прогулку. "Изображает льва"  -  так  описывали  секретари  его
метод диктовки. Сейчас он  как  раз  изображал  льва  -  беспокойного  льва,
незадолго до кормления, - расхаживающего от стены к стене по своему большому
пустынному кабинету.
     - Не забывайте, - говорил он, хмурясь при этих словах на  серый  ковер,
карандаш его секретаря покрывал страницу стенографическими  значками,  -  не
забывайте, что право решения принадлежит одному мне и что, пока  я  стою  во
главе  С.С.Б.,  всякая  попытка  нарушить   дисциплину   будет   безжалостно
пресекаться. Ваш и т. д. - Он замолчал и, вернувшись к письменному  столу  с
того  места,  где  завершилось  многодумное  львиное  шагание,   порылся   в
разбросанных бумагах. - Кажется, все, - сказал он и посмотрел на часы.  Было
без четверти шесть. - Эти последние письма  приготовьте  мне  к  завтрашнему
утру. Я подпишу их завтра. - Он взял шляпу  с  вешалки.  -  До  свидания.  -
Хлопнув дверью, он спустился по  лестнице,  шагая  через  две  ступеньки.  У
подъезда  его  ждал  автомобиль.  Это  была  мощная  машина   (Эверард   был
поклонником быстрой езды) и открытая - так как  он  наслаждался  борьбой  со
стихиями. Плотно натянутый непромокаемый чехол  закрывал  всю  заднюю  часть
машины;  сидеть  можно  было  только  на  двух  передних  местах.  -  Вы  не
понадобитесь мне сегодня вечером, - сказал он шоферу, усаживаясь у  руля.  -
Вы свободны до завтра.
     Он привел в действие  стар