П.И.Новгородцев - Об общественном идеалеП.И.Новгородцев
ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ИДЕАЛЕ
(Выпуск I)
ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
Прошло два года, с тех пор как я подготовил к печати второе издание этой книги. 
За это время я получил возможность ознакомиться с новой литературой по вопросам 
общественной философии. С другой стороны, соответственно развивающемуся ходу 
событий, полному глубокого интереса и значения, я вновь мог проверить те 
заключения, к которым пришел ранее. В результате я еще более укрепился в своих 
основных положениях и приобрел новые данные для своих выводов. Столь часто 
высказываемые за последнее время мысли о кризисе современной культуры как нельзя 
лучше подтверждают те положения, которые более десяти лет назад я высказал в 
своем исследовании о кризисе современного правосознания и которые лежат и в 
основе настоящего труда. Новые споры и расколы среди социалистов, более чем 
когда-либо разделяющие их на резко обособленные и враждующие группы, служат 
самым очевидным обнаружением того глубокого внутреннего распада, который 
переживает марксизм и причины которого я мог указать и в 1917 году, в первом 
издании этого исследования.
Главнейшие дополнения, внесенные мною в настоящее издание, имеют целью отметить 
некоторые новые книги и события, заслуживающие внимания с точки зрения общего 
плана моей работы. По-прежнему, лишь в границах необходимого я касался тех новых 
явлений, которые еще не вылились в законченные формы. Центр тяжести моего 
исследования, как и ранее, лежит в изучении первоисточников и основ.
Другого рода дополнения, сделанные мною, направлены к тому, чтобы яснее выразить 
некоторые из моих основных положений. Такой характер имеют в особенности те 
вставки, при помощи которых я старался более подробно выяснить основные 
положения политической теории Маркса и Энгельса. Когда в первом издании своего 
труда я сделал опыт дать характеристику этой стороны их учений, я не мог найти в 
литературе ни одного специального сочинения по этому предмету. За последние два 
года такие сочинения выходят одно за другим. Тема очевидно становится модной. 
Появились даже и некоторые укоренившиеся недоразумения, без проверки переходящие 
от одного автора к другому. Ввиду важности вопроса об отношении социализма к 
государству я снова внимательно пересмотрел этот вопрос и сделал в 
соответствующем отделе значительные вставки, почти удвоившие первоначальный 
текст.
Некоторые дополнения сделаны мною в виде ответа на критические замечания, 
высказанные против моей книги.
Каких-либо изменений «по существу» я не встретил необходимости вносить и в это 
издание.
Берлин,
5/18 февраля 1921 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Я не успел закончить подготовление к печати второго выпуска настоящего труда, 
как выяснилась необходимость в переиздании первого, вышедшего в свет в октябре 
прошлого года. Столь быстрое распространение обширного научного исследования, не 
имеющего непосредственного отношения к переживаемым событиям, свидетельствует, 
как кажется, о том, что русская читающая публика утомилась от мимолетных 
поучений партийной литературы и ищет для себя пищи в объективных научных 
исследованиях, имеющих более общее значение.
Но если так, то я мог бы почерпнуть в этом лишнее подтверждение правильности 
того пути, которому я следовал в своем сочинении и который является единственно 
приемлемым для научной работы. По существу моей задачи мне приходится касаться 
таких вопросов, которые затрагивают глубокие жизненные интересы. Утопии 
социализма и анархизма, которые я изучаю в своем труде, обещают перевернуть мир 
и создать безусловное совершенство жизни. Своими притязаниями они представляются 
величайшей угрозой для одних и высшим откровением для других. В вопросах этого 
рода многие хотели бы большей решительности заключений, под которой одни 
понимают резкость осуждений, а другие преувеличенность похвал. Научная задача, 
стоявшая предо мною, требовала определенности иного рода: я должен был выяснить, 
каковы научные и философские основания тех обетований, которые несут с собою 
социализм и анархизм, и какой ход логического развития представляется для них 
неизбежным. В результате я пришел к заключению, что не только нет у них силы 
совершить переворот в мире, но нет и возможности закончить собственные свои 
построения без глубоких внутренних противоречий. Своими обещаниями они могут 
достигать широкого распространения и приобретать огромное влияние на массы; но в 
сложном испытании жизни они должны обнаружить свою недостаточность. С точки 
зрения философской критики о них можно сказать словами Штирнера, что они строят 
свое дело «ни на чем». И та жизненная правда, которую каждое из этих учений, 
несомненно, в себе заключает, не может осуществиться иначе, как при том условии, 
если, ограничив свои безмерные притязания, они войдут в связь с глубочайшими 
условиями исторического развития. Таков вывод, который я последовательно 
развиваю в своем исследовании и который получает свое заключительное обоснование 
в его последней части. Во втором выпуске моего труда разъясняется и та связь 
социалистических учений с анархизмом, которая при известных условиях является 
для них столь же роковой, сколько и неизбежной. В настоящем выпуске она только 
намечается.
Я не встретил необходимости вносить в это издание какие-либо существенные 
изменения сравнительно с первым. Небольшие дополнения, которые я сделал, не 
имеют иной цели, кроме уяснения мыслей, содержащихся и в первоначальном тексте.
10 июня 1918 г.
                     
По условиям времени выход в свет настоящего издания был задержан на 
продолжительный срок, так как к печатанию его можно было приступить только в 
конце года.
Киев,
22 декабря 1918 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Исследование «Об общественном идеале» стоит в теснейшей связи с другим ранее 
вышедшим моим трудом «Кризис современного правосознания». То и другое 
исследования исходят из общей мысли изобразить кризис политических и 
общественных идей, совершающийся в наше время. После того как ранее я изложил 
крушение веры в совершенное правовое государство, в настоящей работе я поставил 
целью показать, что то же крушение старых верований проявляется и в отношении к 
неизведанным еще укладам новой жизни, о которых говорят социализм и анархизм. 
Общее значение происходящего кризиса я выразил в формуле крушения идеи земного 
рая, в соответствии с чем и общим выходом из этого кризиса я признал неизбежную 
замену конечного совершенства началом бесконечного совершенствования. Такая 
замена, снимая печать абсолютизма с временных исторических идеалов, в то же 
время обращает мысль к подлинным законам и задачам исторического развития. 
Только в свете этого вывода получают настоящее свое оправдание и исторические 
пути правового государства: оно не принесло и не могло принести с собой 
совершенства жизни и полного удовлетворения, но оно открыло и еще более того 
должно открыть в дальнейшем своем развитии простор для проявления всех жизненных 
возможностей, всех закономерных притязаний, всех прогрессивных стремлений. 
Крушение веры в совершенное правовое государство есть только крушение утопии, с 
отпадением которой остается, однако, в полной силе настоящее историческое 
призвание правового государства в его практических стремлениях и реальных 
достижениях. Но точно так же и крушение утопий социализма и анархизма нисколько 
не колеблет тех жизненных начал, которые, бесспорно, заключаются в этих учениях 
и которые каждое беспристрастное исследование должно в них признать. При этом, 
как оба эти учения представляют величайшее предостережение для правового 
государства и не иначе могут быть им преодолены, как путем усвоения их жизненной 
правды, так и каждое из них является для другого предзнаменованием и 
пророчеством. В особенности социализм, с таким непоколебимым самоутверждением 
выступающий на историческом поприще, не должен забывать, что он не один из 
революционных факторов истории. С закономерной неизбежностью в древности, как и 
в новое время, за социализмом следует анархизм. Наряду с идеей централизации и 
обобществления жизни с неслыханной силой заявляется идея свободы и самобытности 
личности, и тщетно было бы думать, что одна из этих идей может овладеть до конца 
сознанием человечества. В борьбе с самочинным утверждением личности нетрудно 
преодолеть резкие проявления своеволия и буйства, прихотливые измышления 
неуравновешенной мысли и пылкие мечтания утопической фантазии, но нельзя 
подавить тот дух свободы, который составляет зиждительное начало истории. 
Естественное многообразие и конкретная сложность жизни не могут быть заменены 
никакими упрощениями отвлеченной мысли. Жизнь ваше теории, к этому в конце 
концов должен прийти и социализм в лице новейших его представителей. К этому 
должна прийти и всякая социально-политическая система, стремящаяся стать учением 
жизни.
Русская революция необычайно подняла интерес к социализму и анархизму. Особенно 
социалистические учения приобрели в наше время не только теоретическое, но и 
глубокое практическое значение, ввиду возможного их влияния на ход 
государственной жизни. При таких условиях естественно, что начала социализма 
нередко берутся в их русском отражении и обсуждаются с точки зрения временных 
успехов и неудач, случайных побед и поражений. Я не отрицаю значения такой 
публицистической критики, но в своем исследовании я не имел ее в виду. Я 
стремился стоять на почве науки и потому исходил из объективного анализа 
первоисточников, стараясь при помощи обращения к фактам и документам осветить 
судьбу изучаемых направлений в их основных диалектических моментах. Притом же 
все существенное содержание моего труда определилось еще до начала великой 
мировой войны, задолго до 1917 года. Последующие события ни в чем не поколебали 
моих заключений; напротив, они дали для них новую и обильную пищу. Я не считал, 
однако, возможным вводить этот еще не оформившийся материал в рамки объективного 
научного исследования, и там, где по ходу изложения я должен был его касаться; я 
делал это лишь в границах необходимого.
Внешние условия подготовки к печати и самого печатания этой книги задержали 
выход ее в свет и заставили меня разбить ее на два выпуска. Второй выпуск, 
посвященный исследованию кризиса анархизма и общему заключению о крушении 
утопий, подготовляется мною к печати.
Сравнительно с текстом, напечатанным в журнале «Вопросы философии и психологии», 
где это сочинение помещалось отдельными частями, в настоящее издание внесены 
некоторые исправления и дополнения.
Марфин Брод под Москвою, 
16 июля 1917 г.
ВВЕДЕНИЕ
1
Кризис правосознания есть одно из тех явлений современной эпохи, которые 
становятся тем более очевидными, чем более останавливаешь на них свое внимание. 
С первого взгляда и при поверхностном наблюдении политическая жизнь и в наше 
время как будто бы продолжает свое обычное течение; как будто бы и здесь, как 
везде, по-прежнему совершается старый круговорот надежд, стремлений и начинаний. 
Но если всмотреться внимательнее во всю совокупность проявлений современного 
правосознания, тотчас же бросается в глаза факт несомненного кризиса 
политических и правовых начал.
В другом исследовании я сделал опыт представить общую картину этого кризиса. Я 
показал, как в самых главных и краеугольных понятиях политики и права совершился 
некоторый сдвиг, некоторый уклон от старых основ. Я отметил целый ряд проявлений 
этого знаменательного, глубокого и в известной мере тягостного перелома. Вместе 
с тем я высказал мысль, что этот перелом не означает отречения от прогрессивных 
стремлений и возврата к прошлому, а напротив, открывает новую ступень в развитии 
нравственного сознания. Противоречия общественной жизни ощущаются тем резче и 
болезненнее, что им предшествовала эпоха особенно настойчивой работы 
общественного созидания. Однако это чувство общей неудовлетворенности таит в 
себе и надежду на новую жизнь.
Но в чем же заключаются основания для этой надежды? Где искать причины 
переживаемого кризиса и в чем видеть выход из него? Самый близкий и естественный 
ответ на эти вопросы, по-видимому, заключается в том, чтобы объяснить 
затруднения нашей эпохи недостатками современного строя. Быть может, 
противоречия и антагонизмы современных обществ представляют явление временное и 
случайное? Если современное государство не сумело их преодолеть, быть может, это 
окажется достижимым для иных, более совершенных форм жизни? Не в настоящем, так 
в будущем взойдет заря нового дня! Так думают часто; но, всматриваясь ближе и 
внимательнее, увы, приходится и в пылких мечтах о будущем счастье открыть дух 
нашего времени: дети критического века, современные утописты соединяют со своими 
надеждами яд сомнений, и какое бы из современных утопических построений мы ни 
взяли, – будет ли это социализм, анархизм, синдикализм или что иное, – мы 
увидим, что в каждом из них повторяются резкие противоречия, идут серьезные 
споры. Те, кто хочет наделить человечество гармонией и счастьем, сами 
ожесточенно спорят о путях спасения. И это не случайные споры, не временные 
противоречия, которые завтра могут смениться согласием и единством. Нет, при 
более внимательном разборе мы найдем в этих разногласиях те же основные 
противоположности, которые присущи человеческой душе и которые она всюду вносит 
с собою: и в свою настоящую жизнь, и в свои мечты о жизни будущей. От многого 
человеку можно уйти, – от старой неправды, от деспотического гнета, от сурового 
порабощения; но нельзя ему уйти от самого себя, от того разлада и тех 
противоречий, которые составляют существо его духа.
Однако, самая возможность обещаний будущей гармонии побуждает поставить вопрос о 
выходе из переживаемого кризиса на более широкую почву. Если говорят, что 
противоречия общественной жизни зависят исключительно от недостатков 
современного строя, то, очевидно, следует глубже вникнуть в существо этих 
противоречий. Необходимо рассмотреть, не стоят ли они в связи с некоторыми более 
коренными условиями общения, неразрывно сочетающимися с каждой его формой и 
вытекающими из самой его природы. Надо понять сущность современных исканий в 
свете общих основ идеального сознания.
Но когда, приступая к этому исследованию, мы стараемся дать себе отчет в 
современных исканиях, мы слышим прежде всего нестройный хор голосов, слышим 
звуки неясные и противоречивые, и кажется, что из всего этого шумного хора всего 
явственнее доносятся следующие слова: «Мы покинули берег и сели на корабль. Мы 
сломали за собою мост и более того: мы сокрушили и самый берег. Теперь, корабль, 
берегись! Возле тебя – океан. Правда, он бушует не всегда; порою он покоится, 
как шелк и золото, как прекрасная мечта. Но придет час, когда ты узнаешь, что он 
бесконечен и что нет ничего страшнее бесконечности». Это – слова Ницше, это – 
чувства нового, современного человека, одного из тех, которые болью сердца 
почувствовали приближение новой эпохи и в ярких образах возвестили о ней другим.
И действительно, когда мы берем современные искания в их совокупности, мы 
чувствуем, что в них оставлена твердая земля и не видно берега, к которому можно 
было бы пристать. Какая-то небывалая безграничность, переходящая порою в 
отсутствие перспектив, какая-то тревожная сложность, представляющаяся иногда 
безнадежной запутанностью – вот что прежде всего чувствуется здесь. Это именно 
плавание по безбрежному морю, в котором как будто негде пристать, негде бросить 
якоря.
Правда, и в этой области слышатся иногда успокоительные голоса. Если верить им, 
ничего не случилось, все обстоит по-старому. Ортодоксия и догматизм и в 
общественной философии дают себя знать. Но более, чем где либо чувствуется 
здесь, что впереди открываются новые горизонты. Старые построения не 
удовлетворяют нас более; мы ищем и ждем новых решений и слов.
Но что же произошло? В чем изменила социальная философия свои взгляды? Откуда 
эта бесконечность перспектив? Откуда удивительная сложность общественных 
проблем?
Чтобы сразу назвать ту причину, которую я считаю самой главной и основной, я 
скажу, что перед нами совершается крушение одной очень старой веры, – веры в 
возможность земного рая. В этой идее прежняя общественная философия видела свой 
высший предел, на этом она утверждала силу своих предсказаний и твердость 
надежд. И вот, теперь эта идея отнимается у нее: отнимается ясная цель исканий, 
теряется из вида близкий, доступный берег.
В дальнейшем я постараюсь ближе разъяснить великое значение происшедшей 
перемены. Но прежде я хочу показать, что идея земного рая была действительно 
общей и распространенной в философии предшествующей нам эпохи и что она являлась 
для этой философии и последней ее мечтою, и высшей опорой.
Общественная философия, которую я имею в виду, сложилась в конце XVIII и в XIX 
столетиях. Это – философия, которая опирается, с одной стороны, на Руссо, Канта, 
Гегеля, а с другой – на Конта, Спенсера и Маркса. Все это признанные и 
руководящие вожди своего времени, имевшие огромное и редкое влияние на умы. 
Представители весьма различных и частью противоположных направлений, – все они 
сходились, однако, в общем ожидании грядущего земного рая. Они были убеждены:
1) что человечество, по крайней мере в избранной своей части, приближается к 
заключительной и блаженной поре своего существования,
2) и что они знают то разрешительное слово, ту спасительную истину, которая 
приведет людей к этому высшему и последнему пределу истории.
Каждый из великих мыслителей по-своему выражал ту истину, которая должна спасти 
людей, но все думали одинаково, что такая истина есть и что они знают ее.
Руссо нигде не говорил определенно, что для человечества наступают лучшие 
времена, и, однако, он был одним из тех, которые всего более способствовали 
утверждению этой веры. Горячий энтузиазм проповедника и пророка внушал мысль о 
том, что в пламенных произведениях Руссо содержится новое евангелие, новая 
благая весть, которая должна спасти людей от старых цепей неправды и рабства. 
Как сделать прежние отношения законными? «Я думаю, что могу решить этот вопрос» 
(je crois pouvoir résoudre cette question)[1]. Этим смелым заявлением 
открывается та книга, которая по преимуществу давала современникам веру в 
счастливо найденную истину новой политики. Теория народовластия была ярким и 
вместе с тем простым и ясным выражением этой веры[2].
По существу своих воззрений Кант мог остаться в стороне от оптимизма своей 
эпохи. Этика категорического императива сурово отклоняла вопросы о будущем 
счастье людей. «Долг ради долга!» – этот девиз ее предписывал безусловное 
подчинение, не давая никаких обещаний. «Долг! высокое и великое имя, ты, который 
не заключаешь в себе ничего, что льстило бы нашему чувству, но требуешь 
повиновения…» Так говорил Кант в своей этике, и так заключал он свое «Учение о 
праве». Но дух времени коснулся и его. В политике он воспринял от Руссо веру в 
народовластие, а «признаки и предвестья наших дней» убеждали его в том, что 
«человечеству можно предсказать достижение правомерного устройства и вместе с 
тем невозможность совершенного уклонения в будущем от нравственного прогресса». 
Пример французской революции, которая в глазах Канта являлась раскрытием 
правовой идеи, убеждал его в том, что в человеке есть нравственные задатки, 
предвещающие ему неизменный нравственный прогресс[3]. С другой стороны, ему 
казалось, что и природа, постепенно укрепляющая среди людей взаимное согласие и 
общие связи, «хочет, чтобы право получило в конце концов верховную власть»[4]. 
Так приходил Кант к заключению, что «вечный мир – не пустая идея, но задача, 
которая, будучи постепенно разрешаема, все ближе и ближе подходит к своей цели, 
так как сроки, в которые достигаются одинаковые успехи, надо надеяться, будут 
стано