м  поднял  ее более
осторожно. Он весь продрог. Тино увидел собственное  голое  тело, лежащее на
мокрых  от  крови простынях. Волнами накатывала и ненадолго отпускала  боль.
Теперь губы  уже  казались размером  с  кирпич  каждая.  Влажными  от  крови
пальцами он коснулся лица.
     Пума  начал  обдумывать,  как  бы ему  подняться  с кровати. Неожиданно
заинтересовавшись, который час, Пумо поднял к глазам левую руку и обнаружил,
что на ней нет больше часов.
     Пума  огляделся. С  тумбочки возле кровати исчезло радио  с часами.  Он
осторожно сполз к краю  кровати, нащупал пол  одной ногой, а затем опустился
на  оба колена.  Облокотившись  грудью о  кровать,  Пумо пришлось проглотить
рвоту,  наполнившую  рот. Когда Тино  поднялся  на ноги,  у него закружилась
голова  и потемнело  в  глазах. Саднящими руками он схватился  за  изголовье
кровати. Боль  продолжала пульсировать в висках.  Сжав  руками голову,  Пумо
медленно дотащился до ванной. Не зажигая свет, он умыл лицо холодной водой и
только после этого осмелился  взглянуть  на себя в зеркало. На него смотрела
гротескная пурпурная маска, лицо человека-слона. Желудок Тино снова сжало и,
прежде чем он упал на пол, его еще раз вырвало.
        "10"
        "Сны и разговоры"
     1
     -- Да, я лежу, и  нет, я не изменил своего мнения по поводу поездки, --
Пумо разговаривал по телефону с Майклом Пулом. -- Ты  бы посмотрел сейчас на
меня. Или  лучше  не  надо. Меня  нельзя сейчас никому показывать.  Я  почти
никуда не выхожу, чтобы не пугать детей.
     -- Это какая-то новая шутка?
     --  Хотелось бы  мне,  чтобы  это было шуткой!  Меня  избила и ограбила
психопатка.
     -- Ты хочешь сказать, что тебе разбили физиономию?
     -- Что-то  в  этом роде. Я когда-нибудь объясню, каким  образом,  хотя,
честно говоря, обстоятельства весьма и весьма пикантные.
     -- Ну хотя бы намекни.
     --  Что ж,  никогда не  снимай  никого  по имени Дракула. --  Из трубки
послышался смешок. -- Я остался без часов, без радио с часами, новых ботинок
от "Маккриди и  Шрайбера", ремня с кошельком, зажигалки  "Данхилл", которая,
правда, не работала, пиджака от "Джорджио Армани", всех кредитных карточек и
трехсот долларов наличными. К тому  же, когда он или она уходил, дверь внизу
осталась незапертой, и  какой-то  чертов  бродяга забрался внутрь  и обоссал
весь холл.
     -- И как ты  теперь  себя чувствуешь? О, Боже, какой  глупый  вопрос. Я
хочу сказать, как ты вообще  себя чувствуешь. Почему ты сразу же не позвонил
мне?
     --  Как я чувствую себя вообще? Вообще я  чувствую, что убил бы  сейчас
кого-нибудь,  не  моргнув.  Эта  история просто  потрясла  меня.  Мир  полон
жестокости, нигде  нельзя чувствовать  себя в безопасности. С каждым в любой
момент  может  случиться  что-нибудь  страшное. Из-за  этой  психопатки  или
психопата я, кажется, боюсь теперь выходить на  улицу. Каждый, кто не дурак,
должен  бояться выходить  на улицу.  Послушайте,  будьте  осторожны  там,  в
Сингапуре. Не рискуйте зря.
     -- Хорошо, -- пообещал Майкл.
     -- Единственное, что  вышло из всего этого хорошего,  так это  то,  что
вернулась Мэгги. Оказывается, я просто-напросто разминулся с ней в том баре,
где  снял эту Дракулу. Бармен  рассказал ей,  что видел, как я ушел с кем-то
другим.  Мэгги  пришла  на следующий день,  чтобы проверить, и  увидела  мою
физиономию в  два раза  больше ее  обычного размера.  Так  что Мэгги  решила
вернуться.
     -- В любом дерьме попадаются  алмазы, как говорит Конор, или что-то там
в этом роде.
     -- Да, я говорил с агентом Андерхилла. Вернее, с его бывшим агентом.
     -- Ну не томи.
     -- В общем,  наш парнишка действительно уехал в Сингапур, как и обещал.
Тронг --  хочешь верь, хочешь не  верь, а этого агента зовут Фенвик Тронг --
не  знает,  живет ли  он  там до  сих пор.  Там  все  как-то  странно.  Чеки
Андерхиллу  пересылали  в  какой-то  там  небольшой банк в Чайна-таун. Тронг
никогда даже не знал его адреса. Он пересылал ему почту на какой-то почтовый
ящик.  Время  от  времени Андерхилл  звонил,  чтобы  поругаться, пару раз он
увольнял Тронга. Я так  понял, что за те шесть лет, что они работали вместе,
звонки становились все  более обидными, оскорбительными. Тронг  говорил, что
Тим каждый раз бывал  пьян или под наркотиком,  или и то  и  другое  вместе.
Через несколько дней  он  звонил опять и со  слезами умолял  Тронга  на него
работать. Наконец тому  показалось, что это уж слишком, и он ответил, что не
может больше работать на Андерхилла.  Видимо, с тех пор  тот  обходился  без
агента.
     -- В таком случае не исключено, что Тим все еще там, но разыскивать его
нам придется самим.
     -- И у него наверняка не  в порядке с головой. Я бы на твоем месте тоже
остался дома.
     --  Итак,  разговор с  агентом  убедил тебя,  что Тим  Андерхилл скорее
всего, и есть Коко.
     -- Мне хотелось бы ответить нет, но...
     -- Мне тоже хотелось бы, чтобы ты ответил "нет".
     --  Так что подумай -- действительно ли он стоит  того, чтобы рисковать
из-за него собственной шеей.
     -- Я нисколько не сомневаюсь в том, что Тим Андерхилл стоит того, чтобы
рисковать из-за него  жизнью,  гораздо  больше, чем этого стоил Линдон Бейнз
Джонсон.
     -- Что ж, давай прощаться, а  то идет моя  лучшая половина, -- закончил
разговор Пумо.
     2
     -- Мне кажется,  на свете  не  существует больше  взрослых  мужчин,  --
сказала  Джуди.  -- Если они  вообще когда-нибудь  существовали. Теперь есть
только  выросшие мальчишки.  Это просто ужас  какой-то,  Майкл очень  умный,
очень внимательный человек, он отдает всего  себя работе, но то, во  что  он
верит,  это же просто  смешно. Когда дело  доходит  до  определенных  вещей,
выясняется, что у него совершенно детская система ценностей.
     -- У  него,  по крайней мере,  есть хоть какая-то система ценностей, --
сказала Пэт Колдуэлл.  Этот  разговор,  как  и  многие  другие их разговоры,
происходил по телефону. -- Иногда мне кажется, что у Гарри она  если и есть,
то в зачаточном состоянии.
     -- Майкл до сих пор верит в армию.  Он пытается  это  отрицать, но  это
правда. Эта  детская игра кажется ему реальностью. Ему нравилось быть частью
целого.
     -- Гарри тоже, видимо, жил настоящей жизнью только во Вьетнаме.
     -- Весь фокус  в том,  что Майклу хочется назад.  Опять  быть одним  из
отряда.
     -- А Гарри, мне кажется, хочется делать хоть что-нибудь.
     -- Что-нибудь делать?  Но ведь он мог  бы найти работу.  Опять работать
юристом.
     -- М-м-м, что ж, может быть.
     -- Ты знаешь, что Майкл собирается продать практику, точнее, свою долю?
Что он хочет перебраться в Уэстерхолм  и работать  в  трущобах? Ему кажется,
что он делает недостаточно. У него пунктик, что надо работать в таком месте,
чтобы  иметь  право считать  себя  настоящим  врачом.  Не пытаться  заняться
политикой, а быть ближе к жизни.
     -- Значит,  он  решил использовать  эту поездку,  чтобы  лишний раз все
обдумать? -- предположила Пэт.
     --  Он решил использовать эту поездку, чтобы поиграть в армию.  Об этом
его комплексе вины по поводу Я-Тук я вообще не хочу упоминать.
     -- О,  а Гарри всегда гордился тем, что произошло в Я-Тук. Когда-нибудь
я покажу тебе его письма. По поводу Я-Тук я вообще не хочу даже упоминать.
     3
     В ночь перед отъездом  в Сингапур Майклу Пулу приснилось, что он бредет
ночью мимо гор к людям  в форме, сидящим вокруг костра. Подойдя ближе, Майкл
видит, что это  не  люди, а  призраки: через их  тела  просвечивает  костер.
Призраки смотрят, как  он  приближается.  Форма  их была изодрана и заляпана
грязью. Во сне Майкл просто спокойно отметил про себя, что когда-то служил с
этими людьми. Затем один из призраков, Мелвин О.Элван, встал и вышел вперед.
     --  Не  связывайся  с  Андерхиллом,  --  сказал  Элван.  --  Мир  полон
жестокости.

     Той  же ночью Тино Пумо приснилось, что он  лежит на  кровати у себя  в
комнате, а Мэгги Ла ходит по комнате (на самом деле Мэгги опять исчезла, как
только лицо Пумо начало заживать).
     --  Тебе  не  избежать  катастрофы,  --  говорила  Мэгги.  --  Придется
постараться,  чтобы  хоть  голова осталась  над  водой.  Вспомни  слона, его
серьезность, его грацию, его внутреннее благородство. Сожги ресторан и начни
все с начала.
        "11"
        "Коко"
     Ставни  бунгало были закрыты от жары. Розовые оштукатуренные стены были
в  капельках от  испарений.  Воздух в комнате был теплым, влажным и каким-то
темно-розовым.   В    воздухе   висел   удушливый   темно-коричневый   запах
экскрементов. Мужчина в  одном  из  двух  тяжелых  кресел время  от  времени
шевелился,  издавал  какие-то странные хрюкающие звуки и хватался  руками за
веревки. Женщина во втором кресле не шевелилась -- она была мертва. Коко был
невидим,  но мужчина следил за ним глазами. Когда знаешь, что сейчас умрешь,
обретаешь способность видеть невидимое.
     Например, если вы в деревне...
     Если дым  очага, качнувшись,  вновь  устремляется прямо  в  небо.  Если
цыпленок замирает,  подняв  одну ногу.  Если свинья начинает прислушиваться,
прижав  уши.  Если  ты все  это видел. Видел, как дрожит лист на дереве, как
кружится в воздухе пыль...
     Тогда вы,  возможно,  можете  разглядеть жилку, бьющуюся  на шее  Коко.
Можете увидеть Коко, прислонившегося к стене, с бьющейся на шее жилкой.
     Коко знал точно одно: всегда можно найти  пустое место. Даже в городах,
где люди спят  на  тротуарах, в городах, переполненных  настолько,  что люди
сходили  с ума,  лежа  в  собственной постели, переполненных настолько,  что
каждый человек в отдельности никогда не может чувствовать себя спокойно. Так
вот,  именно  в  этих  городах, как  нигде  в  другом  месте,  много  пустых
пространств,  царств, принадлежащих вечности, забытых  всеми.  Богатые  люди
проходят мимо таких мест, или же это сам город проходит мимо них, а по ночам
вечность является в образе Коко.
     Отец его любил сидеть в одном из двух тяжелых кресел,  которые  богатые
люди  тоже оставляют без внимания. "Мы  используем все, -- говорил  отец. --
Никакая часть животного не пропадает зря".
     И ни одно кресло не пропадает зря.
     К  нему  все  время  приходили  воспоминания  о   пещере,  и   в   этих
воспоминаниях ни одна часть животного не пропадала зря.
     Коко точно знал: они считали,  что  стулья недостаточно для них хороши.
Везде, где они бывали, стояли стулья гораздо лучше.
     Женщина была не в счет. Просто Роберто Ортиз привез ее с  собой. У него
было недостаточно карт даже для  тех, кто имел значение, и уж  тем более для
тех,   кого  они  привозят  с   собой.   Когда  они   отвечали   на  письма,
предполагалось,  что  они приедут одни, но  некоторые, вроде Роберто Ортиза,
считали, что там,  куда они едут,  их не ждет ничего  особенного  и  со всем
можно  покончить минут за десять...  Им ведь никогда не приходилось думать о
картах,  над ними никто не склонялся среди ночи и не говорил: "Никакая часть
животного  не  пропадает  даром".  Женщина  была  наполовину индианкой,  или
китаянкой, или чем-то в этом роде, просто женщина, которую  приволок с собой
Роберто  Ортиз,  которую он собирался трахать, как Пумо-Пума трахал когда-то
проститутку по имени Дон Кучио в Сиднее, Австралия. Просто мертвая женщина в
кресле, труп, которому не полагалось даже карты.
     В  правом  кармане его пиджака лежали пять карт со слонами  на рубашке,
тех,  которыми  они играли  в полку, на четырех  из них карандашом были едва
заметно написаны имена: Биверс, Пул, Пумо, Линклейтер. Они пригодятся, когда
Коко поедет в Америку.
     В  левом кармане  лежала  обычная колода  игральных  карт, сделанная  в
Тайване.
     Он сразу понял, зачем в комнате  два  кресла,  когда открыл  им  дверь,
нацепив  на  лицо  широкую  улыбку  Тима  Андерхилла,  казалось, говорившую:
"Привет, парень, как дела?". Он  сразу понял,  для кого второе кресло, когда
увидел женщину, стоявшую  рядом с  Ортизом. Ее  улыбка означала: "Привет, не
обращайте на меня внимания".
     В пещере не было кресел. Ни для  кого на свете.  Пещера заставляла Коко
дрожать от  страха. Еще  его  заставляли дрожать  от  страха  родной отец  и
дьявол.
     -- Все в порядке, -- заверил  он Ортиза. -- Здесь немного. Вот  кресло,
садитесь и  просмотрите.  Извините,  что  здесь  все  так  голо.  Все  время
приходится что-то менять. Я, в общем, не работаю здесь. О, я здесь молюсь.
     Они уселись  в кресла.  Мистер  Роберто  Ортиз,  как  и предполагалось,
принес  с  собой  все документы. Улыбаясь, он  достал  папку,  и на лице его
начали проявляться  первые  признаки  любопытства  --  Ортиз  заметил  пыль,
заметил пустоту.
     Взяв документы из рук Ортиза, Коко сделался невидимым.
     Он отправил всем одно и то же письмо:

     "Дорогой (имя),
     Я  понял, что не могу  больше  молчать,  скрывать  правду  о  событиях,
происшедших  в деревне Я-Тук --  в одном  из мест  дислокации частей Первого
корпуса  в тысяча девятьсот шестьдесят  восьмом году.  Справедливость должна
наконец восторжествовать. В дальнейшем вы поймете, что я не могу сам донести
правду об этих событиях до  мировой  общественности. Я был их  участником, и
ужас,  которым  наполнило  меня  все это, не  дает мне  обратить информацию,
имеющуюся   в   моем   распоряжении,  в   художественное   произведение.  Не
заинтересует ли вас как представителя -- не важно, нынешнего  или бывшего --
мировой  прессы,  побывавшего  когда-то  на  месте не раскрытого до  сих пор
преступления,  дальнейшее  обсуждение  этого  вопроса?  Меня  не  интересует
прибыль, которую можно получить от  опубликования истории Я-Тук. Если да, то
напишите мне по нижеследующему адресу, готовы ли вы  ради этого  приехать на
Восток.  Из соображений  собственной  безопасности  я  вынужден просить  вас
воздержаться от обсуждения этого вопроса и даже от  упоминания о нем кому бы
то ни  было до момента нашей встречи, а  также чтобы  вы не заносили никакой
информации обо мне  или  о деревне Я-Тук в дневники или какие-нибудь  другие
записи. На нашу первую встречу я прошу вас явиться,  имея при себе следующие
доказательства, подтверждающие, что я  имею дело именно с вами: а) паспорт и
б) копии всех рассказов  и статей, как опубликованных вами лично, так и тех,
в написании  которых вы принимали участие, касающихся  действий Американской
армии в Я-Тук. Убежден, что наша встреча будет взаимно полезной.
     Искренне Ваш
     Тимоти Андерхилл".

     Коко нравился Роберто Ортиз. Очень нравился.
     --  Я думаю, -- сказал  тот, -- что, когда вы посмотрите наши паспорта,
мы оставим папку и пойдем. Мы с мисс Баландран собирались прогуляться к Лоле
-- мисс Баландран почему-то очень хочет, чтобы я посмотрел на Лолу, это одно
из модных развлечений в этом городишке. Не могли бы вы зайти завтра ко мне в
отель?  Вместе  позавтракаем. А за  это  время вы как раз успеете проглядеть
содержимое папки... Вы знаете Лолу?
     -- Нет.
     Коко  нравилась гладкая  оливковая  кожа  Ортиза,  лоснящиеся волосы  и
уверенная улыбка. На нем была  самая белая на свете рубашка, самый блестящий
галстук, самый синий блейзер. И у него была мисс Баландран, у которой в свою
очередь  были   длинные   ноги,  покрытые   золотистым  загаром,  и  которая
разбиралась в местной культуре. Ортиз собирался смотаться сейчас и перенести
их встречу на свою территорию, совсем как те французы.
     Но  у  французов  не было  мисс  Баландран,  которая  так очаровательно
улыбалась, так мило и спокойно и в то же время  так сексуально,  убеждая его
согласиться.
     --  Конечно, -- произнес наконец Коко.  -- Вы  должны сделать так,  как
хочет   ваш    очаровательный    эскорт   --    посмотреть    все    местные
достопримечательности. Только задержитесь на секунду, выпейте чего-нибудь, а
я пока брошу беглый взгляд на то, что вы привезли.
     Роберто  Ортиз  не  заметил, как  покраснела  мисс Баландран при  слове
"эскорт".
     Два паспорта?
     Они  сидели в  креслах,  глядя  на него так  уверенно,  улыбаясь  почти
покровительственно, у них  была такая красивая одежда, такие безукоризненные
манеры,  они нисколько не  сомневались, что через несколько  минут  будут на
пути в ночной клуб, где их ждут обед, выпивка, разные другие удовольствия.
     --  Двойное гражданство, --  произнес  Ортиз,  быстро взглянув на  мисс
Баландран.  -- Я  не  только американец,  но  и гражданин Гондураса. Там,  в
папке,  вы  найдете,  кроме  известных  вам  публикаций,  еще  несколько  на
испанском языке.
     -- Очень интересно, -- сказал Коко. -- Действительно очень интересно. Я
вернусь через несколько секунд с вашей выпивкой, и мы сможем произнести тост
за  успех нашего  мероприятия и за  то,  чтобы вы  провели  сегодня приятный
вечер.
     Он прошел в кухню и включил кран с холодной водой.
     -- Я давно хотел сказать, что мне очень нравятся ваши книги, --  кричал
из гостиной Ортиз.
     На  столике   рядом  с   раковиной   лежали  молоток,   огромный   нож,
автоматический пистолет,  новый моток клейкой ленты  и маленький  коричневый
бумажный пакет. Коко выбрал молоток и пистолет.
     --  Самая  любимая мной,  пожалуй,  "Расколотый надвое",  --  продолжал
Роберто Ортиз.
     Коко положил пистолет в карман куртки и попробовал на вес молоток.
     -- Спасибо, -- ответил он Ортизу.
     Они так и  сидели в  своих креслах.  Коко выскользнул из кухни. Он  был
невидим  и  не издавал ни звука. Они сидели и ждали свою выпивку. Коко встал
за  спиной  Ортиза и поднял  молоток. Мисс Баландран даже не поняла, что  он
здесь,  пока  не  раздался глухой  звук удара,  опустившегося  на голову  ее
спутника.
     -- Тихо! -- сказал Коко.
     Роберто  Ортиз обвис  в кресле  без сознания, но не мертвый.  Тоненькая
струйка крови вытекала из его носа.
     Коко бросил молоток и быстро прошел между креслами.
     Мисс Баландран судорожно вцепилась в ручки кресла и  уставилась на Коко
глазами величиной с обеденную тарелку.
     -- Ты красивая, -- сказал Коко, вынул пистолет и выстрелил ей в живот.
     Люди по-разному реагируют  на боль и  страх. Все, что имеет отношение к
вечности,  заставляет  их  показать  свое  истинное  нутро.  "Никакая  часть
животного  не пропадает даром". Опять  воспоминания. Коко думал, что девушка
встанет и двинется к нему,  пройдет  несколько шагов, прежде чем поймет, что
половина ее кишок осталась в кресле.  Девушка казалась ему забиякой, умеющей
постоять за  себя.  Но  она не смогла даже  подняться с  кресла -- ей даже в
голову не пришло подняться с кресла. Ей понадобилось несколько  минут на то,
чтобы  отпустить  наконец  ручки кресла. Она наделала  под  себя, совсем как
лейтенант "Обжора" Биверс там, в Долине Дракона.
     -- Господи Иисусе,  -- произнес Коко и выстрелил ей в грудь.  Ушам  его
стало больно от звука  выстрела.  Тело девушки обвисло. Коко показалось, что
звук убил ее на секунду раньше, чем пуля вошла в ее тело.
     -- Все, что у меня есть, это веревка, -- сказал Коко. -- Видишь?
     Он  опустился на колени  и, просунув руку  между  ног  Роберто  Ортиза,
достал веревку из-под кресла.
     Все время,  пока он  связывал  Ортиза,  тот  только  постанывал.  Когда
веревка крепко сдавила его грудь и перетянула руки, Ортиз тяжело вздохнул. В
воздухе запахло  зубным эликсиром. Кровоподтек  размером  с бейсбольный  мяч
раздувался  на голове жертвы. От  красного бугра по  затылку стекала струйка
крови, вызвавшая в памяти Коко воспоминания о дороге, нанесенной на карту.
     Коко  принес  с кухни  нож,  ролик клейкой  ленты и бумажный пакет.  Он
бросил нож  на пол и  вынул  из пакета чистую тряпку. Зажав нос Ортиза между
двумя пальцами, он  заставил того раскрыть рот и засунул туда тряпку.  Затем
он оторвал кусок клейкой ленты и раза  три обмотал его вокруг головы Ортиза,
закрепляя тряпку.
     Затем Коко достал  из карманов обе колоды карт, скрестив