ется к
жене, указывая  ей на  огромный  белый дом судьи Харпера  в  конце ухоженной
зеленой лужайки.
     Кроме этих образов, Майкла Пула преследуют и другие: с тысяча девятьсот
шестьдесят седьмого года Пулу не приходилось так долго находиться в воздухе,
и наряду  с  приключениями  негодяя Ната Бизли  ему все  время  вспоминались
подробности того злосчастного перелета  во  Вьетнам, во время  которого  ему
было так плохо.
     Было  очень  странно лететь на войну обычным  коммерческим рейсом.  Это
чувство  не  покидало  Майкла  все  время  полета.   Примерно  три  четверти
пассажиров  были  новобранцами,  такими же, как  он сам.  Остальные  -- либо
кадровыми  офицерами,  либо  бизнесменами.  Стюардессы разговаривали  с ним,
стараясь  не   встречаться  глазами,   а   улыбки  их   казались   какими-то
неестественными, ускользающими.
     Майкл помнил, как смотрел на свои руки и думал, какими они будут, когда
он  полетит назад -- может быть, холодными и мертвыми? И почему он не поехал
в Канаду? В Канаде не стреляют. Почему он просто не остался в колледже?  Что
за глупый фатализм присутствовал постоянно в его жизни?
     Конор  Линклейтер напугал Майкла, неожиданно сев в кресле. В глазах его
стоял туман.
     -- Эй, да ты вцепился в эту  книгу, как в молитвенник, --  сказал  он и
упал обратно в кресло, заснув еще до того, как закрылись его глаза.
     Нат  Бизли  проникает  в  дом  судьи  Харпера.  Осматривает  содержимое
холодильника.  Моется в  ванной  судьи.  Примеряет  его  костюмы.  Жена  его
валяется  на  постели   судьи,  щелкая  пультом   дистанционного  управления
телевизора на шестьдесят каналов.
     Пан  Йин встала над  Майклом,  протянув руки, и  накрыла пледом  Конора
Линклейтера.
     Тогда, в  шестьдесят седьмом, изящная блондинка с "каре" трясла его  за
руку, чтобы разбудить, а  добившись своего, улыбнулась,  глядя куда-то через
плечо Майкла, и сообщила, что пора приготовиться к высадке. Майкла замутило.
Когда стюардесса открыла  дверь  и душный влажный воздух наполнил салон, его
немедленно прошиб пот.
     Нат  Бизли  достает   из  багажника   "Линкольна"   тяжелый  коричневый
пластиковый пакет и  опускает его в глубокую яму между  двумя пихтами. Затем
достает еще один мешок, полегче, и бросает его поверх первого.
     Майкл знал, что жара спалит его ботинки прямо на ногах.
     Пан Йин выключила свет над креслом Майкла и закрыла книгу.
     3
     Бывший  генерал,  который  был  теперь   проповедником  в  Гарлеме,  на
несколько минут оставил Тино один на один с Мэгги в своей шумной, причудливо
разукрашенной гостиной  в доме на углу  Бродвея  и Сто двадцать пятой улицы.
Генерал был другом отца Мэгги,  который, как неожиданно выяснилось, тоже был
генералом китайской  армии.  После  того как убили  генерала Ла и его  жену,
генерал   привез  Мэгги  в  Америку,  и  девочка   выросла  в  этих   душных
апартаментах.  Это  было  для Пумо загадкой, вызывало  одновременно  чувство
облегчения и раздражение.
     С  одной  стороны,  его подружка  оказалась  генеральской  дочкой.  Это
объясняло многое в  Мэгги  --  ее,  как оказалось,  совершенно  естественное
высокомерие, манеру  поступать всегда по-своему, ее привычку  говорить  так,
будто она передает военную сводку, и даже то, что Мэгги  была уверена, будто
знает практически все о солдатах.
     -- А ты не подумала, что я беспокоюсь о тебе? -- начал Тино.
     -- Беспокоюсь -- не то слово, скажи лучше -- ревную.
     -- И что тебе в этом не нравится?
     -- А то,  что я не твоя  собственность, Тино.  И потому,  что  все  это
происходит  только  тогда, когда я ухожу и ты не знаешь, где меня искать. Ты
как маленький мальчик, тебе это известно?
     Пумо пропустил последнюю реплику мимо ушей.
     -- Потому что когда я живу с тобой, Тино, ты обращаешься со мной, как с
маленькой полусумасшедшей девчонкой,  увлекающейся панками, которая путается
под ногами и мешает думать о бизнесе и выпивать с друзьями.
     -- Все это говорит только о том, что ревнуешь из нас двоих ты, Мэгги.
     -- Что ж, возможно, ты не такой уж  и  глупый,  -- с улыбкой произнесла
Мэгги Ла. -- Но с тобой связано слишком много проблем.
     Девушка сидела на кушетке, обитой цветной парчой, поджав под себя ноги.
На ней было  какое-то просторное шерстяное одеяние, видимо, китайское, как и
все в комнате. Улыбка Мэгги  вызвала у Тино непреодолимое желание обнять ее.
Волосы ее были теперь другими -- не такими взъерошенными, походили скорее на
гладкую полированную  соломку. Тино  хорошо  помнил, каковы  были  на  ощупь
густые  шелковистые  волосы  Мэгги под  его  пальцами,  и сейчас  ему  очень
хотелось погладить Мэгги по голове.
     -- Ты хочешь сказать, что не любишь меня? -- спросил Пумо.
     -- Так сразу не перестаешь любить человека, Тино, -- ответила Мэгги. --
Но если  бы я опять переехала  к  тебе, очень скоро ты начал  бы  изобретать
способы отделаться от меня -- у тебя такой комплекс вины, что  ты никогда не
позволишь себе жениться. И даже сблизиться с кем-нибудь по-настоящему.
     -- А ты хочешь выйти за меня замуж?
     --  Нет,  --  Мэгги  пристально наблюдала  за реакцией  Пумо.  --  Я же
сказала, с тобой связано слишком много проблем. Но дело даже не в этом. Дело
в том, как ты себя ведешь.
     -- Что  ж, я не идеален. Ты  это хотела услышать? Мне хочется, чтобы ты
вернулась ко  мне, и ты это знаешь. Но я  могу сейчас встать,  повернуться и
уйти, и это ты тоже знаешь.
     --  Скажи  мне  вот  что,  Тино.  Помнишь,  когда я печатала  для  тебя
объявления в "Виллидж Войс"?
     Пумо кивнул.
     -- Тебе приятно было их видеть? Пумо опять кивнул.
     -- Но  тебе ведь  даже  не пришло в  голову напечатать свое объявление,
правда?
     -- Так вот в чем дело!
     -- Уже хорошо. Я думала, ты скажешь, что слишком стар для таких вещей.
     -- Мэгги, у меня сейчас столько неприятностей!
     -- Городские власти закрыли "Сайгон"?
     -- "Сайгон" закрыл я. Оказалось, что невозможно одновременно готовить и
бить тараканов. Поэтому я решил сконцентрироваться на тараканах.
     -- Смотри не перепутай все на  свете и не  начни готовить тараканов, --
пошутила Мэгги.
     Пумо раздраженно покачал головой.
     -- Я теряю  на этом целую тонну  денег. Ведь жалованье людям приходится
платить по-прежнему.
     -- И ты жалеешь, что не отправился в Сингапур со своими парнями?
     -- Скажем так: поехав,  я получил бы гораздо  большее удовольствие, чем
получаю сейчас.
     -- Прямо сейчас?
     -- Вообще  сейчас.  --  Пумо  смотрел  на  Мэгги  с  любовью и  злостью
одновременно. Девушка  нежно  взглянула  на  него. -- Я и не  думал,  что ты
хотела, чтобы я тоже  печатал объявления  в  "Войс"; если бы знал, напечатал
бы, но мне даже не пришло в голову.
     Мэгги вздохнула и подняла руку.
     -- Забудь  об этом. Но  помни,  что  я знаю тебя гораздо  лучше, чем ты
когда-либо сможешь узнать меня. -- Еще один нежный взгляд. -- Беспокоишься о
них?
     -- Да, я беспокоюсь о них. И наверное, поэтому жалею, что я не с ними.
     Мэгги медленно покачала головой.
     -- Не  могу  поверить, что  после того,  как тебя  чуть  не  убили,  ты
надеешься жить по-прежнему, как будто ничего не случилось.
     -- Случилось очень многое, и я не стесняюсь в этом признаться.
     -- Ты струсил, ты струсил, ты боишься!
     --  Да,  я  испуган,  --  Пумо  шумно выдохнул воздух. -- Мне неприятно
теперь  выходить из  дому  одному, даже  днем. По ночам мне везде  мерещатся
шумы, шорохи. В голову лезут чертовски странные мысли -- о Вьетнаме.
     -- Все время или только ночью?
     --  Иногда  я  ловлю  себя  на  подобных  мыслях даже  днем.  Мэгги  Ла
выпрямилась.
     --  Хорошо, я пойду сейчас  с тобой и  останусь на какое-то время. Пока
будешь помнить, что ты не единственный, кто может повернуться и уйти.
     -- Еще бы мне этого не помнить!
     Вот  и  все. И  Пумо  даже  не  пришлось для  этого  признаваться,  что
несколько  часов  назад,  прежде чем он приехал  сюда, он стоял  на кухне  с
бутылкой пива  в руках и вдруг на несколько ужасных секунд ощутил себя снова
в Ба My и Ба и  понял, что  пуля,  на которой  написано  его  имя и  которая
пролетела мимо много  лет назад,  все еще рыщет по миру в поисках его,  Тино
Пумо.

     Генерал,  бывший теперь  проповедником, смерил  Тино  таким.  взглядом,
будто  он по-прежнему  генерал,  затем  отрывисто  произнес  несколько  слов
по-китайски. Мэгги ответила какой-то фразой,  показавшись Пумо в этот момент
повзрослевшей и какой-то угрюмой.  Речь генерала  на  веки  вечные  показала
Пумо, что, сколько ни держи он Мэгги в своих объятиях и ни  целуй ее  теплую
макушку, никогда  он  не научится понимать  родного  языка  девушки. Генерал
улыбнулся Тино и даже пожал ему руку.
     --  По-моему, он только  рад от тебя избавиться, -- сказал  Пумо, когда
они ждали лифта.
     -- Он христианин и верит в любовь.
     Как  это часто  бывало с Мэгги,  невозможно было понять, говорит она  с
иронией или серьезно. Лифт  приехал наконец на этаж генерала и  открыл  свою
хищную пасть. Тино замутило. Он  не  должен дать  Мэгги  понять, что  боится
лифта. Судорожно вздохнув, Тино шагнул в кабину.
     Двери  захлопнулись за  спиной. В лифте Пумо  заставил  себя улыбнуться
Мэгги. Самым трудным, оказывается, было решиться зайти.
     -- Что  он сказал тебе перед тем, как мы ушли?  Мэгги  похлопала его по
руке.
     -- Сказал,  что  ты  --  хороший  старый  солдат,  и  я  должна о  тебе
позаботиться и  не должна слишком сильно ругаться. А я  сказала ему,  что на
самом  деле  ты  старый  осел  и  что  я  возвращаюсь  только   потому,  что
почувствовала, как ухудшается мой английский.
     Мэгги  потребовала,  чтобы  они  поехали  домой  на  метро.  И  тут  же
продемонстрировала, что не собирается бросать свои штучки. Они  добрались до
последней ступеньки лестницы и направлялись к будке, где  продаются  жетоны.
Ветер проникал сквозь  куртку Пумо и сбивал с головы  капюшон. Оглянувшись и
не увидев Мэгги, Тино испытал самую настоящую панику.
     По  платформе маршировала компания юнцов  в  черных  куртках и  вязаных
шапочках, один  из них тащил огромное  радио, из которого раздавалась  песня
Куртиса   Блоу.  Чернокожая  женщина  в  тяжелом  длинном   пальто   стояла,
облокотившись на  перила  платформы, и не обращала  на марширующих  никакого
внимания. Далеко впереди несколько  мужчин и женщин  тупо глядели на рельсы.
Пумо вдруг  осознал, как  высоко над землей  он находится. Он напоминал  сам
себе прыгуна в воду, замершего на  трамплине. Ему захотелось  схватиться  за
перила, как будто ветер мог подхватить его и швырнуть вниз, на Бродвей.
     Он  автоматически  пристроился  в  хвост  очереди  за  жетонами.  Парни
выкрикивали что-то в другой стороне платформы. Тино полез в карман, злясь на
Мэгги за ее исчезновение и на себя за то, что его это волнует.
     Вдруг Пумо  услышал смешок и,  повернув голову,  обнаружил,  что  Мэгги
успела  проскользнуть через турникет и  стоит  теперь  на  платформе рядом с
негритянкой. Засунув руки в карманы пальто, Мэгги злорадно ухмылялась.
     Пумо взял жетон и прошел через турникет.
     -- Как ты это сделала?
     -- У тебя все равно не получится, так зачем я буду рассказывать?
     Когда  подъехал поезд, Мэгги взяла Пумо за руку  и буквально  втащила в
вагон.
     -- Они уже в Сингапуре? -- спросила девушка.
     -- Они уехали дня три-четыре назад.
     -- Мой брат сказал, что в Тайпей они тоже попадут.
     -- Вполне возможно. Они поедут куда угодно, если это понадобится, чтобы
найти Андерхилла.
     Мэгги смотрела на него полуиронически-полусочувственно.
     -- Бедный Тино!
     Пумо сидел рядом с  Мэгги в шумном вагоне метро. Страхи его были теперь
под контролем. Никто  не  смотрел  на них.  Мэгги  держала  руку Пумо обеими
своими маленькими теплыми ручками.

     Поезд  мчался на  юг  Нью-Йорка,  неся  в  своем  чреве Мэгги  Ла с  ее
неведомыми  никому  сильными  и  глубокими  чувствами  и  Тино  Пумо  с  его
чувствами, странным  образом созвучными тому, что испытывали  его друзья под
внимательным и доброжелательным взглядом Пан Йин.
     "Я люблю  Мэгги, и я боюсь  этого,  --  думал  Пумо.  --  Она  чересчур
своеобразна. Оставляет меня,  чтобы удержать. Достаточно умна, чтобы смыться
до  того,  как  я  ее  вышвырну,  и  доказывает  это  тем,  что  каждый  раз
возвращается, когда она мне по-настоящему необходима. Может, Андерхилл сошел
с ума, а может, и я тоже сошел с ума, но я надеюсь, что ребята найдут Тима и
привезут его с собой".
     Тино  ясно увидел вдруг  Тима  Андерхилла  в  одном  из  секторов  Кэмп
Крэнделл, известном обитателям  лагеря под названием Озон-парк. Озон-парк --
кусок пустыря площадью  примерно в два городских квартала между  проволочным
заграждением и  "клубом" Мэнли. Вся прелесть этого места состоит  в том, что
здесь есть туалет и множество  пустых железных бочек,  в  тени которых можно
спрятаться от жары, хотя от бочек и воняет  нефтью. Озон-парк не  существует
официально  и поэтому гарантирован от непрошеных  вторжений  Жестянщика, для
которого, как это водится  в  армии, "должен быть" и "есть" значит одно и то
же. Вот  здесь и сидит Тим Андерхилл в компании парней, балдеющих от сигарет
"Си Ван Во" и  еще больше -- от  белого порошка, который достает  из кармана
Тим.  Андерхилл  вещает всем остальным,  среди  которых,  кроме самого Пумо,
М.О.Денглер, Спанки Барридж,  Майкл  Пул,  Норман Питерс и  Виктор Спитални,
который прячется за бочками, время от времени  швыряя в остальных маленькими
камушками. Тим Андерхилл рассказывает историю негодяя.
     Молодого человека из хорошей семьи, сына федерального судьи, забирают в
армию  и  посылают  в старый  добрый  Форт Силл  в несравненном Лотоне, штат
Оклахома.
     -- Меня тошнит от твоего голоса, -- перебивает Тима Виктор Спитални. Он
бросает в Андерхилла камушек, который попадает тому в грудь. -- Все равно ты
чертов  педик, и больше ничего. --  А ты все  равно  набит дерьмом, и больше
ничего, -- говорит ему Пумо.
     В ответ Спитални бросает камушек и в него.
     Прошло  довольно  много времени, прежде чем  все привыкли к "цветочкам"
Андерхилла, поняв,  что  он  никого не  развращает,  просто  не может никого
развратить,   поскольку  ни  в  малейшей  степени  не  развращен  сам.  Хотя
большинство солдат, с которыми  доводилось общаться  Пумо,  утверждали,  что
презирают  восточных  женщин,  все  они  путались  с  проститутками  или   с
девчонками из бара. Исключением был Денглер, который не желал расстаться  со
своей девственностью, вбив себе  в голову, что это  -- тот талисман, который
охраняет  его  от  пуль,  и  Тим  Андерхилл,  который  предпочитал   юношей.
Интересно,  знал ли  кто-нибудь, что "цветочки"  Тима  были лет  двадцати  с
небольшим и  что их было всего двое? Пумо знал это, потому что видел и того,
и другого. Один был  бывшим солдатом с одной рукой, который жил  с матерью в
Хью и зарабатывал на жизнь тем, что жарил мясо в харчевне, пока его не начал
содержать Андерхилл. Другой действительно работал на цветочном рынке  в Хью,
и  Пумо довелось как-то  пообедать в компании  этого паренька,  его  матери,
сестры и Андерхилла. Пумо  почувствовал такую нежность, связывавшую четверых
людей, сидящих с ним за столом, что ему немедленно захотелось стать одним из
них. Эту семью Тим тоже содержал, а теперь  ее странным  образом  содержал и
Тино Пумо, потому что, когда любимый  "цветочек" Андерхилла, Винх, умудрился
разыскать  его   в  Нью-Йорке  в   семьдесят  пятом   году,  Пумо,  вспомнив
одновременно  и  теплоту  отношений,  царивших  за  столом,  и  превосходное
качество  пищи, нанял его шеф-поваром. Винх  очень  изменился -- он выглядел
старше, тяжеловесней, не так легко  радовался  жизни.  (Еще он успел  за это
время  стать отцом Хелен, потерять жену и  довольно долгое время проработать
на  кухне вьетнамского  ресторана в  Париже).  Никто, кроме  Пумо,  не  знал
истории Винха. Гарри Биверс, наверное, видел  его раз или два с Андерхиллом,
но тут же забыл об этом. К тому  же, по какой-то ему одному ведомой причине,
Биверс убедил себя, что Винх родом из ан Лат, деревушки недалеко от Я-Тук. И
каждый раз, когда Гарри видел Винха или  его дочь, у него был вид загнанного
зверя.
     -- Ты выглядишь сейчас  почти счастливым,  --  прервала  ход его мыслей
Мэгги Ла.
     --  Андерхилл  не  может  быть  Коко,  --  сказал  Пумо.  --  Сукин сын
действительно был сумасшедшим, но он сходил с ума в  самой  невинной манере,
какую только можно себе представить.
     Мэгги никак  не отреагировала  на  слова  Пумо -- ничего не сказала, не
отпустила руку Пумо, даже  не моргнула,  так  что было непонятно, слышала ли
она его слова вообще. Может, она почувствовала себя оскорбленной.
     Поезд доскрипел наконец до их станции и со скрежетом остановился. Двери
открылись, но Пумо на несколько секунд  замер, как будто отключившись. Мэгги
рывком подняла его  на ноги, и звуки  и  краски сразу же вернулись  на  свои
места. Когда они выскочили из  поезда, Пумо обнял  девушку  так сильно,  как
только мог.
     -- Я  тоже люблю тебя, --  сказала Мэгги. -- Вот только  никак  не могу
понять, схожу ли я с ума в невинной манере или же наоборот.

     Когда они повернули на Гранд-стрит, Мэгги Ла тяжело вздохнула.
     -- Мне  надо  было подготовить тебя, -- сказал  Пумо. На тротуаре возле
"Сайгона"  валялись  грудой кирпичи,  доски,  мешки  с  гипсом,  разобранные
водопроводные  трубы.  Рабочие в  зеленых  куртках,  пряча  лица  от  ветра,
вытаскивали  из дверей  и  сваливали в вагонетку груды строительного мусора.
Рядом с вагонеткой стояли  два огромных  грузовика, на одном из которых было
написано:  "Скапелли  Констракшн",  на  другом  --  "Маклендон.  Уничтожение
грызунов   и  насекомых".  Мужчины  в   касках  слонялись  туда-сюда   между
грузовиками и входом  в  ресторан.  Винх  беседовал с женщиной, державшей  в
руках рулоны чертежей. Шеф-повар подмигнул Мэгги и помахал Пумо.
     -- Надо поговорить, -- крикнул он.
     -- Господи, что же там внутри? -- произнесла Мэгги.
     --  Все  не  так  плохо, как кажется снаружи, --  успокоил  ее Пумо. --
Разворочена вся кухня и большая часть столовой. Винх помогает мне -- смотрит
за работой  строителей, когда  меня  нет. Нам пришлось  разобрать  почти всю
заднюю стену, а потом я хочу заодно переделать кое-что в подвале.
     Пумо начал  вставлять свой  ключ в замок белой двери рядом  со входом в
ресторан. Винх торопливо пожал руку архитектору и подбежал к ним.
     -- Рад  снова  видеть тебя,  Мэгги, --  сказал  он,  а  затем  прибавил
несколько слов  для Пумо по-вьетнамски. Пумо ответил на том же языке, тяжело
вздохнул и  обернулся  к  Мэгги.  На  лице  его  ясно  читалось  нарастающее
беспокойство.
     -- Что случилось? -- поинтересовалась Мэгги. -- Пол обвалился?
     -- Кто-то залез  сюда сегодня утром. Меня не было дома часов с  восьми,
когда  я отправился позавтракать и встретиться кое с кем  из поставщиков. Мы
ведь  расширяем кухню.  Потом  мне  пришлось рыскать,  как  всегда, по всему
городу, пока меня не остановила последняя страница "Войс".
     -- Но как можно было залезть сюда при таком скоплении рабочих?
     -- Они залезли не  в  ресторан, а  в мою  квартиру. Винх  услышал,  что
кто-то ходит наверху, но подумал, что это я. Потом он поднялся наверх, чтобы
спросить меня  о  чем-то,  и только тут  понял, что  это  был,  должно быть,
злоумышленник.
     На  Тино  страшно  было взглянуть, когда  он  поднимался по лестнице на
чердачный этаж, где помещалась его квартирка.
     -- Я  не  думаю, что это Дракула решила  нанести  визит  вежливости, --
сказала Мэгги.
     -- Я тоже не думаю, -- в голосе  Тино не чувствовалось, однако,  особой
уверенности.  --   Хотя   эта  сука  могла  вспомнить,  что  забыла  украсть
какой-нибудь пустячок.
     --  Это  просто гр