противляться, потому что  ей не хотелось  спастись. Стараясь  ступать  как
можно тише, Конор отошел еще на несколько шагов.
     Все еще держа револьвер на  ладони, Генерал  начал говорить. Голос  его
звучал мягко и одновременно настойчиво, убеждающе, утешающе и требовательно.
     --  Крэп кроп крэп крэп кроп кроп кроп крэп! --  доносилось дп  Конора.
"Отдайте мне  ваши  несчастные  тела. Слава нам!" Бармен сверкнул на  Конора
глазами, но с места не двинулся.
     -- Кроп крэп.
     "Слава слава небеса небеса любовь любовь небеса небеса слава слава".
     Когда  Конору  показалось,  что  лестница  уже  достаточно  близко,  ов
повернулся спиной к бару. До лестницы было футов шестьдесят.
     -- Крэп кроп кроп.
     Раздался металлический щелчок, который  ни с чем нельзя было спутать --
сработал спусковой механизм.
     Звук выстрела эхом отражался от стен подвала.  Конор бегом  добежал  до
лестницы и стал карабкаться на  ступеньки, уже нимало не  заботясь  о  шуме,
который производит. Добежав до первой площадки, он услышал еще один выстрел.
На  сей раз  звук  был глухим отдаленным, и Конор  точно  знал,  что Генерал
стреляет не  в него, но вновь припустил вперед со всех ног и  бежал, пока не
добрался наконец до  верхнего  этажа  и не выбрался наружу. Конор задыхался,
колени  его  дрожали.  Наконец он вдохнул жаркий и влажный воздух и пошел по
аллее в сторону дороги.
     Улыбающийся  однорукий   человечек  просигналил  Конору  гудком  своего
"рак-така"  и  подкатил прямо  к  нему.  Когда  Конор остановился,  водитель
спросил:
     -- Пэтпонг?
     Конор  кивнул  и залез в тележку, надеясь,  что от  Пэтпонга он  сумеет
найти дорогу в отель.
     На  Фэт  Понг-роуд Конор  протиснулся  сквозь уличную толпу  к входу  в
отель, добрался до своего номера и буквально рухнул на постель. Уже лежа, он
скинул ботинки, все еще видя перед собой  Генерала с оружием и разукрашенное
синяками лицо девушки. Наконец он погрузился в глубокий сон, подумав, прежде
чем окончательно отключиться, что теперь, кажется, понимает местное значение
слова "телефон".
        "21"
        "Терраса у реки"
     1
     Слон  явился  Майклу  Пулу вскоре после  того,  как  Конор  увидел  его
вылезающим из такси у бара в Сои-Ковбой. К тому моменту Майклу уже дважды не
повезло, как Конору не везло весь вечер, и появление слона он немедленно и с
готовностью  воспринял как некое  знамение,  обещавшее  удачу.  Это  придало
Майклу мужества  и  бодрости,  которых ему постепенно начинало не хватать. В
Сои-Ковбой Майкл показал фотографию Андерхилла двадцати барменам, пятнадцати
завсегдатаям  баров  и  множеству  вышибал,  но  никто  даже  не  потрудился
рассмотреть ее как следует, прежде чем пожать плечами  и  отвернуться. Затем
Майклу  пришло  в голову отправиться  на  цветочный рынок  Бангкока. Один из
барменов сообщил ему, что это находится в  месте под  названием Бэнг  Люк, и
вскоре  таксист  доставил  его  туда.  Бэнг  Люк  оказалась узенькой мощеной
улочкой, тянущейся вдоль реки.
     Оптовики устроили склады товара в пустых гаражах по левую сторону улицы
и  демонстрировали  свой товар на  столиках,  расставленных перед  гаражами.
Правая  сторона  улицы пестрела  магазинами,  устроенными на  первых  этажах
трехэтажных домов с франкскими окнами  и  маленькими балкончиками.  Примерно
перед половиной таких балкончиков  сушилось на веревках выстиранное белье, а
один из  них, над  магазином  под  названием  "Джимми  Сиам", был весь  увит
зеленью, спускавшейся из подвешенных к перилам горшков.
     Майкл  медленно  двигался  по улице, вдыхая ароматы сотен цветов. Из-за
каждого столика за ним пристально наблюдали. Это было  не то место Бангкока,
куда привозили  туристов, и  любой, выглядевший подобно  Майклу  --  высокий
белый  человек в  джинсах и белой рубашке "сафари" от "Братьев Брукс", -- не
принадлежал этому миру.  Майкл не ощущал в их взглядах угрозы, но чувствовал
себя  нежеланным гостем на этой улице. Какие-то люди, нагружавшие горчичного
цвета  фургон  коробками  с  цветами,  лишь  мельком  взглянули  на  Пула  и
отвернулись, другие же,  напротив,  так  сверлили  его  глазами,  что  Майкл
чувствовал спиной их взгляды, уже давно миновав их столики. Так он прошел до
конца улицы и остановился, чтобы взглянуть через невысокую бетонную стену на
реку  Чаофрая, вода  которой  пенилась  от многочисленных  воронок. У берега
качался длинный двухпалубный теплоход с надписью "Отель "Восточный".
     Затем  Майкл  обернулся,  и несколько человек, оторвав от него  взгляд,
неохотно вернулись к своей работе.
     Майкл вернулся на Чероен Кранг-роуд и стал заглядывать в каждый магазин
в надежде  увидеть Тима Андерхилла. В  неопрятно выглядевшем кафе  пили кофе
таиландцы в грязных  джинсах  и футболках, в "Компании "Золотые поля"  из-за
зарослей  папоротника на  Майкла с  любопытством  глядел  какой-то  клерк, в
"Бангкок  Иксчейндж   лтд"   за   большими  темными   столами  двое   мужчин
разговаривали по телефону,  в "Джимми Сиаме" утомленная жизнью девица лениво
подняла  голову  и  уставилась куда-то на прилавок, полный  срезанных роз  и
лилий. В "Модах  Бангкока" одинокая покупательница, усадив на бедро грудного
ребенка, перебирала вешалки с платьями. В последнем  здании находился банк с
цепями на дверях и закрытыми ставнями на окнах. Обогнув дорожный знак, Майкл
вновь пошел по улице, не только не обнаружив Тима Андерхилла, но не найдя ни
малейшего намека  на  его возможное присутствие  здесь. Он был врачом, а  не
полицейским,  и знал  о  Бангкоке  только  то,  что написано в туристических
справочниках.  Майкл  рассеянно  смотрел  на  проезжающие мимо машины. Затем
внимание его привлекло какое-то непонятное движение на другой стороне улицы.
Приглядевшись, Майкл понял,  что видит  перед собой  слона,  живого рабочего
слона.
     Это был старый  слон,  слон-работяга, он  тащил с полдюжины  бревен так
легко, будто это были сигареты. Он брел себе по улице рядом с не обращавшими
на него  внимания  толпами  прохожих.  Майкл был  очарован,  заворожен,  как
ребенок,  этим  мифическим  животным,   Потому   что   вне  зоопарков  слоны
действительно были мифическими животными.  Пул  увидел в  этом слоне то, что
надеялся  увидеть.  Слон,  бредущий  по улицам  города,  --  Майкл  вспомнил
картинку в  "Варваре", одной из  любимых  книжек Робби, и  волна  горя вновь
накатила на него.
     Майкл наблюдал за слоном, пока тот не исчез в конце улицы среди снующей
толпы и вывесок магазинов на загадочном тайском языке.
     Майкл  завернул за угол и  прошел  один-два  квартала. Бангкок, который
демонстрировали туристам: его отель и Пэтпонг, -- были как будто бы в совсем
другой  стране.  На цветочном  рынке,  может,  еще и появлялись иногда белые
люди,  но  здесь  они  явно были  редкостью.  Майкл Пул  в  своих джинсах  и
рубашке-сафари -- этой униформе белого человека в тропиках -- казался в этих
местах призраком  завоевателя.  Почти  все,  кто  был на  улице,  пристально
разглядывали  Майкла,  когда он  проходил  мимо  них. На той  стороне  улицы
располагались  в основном  склады с  низкими жестяными крышами  и  разбитыми
окнами.  Рядом с  Майклом  шагали  темнокожие  невысокие  люди,  в  основном
женщины,  которые несли на  руках  детей, а в руках  сумки.  Они  заходили в
магазины, выходили из  них и шли дальше. Женщины бросали  на Майкла недобрые
беспокойные взгляды, дети показывали в его сторону ручками и гугукали. Майкл
любил детей. Он всегда  любил детей, а эти  были толстенькими, ясноглазыми и
любопытными.  В нем проснулся  инстинкт педиатра,  больше всего  ему  сейчас
хотелось подержать на руках одного из этих малюток.
     Пул  шел  мимо аптек  с витринами,  украшенными  змеиными яйцами,  мимо
маленьких ресторанчиков,  где  мух  было  гораздо больше,  чем  посетителей.
Проходя мимо школы, Майкл вспомнил Джуди, и к нему вернулось  прежняя тоска.
"Я  не  ищу  Андерхилла, -- думал он,  -- я  просто пользуюсь случаем побыть
подальше от  жены хотя  бы пару недель". Брак  Майкла напоминал ему  тюрьму,
глубокую яму, в которой они с  Джуди уже много лет ходят с ножами в руках по
кругу вокруг смерти Робби, о которой никто не говорит вслух.
     Выпей это, выпей.
     Пул прошел под эстакадой  и оказался на мостике через небольшой  ручей.
На  другой стороне громоздилось целое поселение  из картонных ящиков и гнезд
из  тряпья и  старых газет.  Во  всем городе пахло  некой  смесью  газолина,
экскрементов,  дыма, но  здесь пахло  во  много раз хуже. Пулу казалось, что
здесь пахнет болезнью, чем-то вроде гниющей раны. Стоя на мостике, он не мог
отвести глаз  от этой трущобы. Через "вход" одного из  жилищ ему было  видно
человека,  лежавшего,  свернувшись, на ложе  из  мятой бумаги, уставившись в
пространство.  Откуда-то из-за  коробок  поднималась  струйка  дыма,  плакал
ребенок. Вот он взвизгнул еще раз это был крик гнева и отчаяния, который тут
же оборвался. Пул представил себе грязную  руку, зажавшую ребенку  рот.  Ему
хотелось  перейти  через  ручей  и  заняться делом  --  он хотел  быть здесь
доктором.
     Его престижная, шикарная практика  тоже  казалась Майклу глубокой ямой,
куда он был посажен. И в этой яме он гладил детишек по  головкам, похлопывал
по спинкам, брал анализы, смотрел горлышки, утешал детей, с которыми никогда
не случится  ничего по-настоящему плохого, и успокаивал их мнительных мамаш,
которым  в  малейшем симптоме недомогания их чад виделись признаки  страшных
болезней. Это было все  равно, что  жить внутри брикета сладкого  сливочного
мороженого. Вот почему он не позволил Стаси Тэлбот,  которую успел полюбить,
окончательно  перейти под  опеку  других директоров:  наблюдая Стаси,  Майкл
почувствовал настоящий  вкус своей профессии. Держа Стаси за руку, он как бы
соприкасался  с человеческой  способностью терпеть боль и все, что стоит  за
ней.  Это было  волнующее  чувство. Дальше  человек  проникнуть  не  мог,  и
привилегией его профессии  было дойти хотя бы  до  этого  уровня  понимания.
Теперь  эта в общем-то совершенно ненаучная  мысль имела для Майкла  привкус
соли земли, надежды на спасение, истинной сути всего сущего.
     Пул вновь  вдохнул запах трущобы, и  теперь  ему  показалось,  что  там
кто-то умирает, выдыхая из легких дым и запах смерти, -- там, среди коробок,
вонючих костров и человеческих тел, завернутых в газеты. Какой-нибудь Робби.
Снова заорал ребенок, по-прежнему поднимался вверх удушливый дым.  Пул  сжал
деревянные  перила  моста.  У  него  не  было   с  собой  ни   лекарств,  ни
инструментов, и здесь была не его страна и не его культура. Он вознес к небу
молитву неверующего человека за того, кто умирал среди боли и нечистот и для
кого все хорошее и  благополучное на этом свете было лишь чудом, несбыточной
мечтой. Здесь  было не то место, где Майкл мог  кому-то чем-то помочь. Но  и
Уэстерхолм не был тем местом. Уэстерхолм был бегством от всего, против  чего
обращена была его  молитва без надежды. Пул отвернулся от другого мира по ту
сторону ручья.
     Перспектива закончить свои дни в Уэстерхолме  была для него невыносима.
Джуди казалось невыносимым его равнодушие  к своей практике, в  то время как
Майкл не переносил саму практику.
     Прежде чем Пул  сошел  с моста, он понял,  что его мнение обо всех этих
вещах необратимо  изменилось раз и навсегда. Как-то сам собой повернулся его
внутренний компас, и Майкл уже не мог больше смотреть ни на свой брак, ни на
свою работу как  на  некую  ответственность, возложенную на него  всемогущим
божеством,  которому  нельзя было отказать. Гораздо хуже,  чем  предать идеи
Джуди о том, как выглядит успех, было предательство самого себя.
     Он  что-то решил для себя. Хватка привычной жизни как бы ослабла. Майкл
понял, что именно для  того, чтобы  случилось  нечто воде этого и чтобы дать
Джуди  возможность  побыть  наедине  с  собой,  он согласился  на  абсурдное
предложение Гарри Биверса провести две недели,  бродя по незнакомым местам в
поисках  человека, которого он вовсе  не был уверен, что хочет найти. Что ж,
он увидел слона на улице и он кое-что решил.
     Он решил  быть самим собой в отношении всей  своей прошлой жизни, своей
жены и своей удобной, престижной работы.  И если это поставит под угрозу всю
его прошлую жизнь, что  ж,  он  готов  рискнуть,  Он разрешит  себе  наконец
поглядеть в  разные стороны, во всех направлениях. Это была  лучшая на свете
свобода, и  принятое  решение давало  наконец  возможность вздохнуть  полной
грудью.
     "Завтра я  еду обратно, -- сказал он сам себе.  -- Остальные пусть ищут
дальше".
     Джуди права: Коко принадлежит истории. Та жизнь, которую покинул Майкл,
властно требовала его присутствия.
     Майкл уже готов  был повернуться,  пройти обратно  по шаткому  мостику,
отправиться  в  отель и  немедленно  заказать билеты  в  Нью-Йорк, но  решил
пройтись  еще немного к югу по  широкой улице, идущей  параллельно  реке. Он
хотел, чтобы все это  --  странное ощущение пребывания в чужом городе  и  не
менее странное чувство обретенной свободы -- пропитало его окончательно.
     Через   несколько   кварталов  Майкл   набрел  на   крошечную  ярмарку,
располагавшуюся за  забором между двумя высокими зданиями. Сначала он увидел
верхушку  чертова  колеса и услышал  музыку,  которая соперничала с мелодией
шарманки, детскими криками и  чего-то,  напоминавшего звуки,  сопровождающие
демонстрацию  фильма ужасов, проигрываемого на плохой аппаратуре. Пул прошел
еще немного вдоль забора и увидел в нем просвет, через который люди попадали
на  ярмарку.  Его тут же  подхватило и понесло в эту мешанину шума, суеты  и
веселья. Везде стояли будки и столики.  Мужчины жарили на небольших шампурах
мясо и  передавали его детишкам, уличные  кондитеры  накладывали  в бумажные
кулечки какие-то  липкие сладости; тут же продавали игрушки, комиксы, значки
и наклейки и разные другие забавные штучки. В дальнем углу детишки вопили от
восторга или же замирали от страха на  спинах карусельных лошадок. Справа, в
том  же  углу,  громоздился пластиковый  фасад замка,  окрашенный под черный
камень  с маленькими  окошками.  Они  неожиданно  напомнили Пулу о  больнице
Святого Варфоломея  --  весь этот  фальшивый фасад  напомнил  Майклу  о  его
рабочем месте. Взглянув  вверх, он смог даже представить, за каким  из  этих
окон сидел доктор Сэм Стайн, а за каким была палата, где лежала Стаси Тэлбот
с томиком "Джейн Эйр" в руках.
     На одной  стороне фасада было нарисовано  огромное  землисто-серое лицо
вампира с ярко-алыми губами, чуть  приоткрытыми и обнажившими острые  клыки.
Из-за фасада доносились  нервные  смешки и зловещая  музыка.  Страшилки были
одинаковы во всем мире. Внутри балагана из темных углов выпрыгивали скелеты,
зловещие  лица  призраков  заставляли  детишек покрепче схватиться  за руки.
Безносые  ведьмы, дьяволы с садистскими лицами, злобные фантомы пародировали
болезнь,  смерть, сумасшествие и  обыденную  серую  людскую  жестокость.  Вы
смеялись,  вы вопили,  а  затем выходили  с другого  конца балагана и  вновь
оказывались среди карнавала, там, где живут настоящие страхи и ужасы.
     После  войны Коко решил, что  снаружи становится слишком опасно и решил
спрятаться обратно в балаган вместе с призраками и демонами.
     На  другой  стороне  площадки с  аттракционами  Пул  увидел еще  одного
человека  с Запада --  блондинку с седеющими волосами, забранными в хвост на
затылке,  которая  должно быть, одела высокие  каблуки, потому что выглядела
никак  не ниже  шести  футов. Поглядев на  широченные плечи  блондинки,  Пул
понял,  что перед  ним мужчина.  Ну  конечно.  Седеющие  волосы,  просторные
льняные одежды, длинный хвост -- Майкл решил,  что  перед ним один из хиппи,
уехавший когда-то на  Восток, чтобы  никогда  не  вернуться обратно. Он тоже
остался в балагане.
     Когда   мужчина  повернулся,  чтобы  что-то  рассмотреть  на  одном  из
столиков, Пул отметил  про себя,  что тот  был ненамного  старше его. На лбу
хиппи виднелись  залысины, лицо покрывала  густая  борода пшеничного  цвета.
Чувствуя, что кровь застучала у него в  висках, Майкл продолжал вроде бы без
всякой  цели  наблюдать  за мужчиной.  Он  заметил глубокие складки  на лбу,
морщины  на  щеках.  Майкл  додумал,  что  мужчина  выглядит  до  странности
знакомым. Что это, должно  быть, кто-то, с  кем он встречался  на войне. Они
встречались   внутри  балагана,   и  мужчина  был  ветераном,  чутье  Майкла
безошибочно подсказывало ему  это. Затем  внутри него начало зреть  какое-то
странное чувство, смесь боли и радости. В это  время мужчина поднял предмет,
который рассматривал,  со стола  и поднес к лицу.  Это  была резиновая маска
демона с кошачьим  лицом.  На гримасу демона человек ответил улыбкой.  Майкл
Пул осознал наконец, что стоит и смотрит на Тима Андерхилла.
     2
     Первым побуждением  Майкла было  поднести руку ко рту  и выкрикнуть имя
Андерхилла, но он сдержал себя и остался  стоять неподвижно между мангалом с
жареным мясом и толпой детишек,  ожидающей своей очереди войти в балаган. Он
слышал  учащенное  биение  собственного сердца.  Майкл несколько раз глубоко
вздохнул, чтобы успокоиться. До этого момента он, в общем-то, не был уверен,
что Андерхилл все  еще жив. Лицо  Андерхилла было каким-то безжизненно белым
-- лицо  человека,  мало  времени  проводившего  на солнце.  Но  выглядел он
неплохо.   Чистая   белая   рубашка,  волосы   причесаны,  борода  аккуратно
подстрижена. Как и  все,  прошедшие  войну, Тим  Андерхилл  выглядел  слегка
настороженным.  Он потерял  несколько  фунтов  веса  и,  подумалось  Майклу,
наверняка немало зубов. Доктор, сидевший внутри  Майкла Пула, подсказал ему,
что у Андерхилла был вид человека, который оправляется  после множества ран,
нанесенных самому себе.
     Тим  заплатил за резиновую маску, скатал ее  и засунул  в задний карман
брюк. Пул еще не был готов  к тому, чтобы его увидели, поэтому он отступил в
тень балагана. Андерхилл медленно двигался сквозь толпу,  время  от  времени
останавливаясь  посмотреть  игрушки  и  книги, лежащие  на  столиках.  Купив
маленького    металлического   робота,   он    окинул    ярмарку   последним
удовлетворенным взглядом,  повернулся  к Пулу спиной и начал  пробираться  к
выходу.
     Стал бы это делать Коко? Бродить по ярмарке и покупать игрушки? Даже не
глядя  на  противоположный  берег  ручейка,  Пул перебрался через  мостик  и
поспешил за  Андерхиллом, который двигался в направлении  центра Бангкока. С
тех  пор, как Пул зашел на ярмарку,  успело стемнеть, и в окнах ресторанчика
горел  тусклый свет. Андерхилл явно не торопился и вскоре оказался  не более
чем в квартале от Майкла. Рост Тима и безукоризненная белизна рубашки делали
его весьма заметной фигурой среди уличной толчеи.
     Пул  вспомнил,  как  не  хватало  ему  Андерхилла  во  время  освящения
Мемориала. Того Андерхилла все они потеряли, перед ним был другой Андерхилл,
сильно побитый жизнью, с ленточкой  в  седеющих  волосах, пересекавший улицу
под шумной бетонной эстакадой.
     3
     Дойдя до  угла, ведущего на Бэнг  Люк,  Андерхилл пошел  медленнее. Пул
увидел, как он свернул около закрытого  банка с видом человека, торопящегося
скорее оказаться дома, и  мгновенно просочился через толпу. У Андерхилла это
вышло  просто  и естественно Пулу же пришлось прыгнуть на мостовую, чтобы не
отстать.  Загудели машины,  засверкали фары.  Движение тоже усилилось  за то
время что Майкл провел на ярмарке, и начало постепенно превращаться в ночную
дорожную пробку, характерную для Бангкока.
     Не  обращая внимания на сигналы,  Майкл  перешел  на  бег.  Затормозило
такси, затем полный до краев  автобус, из окон которого высовывались  люди и
что-то кричали Майклу. За несколько секунд он добежал до угла и оказался  на
Бэнг Люк.
     Люди  продолжали нагружать фургоны и грузовики коробками  с цветами. Из
окон  магазинов