"Библиотека"
     1
     Майкл Пул и  Конор Линклейтер вот  уже два дня были в Бангкоке, а Гарри
Биверс  в Тайпее, когда Тино  Пумо сделал открытие, посетившее его во вполне
прозаической обстановке кабинета микропленок главного отделения Нью-йоркской
Публичной  библиотеки. Приземистому мужчине с  бородкой  лет  шестидесяти  в
хорошем  черном  костюме  Пумо  объяснил,  что  пишет  книгу о  событиях  во
Вьетнаме, точнее, о трибунале по делу Я-Тук.
     Какие  газеты  ему   нужны?  Копии  всех  ежедневных  газет  Нью-Йорка,
Вашингтона,  Лос-Анджелеса и  Сент-Луиса,  а  также журналы с  политическими
обозрениями за ноябрь шестьдесят восьмого года и март шестьдесят девятого. А
так как Пумо собирался просмотреть еще  и некрологи жертв  Коко, он попросил
"Лондон  Таймс", "Гардиан" и "Телеграф"  за всю неделю,  включавшую двадцать
восьмое января восемьдесят второго года, газеты Сент-Луиса за  пятое февраля
и ближайшие дни и ежедневные парижские газеты, выходившие  в районе седьмого
июля.
     Бородатый служащий объяснил Тино, что обычно на подборку столь обширных
материалов  уходит довольно  много  времени,  но что  у него есть  для  Пумо
одновременно  хорошие и плохие новости.  Хорошие  заключались в том, что все
микрофильмы с материалами по происшествию в Я-Тук  уже были собраны воедино.
Плохая  же  новость состояла в  том, что все эти  материалы еще не поступили
обратно в хранилище,  потому  что  не  только  Пумо  интересовался Я-Тук, --
журналист по имени  Роберто Ортиз затребовал  ту же  самую  информацию тремя
днями  раньше, изучал  ее в понедельник  и  все утро вторника,  который, как
известно, был вчера. "Сегодня среда -- день "Виллидж Войс", -- автоматически
подумал Пумо.
     Тино никогда ничего  не слышал о Роберто Ортизе  и  испытывал сейчас по
отношению к этому человеку лишь чувство благодарности за то, что не придется
ждать несколько дней, пока будут разыскивать нужные ему микрофильмы. В конце
концов,  повторял Тино самому себе, он  ведь  просто проводит дополнительные
исследования, чтобы заглушить в себе сознание, что он упустил в жизни что-то
важное, не отправившись с друзьями в Сингапур. Если обнаружится что-ни-5удь,
что им необходимо знать, он всегда может позвонить им в отель "Марко Поло".
     Пока  искали и  подбирали  статьи,  Тино  изучал, что было написано  по
поводу  событий в Я-Тук в "Нью-Йорк  Таймс" и  других  журналах. Он сидел на
пластмассовом стуле перед пластиковым столом,  причем стул  был неудобный, а
аппарат  для просмотра микрофильмов  занимал  на  столе столько  места,  что
блокнот для записей Пумо приходилось держать на коленях.  Но через несколько
минут все это перестало иметь значение. То, что случилось с Тино  Пумо через
несколько  минут чтения  статьи, озаглавленной  "Я-Тук: позор  или  победа",
напоминало  разве что происшедшее с  Котором  Линклейтером в  момент,  когда
Чарльз Дейзи положил перед ним альбом с фотографиями, отснятыми Коттоном. Он
тут же забыл обо всем, что происходит вокруг.
     "Ньюсуик"  приводила  слова лейтенанта Гарри Биверса: "Мы здесь,  чтобы
убивать  врагов  всех видов и  размеров.  Лично  на моем  счету уже тридцать
трупов вьетконговцев". "Убийца  детей?"  -- вопрошал "Тайм",  где  лейтенант
Биверс   описывался  как  "исхудавший  человек  с  ввалившимися   глазами  и
выступающими скулами, отчаявшийся человек на грани срыва". "Действительно ли
они невиновны?" -- спрашивала "Ньюсуик", в которой дальше  утверждалось, что
лейтенант Биверс -- такая же  жертва Вьетнама, как и  дети, убийство которых
вменяется ему в вину.
     Тино помнил  поведение Биверса в Я-Тук. "На моем счету тридцать мертвых
негодяев,  давайте, если вы хоть что-нибудь соображаете, нацепите медаль мне
на  грудь",  -- казалось,  говорило  выражение  лица  лейтенанта. Лейтенанта
буквально распирало,  он  никак не  мог заткнуться. Когда  вы стояли рядом с
ним, то могли  почти почувствовать, как в бешеном темпе бежит кровь по венам
Гарри Биверса. И было ясно, что  вы обожжетесь, если решитесь прикоснуться к
нему.
     "На  войне  все  одного  возраста, --  заявил  он  репортерам.  --  Вы,
придурки, думаете, что на этой войне есть дети, вы  думаете, что дети вообще
существуют во время этой войны? Знаете, почему вы так Думаете? Потому что вы
-- невежественные гражданские крысы, вот почему. Здесь нет детей!"
     Были статьи,  где предлагалось чуть ли не  повесить Биверса, а вместе с
ним  и  Денглера.  Например,  заголовок статьи  в "Тайм":  "Я  заслужил  эту
проклятую  медаль". Интересно,  подумалось Тино,  почему  это,  вспоминая  о
тогдашних событиях,  Гарри всегда утверждает, что говорил журналистам, будто
остальная часть взвода тоже заслуживает медалей.
     Пумо казалось, что кругом царит мертвая, какая-то неземная тишина. Пумо
вспоминал, какими взвинченными,  доведенными до предела чувствовали они себя
в те дни,  после  того  как довелось  узнать,  какая  зыбкая грань  отделяет
совесть  и нравственность от готовности совершить убийство.  Все  они сплошь
состояли  из нервов, из кончиков собственных  пальцев, недавно нажимавших на
курок.  Он  вновь  слышал  запах рыбного соуса и  дыма,  поднимающегося  над
котлом.  На пологом  склоне холма лежала девушка, вернее, бесформенная груда
синего тряпья рядом с упавшим коромыслом. Если деревня  была пуста, кто  же,
черт возьми,  готовил еду?  И для кого?  Кругом  было  тихо,  но спокойствие
окружающей  природы  напоминало спокойствие  тигра  перед прыжком.  Хрюкнула
свинья,  Пумо  вздрогнул,  сжал винтовку и чуть  было  не  изрешетил  пулями
чумазого ребенка, стоявшего  в той  же  стороне. Потому что никто никогда не
знает, в  каком облике придет смерть -- может, в облике улыбающегося ребенка
с протянутой рукой, она проникает тебе в мозг и медленно поджаривает его,  и
ты  либо  начинаешь  палить  без  разбора  во  все  подряд, либо  стараешься
спрятаться, как тигр  прячется  в  траве перед прыжком -- спасти свою  жизнь
можно только став невидимым.
     Пумо продолжал рассматривать фотографии -- лейтенант Биверс, исхудавший
и  вымотанный, с  изможденным лицом и ускользающим  взглядом. М.0. Денглер с
усталыми глазами, сверкающими  из-под тропического шлема. И  эта лужайка, на
которой они стояли, от воспоминания о которой Пумо бросало в дрожь. И вход в
пещеру,  "похожий  на  кулак", как  заявил  на  заседании  трибунала  Виктор
Спитални.
     Потом  он вспомнил,  как  лейтенант Гарри  Биверс извлекает из какой-то
канавы  девочку лет  шести-семи,  перепачканного грязью голенького  ребенка,
хрупкого, как все  вьетнамские дети, с  косточками, напоминающими  цыплячьи,
поднимает ее над головой и бросает в огонь.
     Все тело  Пумо покрылось холодным потом. Захотелось встать и  отойти от
аппарата. Пытаясь  подвинуть стул,  он двинул  с  места стол, вытянул  ноги,
поднялся и вышел на середину кабинета микрофильмов.
     Что ж, хорошо, они  шагнули за грань. Коко родился по  ту сторону, там,
где  они увидели слона. Маленький улыбающийся ребенок  приближался  к  Пумо,
неся смерть в сложенных чашечкой ладонях.
     Пусть  этот парень  с  испанским  именем изучает Я-Тук,  подумал  Пумо.
Появится  еще  одна книга. Он  подарит ее  на  Рождество  Мэгги  Ла, девушка
прочитает и сможет наконец объяснить ему, что же там произошло.
     Открылась дверь, и в комнате появился парень  с всклокоченной бородой и
серьгой в одном ухе. В руках он нес множество футляров с микрофильмами.
     -- Вы Пума? -- спросил парень.
     -- Пумо, -- поправил его Тино, беря из рук коробки. Он вернулся на свое
место, вынул  из аппарата  кассету со статьями  из журнала "Тайм"  и засунул
туда другую  --  с копиями "Сент-Луис  Пост-Диспэтч" за февраль  восемьдесят
второго года. Он довольно быстро нашел заголовок: "МЕСТНЫЙ БИЗНЕСМЕН С ЖЕНОЙ
УБИТЫ НА  ДАЛЬНЕМ  ВОСТОКЕ".  Однако  в статье  содержалось  гораздо  меньше
информации, чем Пумо уже  получил  в свое время  от Биверса. Мистер и миссис
Уильям Мартинсон,  проживавшие в доме номер три тысячи шестьсот сорок два по
Бреканридж-драйв, респектабельная, состоятельная  пара,  стали жертвой очень
странного  убийства   в  Сингапуре.   Тела  их  были   обнаружены  оценщиком
недвижимости,  приехавшим оценить  пустующий дом  в одном  из жилых  районов
города.  Убийство  совершено  предположительно  с  целью  ограбления. Мистер
Мартинсон,  будучи  вице-президентом  и  директором отдела маркетинга  фирмы
"Мартинсон Тул энд Эквипмент лтд", часто путешествовал по  Дальнему Востоку,
обычно в сопровождении жены, также весьма почитаемой жительницы Сент-Луиса.
     Мистер  Мартинсон,  шестидесяти  одного  года, закончил  одну  из самых
престижных  средних   школ   Сент-Луиса,   Кэньон-колледж   и   Колумбийский
университет.  Его прадед,  Эндрю Мартинсон,  основал компанию "Мартинсон Тул
энд  Эквипмент лтд" в тысяча  восемьсот  девяностом году. Джеймс  Мартинсон,
отец убитого, руководил фирмой с тысяча девятьсот  тридцать пятого по тысяча
девятьсот   пятьдесят  второй  год,  а  также   являлся  президентом  "Клуба
основателей   Сент-Луиса",   "Союзного   клуба"   и   "Спортивного   клуба",
одновременно  занимая   ответственные   посты  в  различных   муниципальных,
образовательных и религиозных учреждениях. Мистер  Мартинсон присоединился к
семейному  бизнесу,  находившемуся  с семидесятого  года  под контролем  его
старшего  брата  -- Керкби Мартинсона, и  использовал свое  знание  Дальнего
Востока и опыт в ведении переговоров, чтобы увеличить годовой доход компании
по приблизительным оценкам на несколько сот миллионов долларов.
     Миссис  Мартинсон,  урожденная  Барбара Хартсдейл, выпускница  Академии
Франсез  и  Брин  Маур-колледжа,  долгое время  являлась  довольно  заметной
фигурой в социально-культурной жизни города. Ее дед, Честер Хартсдейл, кузен
поэта  Т.С.Элиота,  основал  сеть  универмагов  "Хартсдейл",  пятьдесят  лет
удерживавшую  лидирующую  позицию  в своей отрасли в  западных штатах. После
Первой  мировой войны Хартсдейл  был послом  США в Бельгии. Чету Мартинсонов
хоронила их многочисленная  родня: брат мистера Мартинсона -- Керкби, сестра
-- Эмма Бич, постоянно проживающая  в Лос-Анджелесе, братья миссис Мартинсон
-- Лестер и Паркер, руководящие дизайнерской фирмой "Ля Бон Ви" в Нью-Йорке,
и  трое   детей  --  Спенсер,   сотрудник   Центрального   разведывательного
управления, постоянно  проживающий в  Арлингтоне,  Паркер,  Сан-Франциско, и
Орлетт Монаган,  художница,  живущая  в  данный момент в Испании.  Внуков  у
покойных не было.
     Тино  изучил  фотографии  двух  образцовых  граждан.  Уильям  Мартинсон
оказался обладателем близко посаженных глаз и копны седых волос, обрамляющих
симпатичное умное лицо.  У него был вид человека, преуспевшего в этой жизни.
Барбару Мартинсон засняли в тот момент, когда она смотрела куда-то в сторону
с едва  заметной улыбкой на губах.  Вид у нее был такой, как будто ей только
что пришло в голову что-то очень смешное и, скорее всего, непристойное.
     На третьей странице того же номера красовался заголовок:
     "ДРУЗЬЯ  И  СОСЕДИ  ВСПОМИНАЮТ МАРТИНСОНОВ".  Пумо  начал  читать через
строчку  небольшую  статью,  ошибочно  полагая,  что  ему  уже  известны все
изложенные в ней сколько-нибудь значимые Факты. Конечно, Мартинсонов любили,
ими  восхищались.  Естественно, их смерть  явилась  трагической утратой  для
общества.  Супруги  были  красивы, умны и щедры. Но  чего никак нельзя  было
предсказать, так это того,  что  мистер Мартинсон  был до сих  пор  известен
своим  старым  почитателям  по  псевдониму "Фафи",  которым он  пользовался,
сотрудничая в "Кантри Дей". Было также сказано, что Уильям Мартинсон проявил
свои  замечательные  деловые способности  после  того,  как  решил  оставить
журналистику  и  присоединиться  к семейному  бизнесу в  тот  момент,  когда
"Мартинсон Тул энд Эквипмент" переживала кризис.
     "Журналистика? -- удивился Пумо. -- Фафи?"
     В статье был подзаголовок: "Две карьеры мистера Мартинсона".
     Уильям  Мартинсон, оказывается, специализировался в журналистике  еще в
Кэньон-колледже,   а  позднее  получил  степень   магистра   на   факультете
журналистки  в  Колумбийском  университете. В  сорок восьмом  году  он  стал
штатным сотрудником  "Сент-Луис  Пост-Диспэтч"  и вскоре  приобрел репутацию
репортера  исключительных способностей. В  шестьдесят четвертом году,  после
еще    нескольких   престижных    журналистских    постов,   он   становится
корреспондентом журнала  "Ньюсуик"  во  Вьетнаме.  Мистер Мартинсон присылал
репортажи из  Вьетнама  до самого взятия  Сайгона, после чего он  стал шефом
одного из отделений журнала. В семидесятом году в его честь был дан обед, на
котором  отмечался  особый  вклад  Мартинсона в  информационное  обеспечение
американцев по вопросам, касающимся  войны во  Вьетнаме.  В  особенности это
касалось его репортажей  о  происшествии близ  некой  вьетнамской деревушки,
поначалу показавшемся всем героическим актом...
     Пумо перестал читать. Какое-то  время он ничего  не  видел  и не слышал
вокруг -- Я-Тук вновь ослепила его. Постепенно Тино обнаружил, что  руки его
как бы сами собой вынимают из аппарата кассету с информацией из Сент-Луиса.
     -- Проклятый Биверс, -- повторял он про себя. -- Чертов дурак.
     -- Успокойтесь, приятель,  -- послышался голос  над головой  Пумо.  Тот
попытался развернуть  стол и  так  ударился  при этом  ногой,  что наверняка
заработал  синяк.  Потирая бедро, он поднял глаза на все того  же бородатого
молодого человека.
     -- Пума, так? -- спросил тот. Тино вздохнул и кивнул.
     -- Вам  все  еще  нужно  это?  --  он  протягивал  Пумо еще одну стопку
микрофильмов.
     Пумо взял пленки  и снова обернулся к  аппарату. Он не понимал, на  что
смотрит и  что ищет. Он  чувствовал себя так,  будто его только  что ударила
молния.  Этот  чертов  Биверс,   который  поднял  такой  шум   вокруг  своей
колоссальной  работы  по  сбору  информации,  не потрудился  копнуть  дальше
поверхности преступления Коко. Тино почувствовал, что его вновь захлестывает
волна гнева.
     Он с  такой  силой  впихнул  в  аппарат кассету  с  копиями  лондонской
"Таймс",  что стол задрожал. Из-за перегородки,  отделяющей его от соседнего
монитора, послышались возмущенные возгласы.
     Пумо просматривал текст, пока не нашел нужный  ему заголовок: "ПИСАТЕЛЬ
И   ЖУРНАЛИСТ  МАККЕННА  УБИТ  В   СИНГАПУРЕ".  И  подзаголовок:   "Приобрел
известность во время войны во Вьетнаме". Клив Маккенна занял первую страницу
"Таймс" двадцать девятого января восемьдесят второго года, через шесть  дней
после  своей смерти и  через день  после того, как был обнаружен  его  труп.
Маккенна  работал на  агентства  "Рейтор" в  Австралии  и  Новой Зеландии  в
течение  десяти  лет,  затем перебрался  в сайгонское  отделение, где быстро
приобрел известность.  Он  был  первым  английским  журналистом,  освещавшим
блокаду  Хе-Санх,  события  в  Май Лей  и  военные  действия в  Хью,  и  был
единственным  английским  журналистом,  побывавшим  в  Я-Тук непосредственно
после событий, вызвавших  расследование  военного  трибунала  и  последующее
признание  невиновными   двух  американских  солдат.  Маккенна  расстался  с
журналистикой  в семьдесят первом году, вернувшись в Лондон,  чтобы написать
первый  из  серии  приключенческих триллеров, сделавших  его  одним из самых
известных и преуспевающих авторов.
     -- Он  был  в  том  чертовом вертолете,  --  вслух произнес  Пумо. Клив
Маккенна был одним из пассажиров вертолета, доставившего репортеров в Я-Тук,
Уильям Мартинсон был в том же вертолете и французские журналисты, наверняка,
тоже.
     Тино  поменял кассету на  другую,  с  французской  периодикой. Пумо  не
понимал  по-французски, но слова "Вьетнам" и "Я-Тук"  в одной  из  статей на
первой странице "Экспресс" читались одинаково по-английски и по-французски.
     Сбоку  кабинки  Пумо появилась  огромная  голова  с карими  глазами  за
стеклами огромных очков в серой оправе.
     --  Извините,  --  произнесла  голова,  --  но если вы  не  в состоянии
контролировать себя и свой словарь, я буду вынужден попросить вас удалиться.
     Пумо захотелось ударить этого высокопарного осла. Тем более что  на нем
был галстук-бабочка, напомнивший ему о Гарри Биверсе.
     Нимало  не  сомневаясь  в  том,   что  на  него  смотрит  весь  кабинет
микрофильмов, Пумо взял  со  спинки  стула  пиджак, сдал  у  стола пленки  с
микрофильмами и вышел из  кабинета. Тино  сломя голову  сбежал по лестнице и
выбежал за дверь библиотеки. Падал снег.
     Пумо  шагал по улице,  засунув  руки  в  карманы, в  твидовой кепке  из
какой-то  банановой  республики  на  голове.  Было  очень  холодно,   и  это
успокаивало.  В такой холод, когда все думали  только  о том, как бы  скорее
добраться до дома, практически исключалась возможность нападения на улице.
     Пумо попытался вспомнить лица репортеров, побывавших в  Я-Тук. Это была
только  часть более многочисленной группы,  прибывшей  в  Кэмп  Крэнделл  из
дальней  провинции  Кванг-Три,  где  они  осматривали места  сражений,  дабы
поведать  человечеству  об  ужасах  Вьетнама.  После  того   как  журналисты
выполнили  обязательную программу,  они  могли  выбрать  для  второстепенных
историй не  столь знаменитые места. Большая часть группы решила послать  эту
возможность к чертовой матери и вернулась в Сайгон, где  можно было спокойно
шататься по  барам  и  курить опиум.  Все телерепортеры  отправились в  Кэмп
Эванс, чтобы потом добраться до Хью, где можно было стоять на красивом мосту
на  фоне живописного  пейзажа, подняв  к губам микрофон, и  вещать  миру: "Я
говорю с вами, стоя на  берегу реки  Паудер, протекающей через древний город
Хью, история которого  исчисляется столетиями". Из них некоторые застряли  в
Кэмп  Эванс,  ожидая  случая, пролетев  несколько  миль на  север,  написать
захватывающие репортажи  о прибытии вертолетов в зону высадки Хью. И  совсем
небольшая горсточка журналистов решила посмотреть, что же все-таки случилось
в деревне под названием Я-Тук.
     От посещения журналистов у Пумо осталось лишь  воспоминание о  том, как
все  эти  репортеры в  пижонски скроенной полувоенной одежде окружили вполне
довольного собой Гарри Биверса. Они напоминали свору собак,  лающих друг  на
друга и судорожно заглатывающих перепавшие им куски пищи.
     И вот из всех, кто обступил в тот день Гарри Биверса, четверо мертвы. А
сколько осталось в живых?
     Опустив голову,  Пумо  брел  сквозь снегопад по  Пятой авеню и старался
мысленно пересчитать людей, окружавших Биверса. Но ничего не выходило -- они
представлялись Тино  бесформенной  кучей,  никак  не  поддающейся пересчету.
Тогда он попытался представить, как они сходят по трапу вертолета.
     Спэнки  Барредж, Тротман, Денглер и  он  сам, Тино Пумо, несут мешки  с
рисом, добытые  в пещере,  и складывают их под деревьями.  Биверс был  такой
радостный  еще и потому,  что обнаружили под  рисом ящики с русским оружием.
Биверс прыгал по этому поводу, как заводной болванчик.
     --  Выведите детей, -- кричал он. -- Поставьте их рядом  с этим рисом и
направьте на них оружие.  -- Он жестом указал на вертолет, стоящий рядом. --
Выводите их! Выводите!
     Пумо вспоминал, как люди выпрыгивают из вертолета и, пригнувшись, бегут
в направлении деревни.  Все журналисты пытались походить на Джона Уэйна  или
Эрола Флинна, и сколько же их все-таки было? Пять? Шесть?
     Если  бы Пул и  Биверс  скорее  добрались до  Андерхилла, они могли  бы
спасти еще по крайней мере одну жизнь.
     Пумо поднял глаза  и  обнаружил,  что  дошел  почти  до конца Тридцатой
стрит. Глядя на дорожный знак, он сумел наконец восстановить в голове четкую
картину людей, выпрыгивающих  из вертолета и бегущих через лужайку, трава на
которой  напоминала кошачью  шерстку, зачесанную  не  в  ту сторону. Сначала
вылез один человек, за ним -- двое, потом еще один, припу