шего хозяина.
     -- Эти картинки отснял его сын, -- сказал Конор.
     -- Эти  картинки  отснял один черномазый по имени  Коттон, --  возразил
Войцак.
     -- О, черт! -- Конор почувствовал, что ему необходимо сесть.
     -- Коттон  был  в одном взводе с молодым Дейзи, тот и  договорился, что
купит у него копии фотографий -- ты, болван.
     --  Я  знал Коттона,  -- медленно  произнес Конор Линклейтер.  -- Я был
рядом, когда парнишка покупал фотографии.
     --  Мне наплевать, кто сделал  эти фотографии. Мне  наплевать,  жив он,
мертв или что-то среднее. И мне  плевать,  что все тут считают тебя  героем,
потому что в моих глазах, парень, ты -- куча дерьма.
     Войцак сделал еще шаг в сторону Конора, и тот разглядел на дне его глаз
смесь  ярости  и  отчаяния,  загнанные  так  глубоко,  что  невозможно  было
разобрать, чего же было больше.
     --  Ты слышишь меня? Я был  в боях двадцать один  день. И двадцать одну
ночь.
     --  Просто  надо как-то исправить  твой  брак, вот и  все,  --  прервал
Войцака Конор.
     Войцак больше ничего не  слышал.  Зрачки его глаз напоминали булавочные
головки.
     -- Блядь!!! -- заорал он.
     -- Я думал, ты любишь блядей, -- спокойно произнес Конор.
     -- Я клею хорошо! -- орал Войцак.
     Бен Роим  прекратил их  ссору, долбанув со всей силы кулаком по дереву.
За спиной подрядчика стояла миссис Дейзи с кофейником в руках.
     Войцак устало улыбнулся ей.
     -- Хватит! -- сказал Бен Роим.
     -- Не могу я работать с этим остом, -- не унимался Войцак.
     -- Этот парень сам довел меня, -- запротестовал Конор.
     -- Чарли хватит удар, если он услышит грубые выражения в своем доме. --
Миссис Дейзи явно нервничала. --  Возможно,  по  нему  этого не скажешь,  но
Чарли довольно старомоден.
     -- Кто в конце концов отвечает за оклейку? -- вопил Войцак. Он нагнулся
и поднял с  пола инструменты. -- Я  хочу только,  чтобы мне дали  делать мою
работу.
     -- Но посмотрите, как он ее делает!
     Бен Роим  повернул  к  Конору  угрюмое  лицо  и  сказал,  что им  нужно
поговорить.
     Он провел Конора по коридору в другую комнату. Конор слышал, как за его
спиной Войцак  бормотал про  него какие-то  гадости  миссис  Дейзи,  которая
визгливо хихикала. Бен обошел все дырки в полу комнаты и прислонился к голой
стене.
     --  Этот  парень  --  муж  моей  племянницы Эллен.  Он  пережил тяжелые
времена, там, во Вьетнаме.  Тебе  не надо  рассказывать мне,  что  он делает
работу,  как  моряк на  пятый день  запоя. Я просто делаю для него  все, что
могу. -- Бен посмотрел на Конора, но не смог долго выдержать его взгляда. --
Жаль,  что не могу сказать тебе чего-нибудь поприятнее, Рыжик. Ты -- хороший
рабочий.
     --  Можно подумать, я прохлаждался на пикниках все то время, что был  в
Наме, -- Конор покачал головой и замолк.
     -- Я  заплачу тебе вперед за несколько дней,  -- сказал Бен  Роим. -- А
летом у нас будет еще работа.
     Лето было еще не скоро, но Конор сказал:
     -- Не беспокойтесь обо мне. У меня совсем другие планы -- отправляюсь в
путешествие.
     Роим смущенно помахал ему рукой.
     -- Держись подальше от баров, Конор.
     2
     Когда Конор  вернулся на Уотер-стрит в Саут-Норуолке, он обнаружил, что
не может вспомнить ничего из того, что произошло с тех пор, как  он ушел  от
Бена Роима. Как будто бы он заснул, едва забравшись на мотоцикл, и проснулся
только  когда поставил  его  у  дома.  Конор  устал,  у  него  было  ужасное
настроение -- какая-то пустота внутри. Непонятно,  как он не попал в аварию,
сидя в таком состоянии за рулем. Конор не понимал, почему он все еще жив.
     Он  по привычке вынул  почту из  ящика.  Кроме обычной ерунды,  которую
рассовывают по почтовым  ящикам рекламные  агенты, и  политических листовок,
там был длинный белый конверт с маркой Нью-Йорка, надписанный от руки.
     Конор  зашел  в квартиру, выкинул рекламные  проспекты  и  политические
листки  в корзину для бумаг и достал из холодильника пиво. Посмотрев на себя
в зеркало  над  кухонной раковиной, он  увидел  морщины на лбу и  синяки под
глазами.  Конор  выглядел  больным  --  стареющим  и  больным.  Он   включил
телевизор, швырнул пальто на единственный стул и повалился на кровать. Затем
он  открыл  конверт  достал  оттуда   голубой  прямоугольничек,  оказавшийся
банковским  чеком.  Конор внимательно  изучил  его.  После нескольких секунд
смущения и недоверия  он еще раз перечитал  надпись на чеке.  Это был чек на
две  тысячи  долларов  на имя  Конора Линклейтера, подписанный Гарольдом Дж.
Биверсом. Конор заглянул внутрь  конверта  и нашел  записку: "Мотор запущен!
Свяжусь с тобой по поводу перелета. С приветом, Гарри (Обжора!)".
     3
     Конор очень долго смотрел на чек, затем засунул его и записку обратно в
конверт  и  стал  прикидывать,  куда  бы все это  спрятать. Если он  положит
конверт  на стул, то  сядет  на  него,  если на кровать  --  то может  потом
случайно засунуть в автомат в прачечной  вместе  с простынями. Если положить
на телевизор,  то, напившись, Конор может случайно принять конверт за мусор.
Наконец Конор решил остановиться на холодильнике. Он встал с кровати, открыл
дверцу холодильника и  положил конверт на  пустую  полку прямо под упаковкой
пива "Молсон Эйл".
     Конор плеснул в лицо водой, причесался и переоделся в тот же костюм,  в
котором ездил в Вашингтон.
     Затем Конор отправился в бар "У  Донована" и выпил четыре  коктейля еще
до того, как появились остальные завсегдатаи бара. Конор  не мог разобраться
в своих чувствах: чего было больше  -- счастья по  поводу  получения чека  и
предстоящего  отъезда или  же горечи  от  того,  что он потерял работу из-за
этого  осла  Войцака.  В  конце концов он решил,  что  скорее  счастлив, чем
несчастлив, и по этому поводу стоит заказать еще порцию выпивки.
     Бар постепенно  заполнялся народом. Конор долго пялился  на симпатичную
женщину,  пока не  почувствовал  себя трусом. Тогда он  сполз с  табуретки и
попытался заговорить  с  ней.  Девушка  училась что-то  там  такое делать на
компьютерах  (в определенное  время суток  все  женщины, которых  можно было
встретить "У Донована", сообщали вам,  что они  учатся что-то там делать  на
компьютерах).  Они выпили  вместе.  Конор спросил  ее,  не  захочет  ли  она
посмотреть  его  маленькую квартирку.  Женщина  ответила,  что  он  забавный
парнишка, и согласилась.
     -- Ты настоящий домосед, правда? -- спросила девушка после того, как он
включил свет в квартирке.
     Потом,  после  занятий любовью, она спросила его  о полосах на спине  и
животе.
     -- "Эйджент  Оранж", -- ответил  Конор.  -- Хотелось бы  мне научить их
всех как следует произносить эти слова.
     И вот теперь он один боролся с последствиями запоя, больше всего  желая
увидеть  сейчас  Майка  Пула  и  поговорить  с  ним  об   "Эйджент   Оранж",
поинтересоваться новостями о Тиме Андерхилле.
        "8"
        "Майкл Пул работает и отдыхает"
     1
     -- Все решено, -- произнес  Майкл. -- В  январе в Сингапуре медицинская
конференция, организаторы предлагают скидку на билеты туда и обратно.
     Он поднял глаза  от номера  "Американского  терапевта". В  ответ  Джуди
только сжала губы, не отрываясь от телешоу "Сегодня". Джуди завтракала, стоя
у некоего подобия стойки посреди кухни. Майкл сидел один за длинным кухонным
столом.  Три  года  назад  Джуди  объявила,  что  кухня  морально  устарела,
оскорбляет  ее  эстетические  чувства  и  стала  совершенно  бесполезной,  и
потребовала переделать ее. Теперь она каждое  утро завтракала  стоя в восьми
футах от стола, за которым сидел муж.
     --  А какая тема  конференции? -- спросила Джуди,  по-прежнему глядя на
экран.
     --  "Педиатрия  в  травматологии".  С  подзаголовком  "Травматология  в
педиатрии".
     Джуди бросила на  него чуть иронический, но вполне дружелюбный взгляд и
с хрустом откусила кусочек тоста.
     -- Все должно сработать, -- продолжал Майкл. -- Если повезет, мы сможем
отыскать  Андерхилла и  решить  все  вопросы за неделю-две. Авиабилет  будет
действителен лишнюю неделю.
     Джуди так и не повернулась к нему.
     -- Ты прослушала вчера сообщение Конора на моем автоответчике?
     -- С чего бы это мне слушать твои сообщения?
     -- Гарри Биверс послал Конору чек на две тысячи долларов, чтобы покрыть
расходы на поездку. Никакой реакции.
     -- Конор не мог в это поверить.
     -- Как  ты  думаешь, они правильно сделали,  что  заменили  Тома Брокоу
Брайаном Гамбелом? Я всегда считала его каким-то чересчур легковесным.
     -- А мне он всегда нравился.
     -- Ну что ж, возможно ты  прав, -- Джуди обернулась, чтобы поставить  в
раковину свои почти не испачканные тарелку и чашку.
     -- Это все, что ты хочешь сказать?
     Джуди повернулась к мужу, явно едва сдерживаясь:
     -- Ах, извините. Мне  позволено добавить что-то еще? Ну так вот, мне не
хватает по  утрам  Тома Брокоу. Если  честно, старина Том  иногда  возбуждал
меня. (Четыре года  назад, в  тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, после
смерти  их  сына  Роберта --  Робби, --  Джуди положила конец  их с  Майклом
физической близости.) Шоу  больше не  кажется мне таким  интересным,  как  и
многое другое на этом свете. Но я думаю, так иногда  бывает, не правда ли? С
сорокалетними  мужьями  ведь тоже происходят  иногда странные вещи. -- Джуди
посмотрела  на  часы и  гневно взглянула на мужа. -- У  меня всего  двадцать
минут, чтобы добраться до школы. Умеешь ты выбрать момент...
     -- Ты так ничего и не сказала по поводу поездки. Джуди вздохнула.
     --  Как ты  думаешь,  где  Гарри Биверс взял деньги, которые он  послал
Конору? На той  неделе звонила Пэт Колдуэлл. Она рассказала,  что Гарри плел
ей какие-то байки о правительственной миссии.
     -- О? --  Несколько секунд Майкл молчал. -- Гарри любит воображать себя
Джеймсом Бондом. Но не все ли равно в конце концов, где он взял эти деньги.
     -- Хотелось бы мне понять, почему тебе так необходимо лететь в Сингапур
в компании пары психов, чтобы разыскать еще одного такого же психа.
     Джуди  нервно одернула  полу  своего  парчового жакета.  На секунду она
показалась Майклу похожей на Пэт Колдуэлл. Джуди не пользовалась косметикой,
и в ее светлых волосах давно уже поблескивали серебристые седые пряди.
     Затем она одарила  наконец мужа первым прямым, открытым взглядом за это
утро.
     -- А как же твоя любимая пациентка?
     -- Посмотрим. Я скажу ей обо всем сегодня.
     -- А твои компаньоны займутся всеми остальными, не так ли?
     -- И все с огромным удовольствием.
     -- А ты с не меньшим удовольствием будешь рыскать по всей Азии.
     -- Но ведь совсем недолго.
     Джуди  опустила  глаза и улыбнулась. В улыбке этой было столько горечи,
что у Майкла похолодело внутри.
     -- Я хочу  знать,  не нуждается ли Тим Андерхилл  в моей  помощи. Он --
наше недоделанное дело.
     -- Я  понимаю  только одно.  Была война, ты  убивал людей, в том  числе
детей. Что ж,  в этом суть войны. Но когда война закончена,  она должна быть
закончена.
     -- Я думаю, что в каком-то смысле не заканчивается ничто и никогда.
     2
     Это  была  правда.  В  Я-Тук  Майкл  Пул  действительно  убил  ребенка.
Обстоятельства дела были туманны, но факт  оставался фактом:  он выстрелил и
убил ребенка, стоявшего  в тени сарая.  Майкл ни  в  чем не был  выше  Гарри
Биверса. Он был таким же, как Гарри Биверс. В прошлом Гарри Биверса тоже был
ребенок, с  которым он столкнулся лицом к лицу, как и  Майкл Пул  с малышом,
стоявшим  в  тени сарая.  Все  было  по-другому, только исход дела  оказался
одинаковым, и именно исход дела имел значение для них обоих.
     Несколько лет  назад Майкл прочел в каком-то  романе, названия которого
он даже не запомнил,  что ни  одна история не существует в отрыве от  своего
прошлого, и именно  прошлое  делает понятной для нас  эту историю. Это  было
правдой  и касалось  не только историй из книг. Майкл  был тем, чем  он  был
сейчас, -- педиатром сорока одного года, проезжающим через небольшой городок
с томиком "Джейн  Эйр", лежащим рядом на  сиденье, --  отчасти и потому, что
убил ребенка в Я-Тук, но в  гораздо  большей степени потому, что, прежде чем
он вылетел  из колледжа, Майкл встретил хорошенькую старшекурсницу по  имени
Джудит Рицман и женился на ней. Когда его призвали в армию, Джуди писала ему
два-три  раза  в  неделю,  и  Майкл до  сих пор помнил некоторые  ее  письма
наизусть.  В одном  из них она сообщала, что хочет, чтобы их первый  ребенок
был  мальчиком, и  собирается назвать его Робертом.  И Майкл,  и Джуди  были
такими, какими они стали из-за всего, что сделали  или не сделали в прошлом.
Он женился на  Джуди,  он  убил ребенка, а  потом  пил, и  пил, и пил, чтобы
забыться. Джуди содержала  мужа,  пока он  заканчивал  медицинский  колледж.
Роберт  -- его милый,  ласковый, красивый, всегда унылый Роберт -- родился в
Уэстерхолме и прожил свою скучную, не богатую событиями и ничего  в сущности
не значившую маленькую жизнь в этом небольшом городишке, который обожала его
мать и ненавидел его отец, Робби поздно начал говорить, поздно начал ходить,
плохо  учился  в  школе. Но Майкл  очень быстро  понял,  что ему  в сущности
наплевать, будет ли его сын учиться в Гарварде и вообще будет ли он  учиться
колледже. Робби принес в его жизнь радость.
     Когда мальчику было пять лет, из-за частых головных болей его  положили
в  больницу, где работал отец. Тогда-то у него  и обнаружили первую  раковую
опухоль. Потом  были другие  опухоли --  на  спинном мозге,  на  печени,  на
легких. Майкл купил  сынишке  белого кролика,  которого Робби назвал  Эрни в
честь  одного  из героев  "Сезам-стрит". Когда  Робби  ненадолго становилось
лучше, он таскался с этим  кроликом по всему дому, как обычно таскаются дети
с плюшевыми мишками. Болезнь Робби продолжалась три года -- три года, внутри
которых, казалось, существовал свой отсчет  времени,  свой собственный ритм,
никак не связанный с ритмом окружающего мира. Когда Майкл оглядывался назад,
ему казалось, что  годы эти прошли  очень  быстро --  тридцать шесть месяцев
уложились  не  более чем в  двенадцать. Внутри  же этого  срока  каждый  час
тянулся  неделю, неделя -- год, а все эти три  года унесли с собой молодость
Майкла Пула.
     Но, в отличие от Робби, он пережил их -- эти три года. Он качал сына на
руках, когда тот боролся уже за каждое свое дыхание, -- в конце концов Робби
довольно легко  расстался с  жизнью. Майкл положил своего  дорогого мертвого
мальчика на кровать и, наверное, в последний раз обнял жену.
     -- Я не  хочу видеть этого проклятого  кролика, когда вернусь домой, --
сказала Джуди. Она хотела, чтобы Майкл убил зверька.
     И  он  действительно  чуть  не  убил   кролика,  хотя  приказание  жены
напоминало ему волю злой  королевы из сказки.  Как  и жена,  Майкл  дошел до
такой степени отчаяния,  что вполне был способен на это. Однако вместо этого
он отнес кролика в  поле на северной окраине  Уэстерхолма, вынул  клетку  из
машины, открыл  дверцу, и Эрни  выпрыгнул наружу. Он огляделся вокруг своими
маленькими  глазками  (немного напоминавшими глаза  Робби), немного попрыгал
около клетки и стремглав кинулся в лес, видневшийся неподалеку.
     Сворачивая на стоянку около  госпиталя Святого Варфоломея, Майкл  вдруг
понял,  что  ехал от своего  дома на  Редкоут-парк  до  Оутер  Белт-роуд, на
которой стояла больница, то есть практически через весь город, со слезами на
глазах.  Он  проехал семь  поворотов,  пятнадцать  дорожных  знаков,  восемь
светофоров и  одну  из  забитых машинами нью-йоркских  дорожных  развязок на
Белт-роуд, практически ничего не видя. Он не  помнил, как  ехал через город.
Его щеки были мокрыми,  глаза распухли. Майкл достал носовой платок  и вытер
лицо.
     --  Не будь  кретином, Майкл, --  сказал он сам  себе,  взял  с сиденья
"Джейн Эйр" и вышел из машины.
     Огромное, неправильной  формы сооружение цвета сгнивших осенних листьев
с  башенками, контрфорсами  и  крошечными окошками,  вкрапленными  в  фасад,
стояло прямо напротив автомобильной стоянки.
     Главной обязанностью Майкла было осматривать всех младенцев, родившихся
за ночь. С тех пор, как в одноместную палату больницы положили Стаси Тэлбот,
то есть уже два месяца, раз в неделю, в те дни,  когда Майкл навещал ее,  он
старался задержаться в палате для новорожденных подольше.
     После  того,  как был  осмотрен последний  младенец  и  Майкл  заглянул
ненадолго  в  послеродовую  палату,  чтобы  удовлетворить  свое  любопытство
относительно  женщин,  произведших  на  свет этих  карапузов,  он направился
наконец  к  лифту,   чтобы  подняться  на  девятый  этаж,  в  онкологическое
отделение.
     Лифт  остановился   на  третьем   этаже,  и  внутрь  вошел  Сэм  Стайн,
хирург-ортопед,  с  которым  Майкл был  знаком. У Стайна была красивая белая
борода  и массивные плечи. Он  был на пять-шесть дюймов ниже Майкла Пула, но
вид у Стайна  был настолько самоуверенный, что создавалось  впечатление, что
он смотрит на  Майкла сверху вниз,  хотя  на деле  ему  приходилось  изрядно
задирать свою бороду, чтобы заглянуть коллеге в глаза.
     Лет десять назад  Стайн  неправильно прооперировал ногу  одного из юных
пациентов  Майкла, а затем долго объяснял постоянные жалобы мальчика на боль
истерией. Наконец, после неудачных попыток свалить вину на  всех по  очереди
терапевтов, которые наблюдали мальчика, в особенности на Майкла Пула, Стайна
заставили повторно прооперировать ногу ребенка. Ни Стайн, ни Майкл не забыли
этого эпизода, и Майкл больше никогда не направлял к нему своих больных.
     Стайн взглянул на  книгу в  руках  Майкла, нахмурился  и  посмотрел  на
панель лифта, чтобы определить, где они находятся.
     -- Как подсказывает мне  мой  опыт,  доктор  Пул,  у приличного  медика
обычно нет времени отдыхать за чтением романов, -- сказал он.
     -- А я и не отдыхаю, -- ответил Майкл.
     Майкл дошел до двери палаты Стаси Тэлбот, не встретив по пути ни одного
из почти семидесяти врачей Уэстерхолма (Майкл как-то подсчитал, что примерно
половина  этих  людей  с  ним не  разговаривает. А  из  оставшейся  половины
немногим  пришло   бы  в  голову  задуматься  над  тем,  что  он   делает  в
онкологическом  отделении.  Для  них  он  был  просто   обычным,  нормальным
медиком).
     Майкл  предполагал,  что  для  кого-нибудь, вроде Сэма Стайна,  то, что
происходило  сейчас со  Стаси  Тэлбот, тоже  не выходило  за  рамки  обычной
медицины. Для него же это было не просто медицинским случаем, это напоминало
ему о том, что случилось с Робби.
     Майкл  вошел в  палату  и  погрузился  в темноту.  Глаза  девочки  были
закрыты. Майкл  помедлил  несколько секунд, прежде чем подойти к ней.  Шторы
были опущены, свет  потушен. В  застоявшемся  воздухе висел запах  цветов из
магазинчика  на  первом этаже  больницы. Грудь Стаси едва заметно вздымалась
под сеткой  переплетенных трубок. На  простыне рядом  с рукой девочки  лежал
томик "Гекльберри Финна". Судя по закладке, Стаси почти дочитала книгу.
     Майкл подошел  к  кровати.  Девочка  открыла глаза. Узнав  Майкла,  она
улыбнулась.
     -- Я рада, что это вы.
     Стаси  Тэлбот  давно уже не  была  его пациенткой.  По  мере  того, как
болезнь  захватывала один за  другим разные ее органы, девочку передавали от
одного специалиста к другому.
     -- Я  принес  тебе новую книжку, -- сказал Майкл,  кладя томик на стол.
Затем он сел рядом с девочкой и взял ее руки в свои. От иссохшей кожи  Стаси
исходил жар. Майкл видел каждый волосок бровей девочки. Волосы Стаси выпали,
и  на  голове  ее  была  пестрая  вязаная  шапочка,  придававшая  ей немного
восточный вид.
     -- Как ты думаешь, у Эммалин Грандерфорд был рак? -- спросила Стаси.
     -- Думаю, что нет.
     --  Я все надеюсь прочитать  в  книге про  кого-нибудь  вроде меня, но,
наверное