целую полку,  уставленную его
романами. Тут было по четыре-пять копий каждого романа Тима, от "Вижу зверя"
до  "Кровавой  орхидеи". Книги  в  твердых  переплетах  стояли  вперемежку с
изданиями в мягких обложках.
     Разве это  не означает, что Андерхилл живет здесь? Что он сотрудничал с
"Пэтпонг Букс"? Полка с книгами Андерхилла  напомнила Майклу стенд  "Местные
авторы"  в  "Книгах обо всем" -- лучшем магазине Уэстерхолма. Было ясно, что
Андерхилл  наверняка  часто  наведывался  сюда. А  если так,  интересно,  не
отправлялся  ли он,  выйдя  отсюда,  убивать  людей?  Пул  почти  чувствовал
присутствие Андерхилла рядом с этой  полкой.  Если бы  он не заходил сюда, в
магазине бы не стали держать столько книг в общем-то малоизвестного автора.
     Майкл изложил свои выкладки Конору Линклейтеру, и тот согласился с ним.

     Когда Майкл и Конор вышли в тот день из отеля, первым впечатлением Пула
о Бангкоке было, что это таиландская Калькутта. Целые семьи,  казалось, жили
и работали на улице. То здесь,  то там Пулу попадались женщины, занимающиеся
починкой тротуаров, которые кормили детей, продолжая свободной рукой стучать
молотками по бетону. Посреди тротуаров женщины рыли траншеи. Дым костров, на
которых готовили пищу, поднимался из полупостроенных зданий. Какая-то липкая
пыль  и  дым  висели  в  воздухе,  который  казался  от этого  серым.  Майкл
чувствовал, что лицо его, подобно паутине, покрывается пыльной пленкой.
     Перед ними была огромная красная вывеска "РАЙСКИЙ МАССАЖНЫЙ САЛОН",  на
бетонных ступенях, расписанных синими  звездами, какая-то женщина  с угрюмым
видом лупила плачущего ребенка, рядом громоздились сумки, свертки и бутылки,
перевязанные грубой  веревкой.  Она отвешивала малышу пощечины и  тыкала его
кулаком  в  грудь.  Ступени вели к  огромному  балдахину с надписями:  "КЛУБ
РАЙСКИХ НАСЛАЖДЕНИЙ" и "РЕСТОРАН". Женщина смотрела как  бы сквозь Майкла, и
глаза ее, казалось,  говорили: "Это мой ребенок, это мое жилище, а тебя я не
вижу в упор".
     На секунду  у Майкла  закружилась  голова,  он  погрузился в  серый мир
теней,  контуры которого постоянно  менялись,  неожиданно образуя  провалы и
пропасти, мир, в котором реальность казалась не более чем иллюзией. Затем он
вспомнил, как  видел женщину  в синих одеждах у подножия  зеленого  холма, и
понял, что пытается убежать от собственной жизни.
     Майкл знал, как это бывает. Однажды ему удалось убедить Джуди сходить в
Нью-Йорке  на  пьесу  "Следопыты",  сочиненную   и  поставленную  ветеранами
Вьетнама.  Майкл  считал, что пьеса очень удалась. "Следопыты" заставил  его
почувствовать, что Вьетнам  совсем близко, и,  наблюдая за действием,  Майкл
постоянно вспоминал события и ощущения собственного военного прошлого. Он то
смеялся, то плакал, то его одолевали горькие чувства, как на скамейке в Брас
Базах Парке. (Джуди считала,  что  эта пьеса -- некая форма психотерапии для
актеров.)  Несколько  раз  на протяжении  пьесы ее герой по имени Динки  Доу
целился  из  М-16  прямо  в  голову  Майкла. Динки Доу,  естественно,  и  не
догадывался о присутствии Майкла в восьмом ряду, да  и винтовка, конечно, не
была заряжена, но каждый раз,  когда Майкл видел  нацеленный на  него ствол,
его  тошнило  и начинала  кружиться  голова.  Он  чувствовал себя  абсолютно
беспомощным, и  единственное,  что мог сделать, это  вдавиться всем  телом в
кресло, судорожно сжимая его  ручки. Оставалось только надеяться, что  он не
выглядел таким испуганным, каким чувствовал себя.
     Бангкок вызвал сейчас  у  Майкла примерно те же чувства, что и винтовка
Динки Доу. На освящении Мемориала пятнадцать последних лет жизни Майкла  как
бы вовсе перестали существовать. Он весь состоял теперь из натянутых нервов,
был опять  мальчишкой-солдатом,  обычно невидимым  в респектабельном  облике
симпатичного, легкого в общении и добродушного доктора Пула, который казался
теперь только оболочкой.
     Было странно  ощущать  себя  как бы невидимым, сознавать, что  никто не
догадывается о твоей настоящей сущности. Очень  жаль,  что  Конор и  Пумо не
видели "Следопытов" вместе с ним.
     Майкл и Конор прошли мимо  пыльного  окна,  за стеклом  которого висели
муляжи женских  ножек, напоминавших ампутированные  конечности,  согнутые  в
колене.
     --  Знаешь,  -- сказал Конор, -- а я скучаю по дому. Мне хочется съесть
гамбургер.  Я  хочу  нормального пиво,  которое не имело  бы вкуса помоев. Я
хочу,  черт  возьми, сходить в нормальный туалет, хотя неизвестно, будет  ли
это когда-нибудь возможно после  той дряни,  которой  напичкал меня доктор в
Сингапуре. И знаешь,  что самое ужасное? Мне хотелось бы снова нацепить свой
пояс с инструментами. Хочу прийти после работы домой, вымыться и отправиться
в свой старый добрый бар. Тебе ничего такого не хочется, Майкл?
     -- Не совсем, -- ответил Пул.
     -- Ты не скучаешь по работе? -- Брови Конора удивленно  поползли вверх.
-- Тебе не хочется опять нацепить халат, взять в руки стетоскоп и все такое?
И говорить детишкам, что будет больно, но совсем чуть-чуть?
     --  Нет,  уж  чего мне  не  жаль, так это  подобных  вещей.  Вообще моя
практика последнее время доставляла мне немного удовольствия.
     -- А ты вообще по чему-нибудь скучаешь? "Я скучаю по девочке в больнице
Святого Варфоломея", -- подущал Майкл, но вслух сказал:
     -- Наверное, по некоторым из своих пациентов.
     Конор посмотрел на него подозрительно и предложил поскорее  повернуть в
сторону Пэтапэта,  на  который  собирались  взглянуть друзья,  пока  они  не
подцепили здесь какую-нибудь легочную болезнь.
     -- Пэтпонг, -- поправил его Майкл. -- Район, где убили Денглера.
     -- А, тот Пэтпонг, -- сказал Конор.

     Пэтпонг прежде всего удивил  Майкла тем,  что  по размерам  оказался не
больше,  чем Майкл видел  из  окна.  Район  Бангкока,  привлекавший туристов
мужского пола со всей Америки, Европы и  Азии, состоял всего-навсего из трех
улиц  в  длину  и  одной  в ширину.  Пул  представлял,  что,  подобно району
Сент-Паули в Гамбурге, это место занимает хотя бы несколько кварталов.  Было
пять часов вечера, но неоновые вывески уже переливались всеми цветами радуги
над головами мужчин, входящих и выходящих из баров и массажных салонов. "СТО
ДВАДЦАТЬ ТРИ ДЕВЧОНКИ. И  ПОКУРИТЬ". Зазывала, стоявший  у дверей,  свистнул
Майклу  и  сунул  ему   в  руки  брошюрку  с  перечнем  услуг,  предлагаемых
заведением:

     1. Красивые девушки -- непрекращающееся шоу!
     2. Порция бесплатной выпивки каждому клиенту.
     3. Все языки мира, международная клиентура.
     4. Шарики для пинг-понга.
     5. Разрешается курить.
     6. Маркеры.
     7. Кока-кола.
     8. Стриптиз.
     9. Женщина с женщиной.
     10. Мужчина с женщиной.
     11. Мужчина с двумя женщинами.
     12. Комнаты для личного участия и для наблюдения.

     Пока Майкл  читал, к ним с Конором подбежал небольшого росточка смуглый
человечек, который тут же затараторил:
     --  Вы пришли в  хорошее  время. Позже не будет мест. Выбирайте сейчас,
вам  достанется  самое  лучшее. --  Мужчина выхватил из кармана книжечку для
кредитных карточек и начал демонстрировать друзьям одну за другой фотографии
около  шестидесяти обнаженных  девиц. -- Выбирайте  сейчас  --  потом  будет
поздно.
     Человечек  ухмылялся, демонстрируя  золотые  клыки, и  явно был  вполне
доволен собой, своим бизнесом и своим товаром.
     Он тряс ленточкой с фотографиями перед лицом Конора.
     -- Все доступно. Выбирайте быстрее!
     Майкл  увидел, как краска заливает лицо его друга, и потащил его дальше
по улице, свободной рукой отмахиваясь от зазывалы.
     Тот продолжал размахивать фотографиями и кричать им вслед:
     -- И мальчики.  Красивые мальчики, мальчики  всех размеров. Потом будет
поздно,  особенно  для мальчиков.  --  Он извлек из другого кармана еще одну
книжечку с фотографиями. -- Красивые, страстные, сделают все, что пожелаете,
дадут покурить травки...
     -- Телефон, -- сказал Майкл, вспоминая, что  вроде бы видел это слово в
брошюрке.
     Зазывала нахмурился, покачал головой.
     -- Никакого телефона Что вы хотите? Вы что, самоубийцы? -- Он  поспешно
собрал фотографии  и  повернулся  к друзьям спиной. Затем  вновь  пристально
оглядел их и сказал:
     -- Вы, парни, что, действительно самоубийцы? Со странностями, да? Тогда
вы должны быть очень осторожны.
     -- Что с этим парнем? -- спросил Конор. -- Покажи-ка ему фото.
     Зазывала,  нервно оглядываясь, продолжал рассовывать по  карманам  свою
нехитрую рекламу. Пул достал из конверта одну из  фотографий. Длинным, почти
белым языком коротышка облизал губы, затем отступил назад, как-то беспомощно
улыбнулся Конору и Майклу и переключил свое внимание  на высокого белокурого
юношу в футболке с надписью "Твистид Систерс".
     -- Не знаю, как ты, -- сказал Конор,  -- а я выпил бы пива. Пул кивнул,
и  они  поднялись   по  ступенькам  бара  "Монпарнас".  Друзья  оказались  в
маленькой, плохо освещенной комнатке, заставленной стульями. В одном углу ее
была  небольшая  стойка,  за  которой возвышался огромный бармен  в  красной
рубахе. В передней части бара была небольшая деревянная сцена. У входа Конор
протянул какие-то  банкноты сидящей за столом женщине,  которая  проскрипела
Пулу:
     -- Двадцать баксов за вход.
     Майкл взглянул на сцену, где  довольно тощая тайская танцовщица в одном
лифчике исполняла, стоя на коленях, какой-то весьма странный номер. С дюжину
полураздетых девиц изучающе глядели на Майкла и Конора. Единственным,  кроме
них, мужчиной в баре был пьяный австралиец, который уже успел  избавиться от
пиджака  с  мокрыми от  пота подмышками и сидел  теперь в обнимку с  высокой
банкой  пива.  На него вешалась  какая-то девица, играя  с  его галстуком  и
что-то нашептывая на ухо.
     -- Знаешь, о чем  я начал подумывать  на улице?  -- спросил Майкл. -- О
травке.
     -- Надеюсь, здесь ее нет, -- отозвался Конор.
     Девушка на сцене с  обворожительной улыбкой сложила руки чашечкой перед
влагалищем, и в ладонях ее оказался  шарик  для  пинг-понга,  который  исчез
затем там, откуда появился, и вновь выкатился девушке на ладонь.
     К  друзьям,  что-то  щебеча  и улыбаясь,  подошли  четыре  девушки. Две
уселись на стульях по обе стороны от друзей, еще две опустились на колени.
     --  Ты  такое  хорошенький,  --  заявила  Пулу одна  из девиц,  начиная
поглаживать его колено. -- Будешь мой муз?
     -- Эй,  --  сказал  Конор.  --  Если  они  проделывают такие же штуки с
шариками для пинг-понга...
     Они заказали выпивку для двоих девиц, остальные отправились дальше.  На
сцене шарики для  пинг-понга  исчезали и появлялись со скоростью вращающихся
дверей.
     Девушка рядом с Пулом прошептала:
     -- Уже хочешь. Я сделаю тебе хотеть.
     Из-за  занавески  рядом  со сценой показалась  еще одна  очень красивая
обнаженная  девушка,  которой  было,  как  показалось   Майклу,   не  больше
пятнадцати  лет. Девушка  улыбнулась глядящим  на нее  мужчинам  и женщинам,
непонятно откуда  достала  сигарету,  которую прикурила от маленькой розовой
зажигалки.  Затем она  ловким  акробатическим  движениям  изогнулась  назад,
оперлась одной рукой о  пол, а другую засунула между ног и воткнула сигарету
во влагалище.
     -- Это уж слишком, -- заметил Конор.
     Сигарета тлела, на кончике  ее образовалось  уже  несколько сантиметров
пепла.  Тогда  девушка  опять  протянула  руку  и  достала  сигарету. Из  ее
влагалища поднимался голубой дымок. Это представление  повторилось несколько
раз.
     Девушка  Пула  начала  поглаживать  его  по  тыльной  стороне  бедра  и
рассказывать, что выросла в деревне.
     -- Мая ма бедный. Деревня  бедный.  Много-много дней не  есть. Ты взять
меня с собой в Америка. Я быть твой жена. Хороший жена.
     -- У меня уже есть жена.
     -- Хорошо, я быть второй жена. Твой второй жена будет самый лучший.
     -- Я бы не удивился, -- сказал Майкл, глядя на ямочки на щеках девочки.
Он допил  свое пиво и чувствовал  себя  безмерно  усталым  и в  то  же время
дружески расположенным ко всему и вся.
     --  В  Таиланде многие имеют по  две  жены.  Девушке  на  сцене удалось
выпустить соответствующими органами превосходное колечко дыма.
     Австралиец восторженно вопил.
     -- У тебя много телевизоров? -- спросила Майкла его девушка.
     -- Много.
     -- А стиралка-сушилка есть?
     -- А как же!
     -- Газовая или электрическая?
     Пул на секунду задумался.
     -- Газовая.
     Девушка скривила губки.
     -- А есть у тебя две машины?
     -- Конечно.
     -- А ты купишь еще одну для меня?
     -- В Америке у каждого своя машина. Даже у детей.
     -- У тебя есть дети?
     -- Нет.
     -- Я  родить тебе детей, -- пообещала проститутка.  -- Ты красивый. Два
детей, три детей, сколько  ты  хотеть.  Давать им американские имена. Томми.
Салли.
     -- Хорошие  детки, -- произнес Майкл.  -- Я уже чувствую, как мне их не
хватает.
     -- У нас будет лучший секс за твоя жизнь. И с женой станет лучше секс.
     -- Я  не занимаюсь  сексом с женой, --  признался Пул, удивляясь самому
себе.
     -- Тогда мы будем делать два раза больше секс.
     --   Раз  эта   штука  умеет  курить,  значит   и  по  телефону   умеет
разговаривать,  --  пьяно  пробормотал австралиец. -- Позвони  в университет
Квинлэнда и скажи, что я задерживаюсь.
     Нимфа на сцене выпрямилась и поклонилась. Все девицы,  австралиец и Пул
громко зааплодировали.
     Из-за занавески вышла девушка со стопкой бумаги и маркерами в руках.
     Пул допил пиво и стал наблюдать, как  девица на сцене, засунув все в то
же  место два маркера,  присела над листом  бумаги и  стала  рисовать вполне
похожую лошадь.
     -- А где в Бангкоке собираются гомосексуалисты?  -- спросил Пул сидящую
рядом девушку. -- Мы ищем одного друга.
     -- Пэтпонг-3. Через две улицы. Гомосексуалисты. А ты не такой?
     Пул покачал головой.
     -- Возвращайся ко мне. Я тебе тоже покурю. -- Проститутка обвила руками
шею  Майкла.  От  кожи  ее  исходил  какой-то  странный  запах, напоминавший
одновременно о яблоках, начищенной кожаной обуви и гвоздике.
     Когда Майкл и Конор  выходили из  бара,  на сцене артистка дорисовывала
пейзаж, на котором были уже горы, пляж, пальмы, лодки и солнце с лучами.
     В том же  квартале, где находился "Монпарнас", друзья и  наткнулись  на
магазин  "Пэтпонг  Букс".  Пока Майкл стоял  перед полкой  с  произведениями
Андерхилла, Конор изучал  журналы. Пул  спросил дежурного  продавца, а затем
администратора,  доводилось  ли  им  когда-нибудь   видеть  Тима  Андерхилла
собственной персоной, но ни тот, ни  другой даже  не  знали этого имени. Пул
купил  "Расколотый надвое" в жесткой обложке, с которой подходил к продавцу,
чтобы справиться об Андерхилле, и друзья вышли на улицу.
     -- Черт, а ведь я  и сам  подписал одну из  карточек  "Коко", -- сказал
Конор, когда они сидели за пивом в баре "Миссисипи Квин".
     -- Я тоже, -- сказал Пул. -- Ты когда?
     Он никогда и не думал,  что только один человек в  отряде отрезал уши и
подписывал  полковые карты,  но  сейчас  признание  Конора  вызвало  у  него
смешанное чувство удивления и удовлетворения.
     --  После дня рождения Хо  Ши Мина. На другой  день. Помнишь, мы  тогда
совершали вылазку вместе  со  вторым  взводом,  как и  в сам день  рождения?
Только  в  этот  раз  нарвались  на  мины. И один из  танков  подорвался  на
осколочной мине. Помнишь, как мы ползли плечом к плечу, боясь  нарваться  на
еще  одну  мину?  А после этого  Андерхилл снял  в кустах их часового, и  мы
накрыли всех остальных?
     -- Помню, -- сказал Майкл.
     Перед глазами  стояли  темные тени  вьетнамских  солдат,  как  призраки
скользящие  вдоль  дороги.  Это  были  не  мальчишки  --   им  было  лет  по
тридцать-сорок.  Они служили  в армии  пожизненно.  И Майклу  очень хотелось
убивать их.
     --  А  когда  все  закончилось, --  продолжал Конор, --  я  вернулся  и
обработал часового.
     Низенькая девушка в черном кожаном лифчике и коротенькой кожаной юбочке
уселась на табурет у стойки рядом с  Конором и облокотилась о бар, зазывающе
улыбаясь и стараясь привлечь к себе внимание.
     -- То есть я  отрезал ему  уши.  Это не легко было  сделать. Я отхватил
только верхнюю часть,  это и на  ухо-то  не было похоже. Я  как будто  бы не
понимал, что делаю, как будто вовсе  не  был  собой в тот  момент. Я  пилил,
пилил и пилил, пока ухо  не осталось  наконец  у меня  в руках, а голова  не
шлепнулась в грязь. Тогда пришлось перевернуть его и начать все с начала.
     Девушка, которая прослушала  весь разговор, встала, прошла через  бар и
стала что-то шептать на ухо другой местной девице.
     -- И что ты сделал с этими ушами?
     -- Закинул подальше в лес. Я не извращенец.
     -- Да, -- согласился Пул. -- Надо действительно быть извращенцем, чтобы
держать такую гадость у себя.
     -- Хорошо сказано, -- отозвался Конор.
     3
     Телефон, издававший перед этим какие-то странные жужжащие звуки, затих,
затем  вновь включился.  Конор  Линклейтер  оторвался  от  журнала с  голыми
девицами, купленного в "Пэтпонге", и спросил Майкла:
     -- А ты когда?
     -- Что когда?
     -- Подписал карту.
     --  Примерно через месяц после  того,  как объявили  о  том,  что будет
трибунал. После вылазки в Долину А-Шу.
     -- В конце сентября, --  сказал Конор. -- Я хорошо помню этого парня. Я
тогда собирал трупы.
     -- Да, точно.
     -- В тоннеле, где хранились запасы риса.
     -- Именно этот.
     -- Старина Мики! Ну ты даешь!
     --  Не знаю, как я мог это  сделать. Мне  до сих пор  все это снится  в
ночных кошмарах.
     Сквозь  шуршание  телефона   пробился   наконец   голос   телефонистки,
сообщившей, что Майкла  соединяют. Пул взял трубку, чтобы оговорить с женой,
но  перед глазами его все еще стояла картина трупа, лежащего на  мешке риса,
от которого он отпиливает мачете уши выкалывает ему ножом глаза.
     Первым  тело увидел Виктор Спитални, который вышел из тоннеля, довольно
улыбаясь и бормоча что-то одобрительное.
     Тишину  в  трубке  нарушали  коротенькие  попискивания,  как  будто  на
огромном  пространстве  от Бангкока  до  Уэстерхолма  соединялись в воздухе,
позвякивая друг о друга, какие-то невидимые цепочки.
     Пул  взглянул на  часы.  Семь часов  вечера в  Бангкоке,  семь  утра  в
Уэстерхолме.
     Наконец  он  услышал  хорошо знакомые звуки  гудков американской линии,
которые  тут  же  резко  прервались,  вновь уступив место  каким-то странным
звукам. Затем послышались гудки, видимо, уже его домашнего телефона.
     Раздался  щелчок, означавший, что работает  автоответчик. Видимо, Джуди
либо еще в  постели, либо внизу,  на  кухне. Майкл прослушал послание Джуди.
Когда прогудел сигнал, он сказал:
     -- Джуди? Ты дома? Это Майкл.
     Он подождал и позвал еще раз:
     -- Джуди?
     Майкл  уже приготовился  повесить  трубку,  когда услышал наконец голос
жены:
     -- Так это ты... -- произнесла Джуди безо всякого выражения.
     -- Здравствуй. Я рад, что ты ответила.
     -- Я, наверное, тоже. Ну что, детишки резвятся на солнышке?
     -- Джуди...
     -- Так да или нет?
     Пул вдруг почувствовал себя виноватым, вспомнив  девицу,  поглаживающую
его по бедру.
     -- Наверное, ты бы назвала это развлечением, -- признался он. -- Мы все
еще ищем Тима Андерхилла.
     -- Как вам повезло.
     --  Мы узнали,  что он уехал из  Сингапура,  поэтому Биверс  отправился
искать в Тайпей, а мы с Конором -- в Бангкок. Думаю, еще несколько дней -- и
мы найдем Тима.
     --  Великолепно.  Ты в Бангкоке  вспоминаешь  свою  боевую юность,  а я
работаю  тут, в  Уэстерхолме, который  по  случаю является и твоим домом,  а
также местом твоей медицинской практики.  Я надеюсь, ты помнишь, если только
твоя услужливая память уже не стерла это, что я не была в восторг