ля него  и  его  солдат,  заверив,  что
поединок закончился задолго до того, как  он  появился,  а  также,  что  все
уладилось,  о  чем  он  может  судить  по  отношениям  между  мной  и   моим
противником; подтверждение сего он может найти, если осмотрит один  из  моих
пистолетов, который уже разряжен. Но  этот  любезный  капрал,  не  затрудняя
больше ни себя, ни меня, принял  мой  дар  с  тысячью  поклонов,  выражающих
признательность, и, возвратив мне пистолеты, немедленно меня освободил.
     Не отошел он и на сотню ярдов, как мой приятель Ореген появился с целью
меня спасти в сопровождении двух оборванцев, которых он  захватил  для  сего
поблизости от церкви Сен-Джайлс. Один из них был вооружен мушкетом, у  коего
не было замка, другой - заржавленным палашом, а костюмы их  невозможно  было
описать.
     Увидев, что я уже освобожден, он принес  извинение  за  свое  внезапное
бегство и познакомил меня с двумя своими сотоварищами - сперва с  советником
Фиц-Клеббером, погруженным в  составление  истории  королей  Мюнстера  *  по
ирландским  манускриптам,  а  затем  со  своим  другом  мистером  Гахегеном,
глубоким философом и политиком, изобретателем  многих  превосходных  планов,
долженствующих послужить на благо своей родины.
     Но, невидимому, эти ученые мужи имели весьма скудное вознаграждение  за
свои полезные труды, так как  на  обоих  приходилась  одна  рубашка  и  пара
штанов. Я поблагодарил их вежливо за готовность мне помочь, выразил  в  свою
очередь желание быть им полезным, пожелал им доброго утра и повел Орегена  к
себе домой, где дал ему из моего гардероба пристойную  одежду,  которая  так
его восхитила, что он поклялся в своей вечной благодарности и  дружбе  и  по
моей просьбе рассказал обо всех своих жизненных перипетиях.
     Днем я навестил Мелинду, встретившую меня весьма благосклонно, и она от
души посмеялась, слушая о моем столкновении с ирландцем, о чаяниях  которого
знала из дюжины находившихся  у  нее  писем,  повествовавших  о  его  любви,
которые она передала мне  для  прочтения.  Мы  повеселились  на  счет  этого
бедняги поклонника, и тут я улучил время, когда мать ее вышла из комнаты,  и
объяснился ей в своей любви, о которой поведал со всем пылом и красноречием,
на какое только был способен.
     Я льстил, вздыхал,  клялся,  умолял  и  совершал  тысячи  сумасбродств,
надеясь произвести впечатление на  ее  сердце,  но  она  внимала  всем  моим
словам, не обнаруживая ни малейших  чувств,  и  прежде  чем  удостоила  меня
ответа, вошли новые посетители. После чая, как обычно, сели за карты, и  мне
повезло, так как я имел партнером Мелинду, благодаря чему не  только  ничего
не проиграл, но выиграл пять гиней чистоганом.
     Скоро я перезнакомился с большим количеством светских людей и  проводил
время в увеселениях, как повелевала столичная мода,  -  посещал  театральные
представления,  оперу,  маскарады,  вечера  с  танцами,  ассамблеи  и  театр
марионеток, большей частью вместе с Мелиндой, за которой я ухаживал со  всей
той пылкостью и ловкостью, на какие только моя цель могла меня вдохновить. Я
не жалел ни себя, ни кошелька, чтобы удовлетворить ее тщеславие и  гордость;
мои  соперники  были  устрашены,  и  я  затмил  их,  но  все  же  я  начинал
опасаться,что у милого создания нет сердца, которое она могла бы потерять.
     В конце концов, убедившись, что я не могу  больше  столь  расточительно
тратить деньги на сию любовь, я решил выяснить все разом.
     Однажды вечером, когда мы были вдвоем, я пожаловался на ее безразличие,
описал муки, причиняемые неизвестностью изнывающей от любви  душе,  и  столь
настойчиво понуждал ее высказать  суждение  касательно  нашего  брака,  что,
невзирая на свое умение, она не смогла увильнуть, но вынуждена была пойти на
eclaircissement {Объяснение, разъяснение (франц.),}. С беззаботным видом она
сказала мне, что ничего против меня не имеет, и если я  смогу  удовлетворить
ее мать в других отношениях, то не возражает  против  брака;  без  помощи  и
совета своей родительницы  в  столь  важном  деле  она  порешила  ничего  не
предпринимать.
     Эта декларация была не весьма приятна для меня,  предполагавшего  ранее
получить ее  согласие,  а  затем  завершить  победу  тайным  браком,  против
которого, - я льстил себя надеждой, - она не станет возражать. Однако прежде
чем почесть мои планы  безнадежными,  чтобы  засим  от  них  отступиться,  я
посетил ее мать и по всей форме попросил руки ее дочери.
     Славная леди, женщина почтенная, держала себя с большим достоинством  и
крайне вежливо поблагодарила меня за честь, оказываемую ее семье, и сказала,
что не сомневается в моих способностях  осчастливить  женщину,  но  ее,  как
мать, пекущуюся о благополучии своего ребенка, занимает вопрос о  том,  есть
ли у меня состояние и какое назначение  я  предполагал  ему  дать.  На  этот
вопрос, который привел бы меня в полное смущение, ежели бы я его не ждал,  я
ответил, не  колеблясь,  что,  несмотря  на  мои  скудные  средства,  будучи
джентльменом по рождению и воспитанию, я смог  бы  содержать  ее  дочь,  как
леди, и закрепить навсегда ее приданое за ней и ее наследниками.
     Этой осторожной матроне мое предложение не пришлось  по  вкусу,  и  она
холодно заметила, что нет никакой нужды закреплять за ее дочерью то,  что  и
без того ей уже принадлежит, однако, если  это  мне  угодно,  ее  поверенный
вступит в переговоры с моим, а я окажу ей милость, если сейчас познакомлю ее
с росписью своих доходов.
     Несмотря  на  крайнее  огорчение,  испытываемое   мной,   я   чуть   не
расхохотался ей в лицо при упоминании о росписи моих доходов,  что  являлось
жестокой сатирой на мой образ жизни. Я откровенно сознался  в  отсутствии  у
меня поместья и сказал, что не могу точно указать  суммы,  коей  располагаю,
пока не приведу в порядок свои  дела,  которые  в  настоящее  время  немного
запутаны, но что очень скоро я сумею удовлетворить ее желание.
     Вскоре  я  откланялся  и  вернулся  к  себе  в  крайне  меланхолическом
расположении духа, убедившись, что с этой стороны мне нечего ждать.  В  этом
убеждении я укрепился на следующий день, когда пришел дать  более  подробные
объяснения старой леди, и лакей мне сказал, будто обеих леди нет дома,  хотя
я видел Мелинду, пока шел  к  дому,  за  шторой  в  просвет  окна  гостиной.
Рассерженный таким афронтом, я покинул дом, не сказав ни слова,  и,  проходя
мимо окна, поклонился мисс Мелинде, которая все  еще  оставалась  в  прежней
позиции, полагая, будто она тщательно скрыта от меня.
     Разочарование заставило меня  больше  беспокоиться  из-за  Стрэпа,  чем
тревожиться за себя, ибо мне  не  угрожала  опасность  умереть  от  любви  к
Мелинде.  Наоборот,  воспоминание  о  моей  прекрасной   Нарциссе   являлось
постоянной помехой,  пока  я  ухаживал  за  Мелиндой,  и,  весьма  возможно,
способствовало провалу моего плана, ибо обуздывало мои восторги  и  осуждало
мои домогательства.
     Пришла пора сообщить моему другу о том, что  произошло  со  мной,  и  я
исполнил сей долг с преувеличенным жаром, поклявшись, что больше я  не  буду
его ломовой лошадью и желаю, чтобы он взял ведение своих дел  в  свои  руки.
Эта хитрость увенчалась  желанным  эффектом,  так  как,  вместо  того  чтобы
брюзжать  по  поводу  моего  дурного  поведения,   Стрэп   испугался   моего
притворного гнева и стал просить меня, во  имя  господа  бога,  успокоиться,
заметив при этом, что хотя мы и понесли большой ущерб, но  его  можно  будет
возместить, потому что фортуна если сегодня  и  хмурится,  то  завтра  может
улыбнуться.
     Я сделал вид, будто покоряюсь его желанию, восхвалил его хладнокровие и
пообещал, что невзгоды послужат мне уроком. В свою очередь  он  притворился,
что доволен моим поведением, и заклинал меня следовать велениям собственного
рассудка. Но, несмотря на все его уловки, я заметил, что он был  опечален  и
его лицо с этого дня сильно вытянулось.


ГЛАВА L

     Я жажду отомстить Мелинде, - Обращаюсь  за  помощью  к  Бентеру.  -  Он
придумывает план мести, который и приведен в исполнение с большим успехом. -
Я пытаюсь завоевать сердце мисс Грайпуел, но обманываюсь в своей надежде.  -
Впадаю в меланхолию, вызванную моим разочарованием, и прибегаю к бутылке.  -
Получаю любовную записку. - Восхищен ее содержанием. - Завязывается любовная
интрига, которая, как я полагаю, составит  мое  счастье.  -  Потрясен  своей
ошибкой, рассеявшей все мысли о браке.

     Тем временем  мое  внимание  было  всецело  поглощено  поисками  другой
прелестницы и желанием отомстить Мелинде, причем мне оказал  большую  помощь
Билли Четтер,  который  был  незаменимым  человеком  для  многих  леди,  ибо
приглашал кавалеров на все балы в частных домах. Потому я обратился к нему с
просьбой представить меня на ближайшей ассамблее в частном доме какой-нибудь
видной особе, ради шалости, смысл которой я объясню ему позднее. Билли,  уже
слыхавший кое-что о размолвке между Мелиндой  и  мной,  отчасти  угадал  мой
замысел и, думая, что  я  хочу  только  пробудить  в  ней  ревность,  обещал
исполнить мое желание и представить даме  с  тридцатью  тысячами  приданого,
которую взяли под свое покровительство здешние леди.
     После дальнейших расспросов я узнал, что ее зовут миос Бидди  Грайпуел;
что ее отец,  занимавшийся  ростовщичеством,  умер,  не  оставив  завещания,
благодаря чему все его состояние досталось дочери, которая  отнюдь  не  была
его любимицей, и если бы старик мог преодолеть свою скаредность и расстаться
с  деньгами,  необходимыми  для  покрытия   расходов   по   завещанию,   она
унаследовала бы всего шестую часть его имущества; я  узнал  также,  что  при
жизни отца она не только не  получила  образования,  хоть  в  какой-то  мере
соответствующего ожидавшему ее  богатству,  но  принуждена  была  жить,  как
служанка, и исполнять в доме черную работу. Но тотчас же после  его  похорон
она напустила на  себя  вид  светской  леди  и  оказалась  окруженной  таким
количеством людей обоего пола, готовых лебезить перед нею, ласкать ее  и  ею
руководить,  что,  лишенная  благоразумия  и  опыта,  сделалась   нестерпимо
тщеславной и надменной и притязала выйти замуж за герцога  или,  по  крайней
мере, за графа, и хотя  она  имела  несчастье  остаться  в  пренебрежении  у
английского светского общества, но один бедный  шотландский  лорд  домогался
теперь знакомства с нею. Тем временем ее забрала в руки некая знатная  леди,
которая уже распорядилась ее судьбой,  проча  ей  в  мужья  своего  дальнего
родственника, лейтенанта пехоты, о чем мисс покуда еще ничего не  знала.  И,
наконец, Четтер сообщил мне, что если я намерен танцевать с нею,  он  просит
разрешения  представить  меня  как  лицо  титулованное  или  хотя   бы   как
иностранного графа. Я был в восторге от  полученных  сведений  и  согласился
выдавать себя в течение одного вечера  за  французского  маркиза,  дабы  тем
легче мне было утолить жажду мести.
     Заключив соглашение с Четтером, я пошел  к  Бентеру,  так  как  к  тому
времени исполнился уважения к его проницательности и знанию света;  попросив
его  сохранить  дело  втайне,  я   поведал   со   всеми   подробностями   об
оскорбительном обхождении со мной Мелинды и о своем  намерении  унизить  эту
высокомерную кокетку и обратился к нему за советом, как улучшить мой план, и
за помощью, как привести его в исполнение. Ничто не могло доставить большего
удовольствия человеку с его мизантропическим складом ума, чем рассказ  о  ее
поведении и о моей обиде. Он одобрил мое решение и  предложил,  чтобы  я  не
только разыскал для себя подходящую даму, но и  раздобыл  для  мисс  Мелинды
Гузтрэп такого кавалера, который неминуемо сделал бы ее посмешищем в  глазах
всех ее знакомых. При этом он упомянул о своем цырюльнике,  который  недавно
приехал из Парижа и был наглым франтом, чьи нелепые ужимки и жеманство легко
могли показаться ей игривой учтивостью джентльмена, обретенной им  благодаря
путешествию.
     Я обнял его за такой совет,  а  он  уверил  меня,  что  нетрудно  будет
внушить цырюльнику,  будто  Мелинда,  увидав  его  случайно,  пленилась  его
наружностью и жаждала знакомства с ним. Бентер и в самом деле поймал его  на
эту удочку и таких красках изобразил  выпавшее  на  его  долю  счастье,  что
бедняга  брадобрей  потерял  голову  от  радости.  Его  немедленно  снабдили
шутовским нарядом, принадлежавшим  Бентеру,  и  последний  рекомендовал  его
Четтеру как  весьма  приятного  джентльмена,  вернувшегося  из  путешествия.
Мистер Четтер, занимавшийся тем, что  представлял  кавалеров  весьма  многим
особам прекрасного пола как в столице, так и в ее  окрестностях,  согласился
замолвить за него словечко Мелинде, и все свершилось по моему желанию.
     В назначенный час я явился, разодетый наилучшим образом, и, в  качестве
маркиза, имел честь открыть бал с богатой  наследницей,  привлекавшей  взоры
всего общества несметным  количеством  драгоценностей,  коими  она  украсила
себя. Среди собравшихся я заметил Мелинду,  которая  не  могла  скрыть  свою
зависть, равно как и удивление,  вызванное  моим  успехом.  Любопытство  тем
более терзало ее, что до сей поры она ни разу не  видела  мисс  Грайпуел,  а
Четтер, который один только и мог удовлетворить его, был занят разговором  в
другом конце комнаты. Я подметил ее нетерпение  и  радовался  ее  огорчению;
усадив свою даму,  я  воспользовался  случаем  и  прошел  мимо  Мелинды,  не
останавливаясь, с легким поклоном, чем увенчал свое торжество и усугубил  ее
негодование. Она изменилась в лице, приняла важный  вид  и  с  презрительной
миной начала неистово обмахиваться веером, тотчас же разлетевшимся на куски,
что немало позабавило всех, сидевших поблизости и наблюдавших за ней.
     Наконец преображенный брадобрей повел ее танцевать и столь  уморительно
и развязно разыгрывал свою роль, что все присутствующие потешались над  ним,
а его дама была крайне  пристыжена  и,  до  начала  контрдансов,  в  большом
смущенье удалилась, сославшись на внезапное недомогание, которое ее кавалер,
последовавший за ней, несомненно, почел не болезнью, а любовью, и,  провожая
ее домой, воспользовался случаем  утешить  уверением,  что  в  свою  очередь
питает к ней страстные чувства. Как только они  ушли,  по  комнате  пронесся
шопот любопытствующих "Кто он такой?", а Четтер мог сообщить о  нем  только,
что это человек с большим состоянием, недавно  вернувшийся  из  путешествия.
Мне одному было известно его звание, но я притворился  ничего  не  ведающим,
ибо женское  любопытство,  как  я  хорошо  знал,  не  удовлетворится  такими
неопределенными сведениями, и считал более удобным,  чтобы  открытие  сделал
кто-нибудь другой, а не я.
     Между тем, соблазненный богатым призом, я  попытался  атаковать  сердце
мисс Грайпуел, но вскоре убедился, что оно слишком хорошо защищено чванством
и равнодушием и устоит передо мной в подлинном моем обличье, а я  не  хотел,
да и не мог, сохранять за собой позаимствованный мною титул дольше,  чем  на
этот вечер. Как я и ожидал, все обнаружилось на следующий день. Цырюльник  в
простоте душевной открылся Мелинде и объяснил, на чем зиждились его надежды.
Она заболела от такого  афронта  и  после  этого  происшествия  стыдилась  в
течение многих недель показываться  в  свете.  Бедняге  Четтеру  не  удалось
оправдаться перед ней, а у мисс Грайпуел он попал в  немилость  за  то,  что
представил  ей  меня  как  нобльмена,  и  его  репутация  и  влияние  весьма
пострадали в обществе светских леди.
     Видя, что средства мои сократились  больше  чем  на  половину,  а  дело
нисколько не подвинулось с  того  дня,  как  я  прибыл  в  столицу,  я  стал
отчаиваться в успехе и впал в меланхолию, предчувствуя надвигающуюся  нужду.
Чтобы рассеять страх перед этим исчадием ада, я начал прибегать к бутылке  и
чаще, чем раньше, бывал в обществе. В особенности пристрастился я к  театру,
беседовал за кулисами с актерами, познакомился  с  законниками,  живущими  в
Темпле *, и в короткое время стал признанным остроумцем и критиком. В  самом
деле, могу, не хвастаясь, сказать, что я был способен к этому  куда  больше,
чем  любой  из  моих  знакомцев,  которые   оказались,   в   общем,   самыми
невежественными и заносчивыми людьми, с какими только  мне  случалось  вести
беседу. И благодаря таким развлечениям я одержал верх над заботами, научился
управлять  своими  мыслями  и,  когда  мною  овладевало  мрачное   раздумье,
рассеивал его, призывая на помощь  приятные  мечты.  Иначе  чувствовал  себя
Стрэп, прибегавший к тысяче уловок, чтобы скрыть печаль, которая снедала его
и уподобляла скелету.
     Покуда  я  легкомысленно  мчался  навстречу  бедности,  пенни-почта   *
доставила мне однажды  письмо,  написанное  женским  почерком  и  содержащее
множество высокопарных комплиментов, горячие заверения в  любви,  изложенные
весьма поэтически, пылкое желание узнать, свободно ли мое сердце, и  просьбу
оставить ответ в указанном месте для передачи Р. Б.; письмо было  подписано:
"Ваша неизвестная". Я потерял голову,  от  радости,  прочитав  эту  любовную
записку, коей восхищался  как  беспримерным  образцом  нежности  и  изящного
вкуса, и уже по уши влюбился в ее автора, которого воображение рисовало  мне
богатой леди в расцвете юности и красоты. Воодушевленный этими домыслами,  я
приступил к работе и изощрялся, сочиняя  ответ,  достойный  ее  возвышенного
слога и пламенных чувств. Я восторгался ее  остроумием  в  самых  выспренних
выражениях;  признавая  себя  не  заслуживающим  ее  внимания,  клялся,  что
очарован ее умом, и весьма патетически умолял удостоить меня свидания.
     Закончив это послание  и  прочитав  его  Стрэпу,  который  запрыгал  от
радости, я поручил ему отнести письмо в указанное  место,  а  именно  в  дом
некоей портнихи, неподалеку от Бонд-стрит, и попросил посторожить  у  двери,
чтобы разузнать, кто придет за ответом. Менее чем через час  он  вернулся  с
сияющей физиономией и сообщил, что вскоре после того, как он передал письмо,
был призван носильщик портшеза, коему его и вручили с приказом  доставить  в
дом богатого джентльмена по соседству, куда он (Стрэп) и отправился вслед за
носильщиком и видел, как тот отдал его служанке, которая заплатила  посланцу
и захлопнула дверь. После расспросов в ближайшей пивной, где  он  потребовал
пинту пива, Стрэп узнал, что у  джентльмена,  владевшего  домом,  есть  одна
единственная дочь, красавица, которая унаследует все его состояние; она-то и
является особой, написавшей полученную мною записку.
     Я разделял мнение Стрэпа и,  поздравив  себя  с  блестящими  видами  на
будущее, немедленно оделся и торжественно прошелся мимо  дома,  где  обитала
моя неведомая обожательница. И тщеславие мое было удовлетворено, ибо в одном
из окон столовой я увидел прелестное юное создание, которое, как  показалось
мне, следило за мной с необычным любопытством. "Для того, чтобы угодить ей и
вместе  с  тем  усладить  свои  взоры,  я  остановился  и   начал   отдавать
распоряжения Стрэпу, стоя как раз против ее  окна,  благодаря  чему  получил
возможность разглядеть ее более отчетливо и порадоваться  своей  победе  над
таким совершенным существом. Через несколько минут она удалилась, и я  пошел
пообедать, упоенный  надеждой,  которая  лишила  меня  аппетита  и  побудила
провести вечер дома, предаваясь мечтаниям.
     На следующий день,  рано  утром,  я  имел  счастье  получить  еще  одно
послание от моей неведомой очаровательницы, выражавшей неизъяснимую  радость
по случаю получения моего письма, которое, предлагая ей мое сердце,  убедило
ее, сколь оно драгоценно. Наибольшее удовольствие испытала  она,  обнаружив,
что я так пленен ее умом, ибо этим обстоятельством она не  только  польщена,
превыше всего, но и удостоверилась в моей собственной проницательности.  Что
касается до свидания, коего я домогался, то, по ее  уверениям,