я предавался этим размышлениям, слухи о дуэли каким-то неведомым
путем распространились по всему городу. Ко  мне  пришел  Фримен,  выразивший
удивление, что застал меня дома, так как ему сообщили,  что  лорд  Куивервит
умер от ран, а я скрылся из страха перед законом.  Я  спросил  его,  какова,
согласно молве, причина нашего столкновения,  и  Фримен  сообщил,  будто  ее
приписывают возмущению лорда Куивервита моим ответом в Большом зале, каковую
причину  я  и  подтвердил,  очень  довольный,  что  на  Нарциссу  не  падает
подозрения. Фримен, узнав от меня о том, что мой  противник  вне  опасности,
поздравил меня, ибо, по его словам, такой исход лучше,  чем  что  бы  то  ни
было, мог подкрепить его мнение о  моей  личности,  которое  он  старательно
распространяет среди своих друзей, защищая меня.
     Вследствие этой его уверенности я пошел  с  ним  в  кофейню,  где  меня
приветствовали многие из тех, кто избегал еще  день  назад;  всех  их  очень
позабавила дошедшая до их сведения история о французском кавалере Мелинды. В
то  время  как  я  находился  в  кофейне,  мне  передали  приглашение  лорда
Куивервита зайти к нему домой, если я свободен.
     Я незамедлительно отправился туда,  и  меня  провели  к  его  лордству,
который лежал в постели. Когда мы остались  одни,  он  поблагодарил  меня  в
весьма любезных выражениях  за  то,  что  я  столь  умеренно  воспользовался
преимуществами, дарованными мне фортуной; вместе с этим он  просил  простить
ему поступки, которые могли быть вызваны его досадой.
     - Мне очень хотелось бы, чтобы вы стали моим другом, - сказал он. -  Но
раз для меня невозможно отказаться от моей страсти  к  Нарциссе,  я  слишком
уверен в ваших чувствах и знаю, что согласия у нас быть не может; поэтому  я
взял на себя смелость послать за вами, признать со всей искренностью, что  я
буду противодействовать вашему  успеху  у  сей  молодой  леди,  хотя  обещаю
подчинить это противодействие велениям  чести  и  справедливости.  Я  считаю
прежде всего необходимым заявить вам, что у нее нет независимого  состояния,
и, если вы даже добьетесь успеха в ваших  искательствах,  вас  ждет  немалое
огорчение видеть ее доведенной до нищеты, когда у вас не  будет  средств  ее
содержать, а мне из достоверных источников  известно  об  отсутствии  у  вас
средств... Кроме сего, я должен сознаться, что, побуждаемый этими мыслями, я
поделился в письме к ее брату моими подозрениями о том, что она питает к вам
нежные чувства, и посоветовал ему принять соответственные меры.
     Крайне встревоженный и  раздраженный  этим  сообщением,  я  сказал  его
лордству, что не понимаю, каким образом он может примирить этот  поступок  с
заявлением о своем чистосердечии, и затем покинул его, охваченный смятением.
     На пути домой, где я надеялся,  как  обычно,  получить  вести  от  моей
властительницы через мисс Уильямc, я был удивлен, заметив, что кто-то  машет
мне  платком  из  окна  мчавшейся  мимо  кареты,   запряженной   шестериком;
приглядевшись, я увидел ехавшего верхом вслед за каретой  слугу,  в  котором
узнал по ливрее лакея сквайра. Я был как громом поражен при этом открытии  и
понял мгновенно что сие может означать. Я догадался,  что  этот  сигнал  был
подан  мне  драгоценной  ручкой  Нарциссы,  поспешно  увозимой   из   города
вследствие письма лорда Куивервита ее братцу и не имевшей  иной  возможности
сообщить о своей беде и воззвать к моей помощи.
     Потеряв  голову,  я  побежал  домой,  схватил  пистолеты  и   в   таком
замешательстве, заикаясь, приказал Стрэпу достать почтовых лошадей, что  мой
бедный лакей, опасаясь новой  дуэли,  не  подчинился  моему  приказанию,  но
побежал к Фримену, который, узнав о моих  намерениях,  тотчас  же  явился  и
трогательно заклинал меня рассказать ему о причине моей тревоги,  вследствие
чего я не мог ему отказать и  заявил,  что  мое  счастье  улетело  вместе  с
Нарциссой и я должен либо воротить ее, либо погибнуть.  Он  стал  доказывать
безумие такого шага  и  пытался  отвратить  меня  от  него  всеми  доводами,
подсказанными дружелюбием и  рассудительностью.  Но  все  его  аргументы  не
достигли бы цели, если бы  он  не  заставил  меня  подумать,  что  я  должен
положиться на любовь Нарциссы и преданность  ее  горничной,  которые  найдут
способ оповестить меня о своем положении; вместе с этим он  напомнил  мне  о
вреде, какой причинит доброму имени Нарциссы мой внезапный отъезд.
     Эти доводы убедили меня и утихомирили. Я появился на людях со спокойным
видом  и  был  принят  в   лучшем   обществе;   весть   о   моем   несчастье
распространилась,  и  мне  выражали  сочувствие;  в  то  же  время  я   имел
удовольствие  наблюдать  всеобщее  нерасположение  к  Мелинде,   вынужденной
поспешить с возвращением в Лондон, чтобы избежать пересудов и насмешек  всех
леди Бата.
     Хотя надежда получить весточку от моей  возлюбленной  поддерживала  мой
дух, но через несколько недель я стал очень тревожиться, когда ожидания  мои
не сбылись. Короче говоря, меланхолия и уныние овладели моей душой;  и  вот,
сетуя на  провидение,  бывшее  для  меня  злой  мачехой  и  всегда  мешавшее
исполнению моих желаний, я в припадке отчаяния принял решение  бросить  все,
что у меня  было,  на  карточный  стол  с  целью  либо  выиграть  состояние,
достаточное для независимой жизни,  либо  низвергнуться  в  нищету,  которая
заставила бы меня проститься с любыми надеждами, тешащими  мое  тщеславие  и
ныне причиняющими мне мучения.
     Побуждаемый этим роковым решением, я принял  участие  в  игре  и  после
нескольких поворотов фортуны выиграл к концу третьего дня тысячу фунтов.  Но
в мои намерения не входило останавливаться на этом, почему я и держал Стрэпа
в неведении относительно моей удачи,  и,  продолжая  играть,  закончил  свою
карьеру, оставшись только с пятью гинеями, которые я также  поставил  бы  на
карту, если бы не постыдился спуститься от ставки в двести фунтов  до  такой
мизерной суммы.
     После выполнения своего плана  я  пошел  домой,  удивляясь  сам  своему
спокойствию, и сказал моему другу о несчастье  с  такой  легкостью,  что  он
подумал, будто я шучу, и отнесся к новости весьма  хладнокровно.  Но  вскоре
обнаружилось, что мы оба ошиблись. Я неправильно истолковал мою тупость  как
мудрую покорность, а он  понял,  что  все  это  не  шутка,  увидев  меня  на
следующее утро в страшном  отчаяньи,  которое  он  пытался  хоть  как-нибудь
облегчить, утешая меня всеми средствами, находившимися в его распоряжении.
     Однако в одну из более спокойных минут я послал его  заказать  место  в
лондонской почтовой карете и тем временем уплатил свои долги в Бате, которые
достигали только тридцати шиллингов.
     Не попрощавшись с приятелями, я отбыл в Лондон;  Стрэпу  повезло  найти
верховую лошадь, и  мы  прибыли  в  столицу,  не  встретив  по  пути  ничего
примечательного. Когда мы пересекали  Бегшотхит,  у  меня  возникло  желание
вернуть назад свои деньги, наложив в каком-нибудь столь же удобном  местечке
контрибуцию на пассажиров. Таково было в это время расположение моего  духа,
что я пошел бы на грабеж, настолько  старательно  я  обдумал  этот  план,  и
рискнул бы головой, если бы меня не удержала мысль о  позоре,  сопутствующем
поимке.
     Помещение, раньше мною занимаемое, было свободно, я снова снял  его,  и
на  следующий  день  пошел  разыскивать   Бентера,   встретившего   меня   с
распростертыми объятиями в чаянии получить свою долю по нашему  условию.  Но
когда он узнал, что произошло, его лицо сразу  изменилось,  и  он  заявил  с
присущей ему язвительностью и досадой, что, будь он на  моем  месте,  он  не
позволил бы фортуне вторично устраивать с ним такую же проделку и  сразу  же
разделался бы с собой за свою неосторожность.
     Когда я попросил его объяснить смысл сего совета, он  показал  на  свою
шею, привстал на цыпочки и  без  дальнейших  церемоний  собрался  удалиться,
когда я напомнил ему о моей нужде и попросил вернуть взятые им  взаймы  пять
гиней.
     - Пять  гиней!  -  воскликнул  он.  -  Ч-чорт!  Если  бы  вы  поступали
благоразумно, вы имели бы теперь двадцать тысяч в кармане. Я уповал получить
от вас пятьсот фунтов с такой  же  уверенностью,  словно  уже  имел  на  них
банковский чек, и по всей справедливости вы должны мне эту сумму!
     Такие вычисления мне  не  понравились  и  нисколько  не  убедили,  и  я
настаивал на своем праве так упорно, что он переменил тон  и  заставил  меня
утихнуть, заявив, что не имеет и пяти шиллингов. Общая беда  обычно  создает
доброе взаимопонимание; я был докучливым заимодавцем, а теперь опустился  до
положения клиента и попросил у Бентера совета, как возместить мои потери.
     Он посоветовал мне снова прибегнуть к карточному столу, где раньше  мне
так везло, и продать для этого мои часы. Я последовал его указанию и, вручив
ему  несколько  монет,  отправился  в  игорный  дом,  где  проиграл  все  до
последнего шиллинга.
     После сего я вернулся домой с отчаянным решением и,  сообщив  Стрэпу  о
моей участи, приказал ему заложить мою шпагу, чтобы я мог сделать  еще  одну
попытку. Это верное создание, узнав о  моем  намерении,  предалось  жестокой
скорби в предвидении нищеты, разразилось слезами и спросило, что я собираюсь
делать после того,  как  истрачу  ту  небольшую  сумму,  которую  он  сможет
получить, заложив шпагу.
     - За себя я не боюсь, - сказал он. - Пока господь сохранит мне здоровье
и вот эти десять пальцев, я сумею заработать где угодно себе  на  жизнь.  Но
что станется с вами, у  кого  слишком  мало  смирения,  чтобы  унижаться,  и
слишком много требований, чтобы быть довольным...
     Тут я прервал его, мрачно сказав, что  мне  уж  больше  не  понадобятся
деньги, пока у меня есть заряженный пистолет. Остолбенев от ужаса  при  этом
страшном намеке, Стрэп онемел на некоторое время, а затем разразился  такими
словами:
     - Да поможет вам господь в своей  неизреченной  милости  отбросить  это
дьявольское искушение! Подумайте о вашей бессмертной душе... В могиле нельзя
покаяться! О господи! Подумать только, до чего мы дошли! Разве нам не велено
отдать себя на волю небес! Где же ваше терпение? Durum  patientia  frango...
{Трудности преодолеваются терпением (лат.}.} Вы еще так  молоды...  Для  вас
есть еще столько хороших вещей в  запасе...  Accidit  in  ipuncto  quid  non
speratur in anno... {В момент случается то, чего ждешь  целый  год  (лат.).}
Вспомните вашего дядю, мистера Баулинга! Может быть, он теперь плывет  домой
и тешит себя надеждой отыскать вас и оказать вам вспоможение? Да что там! Не
приехал ли он уже? Ведь корабль вот-вот должен притти...
     Луч надежды осветил мою душу при мысли об этом.  Я  поблагодарил  моего
друга за своевременное напоминание и, пообещав ему не принимать  решения  до
его возвращения, послал его в Уэппинг за сведениями.
     В его отсутствие меня посетил Бентер, который уже знал о моем проигрыше
и сказал, что настанет день, когда фортуне надоест преследовать меня.
     - А вот кстати письмо для вас, - продолжал он. - Я получил  его  только
сейчас, оно вложено в письмо от Фримена.
     Я схватил письмо и, увидев почерк Нарциссы, горячо поцеловал, вскрыл  и
прочел:

     "С большим трудом, тайком от окружающих меня соглядатаев,  мне  удалось
улучить возможность и сообщить вам, что меня из  Бата  внезапно  увез  брат,
извещенный о наших встречах лордом Куивервитом, которого вы ранили на  дуэли
из-за меня. Так как я совершенно убеждена в вашей чести и любви, то надеюсь,
что о столь безумных доказательствах сего мне никогда не придется в  будущем
услышать. Меня так строго стерегут, что вам  нет  никакой  возможности  меня
увидеть, пока подозрения брата не рассеются или по воле небес не  произойдут
какие-либо непредвиденные и благоприятные для нас события. А пока их нет  вы
можете положиться на постоянство и любовь

                                                             вашей Нарциссы.

     P. S. Мисс Уильямc, которая заточена вместе со мной, шлет  вам  привет.
Мы обе здоровы и тревожимся за вас в особенности потому, что вы  не  сможете
передать нам в наше заключение ни письма, ни записки; по этой причине  прошу
вас воздержаться от такой попытки, которая ни к чему не приведет кроме того,
что продлит наше пленение.

Н."



     Это  милое  письмо  принесло  мне  великое  утешение.  Я  сообщил   его
содержание Бентеру и показал ему портрет Нарциссы. Он похвалил ее красоту  и
рассудительность  и  не  мог   не   признать,   что   мне   можно   простить
пренебрежительное отношение к мисс  Снэппер,  если  мое  внимание  привлекло
столь очаровательное создание.
     Я начал примиряться со своей судьбой и вообразил,  что,  если  я  смогу
раздобыть средства на жизнь до приезда моего дяди, который, быть может,  уже
вернулся, то он поможет мне совершить  нечто  весьма  споспешествующее  моей
любви и фортуне. Я посоветовался с Бентером о том, как добыть эти  средства,
и когда тот узнал, что у меня есть кредит у  портного,  он  посоветовал  мне
взять у него два-три дорогих костюма и продать их  за  полцены  торговцу  на
Монмут-стрит. Такое предложение меня напугало, ибо оно  слегка  походило  на
мошенничество. Но Бентер рассеял мои страхи, заметив,  что  через  несколько
месяцев  я  смогу  поступить  со  всеми  по  справедливости,  а  пока   моим
оправданием является честность моих намерений.  Я  дал  себя  убедить  такой
уверткой, с которой согласилась скорее  моя  нужда,  чем  совесть,  и  когда
оказалось, что о корабле, на коем отплыл мой дядя, нет никаких  сведений,  я
привел в действие план Бентера и  раздобыл  двадцать  пять  гиней,  если  не
считать тех пяти гиней, которые заплатил ему за совет.


ГЛАВА LXI

     Я арестован. - Доставлен в Маршелси. - Встречаю в тюрьме моего  старого
знакомого, щеголя Джексона.  -  Он  рассказывает  о  своих  приключениях.  -
Приходит Стрэп, которого с трудом удается утешить. - Джексон знакошт меня  с
поэтом. - Я восхищаюсь его беседой и талантом. -  Глубоко  скорблю  о  своей
беде. - Стрэп находит место цырюльника.

     Но этот способ повлек  через  несколько  недель  последствия,  мною  не
предвиденные.
     Какой-то актер,  купив  один  из  костюмов,  выставленных  на  продажу,
появился в нем как-то вечером на сцене, и, к несчастью, мой  портной  был  в
это время в театре. Он тотчас же узнал костюм и,  подробно  расследовав  это
дело, раскрыл всю затею,  после  чего  явился  ко  мне,  заявил,  что  очень
нуждается в деньгах, и предъявил мне счет, доходивший до пятидесяти  фунтов.
Удивленный таким неожиданным обращением, я обошелся с ним нагло,  выругался,
спросил, неужели он сомневается в моей честности, заявил,  что  впредь  буду
более осторожен в выборе тех, - с кем имею  дело,  и  предложил  ему  притти
черезтри дня.
     Он повиновался и, придя снова, потребовал свои деньги, но,  убедившись,
что я вожу его за нос пустыми обещаниями, в тот же день  арестовал  меня  на
улице.
     Это событие не очень меня ошеломило, ибо оно положило конец  тягостному
ожиданию; но я отказался отправиться в дом предварительного  заключения  для
должников, где, по слухам, было одно плутовство, и  в  наемной  карете  меня
отвезли в Маршелси, сопровождаемого бейлифом и его помощником, которые  были
очень разочарованы и опечалены моим решением *.
     Тюремщик, заключив по моему внешнему  виду  о  наличии  у  меня  денег,
встретил меня, повторяя  по-латыни  depone  {Пожалуйте  деньги!  (буквально:
внесите!)., и сообщил, что я должен уплатить вперед за  комнату,  в  которой
намерен проживать. Я пожелал взглянуть на помещение и за крону в неделю снял
маленькую, жалкую комнатушку,  которую  в  другом  месте  мог  бы  снять  за
половину этой суммы.
     Поселившись в этом мрачном жилище,  я  послал  за  Стрэпом  и  предался
размышлениям  о  том,  какими  доводами  я  стану  утешать   моего   верного
оруженосца, как вдруг в мою дверь постучали и, когда я открыл ее, в  комнату
вошел молодой человек в обтрепанном костюме, надетом на удивительно  грязное
белье.
     Отвесив низкий поклон, он назвал меня по имени и спросил, не забыл ли я
его. Голос его помог мне вспомнить, кто это такой, и я  узнал  в  нем  моего
знакомого Джексона, упоминаемого в первой части моих  мемуаров.  Я  сердечно
его приветствовал, выразил радость, что он жив, а  также  соболезнование  по
поводу его теперешнего положения, которое, однако, не весьма  его  огорчало,
так как он весело расхохотался по случаю неожиданной нашей  встречи  в  этом
месте. Когда взаимные  наши  приветствия  кончились,  я  осведомился  о  его
любовных  интригах  с  богатой  леди,  каковые,  кажется,  были   близки   к
благополучному завершению, когда я имел удовольствие видеть его в  последний
раз. После неудержимого приступа смеха он сказал, что в этом  деле  потерпел
отменное поражение.
     - Так знайте же,  -  сказал  он,  -  что  через  несколько  дней  после
приключения с этой сводней и ее девками  я  нашел  способ  жениться  на  сей
прекрасной леди, о которой вы говорите, и, проведя с ней ночь  у  нее  дома,
пришелся  ей  по  вкусу,  а  рано  утром,  похныкав  и  поплакав,  моя  леди
призналась, что она отнюдь  не  богатая  наследница,  а  самая  обыкновенная
уличная девка, которая заманила меня  в  брачные  сети,  чтобы  пользоваться
привилегией femme couverte {Защищенная  женщина  (франц.)},  и  что  если  я
немедленно не скроюсь, меня арестует за ее долги бейлиф, который уже получил
приказ. Я остолбенел от такого признания, затем  вскочил  и,  от  всей  души
выругав свою супругу, покинул ее и благополучно приютился в укромном  месте,
пока не получил назначения помощником лекаря на военный корабль в  Портсмут.
Я отправился туда в воскресенье,  явился  на  корабль,  который  отплывал  в
Пролив, где мне повезло, и я получил назначение лекарем на шлюп, вернувшийся
домой через несколько месяцев, после чего меня списали с  корабля.  Затем  я
прибыл в Лондон, полагая, будто обо мне  позабыли  и  я  свободен  от  своей
супруги и ее кредиторов; но не прошло и недели, как я был  арестован  за  ее
долги, достигавшие двадцати фунтов, и попал  сюда,  где  застрял  еще  из-за
новых долгов. Однако вы знаете мой нрав. Я презираю тревоги и  беспокойства,
а на свое половинное жалованье ухитряюсь здесь жить весьма сносно!
     Я поздравил его с такой философией и, вспомнив,  что  когда-то  взял  у
него взаймы деньги, расплатился с ним, что  пришлось  ему  как  раз  кстати.
Затем я  расспросил  о  здешних  порядках,  которые  он  мне  разъяснил;  мы
договорились  о  том,  чтобы  столоваться  вместе,  и  как  только  он  ушел
распорядиться об обеде, прибыл Стрэп.
     Никогда в жизни я не видел, чтобы печаль выражалась на  физиономии  так
необычно, как у  моего  честного  друга,  чье  лицо  было  и  в  самом  деле
приуготовлено природой для подобных впечатлений.
     Когда мы остались одни,  я  поведал  ему  о  моем  злосчастном  роке  и
приложил усилия, чтобы  утешить  его  теми  же  самыми  доводами,  какие  он
употреблял раньше, успокаивая меня, а именно:  я  доказывал,  что,  по  всем
вероятиям, меня очень скоро освободит мистер Баулинг.  Но  его  скорбь  была
невыразима, он казался внимательным, но ничего не слышал и молча ломал руки,
так что вот-вот я готов был заразиться его отчаянием, если  бы  не  появился
Джексон и, заметив уважение, какое я питаю к Стрэпу, хотя тот  и  был  одет,
как лакей, не стал уделять  и  ему  крохи  утешения  с  такой  веселостью  и
беспечностью, что печальное лицо моего оруженосца постепенно прояснялось, он
обрел дар речи и  мало-помалу  обнаружил  признаки  примирения  с  горестным
событием.
     Мы вместе пообедали вареным мясом и овощами, принесенными  из  съестной
лавки по соседству; хотя эта трапеза мало походила на те, к каким я привык в
последнее время, но я претворил необходимость в добродетель, ел  с  завидным