избрать
какой-нибудь иной способ для выражения моих почтительных чувств к дочери.
     Мне нетрудно было передать их взглядами, которые говорили о  покорности
и нежности, а она отвечала на них со всем сочувствием и одобрением, каких  я
только мог пожелать. Но затем я рассудил, что если  не  представится  больше
благоприятных случаев, содействующих моему успеху, все,  до  сей  поры  мною
достигнутое,   немногого   стоит,   а   благоприятными    случаями    нельзя
воспользоваться без разрешения матери. Посему я  счел  необходимым  победить
холодность и подозрительность старой леди своею почтительностью и услугами в
пути, а тогда она, по всей вероятности, пригласит меня посетить ее  в  Бате,
где, в чем я не сомневался, мне удастся поддерживать знакомство с нею в  той
мере, в какой это было необходимо для достижения  моей  цели.  И  счастливый
случай помог мне услужить ей, так что она уже не могла,  не  нарушая  правил
вежливости, мешать моим замыслам.
     Когда мы прибыли в гостиницу, где нам  предстояло  обедать,  оказалось,
что все имевшиеся там съестные припасы уже  закуплены  и  предназначены  для
обеда некоего нобльмена, опередившего нас,  и,  вероятно,  моей  даме  с  ее
матерью пришлось бы отобедать с герцогом Хамфри {То есть голодать *.},  если
бы я не похлопотал ради них и не угостил хозяина  гостиницы  стаканом  вина,
дабы урезать пиршество его лордства на две курицы и кусок копченой грудинки,
которые я и послал с  приветом  обеим  леди.  Они  приняли  мое  угощение  с
величайшей признательностью, попросив, чтобы я удостоил их  чести  отобедать
вместе с ними, и я столь успешно увеселял старую леди, соблюдая учтивость  и
сохраняя  независимый  и  непринужденный  вид,  что   она   пожелала   ближе
познакомиться со мной и выразила надежду видеть меня в Бате,  ежели  я  буду
так любезен инавещу ее.
     Пока  я  таким  манером  развлекался,  чопорной  леди   посчастливилось
встретиться с ее супругом, который оказался не кем иным,  как  джентльменом,
или, иначе говоря, камердинером при том самом нобльмене, чья карета стояла у
двери. Гордясь своим положением в  знатном  доме,  она  пожелала  похвастать
своим влиянием и представила мужу  капитана  как  человека,  весьма  любезно
обходившегося с ней в дороге, после чего тот был приглашен разделить с  ними
обед, а бедный законник, видя  себя  всеми  покинутым,  воззвал  ко  мне  и,
благодаря моему ходатайству, был допущен в нашу компанию. Когда  мы  утолили
голод и посмеялись над  благородной  леди,  учтивым  капитаном  и  угодливым
супругом, я доставил себе удовольствие уплатить незаметно  по  счету,  после
чего мои гости рассыпались в извинениях и выражениях благодарности, и мы  по
первому  зову  снова  уселись  в  карету.  Воину  пришлось  в  конце  концов
удовлетвориться хлебом, сыром и  пинтой  бренди,  чем  он  и  подкрепился  в
карете, проклиная отсутствие аппетита у его лордства, приказавшего перенести
обед на целый час позже.
     Ничего  примечательного  не  произошло  до  конца  нашего  путешествия,
завершившегося на следующий день, после чего я проводил обеих леди в дом  их
родственницы, где они намеревались поселиться, а сам переночевал в гостинице
и поутру снял для себя помещение.
     Первую половину дня я провел, осматривая все достопримечательности Бата
в обществе джентльмена, к которому Бентер дал мне рекомендательное письмо, а
позднее навестил обеих леди и узнал, что мисс Снэппер слегка захворала после
утомительного путешествия. Они  предвидели,  что  им  нужен  будет  знакомый
мужчина, который эскортировал бы их во все общественные места,  а  потому  я
был принят весьма сердечно, и  мать  дала  мне  поручение  проводить  их  на
следующий день в Большой зал.
     Едва мы вошли туда, как взоры всех присутствующих  устремились  в  нашу
сторону, и пока мы, чувствуя обращенные на нас взгляды, претерпевали  пытку,
началось перешептывание,  сопровождавшееся,  к  величайшему  моему  стыду  и
смущению, презрительными улыбками и хихиканьем. Я не столько вел  мою  даму,
сколько следовал за ней к тому месту, где она усадила свою  мать  и  уселась
сама, сохраняя изумительное спокойствие, несмотря на  неприличное  поведение
всего общества, вызванное, казалось, желанием привести ее в замешательство.
     Знаменитый  Нэш  *,  который  обычно   находится   здесь   в   качестве
церемониймейстера, подметил расположение  духа  собравшихся  и  почел  своим
долгом потворствовать их недоброжелательству  и  сделать  мою  даму  мишенью
своих острот. С этой целью, кланяясь со всяческими ужимками, он  приблизился
к нам, приветствовал мисс Снэппер в Бате и спросил ее  во  всеуслышание,  не
может ли она сказать ему, как звали собаку Товия *. Я был столь взбешен  его
дерзостью, что, конечно, угостил бы его  без  всяких  церемоний  пинком,  но
молодая  леди  предупредила  взрыв  моего  негодования,  ответив  с  большою
живостью:
     - Ее кличка Нэш, и это был наглый пес.
     Сия реплика, столь неожиданная и уместная, вызвала  всеобщий  хохот,  и
зачинщику нехватило всей присущей ему самоуверенности, чтобы устоять  против
насмешек: стараясь сохранить  присутствие  духа,  он  взял  понюшку  табаку,
попробовал улыбнуться и, очутившись в самом нелепом положении, был принужден
потихоньку удалиться. Между тем  мою  дульцинею  превозносили  до  небес  за
острый ее ум, и самые блестящие представители обоего пола тотчас  же  начали
добиваться знакомства с нею.
     Это  событие,  чрезвычайно  обрадовавшее  меня  сначала,  не  преминуло
пробудить во мне тревогу, когда я, подумав, рассудил, что чем  больше  будут
ее ласкать знатные особы, тем больше она возомнит  о  себе,  а  стало  быть,
препятствия на пути к моему успеху умножатся и возрастут.
     Опасения мои оказались справедливыми. В тот же вечер я заметил, что она
слегка опьянена воскуряемым ей фимиамом; хотя она по-прежнему оказывала  мне
особое внимание, я предвидел, что, как только станет известно о ее приданом,
она будет окружена роем поклонников,  и  кто-нибудь  из  них,  располагающий
большими средствами, чем  я,  или  более  изощренный  в  искусстве  лести  и
сплетен, может занять мое место,  завоевав  ее  уважение,  и  найдет  способ
привлечь на свою сторону мать.
     Поэтому я решил не терять времени и,  получив  приглашение  провести  с
ними вечер, улучил минуту,  невзирая  на  бдительность  старой  леди,  чтобы
объяснить мисс значение моих взглядов, обращенных на нее в  карете,  воздать
должное ее  уму  и  открыться  ей  в  любви.  Она  зарделась,  выслушав  мое
признание, и с благосклонной миной попрекнула меня  за  вольность,  какую  я
себе позволил, напомнила, что мы не знаем друг друга,  и  выразила  желание,
чтобы  наше  знакомство  не  оборвалось  вследствие   моих   несвоевременных
галантных  выходок.  Пыл  мой  был  значительно  охлажден  этим   выговором,
сделанным, однако, столь ласково,  что  я  не  видел  причины  обижаться,  а
появление  матери  вывело  меня  из  затруднительного   положения,   которое
становилось  уже  весьма  тягостным.  Не   мог   я   также   сохранять   тот
непринужденный вид, с каким пришел  сюда.  Моя  дама  вела  себя  сдержанно,
разговор то и дело  обрывался,  и  старая  леди,  познакомив  со  мной  свою
родственницу, хозяйку дома, предложила партию в вист.
     Пока мы развлекались этой игрой, я узнал от  старой  леди,  что  завтра
вечером состоится ассамблея, и попросил мисс удостоить меня чести  танцовать
с ней. Мисс Снэппер поблагодарила меня за любезное приглашение, сказала, что
никогда не танцует, но выразила желание посмотреть общество,  после  чего  я
предложил свои услуги и получил согласие, очень довольный тем, что  избавлен
от необходимости с ней танцовать, ибо, вопреки моей просьбе, это было бы мне
отнюдь не приятно.
     После ужина мы продолжали игру, пока зевки матери, следовавшие один  за
другим, не предупредили меня, что пора удалиться;  я  распрощался,  вернулся
домой и очень порадовал Стрэпа рассказом о моих успехах.
     На следующий день  я  нарядился  в  лучшее  свое  платье  и,  как  было
условлено, пошел пить чай  к  миссис  Снэппер,  где,  к  несказанному  моему
удовольствию, узнал, что зубная боль заставила ее улечься в постель, а  мисс
будет поручена моим заботам. Вечером мы отправились пораньше в бальный  зал,
где заняли удобные места, и не прошло четверти часа, как вошел джентльмен  в
зеленом кафтане, ведущий  молодую  леди,  в  которой  я  тотчас  же  признал
очаровательную Нарциссу!
     Силы  небесные!  Какой  трепет  охватил  в  это  мгновение  мою   душу!
Неизъяснимое  волненье  помрачило  мой   рассудок.   Сердце   колотилось   с
невероятной  силой.  Дымка  заволокла  мне  глаза.  В   уши   мои   ворвался
оглушительный шум. Задыхаясь, я замер и, короче говоря, в течение нескольких
секунд пребывал в столбняке.
     Когда улеглось первое смятенье, на меня хлынул рой сладких мечтаний. На
память мне пришло все, что было нежного, чувствительного, привлекательного в
натуре этого милого создания, а все  мои  достоинства  представились  мне  в
самом преувеличенном виде, чему способствовало мое самомнение, разжигая  мои
надежды.
     Но этот порыв восторга длился недолго! Меня охватил страх,  что  судьба
ее уже сложилась по-иному, и прельстительные  мои  мечты  затуманились.  Под
влиянием грозных предчувствий  я  уже  видел  ее  в  объятиях  какого-нибудь
счастливого соперника  и,  следовательно,  утраченной  мною  навеки.  Я  был
уязвлен такой мыслью, и, полагая, что кавалер, который  вел  эту  прелестную
юную леди, был ее мужем, я воспылал к нему гневом и встал, уже  намечая  его
жертвой моего мщения, но  тут,  к  невыразимой  моей  радости,  узнал  в  ее
спутнике  брата  ее,  охотника  на  лисиц.   Благодетельно   выведенный   из
заблуждения, я в упоении созерцал неотразимые прелести его  сестры,  которая
увидела  меня  в  толпе,  и   ее   явное   смущение   послужило   счастливым
предзнаменованием для моей страстной любви.
     Узнав меня, она вздрогнула, румянец мгновенно сбежал с ее атласных щек,
а через секунду запылал еще ярче, заливая  ее  восхитительную  шейку,  в  то
время как прекрасная ее грудь вздымалась от волнения. Я  ликовал,  видя  эти
благоприятные признаки, ловил ее взоры и взглядом засвидетельствовал ей свое
почтенье. Судя по благосклонному выражению лица, она отнеслась  одобрительно
к моему приветствию, а я был в таком восторге, что не раз готов был  подойти
и открыть ей трепет моего сердца, если  бы  глубочайшее  уважение,  какое  я
всегда испытывал  в  ее  присутствии,  не  сдержало  моего  несвоевременного
порыва.
     Я весь был поглощен ею, а потому  можно  легко  себе  представить,  как
плохо развлекал мисс Снэппер, на которую не мог теперь  смотреть,  не  делая
сравнений, отнюдь для нее нелестных. И не в моей власти было хотя бы  давать
вразумительные ответы на вопросы, которые она мне время от времени задавала,
так  что  она  не  могла  не  заметить  моей   рассеянности   и,   отличаясь
наблюдательностью, проследила за  моими  взглядами  и,  увидав  божественное
создание, обнаружила причину моего  смятения.  Желая,  однако,  убедиться  в
правильности своих предположений, она начала расспрашивать меня  о  Нарциссе
и, несмотря на все мои усилия скрыть  свои  чувства,  угадала  их  по  моему
смущению. Тогда она приняла  величественный  вид  и  до  самого  конца  бала
хранила молчание. Во всякое другое время ее подозрения встревожили бы  меня,
но теперь любовь вознесла меня над всеми прочими соображениями.
     Когда владычица моей души удалилась со своим братом,  я  проявил  такое
замешательство, что мисс Снэппер выразила желание вернуться домой; когда  же
я проводил ее до портшеза, она заявила, что питает ко  мне  слишком  большое
уважение, чтобы длить мою пытку. Я притворился, будто не  понял  намека,  и,
благополучно доставив ее до дому, откланялся, отправился восвояси  в  полном
восторге и поведал обо всем происшедшем моему  наперснику  и  верному  слуге
Стрэпу, который,  однако,  обрадовался  гораздо  меньше,  чем  я  ожидал,  и
заметил, что птица в руках стоит двух в кустах.
     - Но, впрочем, - добавил он, - вам лучше знать... вам лучше знать.
     На следующий день, когда я направлялся в  Галлерею  минеральных  вод  в
надежде увидеть мою прелестную поработительницу или услышать  весть  о  ней,
мне повстречалась какая-то леди,  которая,  пристально  посмотрев  на  меня,
вскричала:
     - О боже! Мистер Рэндом!
     Удивленный ее восклицанием, я вгляделся в лицо этой особы и  тотчас  же
узнал бывшую мою возлюбленную и товарища по несчастью, мисс Уильямс.
     Я был очень доволен, встретив эту бедную  женщину  в  таком  пристойном
наряде, выразил радость, что вижу ее благоденствующей, и пожелал узнать, где
я  могу  иметь  удовольствие  побеседовать  с  ней.  Она  так  же   искренно
порадовалась явной перемене моей фортуны и поведала мне, что покуда  еще  не
имеет жилища, которое могла бы по праву назвать своим, но готова ждать  меня
в любом месте, какое я пожелаю назначить.  Узнав,  что  сейчас  у  нее  есть
свободное время, я проводил ее в свои комнаты, где после нежных  приветствий
она поведала мне о том, как  ей  посчастливилось  поступить  в  услужение  к
молодой леди, которой ее порекомендовала бывшая ее хозяйка, ныне умершая,  в
чью семью она сама себя порекомендовала, прибегнув к простительному  обману,
задуманному ею в ту пору, когда она жила со мной на чердаке в Лондоне. Затем
она выразила горячее желание ознакомиться  с  превратностями  моей  жизни  и
объяснила свое любопытство заботой о моей судьбе.
     Я немедленно удовлетворил  ее  просьбу  и,  описывая  мое  положение  в
Сассексе, заметил, с какою жадностью она внимает моим словам.  Она  прервала
меня, когда я покончил с этим периодом  моей  жизни,  и  воскликнула:  "Боже
милостивый! Может ли это быть!" - а потом стала умолять, чтобы  я  продолжал
рассказ. По возможности я сократил мое повествование, ибо мне  не  терпелось
узнать причину ее изумления,  относительно  которой  у  меня  уже  мелькнули
любопытные догадки. Когда я  закончил  рассказ  о  своих  приключениях,  она
казалась весьма растроганной перипетиями моей судьбы,  с  улыбкой  высказала
уверенность в том, что всем моим бедам пришел конец, и сообщила, что леди, у
коей она находится в  услужении,  не  кто  иная,  как  прелестная  Нарцисса,
которая удостоила ее своего доверия и вследствие этого часто рассказывала  с
восторгом и уважением историю Джона Брауна, любила описывать его достоинства
и не постеснялась признаться в нежном отклике на его пылкую страсть.
     Я обезумел при этом известии, заключил в объятия мисс Уильямс,  называл
ее ангелом, принесшим мне счастье, и позволил себе такие сумасбродства, что,
если бы ранее она не была убеждена в моей честности, то теперь уверилась  бы
в моей искренности.
     Как только я обрел  способность  слушать  со  вниманием,  она  описала,
каково теперь направление мыслей ее хозяйки,  которая,  вернувшись  накануне
вечером домой, тотчас же уединилась с ней и с упоением рассказала о том, как
увидела меня на балу на положении джентльмена, которое, по ее  разумению,  я
всегда должен был по праву занимать,  и  нашла  меня  столь  изменившимся  к
выгоде моей, что, если бы мой образ не был запечатлен в ее  сердце,  она  не
признала бы во мне того, кто носил ливрею ее тетки. По  ее  мнению,  сказала
она, мой взор, устремленный на нее, убедил ее в постоянстве  моих  чувств  к
ней и, следовательно,  в  том,  что  я  располагаю  свободой;  хотя  она  не
сомневалась, что я  быстро  найду  способ  быть  представленным,  но  ей  не
терпелось услышать обо мне, и сегодня утром она послала  ее  (мисс  Уильямс)
разузнать, под каким именем я теперь живу и какое положение занимаю.
     Сердце  мое  доселе  еще  не  ведало  такой  волны  восторга.  Все  мои
умственные и душевные силы потонули в этом потоке, Не сразу я  мог  раскрыть
рот, и прошло еще некоторое время, прежде чем мне удалось выговорить связную
фразу. Наконец я с жаром потребовал, чтобы  она  немедленно  повела  меня  к
предмету моего обожания. Но она воспрепятствовала моему порыву и  объяснила,
сколь опасен такой преждевременный шаг.
     - Как бы благосклонно ни была расположена к вам  моя  леди,  -  сказала
она, -  можете  быть  уверены,  она  не  допустит  ни  малейшей  погрешности
противблагопристойности, открываясь вам в своих чувствах или выслушивая ваши
признания. И хотя только глубокое уважение побудило меня  поведать  вам  то,
что она мне поверяла, я слишком хорошо знаю строгие  ее  правила  касательно
поведения особ женского пола, и если бы она узнала о малейшем их  нарушении,
то не только прогнала бы меня, как жалкое существо, недостойное ее милостей,
но и навсегда бежала бы вашей любви.
     Я признал справедливость ее рассуждений и просил ее  всячески  помогать
мне советом и указаниями. Затем мы пришли к такому соглашению:  в  настоящее
время я удовлетворюсь ее сообщением Нарциссе, что после всех  расспросов  ей
удалось только узнать мое имя; через день-два, если я не найду иного способа
быть  представленным  ее  госпоже,  она,  якобы  заботясь  о  счастье   моей
властительницы, передаст ей письмо от меня и скажет, что я встретил ее, мисс
Уильямс, на улице и подкупил, чтобы она оказала мне эту услугу.
     Уладив таким образом дело, я угостил мою старую знакомую завтраком и из
беседы с нею узнал, что мой соперник сэр Тимоти допился до  апоплексического
удара, от которого и умер пять месяцев назад; что брат Нарциссы все  еще  не
женат, а тетка уступила неожиданной для него причуде и  избрала  супругом  и
повелителем школьного учителя своего прихода; но супружеская жизнь повредила
ее здоровью, у нее началась лихорадка и водянка, и  в  настоящее  время  она
находится в  Бате,  чтобы  пить  воды  для  восстановления  сил;  племянница
сопровождает ее по ее просьбе и ухаживает за нею  так  же  преданно,  как  и
раньше, невзирая на промах, совершенный теткой; однако  племянник,  который,
лишившись ее богатства, пришел в ярость, приехал сюда отнюдь не  по  доброте
своей, но исключительно с целью присматривать за сестрой, чтобы она  в  свою
очередь не вышла замуж без его согласия и одобрения.
     Усладив себя такой беседой и условившись встретиться на следующий  день
в назначенном месте, мы с мисс Уильямс расстались,  и,  видя  вопросительные
взгляды Стрэпа, любопытствовавшего о предмете нашего  разговора,  я  поведал
ему обо всем случившемся, к величайшему его изумлению и удовольствию.


ГЛАВА LVI

     Я знакомлюсь с братом Нарциссы, приглашающим  меня  к  себе,  где  меня
представляют этому восхитительному созданию. -  После  обеда  сквайр  уходит
вздремнуть. - Фримен, догадываясь о направлении моих мыслей, также  покидает
нас, сославшись на дела. - Я открываюсь Нарциссе в своей страстной любви.  -
Встречаю благосклонный прием. - Очарован ее разговором  -  Сквайр  оставляет
нас ужинать. - Я разрушаю его умысел, прибегая к стратагеме, и  ухожу  домой
трезвый.

     Днем  я  пил  чай  у  мистера  Фримена,  к  которому  Бентер  дал   мне
рекомендательное письмо; я не пробыл у него и пяти минут, как вошел  охотник
на лисиц, и по его обращению с Фрименом я заключил о том, что они  находятся
в коротких отношениях. Поначалу  я  боялся,  как  бы  он  не  вспомнил  моей
физиономии, но когда меня познакомили с ним, представив как  джентльмена  из
Лондона, я благословил случай, благодаря которому с ним встретился,  надеясь
со временем получить приглашение к нему в дом.
     Я не обманулся в своих надеждах, так как, проведя  со  мной  вечер,  он
выражал восхищение  моими  рассказами,  задавал  много  детских  вопросов  о
Франции и других заграничных странах и столь забавлялся моими ответами, что,
подвыпив, тряс меня за руку, называл  "славным  парнем"  и  выразил  желание
увидеть нас на следующий день за своим обеденным столом.
     Мое в