нят Харбин, части
Квантунской армии продвигались на север. Газеты пестрели сообщениями о
боевых действиях в Маньчжурии. В это время Рихард Зорге стал получать
достовернейшую информацию из Мукдена из первых рук - от начальника штаба
Квантунской армии полковника Итагаки, которого в своем кругу японские
военные называли фитилем, бикфордовым шнуром событий в Маньчжурии.
  Конечно, Рихард Зорге не мог знать всего, что происходит в стенах штаба
Квантунской армии, что лежит в сейфах с предостерегающей надписью "Кио ку
мицу!". Он пользовался только отдельными, часто разрозненными сведениями.
Но ведь ученые-палеонтологи тоже восстанавливают внешний вид ископаемых
животных, их образ жизни по отдельным костям скелета, обнаруженным в
толщах земной коры... Поиск частного приводит к открытиям общего. Так
работал и Рихард Зорге.

  ПОХИЩЕНИЕ ИМПЕРАТОРА

  Заседание Тайного совета происходило в правом крыле императорского дворца.
На нем присутствовал Хирохито - сын неба, потомок богини солнца,
светлейшей Аматэрасу Омиками, и это придавало заседанию особую значимость.
  Сто двадцать четвертый император Японии, владеющий тремя сокровищами
богини солнца: зеркалом, мечом и ожерельем,- сидел в кресле, очень похожий
на собственный официальный портрет: в старинной одежде из жесткой, точно
жестяной, ткани, с тиарой на голове. Он был таким же застывшим и
недвижимым, как на фотографиях. Хирохито только присутствовал. Он не
участвовал в разговоре. Перед ним по обе стороны малого зала, вдоль стен,
за двумя длинными, задрапированными столами, сидели члены Тайного совета.
Двадцать пять мужей, старше сорока лет, назначенных императором. Каждый из
них имел высший придворный ранг шинина. В правительственном кабинете такой
ранг имел только премьер-министр.
  Ближе к императору, крайний за столом, сидел старчески худой,
восьмидесятилетний принц Сайондзи - последний член Генро, советник двора,
утвержденный в этой должности еще в минувшем веке, в эру императора
Мейдзи. Принц Сайондзи десятилетиями негласно делил власть с императором,
с отцом императора, с его дедом. Он смещал премьеров, назначал министров,
но теперь его оттирали, отстраняли от руководства, и это вызывало
раздраженное сопротивление принца.
  Рядом с принцем сидел усатый, с клинообразной бородкой, военный министр
Минами, единственный из присутствующих не член Тайного государственного
совета. Он явился во всех регалиях - с орденами "Золотого змея",
"Восходящего солнца", всех степеней, военными крестами и множеством
медалей, которые не умещались на его груди и спускались к муаровому поясу.
Через плечо, заслоняя аксельбанты, была перекинута орденская лента. Перед
ним на столе, как священное сокровище, лежала его фуражка, расшитая
золотыми галунами.
  Председатель Тайного совета предложил Минами первому высказаться по
обсуждаемому вопросу - о положении в Маньчжурии.
  Военный министр заметно волновался, начиная свою речь. Действительно,
произошло событие, неслыханное в истории Японской империи. Нарушая
прерогативу императора, военные власти сами, своей волей, двинули войска
из Кореи в Маньчжурию. Как ни говори, это было началом войны, объявленной
без ведома императора. Перед заседанием совета в генеральном штабе долго
думали, как выйти из затруднительного положения. Решили просить членов
совета утвердить не предусмотренные сметой расходы по переброске войск.
Если Тайный совет утвердит дополнительные ассигнования, тем самым он
признает правильность действий Сатбо Хамба.
  - Я родился в первые годы эры Мейдзи, - издалека начал Минами, вскинул
щеточки бровей и обвел глазами присутствующих. Среди членов Тайного совета
были его сторонники и противники. - За участие в войне с Кореей, сорок
пять лет назад, я был удостоен денежной награды в сто иен, - продолжал он.
- Я сражался на полях Маньчжурии с Россией и получил за это орден
"Золотого змея", - Минами приложил руку к груди, где был прикреплен
"Золотой змей". - Я получил денежную награду в две тысячи пятьсот
пятьдесят йен и вот эту орденскую ленту за службу в Сибири... Я всю жизнь
стоял на императорском пути и всегда исповедовал "Хакко Итио!" - хотел,
чтобы Восточная Азия процветала и благоденствовала под японской крышей. Я
также мечтал, чтобы Японское море стало действительно внутренним морем
Японии...
  Военный министр рассказал о положении в Маньчжурии, о том, что угрожающая
обстановка, возникшая там, требовала незамедлительных действий. Минами
просил утвердить расходы, вызванные переброской войск из Кореи в
Маньчжурию для подкрепления Квантунской армии.
  Старый принц Сайондзи спросил:
  - Знает ли генерал, что в эру Мейдзи, в которую он родился, не было
случая, чтобы война начиналась без императорского указа?.. Знает ли
генерал о том, что переход японских войск через пограничную реку Ялу
является вторжением японской армии в пределы другого государства? Это -
война. И почему императорский военно-морской флот в день досадных событий
покинул базу в Порт-Артуре и сосредоточился в Инкоу - ближайшем порту от
Мукдена - тоже без ведома императора?.. Мне непонятно это, и я хотел бы
услышать ответ военного министра, чтобы определить собственное мнение...
  - Да, все обстоит именно так, как сказал принц Сайондзи, - ответил Минами,
- но интересы защиты империи должны быть выше формальных оснований и
соображений превышения власти. Мы почтительно просим извинить нас и
утвердить дополнительные расходы в бюджете военного министерства.
  Когда вопросы иссякли, председатель Тайного совета обратился к Минами:
  - Минами-сан, если у вас есть неотложные дела, вы с легким сердцем можете
покинуть заседание Тайного совета...
  У Минами не было никаких неотложных дел, но существовал нерушимый закон -
решения принимались в присутствии одних только членов Тайного совета.
  Минами вышел, держа в руках фуражку, расшитую галунами. В малом зале
дворца остались лишь члены Тайного совета да еще старший секретарь лорда
хранителя печати, который сидел за ширмой позади Хирохито и писал
протокол. Это был Кидо, преуспевающий и вездесущий Кидо, потомственный
царедворец. Отец его служил камергером покойного императора, дед был
советником и правой рукой императора Мейдзи, а внук в свои сорок пять лет
сделался старшим секретарем лорда хранителя печати, человека, наиболее
приближенного к Хирохито. В тщеславных мечтаниях своих Кидо надеялся, что
с годами он тоже станет первым советником императора. Кидо с упорством
дождевого червя полз к своей цели и уже сейчас, даже в секретарском
положении, пользовался влиянием при дворе императора.
  Характерной чертой Кидо было то, что он никогда не смотрел людям в глаза,
будто каждый его собеседник был сыном неба, на лицо которого лучше не
смотреть простым смертным, так же как на диск солнца, - можно ослепнуть,
заболеть, еще хуже - умереть, как предостерегает древнее поверье. Но
маркизом Кидо руководили другие соображения. Глаза - зеркало души
человеческой, и маркиз не желал, чтобы хоть кто-то заглядывал в зеркало
его души и читал его мысли.
  Кидо носил очки без оправы, и холодный блеск стекол делал его взгляд
острым, пронизывающим. Тонкие, словно прилипшие к черепу уши, казалось,
слышали все, что происходит во дворце императора. Но он был скрытен,
маркиз Кидо, и доверял собственные размышления лишь дневнику, который
завещал опубликовать через полвека после своей смерти. Он разделял точку
зрения военных, но лисья осторожность не позволяла ему открыто в этом
признаться. В жизни он придерживался правила: в любом деле, в совершении
любого поступка важна не его справедливость, а опасность риска. Поэтому
Кидо никогда не рисковал, если чувствовал хоть малейшую опасность. Он
принимал участие в событиях, когда был до конца уверен, что действует
наверняка. События были разные, и не вс„ можно было доверить даже своему
дневнику. Совсем не случайно, к примеру, покушение на Хамагучи произошло
через две недели после того, как маркиз Кидо занял пост старшего секретаря
лорда хранителя печати... Узнав о покушении, Кидо скривил в улыбке тонкие
губы, но тут же поспешно поднес пальцы ко рту и принялся разглаживать свои
коротко подстриженные усы.
  Маркиз Кидо сидел за ширмой с вышитым на ней императорским гербом -
шестнадцатилепестковым цветком хризантемы - и записывал все, что
происходило на заседании Тайного совета.
  Закончив обсуждение, председатель спросил:
  - Желают ли члены Тайного совета выразить свое мнение?
  В малом зале воцарилась тишина.
  - В таком случае прошу встать тех, кто за утверждение дополнительных
расходов, вызванных передвижением корейской армии, - сказал председатель.
  Все дружно поднялись, сидевших за столами не осталось. Даже принц
Сайондзи, несколько помедлив, тяжело поднялся с кресла - что делать, он не
хотел нарушать единства.
  Председатель поклонился в сторону императора.
  - Ваше величество, - сказал он, - Тайный совет высказывается за
утверждение дополнительных расходов по корейской императорской армии...
  Точка зрения военных победила, так, во всяком случае, расценил Минами,
ожидавший в дворцовых апартаментах решения Тайного совета. Об этом первым
сказал ему Кидо, после того как Хирохито удалился в свои покои.
  Возможно, на решение Тайного совета оказали влияние недавние события -
раскрытый неосуществленный заговор молодых офицеров, объединенных в
общество "Цветущей вишни". В октябре, незадолго до заседания Тайного
совета, министр двора граф Мацудайра сообщил лорду хранителю печати, а
через него императору, что группа молодых офицеров во главе с Хасимота
готовит переворот, чтобы во главе правительства поставить генерала Араки.
Приказом генштаба его вдруг перевели из Кумамото в Токио, - вероятно,
чтобы он был под руками. Доказательств нового заговора было больше чем
достаточно. Штаб-квартира Хасимота находится в гостинице "Золотой якорь".
Офицеры беспробудно пьянствуют там с проститутками, считая себя героями
предстоящих событий. Через месяц после мукденского инцидента заговорщики
собрались убить премьера Вакацуки, министра иностранных дел Сидехара,
вызвать беспорядки в Токио и объявить в стране военное положение.
  Несомненно, что за спиной бунтовщиков стояли Тетекава из генерального
штаба, Итагаки из Квантунской армии, а возможно, и люди более высокого
положения. Предполагали устранить всех, кто не поддерживает позицию
военных в Маньчжурии. Эту страну, столь необходимую для обороны Японии,
как утверждали экстремисты, нужно отделить от остального Китая, сделать
монархическим государством, благо уже есть на примете подходящий монарх -
последний китайский император Цинской династии, вот уже сколько лет
живущий в Тяньцзине без дела.
  Министру внутренних дел стала известна даже такая деталь: командующий
Квантунской армией генерал Хондзио направил в Токио полковника Итагаки,
чтобы заручиться согласием Араки возглавить правительственный кабинет.
Ходили даже слухи, что, если кабинет откажется сотрудничать с армией,
Квантунская армия объявит о независимости своей политики.
  Положение складывалось трудное. С армией нельзя ссориться! Решили
пожертвовать одним Хасимота - его арестовали на двадцать пять суток и
отчислили из генерального штаба в линейный полк.
  Старший секретарь лорда хранителя печати Кидо записал тогда в своем
дневнике:
  "Узнал о крупном заговоре в Маньчжурии, участниками которого являются
военные круги. По этому поводу посетил лорда хранителя печати - и сообщил
ему о полученной информации. Решимость военных в отношении Маньчжурии
столь сильна, что возникают опасения, будут ли правильно поняты приказы
центральной власти, расходящиеся с мнением военных кругов. Политика
военных кругов - продвижение на север континента - лично у меня вызывает
скорее беспокойство за успешное осуществление этой политики, чем
огорчение".
  Однако гауптвахта, куда отправили Хасимота, не запугала офицеров из
общества "Сакура-кай". Оккупация Маньчжурии расширялась, японские войска
заняли Харбин, вышли к берегам Амура на советской границе. Китай обратился
в Лигу наций с жалобой на японскую агрессию, и в Маньчжурию выехала
международная комиссия лорда Литтона для изучения обстановки. Премьер
Вакацуки в этих условиях высказался за то, что нужно хотя бы временно
приостановить дальнейшее продвижение японских войск в Маньчжурии. И этих
слов оказалось достаточно, чтобы через несколько дней на него было
совершено покушение. Покушение на второго премьер-министра за какие-то два
года! Вакацуки остался невредим, но, перепуганный террористами, предпочел
заявить о своей отставке.
  А в Маньчжурии события развивались своим чередом. На штабном языке это
могло бы звучать так: операция развивается в соответствии с планом... Так
это и было.
  Полковник Доихара, освободившись наконец от обременявшей его должности
мэра города Мукдена, выехал в Тяньцзинь, чтобы выполнить деликатное
поручение Итагаки. Предвидя возможные осложнения, полковник
заблаговременно отправил в Тяньцзинь несколько ящиков старого оружия,
отбитого при ликвидации хунхузских шаек, - кремневые ружья, зазубренные
мечи, кинжалы, старые гранаты, сохранившиеся со времен Боксерского
восстания. Всю эту рухлядь, собранную в интендантских складах, отправили в
Тяньцзинь под видом контрабандного опиума, хранившегося обычно в длинных
резиновых мешках с персидскими надписями, эмблемами торговых фирм,
непонятными гербами, изображавшими желтых львов, охраняющих спящих
курильщиков. Обычно эта контрабанда, наоборот, шла из Тяньцзиньского порта
в другие города Китая, но Доихара не придал этому значения. В ящиках под
мешками опиума лежало оружие.
  Целью таинственной поездки Доихара в Тяньцзинь было уговорить китайского
экс-императора Генри Пу-и занять престол будущего маньчжурского
государства или, в крайнем случае, просто украсть Пу-и и доставить его в
Мукден. Первоначально задуманную операцию предполагалось осуществить
местными силами.
  Первое время из Тяньцзиня шли неблагоприятные вести: начальник японского
гарнизона майор Кассиа действовал грубо и неуклюже, как слон в посудной
лавке. Доихара просто кипел от негодования, когда ему доложили о
назревающем провале всей этой затеи с учреждением новой монархии.
  Кассиа явился в резиденцию бывшего китайского императора и начал пугать
его: в Тяньцзине его величество подстерегают опасности, в городе вот-вот
вспыхнут беспорядки, чернь очень возбуждена, и неизвестно, во что выльются
начавшиеся волнения. Могут быть грабежи, убийства, поджоги... Его
величеству лучше всего уехать из города, предположим в Порт-Артур или
Дайрен. Там под охраной японских войск ему будет спокойнее.
  Робкий по натуре экс-император Пу-и заподозрил неладное - не хочет ли этот
грубоватый японский майор завлечь его в западню? Пу-и ответил - он не
желает покидать Тяньцзинь. Здесь у него жена, слуги... Наконец, куда он
денет свое имущество... Бросать его? Нет, нет, он не желает подниматься с
насиженного места...
  - Кто советники императора, - спросил Доихара, - сколько они будут стоить?
  Полковник Доихара был уверен, что в Китае все продается и покупается, дело
только в цене. Но на свой вопрос Доихара не получил ответа. Он вскочил с
кресла и нервно забегал по комнате...
  Надо действовать, действовать прежде всего через людей, окружающих Генри
Пу-и, через вдовствующую императрицу, через жену, слуг, сторожа, который
стоит в воротах... Это ведь задача для детей младшего возраста!
  Доихара приказал немедленно разузнать все, что касается окружения бывшего
императора, и очень подробно, вплоть до склонностей характера - азарт,
алчность, женщины, честолюбие...
  В конце октября Доихара уехал в Тяньцзинь. Ему понадобилось несколько
дней, чтобы уяснить обстановку. Он долго сидел и ломал голову над списком
придворной челяди, обслуживающей свергнутое императорское семейство. Пока
он остановился на двух лицах - на матери Пу-и, тщеславной, выживающей из
ума старухе, и слуге Чэн Сяо, беззаветно преданном экс-императору, -
управляющем дворца в Тяньцзине.
  Накануне полковник Доихара отправил во дворец визитную карточку с
приложением вежливейшего письма, в котором выражал надежду, что его
величество император Сюань-тун, как величали экс-императора, соблаговолит
принять полковника японской армии Доихара Кендези, находящегося здесь
проездом и желающего отдать императору визит вежливости.
  Доихара умышленно не употреблял в письме слова "бывший" или
"экс-император" и называл его Сюань-туном, будто он оставался действующим
представителем Цинской династии.
  На прием Доихара явился во всех регалиях, их было у него предостаточно:
ордена "Священного сокровища", "Золотого коршуна", "Двойных лучей
восходящего солнца"... Мундир сиял золотыми галунами, на поясе висел
парадный меч самурая. Доихара торжественно прошел во внутренние покои. Его
сопровождал пожилой китаец с хитроватым лицом - управитель дворца. Дворец
выглядел мрачно, в узкие окна едва проникал тусклый свет, анфилада комнат,
через которые проходил Доихара, напоминала антикварный магазин, в
беспорядке загроможденный старинными вещами.
  Генри Пу-и встретил полковника в маленькой гостиной, управляющий оставил
их вдвоем. Перед Доихара сидел молодой близорукий китаец в громадных
роговых очках, таких больших, что казалось, они закрывают его щеки.
Растянутый, несоответственно большой рот при мелких чертах лица придавал
Пу-и выражение болезненности и безволия. Когда Пу-и говорил, он обнажал
высокие десны, из которых торчали крупные неровные зубы.
  - Я прибыл сюда, ваше величество, чтобы засвидетельствовать глубокое
уважение к вам со стороны Квантунской армии, офицером которой имею честь
состоять.
  - Благодарю вас! - тихим безразличным голосом ответил Пу-и.
  Вначале разговор не клеился. Пу-и отвечал односложно.
  - Я должен принести извинение за необдуманные слова майора Кассиа, -
сказал Доихара. - Он, несомненно, сгустил краски, говоря об опасности
пребывания в Тяньцзине для вашего величества.
  - Вы так думаете? - оживляясь, спросил Пу-и.
  - Несомненно... Конечно, лица высокого происхождения всегда находятся в
некоторой опасности, тем более такой человек, как вы, которого ждет трон
маньчжурского государства, трон ваших предков, ваше величество. Но мы
сделаем все для вашей безопасности.
  - Вы думаете, меня там ждут?
  Доихара заметил, как вспыхнули и тотчас же погасли глаза собеседника.
  - Об этом не может быть двух мнений! - воскликнув полковник. - Народ ждет
вас, и, я не скрою, императорская Япония будет только приветствовать в
вашем лице монарха дружественного государства Маньчжоу-го. Я употребляю
древнее название Маньчжурии. Обстановка благоприятствует вашему вступлению
на престол. Не упускайте такой возможности.
  - Вы хорошо знаете историю, полковник.
  - Да, я люблю вашу страну и огорчен событиями, которые лишили вас трона.
Это все неблагодарная китайская чернь... Вы должны стать императором
маньчжурского государства, независимо от Китая.
  - Нет, это очень сложно, - возразил Пу-и, но Доихара заметил, что его
слова находят благодатную почву, и он продолжал говорить настойчиво и
вкрадчиво...
  В конце беседы Доихара сказал:
  - Если хотите, я готов прервать свою поездку в Токио и позаботиться о
безопасности вашего величества... Нет, нет, не возражайте! Я именно так и
сделаю. Но уверяю вас, пока ничего тревожного нет! Будьте спокойны!..
  Провожал его к выходу все тот же Чэн Сяо, управитель дворца. Доихара успел
шепнуть ему несколько слов:
  - Я бы хотел с вами встретиться, господин Чэн Сяо, дело серьезное, оно
касается безопасности молодого императора... Если не возражаете, сегодня
вечером машина будет у дворца ждать вас.
  - Лучше подальше и в стороне, - так же тихо ответил управитель...
  В условленный час, когда сгустилась вечерняя темнота, Доихара проехал мимо
дворца и остановил машину у защитной дамбы. Тотчас же подошел Чэн Сяо, и
они поехали в японскую комендатуру, находившуюся недалеко от порта. С
дворецким Доихара говорил иначе, чем с экс-импера