весело. Она озорно взяла Степана под
руку и всю дорогу шутила, смеялась, заглядывая ему в глаза, забавлялась
мальчишеским смущеньем, выспрашивая о его планах, мечтах, о звездах,
которые он собирается изучать.
  Степан хорошо танцевал. На танцевальной площадке он почувствовал себя
увереннее, повеселел. Потом Ирину пригласил какой-то отдыхающий -
загорелый высокий парень со Звездой Героя на белой сорочке с расстегнутым
воротом. Судя по канту на брюках, он был военный, возможно летчик - Ирина
не разбиралась в расцветках кантов, кубиках, шпалах. Танцевал он легко,
красиво, и Ирине было приятно подчиняться своему партнеру в ритме веселой
музыки. Он и в самом деле оказался летчиком, звали его Вадимом, а по
поводу Золотой Звезды ответил уклончиво - дали за всякие там дела...
  Следующий танец Ирина танцевала со Степой, потом снова с Вадимом. Не без
лукавства Ирина отметила про себя, что Вадим не отходит от них весь вечер.
После танцев он провожал их на пристань. Только что познакомившись, Ирина
и Вадим всю дорогу, не умолкая, разговаривали, а Степан шел насупившись,
не проронив ни слова.
  Долго стояли на помосте, ожидая последнего катера. Внизу монотонно
плескалась черная, будто загустевшая в темноте вода. Вадим настойчиво
спрашивал, где живет Ирина, она неопределенно махнула рукой - на той
стороне бухты. Когда же они встретятся? Ирина ответила: быть может, они со
Степой выберутся еще как-нибудь на танцы или в кино...
  Подошел катер; прощаясь, Вадим задержал руку Ирины:
  - Когда?
  - Не знаю... - Опершись на плечо Степана, Ирина нырнула в тесный проход
под тент катера. Катер отвалил от пристани.
  - До встречи! - крикнула вдруг Ирина и тут же на себя рассердилась.
Вообразит еще, что покорил ее своей Золотой Звездой!.. Но на душе было
радостно. Хорошо, что она пошла в санаторий.
  Степан смешно хмурился и молчал. Ирина допытывалась, что же могло
испортить ему настроение. Только около дома он пробурчал:
  - Чего говорить-то... Если бы я был Героем Советского Союза...
  Милый, милый мальчишка! Он уже ревновал ее к Вадиму. Она засмеялась.
  - Мы сходим еще в санаторий, Степа, а?
  - Нет... Мне к экзаменам надо готовиться...
  Кто бы мог подумать в ту ясную, бархатно-темную южную ночь, что ее
спутнику, мечтавшему об открытии новых, таинственных миров, почти
мальчику, выпадет иная судьба - жестокая и неотвратимая... Но сейчас над
ними горели яркие звезды, разбросанные до самого горизонта, как это бывает
на юге. Выбирай любую!
  И опять Ирина в одиночестве сидела у скалистого Паруса, поросшего яркими,
желтыми дроками. Но теперь она думала о Вадиме. Она пыталась представить
его лицо. Глаза серые... Густые ресницы... Раздвоенный подбородок...
Ямочки на щеках, как у девчонки, когда смеется. "...Герой с ямочками!..
Интересно, сколько ему лет... И когда он успел получить Героя? Может быть,
за спасение челюскинцев? Почему я все время о нем думаю?.. Уж не влюбилась
ли с первого взгляда!.."
Прошло еще несколько дней. Как-то утром Ирина пришла на море несколько
позже обычного. Она вышла из зарослей держидерева и растерянно
остановилась: на ее месте у скалы сидел Вадим. Ирина торопливо запахнула
полы желтого платья-халатика и принялась застегивать пуговицы.
  - Все-таки я вас нашел! - торжествующе воскликнул Вадим. - Три дня плавал
вокруг да около.
  - Но как вы узнали?
  - Информация - мать интуиции, - засмеялся Вадим. - Вы же сказали, что
живете, как Робинзон, под скалой, похожей на парус. Вот я и нашел. Решил
стать вашим Пятницей.
  Досадуя на собственное смущение, Ирина колко спросила:
  - И много у вас пятниц на неделе?
  - Ну зачем вы так!.. Я очень хотел вас увидеть.
  - А где же ваша Звезда? - не унималась Ирина. - Взяли бы в море
покрасоваться.
  - Не к чему привинтить, - мрачнея, ответил Вадим. - Вы, оказывается,
колючая...
  "Зачем, зачем я все это говорю?" - подумала Ирина, глядя в огорченное лицо
Вадима.
  - А это что? - указала она на его плечо, рассеченное глубоким шрамом.
  - Тоже для красоты...
  - А все-таки?
  - Это под Мадридом, в Испании...
  Уселись на солнцепеке, Вадим рассказывал: был добровольцем, долго
повоевать не пришлось, всего несколько месяцев. Зацепило в бою, когда
выбросился с парашютом из подбитой машины. Лежал в госпитале в Аликанте.
Чудесный такой городок с приморским парком из финиковых пальм... Рана
оказалась серьезной, отправили в Союз. Теперь все в порядке, скоро опять в
часть...
  Вадим вдруг шутливо прищурился, оглядывая Ирину:
  - Как это вам удалось подобрать платье под цвет этих дроков?!.
  Ирина взглянула на дроки, потом на свой халатик.
  - И правда! А я, однако, и не заметила!..
  - Вы и еще многого не замечаете... однако. - Он не утерпел повторить ее
сибирский говор.
  На той стороне прозвучал гонг. Неужели уже полдень?! Вадим вплавь
отправился на свой берег.
  Вечером он встретил Ирину на пристани у балюстрады. Они долго гуляли по
набережной, а утром Вадим снова приплыл к скалистому Парусу...
  Время вдруг потекло со стремительной быстротой. До полудня они загорали на
берегу среди желтых дроков и ненаписанных скрижалей, вечерами гуляли в
парке на той стороне бухты. Так прошло две недели. Ирина жила как в
голубом тумане, охваченная праздничным, неизведанным чувством. Но
почему-то, когда Вадим впервые, как бы шутя, обнял ее за плечи, она резко
отстранилась.
  - Все правильно! - смущенно улыбнулся Вадим. Стараясь преодолеть
неловкость, невпопад сказал: - Не зря говорят, что в Сибири цветы без
запаха, женщины без огня... Ты же сибирячка.
  Ирина долгим взглядом посмотрела на Вадима.
  - Не надо так, прошу тебя! Я не переношу банальности.
  Она поднялась с циновки и пошла в воду. Конец дня был испорчен.
  На следующее утро о размолвке забыли. Вадим вспоминал об Испании, о
товарищах, Ирина рассказывала про Сибирь, о поездке в Монголию, говорили о
море и просто так - ни о чем. Ирина вспомнила об Оксане, Кондратове, о
художнике Рерихе и его общине, о том, чем кончилась любовь Оксаны.
  - Где же она теперь? - спросил Вадим.
  - Не знаю. Она исчезла внезапно. Оставила мне непонятную записку:
"Страшнее всего, когда убивают чувство. Теперь я знаю, что делать, мне
поможет художник Рерих..." Может быть, она решила идти в Гималаи.
  - А этот... Кондратов?
  - Я больше его не видела.
  Так же неожиданно опять прозвучал гонг на другом берегу. Прощаясь, Вадим
шутливо сказал:
  - А вообще-то ты желтая опасность и дроки тоже...
  - Опять за свое! - Ирина нахмурила брови, потом рассмеялась: - Но ведь ты
говорил, что не боишься опасностей...
  Приближалось время отъезда, и они все чаще грустно задумывались. Вадим
должен был задержаться еще на несколько дней в санатории. Ирина уезжала
первой. Он хотел ехать вместе. Ирина настояла - пусть закончит лечение.
Она дождется его в Москве, напишет до востребования.
  Они бродили вечером в парке, заросшем густой листвой, сквозь которую скупо
пробивался бледно-зеленый свет фонаря.
  - Знаешь, что я хочу тебе подарить? Смотри, - Вадим протянул Ирине
испанский значок. Бронзовый поднятый кулак с надписью: "Но пасаран!" - они
не пройдут! - Только я приколю тебе сам.
  Он приколол значок и вдруг привлек ее к себе, неловко поцеловал. Ирина
вырвалась и, не оглядываясь, быстро пошла к пристани. Вадим шел за ней и
растерянно повторял:
  - Ну, Ирина... Ирина, не надо так... Ирина, постой! Я все объясню...
  Ирина остановилась, повернулась к Вадиму. Глаза ее были полны слез.
  - Не провожай меня. Я не хочу... И завтра тоже не провожай! Слышишь?! -
Она почти бегом бросилась к пристани, вскочила в отходивший катер.
  Поезд уходил из города утром, и Ирина уговорила всех, чтобы ее не
провожали. Поехал один только Степан - донес ее чемоданчик до пристани. В
вагоне смотрела из окна на платформу, раскаиваясь в душе, что так сурово
поступила с Вадимом. Поезд уже тронулся, когда из-за клумбы привокзального
скверика вдруг вышел Вадим; озабоченно вытянув шею, он искал ее глазами.
Ирина подняла руку, Вадим заулыбался, тоже вскинул обе руки, сжав их
высоко над головой. Все это продолжалось мгновение, поезд набирал
скорость, Вадима заслонил газетный киоск.

  В Москву поезд пришел ранним солнечным утром. После душного юга Ирина с
наслаждением вдыхала прохладную, бодрящую свежесть. В приподнятом
настроении вышла она на площадь, еще пустынную в этот час, села в трамвай,
доехала до Красных ворот, оттуда пешком прошла на Оружейный, где жили
родственники ее отчима. Здесь она рассчитывала прожить несколько дней до
приезда Вадима.
  Ирина поднялась на третий этаж, нажала кнопку звонка.
  В прихожей, захламленной старыми стульями, узлами, истертыми чемоданами,
тускло горела маленькая электрическая лампочка. Встретила Ирину старушка -
сестра отчима. И, почему-то оглянувшись на дверь, сразу зашептала:
  - Несчастье-то у нас какое, Иринушка... Павел Максимович наш помер.
  Старушка заплакала, вытирая глаза передником.
  В душе Ирины что-то рухнуло, оборвалось. Словно померк свет, как в этой
мрачной, полутемной прихожей. И первое, что подумалось, - как же там
мама?..
  Ирина прошла в комнату, поставила чемодан, отсутствующим взглядом
посмотрела в окно, села за стол с неубранной чайной посудой. Старушка
что-то говорила, Ирина не слышала.
  - Да ты не убивайся... Мы тебе сразу не стали писать... У нас-то долго
задержишься? - Эти слова дошли до нее будто издалека.
  - Нет, нет, поеду сегодня. Если удастся, самолетом. Мама одна...
  - И то верно, тяжело ей...
  Не раздеваясь, Ирина попросила взаймы денег, своих на самолет не хватит, и
тотчас же поехала на аэродром.
  Дома встретила гнетущую тишину. Мать держалась хорошо, только говорила
почему-то вполголоса.
  - Видишь, дочка, как получилось... Как теперь жить будем...
  - Ничего, мама, проживем. - Теперь на Ирину ложились все заботы.
  Вадиму она написала не сразу, отправила письмо до востребования, но через
несколько недель оно вернулось обратно. На конверте штемпель:
"Возвращается за истечением срока хранения". Написала еще раз, и снова тот
же штемпель на конверте второго письма. След Вадима затерялся.
  Как условились, Вадим приехал в Москву через несколько дней. Первым делом
он отправился на телеграф, предвкушая ожидавшую его радость. Подошел к
окошку, приготовил удостоверение:
  - До востребования Губанову!..
  Девушка быстро, как считают кассирши деньги, перебрала пачку конвертов.
  - Ничего нет...
  Вадим не поверил, переспросил. Девушка с легкой досадой повторила:
  - Я же сказала - ничего нет... Следующий!
  Дома он спросил:
  - Мама, мне никто не звонил?
  - Нет.
  - И писем не приносили?
  Не было ни звонков, ни писем. Проходили дни, недели. Он мучительно думал -
что же случилось? В голову лезли самые бредовые мысли. Он их отбрасывал и
возвращался к ним снова. Его бесила собственная беспомощность. Как он мог
не взять ее адреса! Вадим знал только город, в котором жила Ирина. Написал
туда до востребования, но через месяц письмо вернулось со штампом:
"Возвращается за невостребованием адресата". Подумывал, не поехать ли
самому. Он бы так, вероятно, и сделал, но вдруг его срочно вызвали в штаб.
  Полковник, который оформлял Вадиму поездку в Испанию, встретил его как
старого знакомого.
  - Ну как, товарищ Губанов, поправились?
  - Да вроде...
  - Отдохнули?
  - Да, спасибо...
  Конечно, полковник знал, что капитан Губанов поправился, потому что на
столе, заваленном кипой личных дел в аккуратных зеленых папках, лежала
медицинская справка. Полковник еще раз прочитал ее вслух:
  - "После излечения по поводу полученного ранения, годен к летной службе".
  Полковник поднял глаза на Вадима:
  - Значит, все в порядке, товарищ капитан...
  - Как будто так...
  Полковник помедлил, передвинул зачем-то чернильницу, поправил стопку
личных дел.
  - Ну, а как вы посмотрите, товарищ Губанов, на то, чтобы снова поехать на
боевое задание? Дело добровольное! Подумайте!..
  - Если надо, готов... Опять в Испанию?
  - Не знаю, - уклонился от прямого ответа полковник. - Задание секретное.
Может, вы не согласитесь... Чего ж говорить раньше времени. - Полковник
лукаво улыбнулся. - Вот так. Торопить вас не будем, подумайте...
  - Я уже сказал - согласен.
  - Иного ответа я и не ждал... Отлично!.. Вызовем через неделю. Разумеется,
о нашем разговоре никому ни слова.
  В коридоре встретил приятеля, с которым учился в Качинской летной школе.
Он тоже ждал, когда освободится полковник.
  - Тебя что, тоже вызвали? - спросил он. - Зачем?
  - Да так, уточняли анкетные данные, новую графу записали в послужном
списке. Бывал ли за границей, - отшутился Вадим.
  Неделя... За неделю, конечно, с поездкой не обернуться. Он так и не
узнает, что же с Ириной...
  В назначенный день летчиков собрали в штабе военно-воздушных сил и
автобусами увезли под Москву. Их поселили в бывшем графском поместье, от
которого остался только старый дом с колоннами, сводчатыми окнами и
широченным крыльцом. А кругом стояли корпуса с аудиториями, жилыми
помещениями, офицерским клубом. Летчикам читали лекции о дальневосточном
театре предстоящих боевых действий, об экономике азиатских стран, о
политической расстановке сил. Только здесь, в старинном особняке, им
сообщили, что направляются они в Китай, где им предстоит сражаться на
стороне гоминдановской армии. У иных вытянулись лица. Кто-то негромко
сказал: "Значит, к Чан Кай-ши в гости..."
О Китае объявили перед лекцией, которую читал офицер из иностранного
отдела генерального штаба. Тему он знал прекрасно, говорил свободно и
почти не обращался к записям, лежавшим перед ним на трибуне. Он услышал
фразу, брошенную из зала.
  - Так что ж, товарищи, - заговорил он, - выходит, не всем понятно, зачем
придется ехать в гости к Чан Кай-ши? Будем говорить доверительно. Будь я
на вашем месте, у меня тоже возникли бы раздумья по поводу Чан Кай-ши. Как
же так - предатель китайского народа, изменивший идеям Сун Ят-сена, а мы
собираемся ему помогать? Вопрос законный, и на него нужно дать ясный ответ.
  Да, мы знаем, кто такой генералиссимус Чан Кай-ши. Знаем даже его супругу
Сун Мей-лин - экстравагантную особу, которая вмешивается во все его дела,
в том числе и в государственные, и в чисто военные. Но таковы уж китайские
традиции. Там любая генеральша, будь она перед тем актрисой или
проституткой, мнит себя императрицей.
  Продажность и вероломство в обычаях у генералов этой многострадальной
страны, но вы должны знать политическую обстановку, сложившуюся в Китае за
последние годы.
  Вы знаете Чан Кай-ши как организатора многих антикоммунистических походов
против китайской Красной армии, против обширных советских районов. Но это
только одна сторона дела. Под давлением масс, под угрозой порабощения
Китая токийскими милитаристами, Чан Кай-ши вынужден был пойти на
прекращение гражданской войны, на союз с коммунистами и начать борьбу
против японской агрессии. Вызвано это тем, что после оккупации Маньчжурии
в Китае, во всех слоях населения, в том числе и в самом близком окружении
Чан Кай-ши, возникло широкое антияпонское движение. От Чан Кай-ши
требовали возглавить борьбу против оккупантов, требовали в первую очередь
коммунисты, поддержанные народом. Дело дошло до того, что меньше года
назад в Сиане, куда генералиссимус приехал инспектировать войска, его
похитили члены антияпонской организации "Спасение нации". Организаторы
похищения главы гоминдановского правительства предъявили условия - они
освободят Чан Кай-ши, если он даст слово прекратить борьбу с народной
армией и начнет освободительную войну против японцев. Чан Кай-ши
согласился, и его отпустили из недолгого плена.
  Само собой разумеется, никто не знает, сколь долго Чан Кай-ши останется
верен своему слову, какова будет его политика в дальнейшем, но вы едете в
Китай не заниматься политикой, а воевать. Выполнять наш интернациональный
долг по отношению к китайскому народу, долг, который сочетается с
интересами Советского государства. Мы располагаем достоверными данными,
что следующим этапом японской агрессии, в случае победы в Китае, будет
нападение на нашу страну. Я не могу говорить об источниках информации,
которой мы располагаем, но поверьте, что источник вполне надежный и хорошо
осведомленный в секретнейших планах японского правительства.
  Пути дальнейшей японской агрессии нам известны, и задача советских
добровольцев в Китае заключается в том, чтобы помочь китайскому народу в
его справедливой борьбе и тем самым предотвратить угрозу нападения на наши
дальневосточные границы.
  Офицер иностранного отдела генштаба попросил сделать перерыв и вторую
часть своего выступления посвятил обзору войны в Китае. Он удивил
летчиков-добровольцев отличным знанием обстановки, говорил так, будто сам
лично пользовался материалами японского штаба.
  Впрочем, в какой-то степени это так и было - информация, которой он
располагал, регулярно поступала в Москву от группы "Рамзай", работавшей в
Токио.
  А в Китае уже действовали советские летчики-добровольцы и военные
советники, прибывшие в гоминдановскую армию. Большая группа летчиков, в
которой находился Вадим Губанов, прибыла в Ханькоу, когда битва с
японскими захватчиками была в самом разгаре.


  1 Такей - интимное, доверительное обращение: брат, мой друг.
  1 Ты, человек!
  1 Что вы желаете?
  1 Инеко - рис, рисинка.



Юрий Корольков.

                          Кио Ку Мицу!

                   (Роман - хроника, часть 2)

                        СНОВА В КИТАЕ

  Мост Лугоуцяо - одно из самых поэтических мест Китая. Когда-то, если
верить легендам, здесь проходила единственная дорога в столицу Небесной
империи. Далекие путники, как бы они ни устали, как бы ни была длинна их
дорога, в последний день путешествия поднимались задолго до рассвета,
чтобы полюбоваться жемчужно-лунным сиянием на мосту Лугоуцяо.
  Доктор Зорге вместе с полковником из японской разведки тоже приехал в
Ванпин посмотреть "Предрассветное лунное сияние на мосту Лугоуцяо" - эти
слова, произнесенные Цинским императором, были высечены здесь на белом
камне.
  Теперь, через сотни лет, мост Лугоуцяо стал знаменит и другим - здесь
началась большая война. Военные действия откатились далеко на юг, на днях
японские войска заняли Нанкин, и мост остался в глубоком тылу, но началась
война именно здесь...
  Полковник Хироси, восторженный почитатель красот природы и воинственно
настроенный человек, хвастался по дороге, что японские войска наступают в
Китае в три раза быстрее, чем наступали в войне с Россией в начале нашего
века. Он уверен, что кампания скоро закончится и начнется эра
"сопроцветаиия Азии" под японской эгидой.
  Хироси ненадолго прилетел из Нанкина в Пекин, ставший тыловым городом,
познакомился с Зорге в офицерской компании, проникся к нему уважением. А
все это началось с того, что японские офицеры, знавшие немецкого
журналиста еще по Токио, пригласили его в ресторан, чтобы отметить приезд
доктора Зорге в Пекин. Ресторан находился внизу, в подвальном этаже отеля,
на ужин здесь подавали только китайские национальные блюда. Было их здесь
великое множество: утиные яйца, рыхлые и черные, пролежавшие в земле и
известке сколько-то недель; особая "декабрьская" утка, вяленная на солнце;
жирный молодой поросенок "тигровая шкура", густо посыпанный тростниковым
сахаром; маленькие ядовито-острые стручки зеленого перца, обжигавшие рот;
неизменные вареные бамбуковые ростки; "суп из хризантем", который при
ближайшем рассмотрении оказался лапшой из змеиного мяса, и еще другие
блюда, от которых Рихард давно отвык, но ел их с видом удовольствия и не
отставал от компании, ловко управляясь с палочками для еды. Пили маотай,
отдающий сивухой, и женьшеневскую водку.
  Хозяин стола, офицер из генерального штаба, настойчиво подливал спиртное.
Рихард пил наравне со всеми, но под конец вечера оказался трезвее других.
Посреди стола в медной куполообразной чаше доваривался суп, в который
только что опустили свежую капусту.