ых драконов, будто
вырезанных китайскими резчиками на гигантском плоском камне.
  Обедали в Цзинане в низенькой тесной столовой при аэродроме. Ели
трепангов, бамбуковые ростки, закончили обед, по китайскому обычаю, супом.
  Анна сидела за столом, не снимая пальто, боялась показаться слишком
полной. А главное, она ничего не могла сделать с этой злосчастной пленкой,
которая действительно до крови натерла ей тело.
  После Цзинаня летели еще несколько часов. Погода испортилась, и Янцзы,
разлившаяся, как в половодье, почти не была видна в туманной дымке.
  Стало покачивать, самолет проваливался в воздушные ямы, и Анне было уже не
до нежно-зеленых рисовых полей, плывущих внизу.
  На аэродроме, усталая, разбитая, она наняла рикшу и поехала в гостиницу.
До назначенной встречи оставалось немного больше двух часов. Анна привела
себя в порядок, переоделась, извлекла из пояса пленку, уложила ее в
коробку от конфет, аккуратно завернула и перевязала лентой. К счастью,
выступившая кровь не испортила кадры, только на перфорации застыли темные
пятна.
  Когда стемнело, мадам Анна Клаузен вышла из гостиницы и отправилась на
Баблинг-вел-род, улицу Гремящего родника. Теперь она была в светлом летнем
костюме, лацкан ее жакета украшала черная брошь с искусственным диамантом
- такие делают в кустарных мастерских вокруг Карлсбада. Чехи, судетские
немцы - превеликие мастера на такие украшения.
  На улицах уже зажглись фонари, когда Анна остановилась перед витриной
универсального магазина. В руках у нее была дамская сумочка и коробка
конфет. Казалось, она вся поглощена изучением выставленных нарядов, и
вдруг перед ней появилась женщина с такой же диамантовой брошкой.
  - Послушайте, - воскликнула она, - у вас такая же брошь, как у меня!
  - Мне привезли ее из Карлсбада, - ответила Анна заученной фразой.
  Они стояли будто две приятельницы, встретившиеся случайно на улице.
  Женщина попросила Анну подержать ее сверток - что-то попало в туфлю.
  - Благодарю вас! Теперь хорошо.
  Анна отдала ей свой сверток, и они разошлись. Задание было выполнено. Анна
Клаузен облегченно вздохнула.
  Она вернулась в гостиницу, распаковала сверток и вынула из него зеленую
пачку долларов. Пересчитала - пять тысяч. Утром она пошла на набережную
Вампу - широкую и просторную, как ипподром, с клумбами цветов и высокими,
шуршащими на ветру пальмами. Мраморный вход в Английский банк сторожил
бронзовый лев с косматой, позеленевшей от старости гривой. Анна вошла в
прохладный, торжественно тихий зал, похожий на готический храм с
хрустальными оконцами - исповедальнями. Здесь все говорили вполголоса.
  Анна внесла деньги на счет мистера Клаузена и теперь была совершенно
свободна.
  Через день Анна Клаузен вернулась в Токио. А микропленка тридцать восемь
роликов, вместившихся в коробку от шоколадных конфет, добытая с таким
напряжением и опасностью, неведомыми каналами была доставлена в Москву на
Знаменский переулок.

  МОСТ ЛУГОУЦЯО

  И все же братьям-близнецам Терасима пришлось разлучиться...
  После той холодной, промозглой ночи, когда солдат подняли по учебной
тревоге и повезли в город на маневры, прошло около месяца. Солдаты
понемногу начали забывать о событиях тех ночей, когда они трое суток
голодные, как бездомные кошки, мерзли на улице и снег, точно переваренный
рис, мягкий и липкий, плотным слоем лежал на их плечах и шапках... Он
напоминал то белое варево, которое таскали они в деревянных бадейках, там,
в городке Хираката, когда работали крабито - рисоварами. Только рис для
саке был невыносимо горячий, а снег холодный и липкий. И еще неизвестно,
что лучше...
  Им сказали тогда, будто кто-то хотел убить императора и они обязаны были
выполнять свой долг - защитить сына неба. После этого про них словно
забыли. И вдруг солдатам сообщили совершенно противоположное -
оказывается, они выступили против императора, покрыли себя позором, и
теперь их полк должны расформировать, а солдат разошлют кого куда. Полк
действительно разоружили, и солдат, словно новобранцев, отправили в Китай
на пополнение воинских частей. Ичиро оказался в Северном Китае, а Джиро
услали в Маньчжурию. Но перед тем как погрузить на пароход, всех солдат
повели в храм предков помолиться за императора. Они слушали письменную
клятву в верности императору, кричали "Банзай!", пили священную саке из
махоньких фарфоровых наперстков-чашек, потом в воинственном настроении
грузились на пароход...
  Ичиро навсегда запомнил, как шел он в деревне после призыва впереди
новобранцев и нес на плече большую самодзи, похожую на деревянную лопату,
которой отец провеивал рис. И каждый провожающий поставил на большой
лопате-самодзи свой иероглиф - с пожеланием, как рис из котла, загребать
добычу во время войны. В Китае войны не было, во всяком случае Ичиро еще
не принимал участия в боевых операциях, но судьба как будто начала ему
улыбаться, солдату Ичиро уже перепала кое-какая добыча. Этим Терасима
обязан был своему земляку Исияма, служившему третий год в армии Он
оказался родом из соседней префектуры, бывал даже в деревне, где жил
Терасима. Приятно встретить земляка на чужбине. Они познакомились и
подружились.
  Исияма относился к Ичиро несколько свысока, но явно благоволил к земляку -
неопытному и молодому солдату, хотя и использовал его на побегушках.
Вообще Исияма умел извлекать пользу из окружающих. В роте Исияма слыл
продувным и расторопным солдатом, чего явно не хватало застенчивому
Терасима. Маленький, плотный, с широким вздернутым носом и большими
ноздрями, Исияма всегда находился в курсе событий, будто чуял все издали
своим вездесущим носом. На привалах Исияма первым раздобывал у китайцев
пищу, находил лучшую фанзу, бесцеремонно выпроваживая хозяев, а в его
ранце всегда лежал запас опиума, героина, который он выгодно сбывал
китайцам.
  Одним из первых в роте Исияма раздобыл деревянную бочку для купанья,
которую на походе безропотно несли за ним все те же китайцы. Обычно он
обещал им хорошо заплатить, но никогда этого не делал. Просто гнал их
взашей, если ему докучали, а иной раз грозил пристрелить. В жару он по шею
погружался в наполненную водой бочку и сидел на корточках, наслаждаясь
прохладой, а после себя снисходительно разрешал искупаться приятелям. По
примеру Исияма, многие солдаты обзавелись такими же бочками и бесплатными
носильщиками. Это облегчало солдатскую жизнь, даже создавало какой-то
походный комфорт.
  Последнее время полк, в котором служили Исияма и Терасима, стоял недалеко
от Пекина, расположившись лагерем вдоль речки с низкими болотистыми
берегами. Одни солдаты жили в старых китайских казармах, другие по
деревням, некоторые в палатках, раскинутых на лугу. На другой стороне реки
располагались китайские войска - в городке Ванпине, обнесенном крепостной
стеной, когда-то беленной известкой, но сейчас возвратившей себе землисто
глиняный цвет. Через речку к городским воротам Куан ан-мин тянулся
старый-престарый мост с каменными серо-зелеными львами. На берегу стоял
уродливый слон из камня. Говорили, будто этому слону больше тысячи лет.
Возле каменного слона в фанзах жили солдаты - целый взвод, а на задворках
у полевой кухни стояли бочки и даже деревянные ванны, в которых солдаты
купались.
  Именно здесь, у моста Лугоуцяо, и произошли события, послужившие началом
большой войны, охватившей на много лет континентальный Китай.
  Командующий японской дивизией, расположенной в районе Лугоуцяо, почти
каждую ночь проводил тактические учения. Обычно они начинались после
захода солнца и заканчивались под утро. Днем солдаты отсыпались либо
слонялись без дела по берегу реки.
  Накануне того злополучного дня солдаты ранним утром возвращались в лагерь.
Когда шли по деревне, Исияма подтолкнул локтем Ичиро:
  - Гляди-ка, утки...
  За плетнем, в тесной загородке из бамбуковых палок, сидела большая белая
утка с утятами.
  Солдаты отстали и подошли к плетню.
  - Давай лезь, я подержу винтовку.
  Ичиро перемахнул через плетень, но в это время из фанзы вышла старая
китаянка. Ичиро растерянно остановился.
  - Давай, давай, - подбодрил его Исияма. Он погрозил китаянке кулаком и еще
припугнул винтовкой. Китаянка испуганно скрылась в фанзе.
  Ичиро вытащил утку из клетки, свернул ей голову и перебросил через
плетень. Белые перья птицы окрасились кровью. Солдаты взяли ее за крылья и
побежали догонять взвод.
  С утра заняться уткой не удалось - послали в наряд. Потом завтракали,
усталые легли спать и проснулись, когда начала спадать дневная жара.
  - Кажется, пахнет, - поводя носом, сказал Ичиро, вытаскивая из тайника
свою утреннюю добычу.
  - Ничего, ты еще не едал такой дичи, - беззаботно ответил приятель.
  Исияма послал Ичиро за сырой глиной, а сам принялся потрошить утку. Прямо
с перьями он обмазал ее глиной и положил в костер.
  Утка и в самом деле оказалась отличной. Друзья наелись до отвала, но жалко
было оставлять такую еду, и Исияма обсосал все до последней косточки. А к
ночи опять пошли на учения. Занимались перебежками, кого-то атаковали, и
Терасима не заметил, что Исияма куда-то исчез.
  Ночные учения закончились несколько раньше, солдат построили, провели
перекличку, солдата Исияма на месте не оказалось. С этого все и началось.
Искали, кричали - Исияма не откликался. Командир взвода доложил ротному,
ротный в полк, из полка в дивизию, а там стали принимать свои меры.
  Распространился слух, будто кто-то слышал выстрел с китайской стороны,
будто просвистела пуля, раздался чей-то крик. Начальник специальной службы
дивизии позвонил по телефону в китайский штаб, потребовал вызвать
генерала. Того разбудили, и он сонным голосом спросил, что угодно
господину японскому офицеру.
  - Ваши солдаты похитили японского рядового, - сказал начальник спецслужбы.
- Командующий приказал мне заявить самый строгий протест и потребовал
немедленно принять меры.
  - Хорошо, - ответил китайский генерал, - я прикажу это расследовать и
утром сообщу вам, но я думаю...
  - Нет, нет, японская армия не может терпеть таких оскорбительных действий.
Мы оставляем за собой право потребовать удовлетворения. Командующий
дивизией приказал передать, что мы сами произведем осмотр города, дайте
распоряжение пропустить наш отряд через ворота Куан ан-мин. Мы сами
проведем поиски пропавшего рядового.
  Начальник спецслужбы говорил вызывающе, кричал, требовал.
  - Но мы не можем пропустить ваших солдат, я должен получить разрешение
командования...
  - В таком случае мы займем город без вашего разрешения...
  Он бросил трубку и взял другой телефон:
  - Начинайте атаку... Да, да, я говорю по приказанию генерала Доихара.
  ...Японский батальон при поддержке артиллерии начал штурм городских ворот
у моста Лугоуцяо. Китайские части оказали сопротивление. Завязался ночной
бой, который не дал результатов.
  А Терасима Ичиро упорно продолжал искать своего приятеля и в конце концов
нашел его. Исияма сидел в кустах со спущенными штанами...
  - Куда ты пропал? Тебя ищет вся дивизия, думали, что тебя украли китайцы...
  - Я не могу тронуться с места, - жалобно простонал Исияма. - Я как
купальная бочка с пробитым дном...
  Оказалось, что ночью во время учений у него нестерпимо разболелся живот, и
солдат Исияма перед самой перекличкой ушел подальше в кусты заниматься
делом, в котором его никто не мог заменить.
  Терасима повел ослабевшего приятеля в расположение взвода. Чем ближе они
подходили к старому мосту, тем отчетливее слышалась ружейная стрельба, тем
громче били орудия, стоявшие на лугу в невысоком кустарнике. Пушек не было
видно, и только багровые всполохи разрывали предрассветную мглу
одновременно с грохотом выстрелов. Светила луна, и ее бледно-жемчужный
свет будто смешивался с розовато-лиловыми тенями уходящей ночи.
  - Вроде как боевыми, - прислушиваясь, сказал Исияма.
  Он не подозревал, что этот переполох поднялся из-за него. Но солдату было
не до стрельбы. Он то и дело останавливался, торопливо присаживался, и
Терасима, сочувственно посапывая, ждал, пока Исияма сможет продолжать путь.
  Прошли мимо фанзы с покосившимся плетнем, где вчера солдаты украли белую
утку.
  - Очень была жирная, наверно, от этого, - предположил Исияма.
  - А может, протухла, - возразил Ичиро. - У меня тоже бурлит в животе...
  Наконец солдаты прибрели к фанзе, стоявшей недалеко от каменного слона.
Терасима оставил приятеля и побежал докладывать командиру, что пропавший
Исияма нашелся. Молодой солдат не был лишен тщеславия - как-никак он
первым сообщит новость ротному.
  Бой у городских ворот все продолжался, китайцы упорно сопротивлялись, и
соседний батальон, атаковавший Лугоуцяо, не мог прорваться в город.
Командир роты, узнав, что его солдат жив-здоров, приказал Терасима идти
вместе с ним в штаб полка. Он тоже считал, что новость, которую принес
рядовой Герасима, имеет значение.
  Шли берегом реки, но и сюда доставали пули оборонявшихся китайцев.
Несколько раз падали на землю, когда огонь становился особенно плотным и
пули отрывисто, по-комариному тонко пищали над головой. Это были первые
пули, свист которых слышал в своей жизни Терасима Ичиро, потомок сотсу -
храбрых солдат древних с„гунов.
  В штабе Ичиро снова повторил то, что докладывал командиру роты. Его почти
не слушали. Всем было явно не до него. Офицеры, стоя у блиндажа, наблюдали
за боем. Кто-то сказал:
  - Теперь это не имеет значения...
  - Отправьте солдата подальше в тыловой госпиталь, - сказал генерал
Доихара. Он был огорчен возвращением не вовремя обнаруженного рядового
солдата. Лучше бы он пропал без вести...
  - Слушаюсь, господин генерал! - ответил командир полка.
  Но солдат Терасима не знал, кто такой Доихара, он даже не разглядел его
генеральских погон.
  Войны начинаются разно, и генералы Итагаки и Доихара знали, как их
затевать. На этот раз затяжная, кровопролитная война между Японией и
Китаем началась с того, что солдат Исияма съел слишком жирную утку.
  Нападение на Китай военные из японского генерального штаба рассматривали с
точки зрения подготовки большой войны против Советского Союза. Это
подтверждалось хотя бы данными о численности Квантунской армии, которая
возрастала из года в год.
  В то же время японские войска продолжали сосредоточиваться и в районе
китайской стены, они были готовы перейти в наступление, но для этого
требовался очередной "инцидент".
  Случай для этого представился 7 июля 1937 года у старинного моста
Лугоуцяо, или Марко Поло, как называли его иностранцы. Мост находился в
двадцати ли от Пекина. Как оказалось, генерал Доихара Кендези заранее
прибыл на место предстоящих событий...
  Когда разразилась война, Зорге рекомендовал Вукеличу срочно поехать в
Китай к месту военных действий. Французский корреспондент много писал о
новом вооруженном конфликте, и его корреспонденции появились в парижских
газетах. Эти корреспонденции и закрытая информация, которую он посылал в
агентство Гавас, несомненно, сыграли свою роль в оценке дальневосточных
событий. Используя пространную информацию, которая шла из Китая, в том
числе и сообщения Бранко Вукелича, французский министр иностранных дел
месье Дельбос сказал на заседании парламента:
  "Японская атака в конечном итоге направлена не против Китая, а против
СССР. Японцы стремятся захватить железную дорогу от Тяньцзиня до Бэйпина и
Калгана для того, чтобы подготовить атаку против Транссибирской железной
дороги в районе озера Байкал и против Внутренней и Внешней Монголии".
  Тайные планы японских военных кругов становились достоянием печати, о них
заговорили открыто...
  Центр в Москве ждал от Зорге постоянной и дополнительной информации. Макс
Клаузен каждый раз, когда связывался с "Висбаденом", получал для Зорге
лаконичные и настойчивые радиограммы: "Сообщите, что происходит в Китае".
  Тогда Рихард решил сам поехать в Китай, чтобы выяснить обстановку,
проверить те выводы, которые сделали разведчики в связи с развернувшимися
там военными событиями. Он был согласен с Ходзуми Одзаки, который
утверждал, что Япония надолго завязнет в Китае, что начавшаяся война не
принесет ей решающих успехов. Ходзуми не скрывал своего мнения, и каждый
раз при встречах с Коноэ, будь это на сборищах "любителей завтраков", на
аудиенциях в кабинете премьер-министра, он непрестанно утверждал, что
война в Китае только отвлечет национальные ресурсы, ослабит экономический
потенциал Японии. Что же касается Китая, то его сопротивление будет все
возрастать и вызовет к жизни новые силы для борьбы с японскими
экспедиционными войсками. Но князь Коноэ упорно оставался при своем мнении.
  Конечно, доктор Зорге был в курсе разговоров, которые вел Одзаки с
премьером Коноэ. Тогда и решили: надо сделать все для того, чтобы Япония
не так-то легко добилась победы в Китае. Нужно помочь китайским
национальным силам усилить сопротивление японской агрессии. Тем более что
Чан Кай-ши вынужден был возглавить антияпонскую борьбу и заключить
перемирие с китайской народной армией, возглавляемой коммунистами. Такова
была точка зрения Рихарда Зорге.
  Оформление документов прошло без особых затруднений - визы, паспорт,
рекомендательное письмо из японского генерального штаба лежали в кармане
Зорге. Рихарду нужно было только нанести прощальный визит германскому
послу Герберту фон Дирксену.
  Перед отъездом в Китай доктор Зорге до глубокой ночи просидел у посла.
Желая выяснить отношение германского правительства к событиям в Китае,
Рихард задал прямой и, казалось бы, наивный вопрос должен ли он в своих
корреспонденциях из Китая поддерживать позиции Коноэ, или у господина
посла на этот счет есть другое мнение?
  Разговор велся неторопливо и часто переходил на отвлеченные темы. Оба они
увлекались коллекционированием древних восточных статуэток, и беседа об
этом доставляла обоим удовольствие. Рихард не торопился выяснять вопросы,
ради которых он приехал к послу, - все придет в свое время.
  Зорге рассказывал, как в Киото ему удалось за бесценок купить чудесную
статуэтку Будды Майтреи. Несомненно, это работа северных мастеров -
сочетание наивного примитива с искуснейшей резьбой, передающей тончайшие
нюансы характера божества, а скорее характера самого резчика.
  - Как вам удается добывать такие уникумы?! - не скрывая зависти,
воскликнул фон Дирксен.
  - Мне просто везет! - усмехнулся Зорге. - Вероятно, это компенсация за
бродяжий характер. Я люблю скитаться по свету.
  Под потолком горела яркая люстра, на письменном столе стояла зажженная
лампа. Был включен и торшер между кожаным диваном и креслами. В одном из
них сидел уже пожилой, беловолосый посол фон Дирксен. Он любил яркий свет
- ни один уголок кабинета не оставался в тени. В этом ярком раздражающем
свете морщины, бороздившие лицо Зорге, казались еще более глубокими, и
выглядел он сейчас значительно старше своих сорока двух лет. Зато глаза
его сейчас поголубели и молодо глядели из-под широких бровей. Выражение
его лица постоянно менялось - то это было суровое лицо скифа, то оно
становилось вдруг по детски добродушным, и тогда из глаз, только что
метавших колючие искры, лучилась мягкая, добрая теплота.
  Его собеседник, Герберт фон Дирксен, являл собой полную противоположность
Зорге - педантичный, подтянутый дипломат старой немецкой школы. Он
отрывисто посасывал сигарету, выпуская клубы дыма, казавшиеся прозрачными
в ярком свете люстры, торшера и настольной лампы.
  - К сожалению, я прикован к креслу, к столу, кабинету, - сказал Дирксен. -
У корреспондента больше возможностей, нежели у дипломата.
  - Я помогу вам, - засмеялся Зорге. - Знайте: если меня убьют в Китае, я
завещаю вам свою коллекцию. Согласны?..
  Фон Дирксен предостерегающе поднял руку:
  - Послушайте, господин Зорге, я не суеверен, но все же на вашем месте я бы
не стал так шутить перед отъездом... Зачем пытать судьбу?
  - Вы отказываетесь? - продолжал шутить Зорге. - В таком случае вы не
проиграете, даже если я останусь в живых! Я подарю вам статуэтку Майтреи.
Завтра же привезу ее вам.
  -