оизм, если можно так выразиться, имеют общие идейные корни. Вспомните
"лебенсраум" и "дранг нах остен", разве у военных кругов Японии нет тех же
устремлений? Отсюда я делаю вывод - Германии фюрера тоже нужны союзники.
Таким союзником может быть сегодняшняя Япония. Вот наша перспектива,
основа нашей политики на Дальнем Востоке.
  ...Я высказываю свою точку зрения, - сказал в заключение Зорге, - может
быть, она и не верна. Я подумаю, кто бы мог вам помочь. Дайте мне для
этого несколько дней.
  - Я не осмеливаюсь просить вас, - возразил Отт, - но, может быть, вы сами
согласитесь мне помочь?
  Зорге этого ждал. Теперь главное - не дать преждевременного согласия. Он
рассмеялся;
- Господин Отт, но я же почти невежда в этих вопросах! Какой от меня толк?
Я сам хотел обратиться к вам за консультацией. Я найду вам более сведущего
человека. Обещаю!
  - Нет, нет, я вас очень прошу. Конечно, если можете найти время.
  - Ну, мы еще поговорим об этом...
  Своими рассуждениями Рихард не открывал Америку, он просто хорошо знал
настроение в Берлине, изучил психологию нацистских дипломатов, которые
жаждут получить подтверждение собственным концепциям. И если наблюдатель
угадывает мнение начальства, считается, что он хорошо разбирается в
обстановке, отличается острым умом... На самом-то деле подобная оценка
лишь дань тщеславию чиновников с Вильгельмштрассе, где помещается
германское министерство иностранных дел... Почему бы не подсказать такую
идею Эйгену Отту. Он может пригодиться, тем более что у Рихарда есть одно
конкретное дело. В Нагоя под видом какого-то фарфорового заводика работает
большое военное предприятие. Похоже, оно изготовляет морские мины. Это
надо проверить, но кто может знать о таких вещах лучше артиллерийского
офицера-разведчика, живущего в Нагоя?!
  Отт предложил подняться наверх, у него есть настоящий кюммель. Еще из
Германии. В Японии такого не найти...
  Когда они вошли в комнату, фрау Хельма вязала в кресле. Большой клубок
шерсти лежал рядом. Спицы быстро мелькали в ее руках. Она задумчиво
поглядела на Рихарда.
  С тех пор, когда они встречались, прошло лет пятнадцать. Хельма была тогда
женой архитектора Мея, баварского коммуниста. Потом они разошлись. Мей
уехал в Россию, а Хельма вышла замуж за молодого рейхсверовского офицера.
Оказывается, это был Отт! Как тесен мир! В те годы Хельма разделяла левые
убеждения. Что думает она сейчас?
  Когда Отт вышел, чтобы раскупорить бутылку кюммеля, Хельма оторвалась от
вязания и сказала:
  - Я очень довольна, что мы встретились... Помните, вы жили во Франкфурте у
вокзала и у вас была старинная мебель и много картин...
  - У вас хорошая память, фрау Хельма....
  - Но я не хотела бы, чтобы во все это были посвящены другие...
  - Несомненно! - Рихард понял смысл произнесенной фразы. - Прошлое
принадлежит только тем, кто его пережил...
  Вошел Отт с бутылкой кюммеля, поставил на стол. Фрау Хельма продолжала
вязать.

  НА ЗЕМЛЕ ПРЕДКОВ

  Генри Пу-и вступил во второй год безмятежного и благополучного
царствования на земле своих предков. Теперь на государственных бумагах,
скрепленных личной подписью и печатью императора, ставили дату: "Год 2-й
эры Кан Дэ". Казалось бы, никакие события, волновавшие мир, не омрачали
настроения Великого управителя, они просто не достигали стен синьцзинского
дворца - старого двухэтажного здания с анфиладой комнат, открытой галереей
наверху, тянущейся, как лоджия, вдоль всего фасада, с круглой парадной
лестницей, ведущей внутрь императорского жилища.
  Всезнающий советник императора генерал Таракасуки, он же начальник полевой
жандармерии Квантунской армии и епископ синтоистской веры, ревностно
следил за тем, чтобы император не утруждал себя государственными делами.
Время Пу-и проходило в приемах, церемониях, торжественных молебствиях, на
которых непременно присутствовал Таракасуки. Он каждый день появлялся во
дворце в ритуальном облачении епископа, с молитвенной дощечкой в руке либо
в военно-полевой форме с поперечными погонами японского генерала, а то и
просто в будничном коричневом кимоно. Таракасуки был связующим звеном
между дворцом и четвертым отделом штаба Квантунской армии, где вершились
судьбы нового государства.
  Генерал часто беседовал с императором, напутствуя его и поучая. На таких
собеседованиях иногда присутствовала супруга императора Суань Тэ,
маленькая и своенравная молодая женщина, ей исполнилось всего двадцать три
года, когда она, волей судеб, стала императрицей. Начальник особой миссии
Итагаки не раз говаривал Таракасуки, что надо внимательнее присматриваться
к Суань Тэ, - в Китае издревле существует традиция: жены властителей
вмешиваются в политику, подчиняют мужей своему нраву. Своенравность умной
и волевой Суань Тэ вызывала озабоченность в штабе Квантунской армии.
  - Ваше высочество, - поучал Таракасуки, - перед вами пример тысячелетней
истории народа Ямато. Сын неба в Японии окружен божественными почестями,
но за него всегда управляли государством мудрые военачальники - с„гуны.
Лицезреть микадо могли только ближайшие родственники и прислуживающие ему
лица. Ваш удел - почести и поклонение народа...
  Пу-и согласно кивал головой, но ему хотелось бы, чтобы среди приближенных
остался его воспитатель англичанин Джонстон, он его первый учитель. Пу-и
желает изучать английский язык...
  Таракасуки снова возвращается к истории:
  - Нет, нет... Чтобы не осквернять землю богов, чужестранцев, много веков
не допускали в Японию. Зачем это делать в Маньчжоу-го?!..
  Советник императора запретил передавать Пу-и даже учебники английского
языка, которые англичанин Джонстон посылал во дворец... В окружении
императора оставалось все меньше людей, приехавших с ним из Тяньцзиня, -
они один за другим либо неожиданно умирали, либо навсегда исчезали из
синьцзинского дворца. И охрану дворца, сплошь состоявшую вначале из
маньчжурских и китайских солдат, заменили японскими военнослужащими. Но
император, уверовавший в свою божественную миссию, как-то этого не
замечал. Однако от Суань Тэ ничего не ускользало.
  - Господин Таракасуки, - говорила она, - но с„гуны перестали управлять
государством в вашей стране. Сын неба Мицухито объявил, что он намерен
делать это сам. Ведь поэтому и произошла революция Мейдзи.
  Суань Тэ хорошо знала историю. Наедине с мужем она говорила еще
откровеннее.
  - Айсин, - шептала она, называя его по имени, которое Пу-и носил в детстве
еще до того, как его возвели на китайский престол, - Айсин, во времена
с„гунов у микадо всегда были дети. Их устраняли, как только они
становились совершеннолетними, и уничтожали, как пчелы уничтожают трутней,
исполнивших свое предназначение. ...Тебе, Айсин, воздают почести, но у
тебя нет власти. Ты должен вернуть себе власть предков, Айсин.
  Безвольный император соглашался с Суань Тэ, он любил эту женщину с
маленькой девичьей грудью и нежным прохладным телом, ее агатовые глаза,
глядящие на него из-под густых ресниц... Но что он мог изменить? Без
помощи японцев ему никогда бы не вернули трон предков...
  Генерал Таракасуки упорно осуществлял во дворце план, разработанный в
четвертом отделе штаба Квантунской армии, - император должен представлять,
но не управлять. До последнего момента император Пу-и даже не знал, что в
его государство приехала международная комиссия лорда Литтона, созданная в
Лиге наций по жалобе китайского правительства на японскую агрессию в
Маньчжурии. Комиссию Литтона не допустили в район военных действий,
которые все еще продолжались в Маньчжоу-го. С ней разговаривали только
японские представители. Лорд Литтон выразил желание посетить императора,
ему это обещали, но предупредили, что все встречи с Пу-и происходят в
присутствии его советника генерала Таракасуки, - таков порядок во дворце
императора. Отвечать на вопросы лорда Литтона или членов его комиссии
будет генерал Таракасуки. Вопросы, которые Литтоп намерен задать Великому
управителю, следует представить заранее и других вопросов во время
аудиенции не задавать. Да и вообще нельзя говорить с божественным
императором, как с простым смертным. Его можно только лицезреть. Так
повелевает обычай, придворный этикет, установленный в Маньчжоу-го...
  Под конец возникла еще одна препона: оказалось, что, по существующему
ритуалу, на аудиенцию к императору надлежит являться только в определенной
одежде. Разве лорд Литтон не слышал об этом?! Смокингов у членов комиссии
не было. Аудиенция у императора так и не состоялась...
  И все же лорд Литтон направил в Лигу наций пространный доклад о событиях в
Маньчжурии. Доклад перенесли на обсуждение ассамблеи и представлять
интересы нового независимого государства поручили вице-президенту
Маньчжурской железнодорожной компании господину Мацуока, коротенькому,
пожилому человечку, с усиками, в непомерно высоком, как дымогарная труба,
цилиндре.
  По вероисповеданию Мацуока был христианином, и это обстоятельство играло
немаловажную роль в сложном и деликатном деле, которое ему поручили в
Токио.
  В Женеву на ассамблею Лиги наций Мацуока отправился в сопровождении
обширной делегации. Там он занял всю гостиницу "Метрополь", закупил
роскошные легковые машины, устраивал бесчисленные приемы, сорил деньгами и
вечерами появлялся среди гостей в кимоно, подчеркивая свою национальную
принадлежность.
  На заседаниях ассамблеи Мацуока выражал искреннее негодование по поводу
напраслины, возводимой китайцами на его правительство. Он сказал при
гробовом молчании зала:
  - Я исповедую христианскую религию, верю в бога... Две тысячи лет назад
назаретяне распяли нашего Христа, теперь хотят распять Японию... Но мы не
совершили ничего предосудительного. Япония - непорочный агнец. Китай -
волк! Но пусть ассамблея знает, что Япония далеко не робкий ягненок!..
  Тем не менее ассамблея Лиги наций осудила японскую агрессию - оккупация
Маньчжурии затрагивала интересы капиталистических стран, представленных в
Лиге наций.
  - В таком случае, - заявил Мацуока, - Япония выходит из Лиги наций! -
После этого он покинул Женеву...
  На вокзале, нарушая дипломатическую вежливость, никто не провожал японскую
делегацию.
  Первая дипломатическая миссия Мацуока закончилась неудачно, но, вопреки
этому, с той поры как он побывал в Женеве, коротенький человек в высоком
цилиндре пошел в гору. Мацуока стал президентом Южно-Маньчжурской
железнодорожной компании, объединявшей всю промышленность, все разработки
полезных ископаемых в оккупированной Маньчжурии.
  А сотрудники штаба Квантунской армии в Синьцзине все больше тревожили
настроения императрицы Суань Тэ. Генерал Итагаки как-то сказал Таракасуки:
  - К императрице Суань Тэ относитесь внимательнее, Таракасуки-сан!..
Командующий будет огорчен, если с ней что-нибудь случится. Не доверяйте
китайским врачам, если она заболеет. В Жэхэ у монголов есть отличные
тибетские средства...
  Таракасуки хорошо понял, чего от него ждет Итагаки...
  Весной второго года эры Кан Дэ императрица неожиданно заболела. Поначалу
ее болезнь не вызывала тревоги. Сухонький китаец - придворный лекарь -
осмотрел больную и определил, что недомогание вызвано легкой простудой,
через день-два все пройдет. Он прописал отвар целебных трав, настой корня
женьшеня для повышения общего тонуса и еще пиявки - по две пиявки на виски
и шею. Пиявки должны отсосать дурную кровь, которая в это время года
скапливается в человеческом организме. Доктор сам поставил императрице
пиявки. Суань Тэ лежала в своих покоях, обложенная подушками, на высоком
ложе под балдахином. Доктор осторожно извлек из банки с прозрачной водой
худую, голодную пиявку, посадил ее в полую тростинку так, что из нее
торчала только крошечная головка, и, как карандашом, принялся медленно
водить тростинкой по коже, чтобы пиявка сама выбрала место, где
присосаться... Пиявки напухли, отвалились, и доктор, закончив процедуру,
кланяясь, попятился к двери.

  Но Таракасуки убедил Пу-и вызвать на всякий случай еще и японского
доктора. К счастью, говорил он, из Японии в Квантунскую армию недавно
прибыл знаменитый врач, и ему нелишне показать императрицу.
  Полнолицый, с одутловатыми щеками японец в кимоно, испещренном на спине и
рукавах белыми иероглифами, прибыл во дворец к вечеру. Его провели к
Таракасуки в северную часть дворца, где советник занимал несколько комнат.
Они долго совещались вдвоем, перед тем как японский врач направился в
покои императрицы. В комнате, наполненной благовонными курениями, было
душно, и японец распорядился распахнуть окна. Он долго осматривал больную,
потом дал ей лекарство, после которого императрица должна была хорошо
заснуть. Императрица Суань Тэ почувствовала себя значительно лучше, вскоре
она задремала, и сон ее был спокойным, дыхание ровным, на щеках появился
легкий румянец.
  Глубокой ночью в состоянии больной наступило резкое ухудшение. Суань Тэ
металась в бреду, лицо ее побледнело, покрылось потом, она задыхалась. К
императрице снова пригласили врачей. В ту ночь генерал Таракасуки не
покидал императорского дворца. Он сидел в своих апартаментах и через
каждые полчаса посылал узнать о состоянии императрицы. Под утро, не
приходя в себя, Суань Тэ умерла. Таракасуки, облаченный в одеяние
синтоистского епископа, немедленно покинул дворец...
  Императрицу хоронили торжественно. Генри Пу-и, потрясенный свалившимся на
него горем, едва стоял на ногах. После смерти жены он много дней не
выходил из своих покоев.

  А через месяц к нему пришел генерал Таракасуки с печальным лицом, в
траурном епископском облачении. Пу-и, осунувшийся и постаревший, стоял на
коленях перед домашним алтарем, над которым тонкими, расплывающимися
нитями поднимались зеленоватые дымки молитвенных курений. Таракасуки тоже
встал перед алтарем, помолился, закрыв глаза, перешел к столу и сел на
циновку... Они долго молчали. Потом Таракасуки медленно заговорил.
  - Великий управитель, - торжественно и печально начал он, - судьбы
человеческие в руках богов... Не станем печалью своей огорчать души
предков...
  Таракасуки говорил долго, как проповедник.
  - Живым надо думать о живущих, - продолжал он. - Богиня солнца прекрасная
Омиками Аматэрасу, рожденная из глаза великого Изанги, завещала нам это...
Род божественных императоров должен быть вечен. Подумайте, ваше
величество, о продолжении вашего рода. Посмотрите неомраченными очами на
фотографии, которые я вам принес...
  Таракасуки извлек из сафьяновой папки десяток фотографий молодых девушек и
протянул их Великому повелителю. Девушки на снимках были на разные вкусы -
улыбающиеся и серьезные, робкие и задорные, но каждая по-своему красива.
Все в дорогих нарядах, с одинаковыми прическами.
  - Эта из древнего японского рода Фудзивара, прекрасная Юмико, - пояснял
Таракасуки. - По-японски это означает - нежно красивая... А это Аико, что
значит "любовь", тоже из рода прославленных с„гунов Минамото... Это из
семьи самураев, смотрите, как она хороша...
  Император Пу-и без интереса, только из вежливости смотрел на фотографии.
Он был подростком, когда ему представилась возможность поехать на Тайвань
в маленькое путешествие. Они остановились в Келлунге, в северной части
острова, в маленьком городке, окружавшем глубокую бухту. У него был Ши,
приятель, сын того самого дворецкого, который теперь стал премьером.
Годами Ши был несколько старше Пу-и. Вдвоем они тайно сбежали в город, в
ойран - район публичных домов. Свободные и независимые, они бродили по
узеньким улочкам, прошли мимо полицейской будки с раздвинутыми фусума -
легкими, заклеенными бумагой стенными перегородками. Полицейский, как
диспетчер, сидел за столом, уставленным телефонами. Он наблюдал за
порядком в кварталах публичных домов, и над ним висел большой круглый
красный фонарь... Они вошли в один из домов, сняли обувь, их встретила
пожилая, хорошо одетая и заискивающая хозяйка, подвела к стене, на которой
висели портреты девушек с красивыми и напряженными лицами. "Эта занята...
Эта свободна. Эта скоро освободится", - говорила хозяйка. Тогда Пу-и
первый раз познал женщину, он еще не встретил тогда Суань Тэ. Сейчас
епископ, начальник военной полиции, как старая хозяйка в ойране,
предлагает ему на выбор, у него они все свободны...
  - Нет, нет! - воскликнул вдруг император. - Я никого не хочу в жены, я
никогда не забуду Суань Тэ...
  Таракасуки собрал фотографии.
  - Ну, не будем торопиться, - сдержанно и примирительно говорил он, - но
вам нужно подумать, ваше величество... А теперь я хотел бы сообщить вашему
величеству одну новость, которая рассеет и отвлечет вас от печальных
мыслей.
  Накануне командующий Квантунской армией генерал Хондзио вызвал к себе
Таракасуки.
  - Тайный совет, - сказал ему Хондзио, - согласился с предложением армии -
объявить синтоизм государственной религией в Маньчжоу-го. Согласно решению
правительства, богиня Омиками Аматэрасу отныне будет также и маньчжурской
богиней. Это поможет нам обеспечить контроль над душами живых и мертвых...
Народ должен поклоняться японскому императору. Вам поручается осуществить
решение Тайного совета. Сделайте так, чтобы Пу-и сам выразил желание
поехать в Японию и привезти оттуда статую богини. Для нее следует
построить храм. Сродства получите из опиумного управления...
  Торговля опиумом, его производство, все опиекурильни находились в ведении
штаба и покрывали значительную часть текущих расходов Квантунской армии.
  Теперь Таракасуки переходил к приказанию, полученному от Хондзио.
  - Богиня Омиками Аматэрасу оставила потомкам, три сокровища, - говорил он,
заглядывая в лицо Пу-и, - меч, зеркало и ожерелье. Бесценные сокровища
хранятся в храме Камакура. Их благодать распространяется и на подданных
вашего государства, ваше величество. Религия синто, я бы сказал, как
пористый камень, впитывает живительную влагу других религий - буддизма,
ламаитов, христианства, ислама... Исполните предначертание богов, станьте
во главе религии, и вам будут поклоняться, как богу, как сыну неба.
Поезжайте, ваше величество, к вашему старшему божественному брату
Хирохито...
  Через несколько дней Пу-и торжественно проводили в Инкоу, где он в
сопровождении свиты поднялся на борт японского линкора "Хией-мару" и отбыл
в страну Ямато за тремя сокровищами богини Аматэрасу. Советник императора
генерал Таракасуки находился рядом, облаченный в одеяние епископа
синтоистов, что куда больше соответствовало исполнению его религиозной
миссии, нежели полицейская форма.
  Что касается императора, то он не расставался с парадным мундиром,
украшенным сияющими золочеными эполетами, муаровой лентой и орденами.
Только огромные роговые очки, заслонявшие глаза и щеки императора,
несколько нарушали военную импозантность его величества. Всю дорогу
император сочинял стихи, соответствующие его необычайному путешествию, и
охотно показывал их епископу Таракасуки. Советник одобрительно относился к
занятию императора. Он был совершенно уверен и старался убедить в этом
Пу-и, что поэтические словоизлияния являются обязательной прерогативой
высоких сановных особ. Каждый, отмеченный печатью власти, должен писать
стихи. Расплывчатое, школярское их содержание, несовершенство формы не
имели существенного значения. Найдутся комментаторы, которые сумеют
раскрыть глубокий смысл императорских творений, включить их в анналы
национальной поэзии.
  "Совершение далекого путешествия через океан, спокойствие которого можно
сравнить только с поверхностью зеркала, приведет наши страны к вечному
сотрудничеству в восточном мире..."
"Чудесно путешествие в десять тысяч ли навстречу летящим волнам! Небо и
воды слились в бирюзе. Поездка раскрывает не только красоту морей и
материков, но и союз наших стран, сияющий, как луна и солнце..."
Конечно, император Пу-и кривил душой в этих восторженных излияниях. Он
хитрил и лукавил, но... если японцам это нравится... Если они довольны...
Пу-и хитрил, пресмыкался и утверждался в своей гениальности. На время
путешествия в страну Ямато в императорскую свиту