икал ни единый звук
гудящего за окнами города. И отсюда, сквозь эти стены, не могла
просочиться ни одна тайна, рожденная в кабинете начальника бюро военных
дел. Генерал Койсо, с морщинистым лицом, поджатыми губами и выдающимся
подбородком, сидел за голым столом, с которого были убраны все до единой
бумажки, и молча слушал Окава или Хасимота, покачивая в знак согласия
головой. Сейчас он очень напоминал китайскую статуэтку, бесконечно
кивающую фарфоровой головкой, - ту, что стояла на полке позади генерала
Койсо. Окава Сюмей отметил это, когда излагал план низвержения
правительственного кабинета. Это, почти синхронное, кивание головами
статуэтки и генерала раздражало Окава, сбивало его с мыслей. Он никак не
мог избавиться от ощущения, что и голова Койсо скреплена шарниром с его
неподвижным туловищем. Наконец он не выдержал и пересел в другое кресло,
чтобы не видеть хотя бы кивающей статуэтки.
  - Извините, свет падает мне в глаза, - объяснил он. - Обычно я не выношу
этого... Вот так удобнее, я продолжаю... Для демонстрантов нужно штук
триста холостых гранат, несколько штук должно быть настоящих. Это идея
Хасимота-сан... Мы проведем демонстрацию у входа в парламент, под взрывы
петард ворвемся в зал заседаний и свергнем правительство. Новый кабинет
возглавит генерал Угаки. Он как будто бы дал на это согласие?
  - Да, военный министр не возражает, - подтвердил Койсо. Генерал перестал
покачивать головой. - Что вам нужно еще? Средствами вы располагаете?
  - Это я беру на себя, - ответил Окава, - но нам нужны люди, исполнители.
  Койсо повернулся к громоздкому Хасимота:
  - Кого бы вы хотели привлечь?
  - Прежде всего Доихара. У него есть опыт... Обязательно Тодзио и, конечно,
генерала Тетекава для консультаций...
  Койсо снова закивал головой. Теперь он раздумывал. Его глаза остановились
на массивном лице Хасимота.
  - Согласен, - сказал он. - Окончательный вариант покажите мне. Когда
намечаете инцидент?
  - Сессия парламента открывается двадцатого марта. Лучше всего в этот день.
  - Да, да, лучше всего в этот день, - повторил Койсо и поджал губы,
иссеченные сетью глубоких морщин. - Перед решающими действиями в
Маньчжурии мы должны иметь сильное правительство...

  План Окава и Хасимота сводился к тому, чтобы вызвать беспорядки во время
демонстрации перед парламентом и дать этим повод армии вмешаться в
события. После этого в Токио объявят военное положение и военный министр
Угаки возьмет на себя всю полноту власти, чтобы восстановить порядок в
стране и столице.
  Хасимота Кингоро развил лихорадочную деятельность. Окава добыл деньги,
чтобы заплатить горлопанам, которые станут будоражить толпу, кричать,
требовать смены правительства. Хасимота через военное интендантство
заполучил несколько ящиков учебных гранат и спрятал их в доме одного из
членов общества "Сакура-кай". Среди учебных гранат, якобы взятых для
полевых занятий, лежало несколько боевых, настоящих. Хасимота сказал по
этому поводу: "Должно быть хоть немного крови, чтобы все выглядело
естественно..."
Близилось двадцатое марта - день военного путча, но за несколько дней до
срока "рассудительный Койсо" вызвал Хасимота и предупредил, что инцидент
отменяется по указанию Сатбо Хамба - военный министр Угаки не захотел
возглавить переворот. Но скорее всего дело было не только в
нерешительности военного министра. Койсо сам входил в правительственный
кабинет и знал, что дни умирающего Хамагучи уже сочтены. Можно было
ожидать, что новый премьер станет проводить более решительную политику.
  Койсо приказал вернуть на склад гранаты, полученные подполковником
Хасимота.
  В тот вечер обескураженные заговорщики Окава и Хасимота встретились в
ресторанчике "Кинрютей Ин". С ними был невозмутимый до равнодушия Доихара
Кендези. Пили и обсуждали сложившуюся обстановку. Вскинув брови, отчего
выражение лица его сделалось сонным, Доихара сказал скучающим голосом:
  - Не огорчайтесь, не огорчайтесь. События развиваются нормально. Не
состоялся один инцидент, будет другой... На вашу долю инцидентов хватит.
Посмотрим, что произойдет в Мукдене...
  Полковник Доихара оказался более информированным, чем его собеседники.
  Вскоре он исчез из Токио и вернулся только в середине лета. Доихара тайно
ездил в Мукден, вел переговоры с Чжан Сюэ-ляном на правах друга и
советника его отца. Он уговаривал Чжан Сюэ-ляна объявить независимость
Маньчжурии, отделиться от Китая и стать неограниченным монархом нового
государства. Доихара обещал щедрую поддержку займами, вооружением,
войсками. Но Чжан Сюэ-лян заупрямился. Он рассчитывал на большее - стать
властителем всего Китая. Многолетняя междоусобица в Китае создавала такие
возможности.
  Доихара воротился ни с чем.
  - В таком случае, - сказал ему Итагаки, - будем действовать силой. Для
Маньчжурии мы найдем другого императора. Подумаем о Генри Пу-и, он в
детстве уже был на китайском престоле...
  В июле сотрудник второго отдела генерального штаба полковник Доихара
Кендези привез в Токио секретный план маньчжурского инцидента. Его
подписали начальник штаба Квантунской армии генерал Мияги, полковник
Итагаки и скрепил своей подписью новый командующий Квантунской армией
генерал-лейтенант Хондзио.
  С годами японское название генерального штаба - Сатбо Хамба - стали
относить к его руководителям, оно сделалось собирательным наименованием
начальника генерального штаба. Как далай-лама в Тибете. Почти как в
Ватикане, где глава католической церкви при посвящении становился папой
Пием с добавлением порядкового инвентарного номера. Но должность
начальников Сатбо Хамба не была пожизненной, как в Ватикане, - военные
патриархи сменялись в зависимости от обстановки, однако наименование Сатбо
Хамба оставалось неизменным, так же как неизменной была его политика.
  Перед мукденским инцидентом под именем Сатбо Хамба выступал
генерал-лейтенант Каная. Осенью Сатбо Хамба утвердил план мукденского
инцидента и поставил свою именную печать под предупреждающими,
настораживающими иероглифами: "Кио ку мицу!"
Перед тем как завершить ритуал и дать благословение, жрец бога войны -
Сатбо Хамба - собрал своих служителей - военных первосвященников. Был
здесь благоразумный Койсо, начальник имперской резведки генерал Тетекава,
руководитель оперативного отдела генштаба Тодзио, ведавший планированием
военных операций за границей, командующий Квантунской армией генерал
Хондезио, полковник Доихара...
  Говорили о конкретных делах; как на шахматной доске, расставляли людей в
предстоящей игре. Доихара сообщил, что в Северной Маньчжурии убит японский
разведчик, капитан Накамура. Под видом агронома он выехал к монгольской
границе. Не исключено, что убийство совершили контрразведчики Чжан
Сюэ-ляна. Труп капитана Накамура китайцы сожгли, об этом стало известно
только через два месяца. Полковник Доихара сказал, что расследование
гибели Накамура могло бы послужить поводом для инцидента.
  С полковником согласились, но решили - пусть этот повод останется в
резерве. Доихара должен поехать в Мукден расследовать убийство капитана
Накамура. Как поступить дальше, там будет видно...
  Тяжелые орудия, необходимые для инцидента, Сатбо Хамба распорядился
отправить немедленно.
  Все распределили согласно плану: командовать ротой при нападении на
китайские казармы будет подполковник Кавамота, у него есть уже опыт.
Генерал-лейтенант Хондзио должен немедленно отбыть в Порт-Артур. Японские
войска в Корее будут приведены в состояние боевой готовности.
  В Фушуно под Мукденом воинские части заранее погрузят в эшелон. Пусть
солдаты поживут в вагонах, если но какой-то причине инцидент придется
отодвинуть.
  Сатбо Хамба напутствовал всех словами, что инцидент в Маньчжурии должен
вывести Квантунскую армию к советским границам. В этом, именно в этом
стратегический замысел предстоящих событий. Теперь оставалось ждать
удобного повода. Повод найдет Итагаки, недаром его прозвали "фитилем
мукденского инцидента"...
  Казалось, все было подготовлено, однако перед самым началом событий из
Токио в Мукден пришлось отправить еще одного сотрудника генерального
штаба. Дело в том, что министр иностранных дел Сидехара, замещавший
умиравшего премьер-министра, узнал неведомыми путями о самостоятельных
действиях военных. Он обратился в генеральный штаб за разъяснением.
Сидехара, так же как и премьер, считал преждевременным начинать активные
действия на континенте. Он настоял немедленно отправить в Маньчжурию
представителя генерального штаба с приказом приостановить исполнение
задуманного инцидента.
  Что было делать? Хитрить!..
  Начальник генштаба согласился с главой правительственного кабинета. Да, да
- в Маньчжурию поедет генерал Тетекава. Письмо уже написано.
  Когда Тетекава перед отъездом зашел попрощаться, Сатбо Хамба сказал ему:
  - Это письмо, Тетекава-сан, не нужно передавать командующему... Не нужно,
повторяю... Оно должно затеряться в пути. Но Хондзио пусть знает его
содержание и всю ответственность за события должен принять на себя даже в
том случае, если поступят указания от императора прекратить инцидент. На
словах скажите ему, что я послал вас с заданием отменить инцидент, но сам
я против такой отмены... Приезжайте в Мукден с таким расчетом, чтобы не
опоздать и не быть там раньше времени. Встретит вас Итагаки...
  Напутствуемый такими сложными, запутанными, противоречащими друг другу
указаниями, генерал Тетекава, начальник разведывательного отдела
генерального штаба, в половине сентября тридцать первого года уехал в
Маньчжурию.

  ДОКТОР ЗОРГЕ ИЗ ФРАНКФУРТА

  Года за полтора до назревавших мукденских событий в Китай приехал
журналист Джонсон. Александр Джонсон. Во всяком случае, так он подписывал
статьи, которые время от времени посылал в заштатные американские газеты.
Он корреспондировал также в немецкую экономическую газету, писал в
специальные журналы, но главным образом изучал вексельное право,
банковское дело в Китае. Говорили, что отец его - преуспевающий инженер,
работал поставщиком в нефтяной промышленности, потом директором небольшого
банка в Берлине. Было совершенно естественно, что сын пошел по стопам
отца, готовя себя к деятельности в области финансово-экономических
отношений. Именно с этой целью он и приехал на Дальний Восток.
  Друзья называли Джонсона Ики, но настоящее его имя было Рихард. "Рихард
Зорге - доктор социологических наук, Франкфурт-на-Майне, Германия", как
значилось в его визитной карточке.
  Он был элегантен, подтянут, довольно высок ростом, слегка прихрамывал -
след тяжелого ранения в минувшую войну, но эта легкая хромота не нарушала
статности его спортивной фигуры. Крупные черты лица доктора оживляли
внимательные серо-голубые глаза, временами становившиеся почти синими.
Широкие, приподнятые вразлет брови придавали лицу выражение восточного
воителя, изображаемого на старинных китайских гравюрах. Выглядел он
несколько старше своих тридцати пяти лет, высокий, открытый лоб прорезали
глубокие морщины. Копна густых темно-каштановых волос и волевой подбородок
довершали внешний облик доктора Зорге, или Александра Джонсона, как
подписывал он свои статьи.
  Задержавшись на несколько дней в Пекине, Зорге поездом приехал в Шанхай.
После жестоких морозов, перенесенных им в пути через заснеженную Сибирь,
Шанхай встретил его теплыми ветрами, зеленью парков. Приближалась весна.
  Сначала Зорге поселился в отеле на Нанкин-род, в самом центре Шанхая. Окна
его номера выходили на широкую набережную бескрайней Хуанпу -
реки-работяги, которая просыпалась с рассветом и замирала глубокой ночью.
Отель принадлежал бывшему контрабандисту Сашэну, торговцу опиумом и
оружием для враждовавших китайских генералов. На том он и разбогател,
контрабандист Сашэн, но времена наступали смутные, и он предпочел вложить
добытые капиталы в более надежное предприятие.
  Рядом с отелем стоял многоэтажный Английский банк с бронзовыми львами у
входа. В этом банке молодому доктору социологических наук предстояло
начинать свою исследовательскую работу.
  Прежде всего Зорге отправился к германскому консулу - таков закон для
каждого иностранца: являться с визитом к своему консулу. Толстяк Борх
встретил доктора с распростертыми объятиями. Для консула рекомендательное
письмо, представленное Рихардом, было почти законом.
  Письмо было от председателя германского химического общества, созданного
при гигантском концерне "ИГ Фарбениндустри", который интересовался
емкостью китайского рынка для сбыта немецких химических товаров и просил
шанхайского консула оказать всяческое содействие доктору Зорге в
порученном ему деле.
  Консул вложил письмо обратно в конверт и располагающе улыбнулся. "Э,
парень-то, видно, с головой, - подумал он, - если имеет такое деликатное
поручение!"
  - Прошу вас, дорогой доктор, чашку кофе!
  - С удовольствием.
  Зорге долго рассказывал о Германии, о своих планах.
  - Видите ли, господин консул, - говорил он, - журналистский опыт у меня
небольшой, но, надеюсь, он мне пригодится. Главное же, чем я хочу
заняться, это изучением банковской системы в Китае, вексельным правом. Я
изучал его еще в экономическом институте. Да и отец мечтал видеть меня
финансистом... Диссертация о государственных тарифах позволила мне стать
доктором. Так что здесь я подкован лучше, чем в журналистике. В Шанхай я
приехал на два года по договору с германо-китайским обществом исследования
восточных проблем. Надеюсь, что это время с вашей помощью не пропадет для
меня даром... Ну и, конечно, считаю для себя большой честью выполнить
поручение химического объединения.
  Генеральный консул посасывал сигару и слушал молодого доктора. Он все
больше ему нравился. Нравилась его скромность, сдержанность,
уважительность в разговоре.
  Господин Борх охотно взял на себя опеку над этим приятным, общительным
немцем, который впервые оказался в Китае и, несомненно, нуждался в
поддержке. Тем более что у него такие связи в Германии... Толстяк Борх
одобрительно отнесся к идее доктора - совмещать исследовательскую
банковскую работу с работой корреспондента. Это позволит господину Зорге
поездить по всей стране, посмотреть, познакомиться. Когда же еще ездить,
как не в молодые годы!
  Прежде всего консул Борх настоятельно рекомендовал доктору отправиться в
Нанкин и познакомиться там с военными советниками при армии Чан Кай-ши.
Они имеют возможность свободно ездить по всей стране, куда им вздумается.
  - Имейте в виду, мой молодой друг, вам прежде всего надо установить
хорошие связи. На этом держится мир и карьера. - Борх по-отечески обнял
Рихарда за плечи и добавил: - Вот что! Поедете в Нанкин, надевайте свой
лучший костюм. Там это любят. И еще: если встретитесь с Чан Кай-ши, будьте
с ним предельно учтивы. Это лучший способ завоевать его расположение.
  Как только выдалось время, Зорге поездом отправился в Нанкин - столицу
гоминдановского Китая. Там располагался штаб германских военных советников.
  Было душно, термометр показывал выше двадцати пяти градусов. Не
задерживаясь в гостинице. Рихард поехал в штаб, который находился в
просторной двухэтажной вилле с мансардой, выходившей окнами в тщательно
ухоженный сад с прекрасными цветниками, китайскими мостиками,
искусственным прудом и гротами из дикого серого камня. Рихард поднялся в
приемную и, не дожидаясь, когда о нем доложит китаец-служитель, прошел на
веранду, откуда доносился гул мужских голосов. Офицеры сидели в одних
сорочках, развесив кителя на спинках плетеных кресел. Под потолком
вращались электрические опахала-вентиляторы, но и они не спасали от душной
жары.
  - Господа, вам привет из Берлина! - воскликнул Зорге, останавливаясь в
дверях с поднятой рукой. - Может быть, мне тоже дадут здесь выпить?!
  Через полчаса Рихард, сбросив пиджак, сидел в центре офицерской компании,
в окружении сдвинутых со всей веранды кресел. Он уже перезнакомился со
всеми советниками и как бы между делом сказал, что в мировую войну сам
торчал под Верденом, кормил там вшей и ползал на животе. Конечно, среди
двух десятков германских офицеров нашлись сражавшиеся на Западе.
  Посыпались восклицания: "А помнишь?..", "А знаешь!.." К Зорге протиснулся
капитан с эмблемой технических войск на петлицах:
  - Так слушай, мы же с тобой были рядом. Помнишь, стояла разбитая мельница.
Вот там была наша техническая рота...
  - Ну как же! Это как раз напротив той дерьмовой высоты Морт-ом. Сколько
раз я бывал на этой мельнице!..
  Капитан Меленхоф полез целоваться. Пили за военное братство, за высоту,
которую не удалось взять. Советники приняли Зорге в свою компанию.
Оказывается, этот хромой парень тоже хлебнул войны! В кармане у него
Железный крест, полученный от Гинденбурга; он пошел воевать добровольцем...
  Рихард провел в Нанкине несколько дней. Шатались по китайским
ресторанчикам, пробовали всякую всячину - горячих, скользких, похожих на
мягкие хрящи трепангов, бамбуковые ростки, морскую капусту, почерневшие,
лежалые в извести яйца, пили вонючий ханшин... Говорили обо всем, что
взбредет в голову: о китайской кухне и войне, о китайской армии и ее
вооружении, о выучке солдат и происках англичан, американцев. Полковник
Крибель познакомил Рихарда с военным министром Хо Ин-цином, правой рукой
Чан Кай-ши. Однополчанин Меленхоф предложил Зорге поехать с ним в Кантон.
Оттуда они поплывут вверх по Жемчужной реке. Там такая красота! Зорге
увидит такое, что ему и не снилось? Летчики Блендхорн и Леман пообещали
познакомить его с Чарльзом Линдбергом, тем самым американцем, который
первым перелетел Атлантический океан. Теперь он полковник и тоже работает
в Китае.
  Поездка в Нанкин дала Рихарду очень много. В германский штаб он приезжал
теперь как домой. Вскоре новые приятели представили его Чан Кай-ши -
высокому, худому китайцу с коричневым голым черепом. Познакомили с
министром иностранных дел Ваном. Чан Кай-ши сразу же сел на своего конька,
начал пространно рассказывать, как он готовится к новому походу против
китайской Красной армии. Теперь-то он уж наверняка разгромит красных!
Германские советники поддакивали, соглашались с правителем гоминдановского
Китая.
  Рихард Зорге приехал в Шанхай не один. В то же самое время, но другими
путями из Москвы приехал ведущий, сотрудник разведывательного управления.
Рихард в шутку называл его наставником - он вводил его в курс дел,
связывал с нужными людьми, обеспечивал радиосвязь с Владивостоком,
Хабаровском.
  Они работали вместе с полгода, и все это время наставник оставался в тени.
Это был невысокого роста, смуглый, черноволосый человек с узким лицом,
подвижный, неунывающий, которого никогда нельзя было застать врасплох.
Всегда веселый, общительный, он мог быть серьезным и сдержанным и каким-то
седьмым чувством определял нависшую опасность и умел ее избегать. Из
разведывательного управления его специально послали вместе с Зорге в
Китай, чтобы "поднатаскать парня", помочь ему на первых порах.
  Наставник пришел в восторг, когда Рихард вернулся из Нанкина и рассказал
ему о своих знакомствах и встречах. Ученик оказался способный. Уезжая в
Москву, - это было на конспиративной квартире перед тем, как отправиться
на вокзал, - он сжал на прощание руку Рихарда и сказал:
  - Доложу Старику с чистым сердцем - работать можешь! Прощай, будь
осторожен...
  С тех пор Рихард Зорге работал самостоятельно.
  Спустя много лет он писал о своей жизни в Китае:
  "Мы старались установить, какие слои и классы населения активно
поддерживают нанкинский режим, действительный характер изменений,
происходящих в социальном фундаменте правительства... Собрали сведения о
военных силах, имеющихся у правительства, и реорганизации, которая
проводилась под руководством немецких советников. Кроме того, мы
внимательно наблюдали за перемещениями в верховном командовании, а также
за изменениями в вооружении армейских частей и фортов... Постепенно у нас
накопилась исчерпывающая информация относительно так называемых
"чанкайшистских дивизий", имевших самое современное