явить войну, решит генеральный штаб. Может быть,
одновременно с началом боевых действий, а может, позже, но никак не
раньше. День "Икс" - начало войны - назначили на седьмое декабря по
местному времени тех широт, где произойдут события. В Японии это будет на
рассвете восьмого декабря 1941 года.
  Император соизволил утвердить решение кабинета. Он изрек:
  - Мы переступаем порог войны...
  Японская армада приближалась к Гавайским островам.
  На другой день в Вашингтон ушла секретная радиограмма. Ее также составил
премьер Тодзио и подписал фамилией Того.
  "Будьте крайне осторожны, чтобы содержание этой телеграммы не стало
известно в Соединенных Штатах. Немедленно примите следующие меры:
уничтожьте все шифровальные машины, сожгите телеграфные шифры, за
исключением одной копии шифра "О-а" и "Л-б". Сожгите все секретные
документы и черновики расшифровки настоящей телеграммы. Как только
выполните наши указания, телеграфируйте одно слово: "Харуна!"
Все это связано с подготовкой к критическим обстоятельствам и передается
только для вашего личного сведения. Сохраняйте спокойствие. Того".
  Как только президент Соединенных Штатов вернулся в Вашингтон, Карделл Хелл
доложил ему об этой телеграмме, а также о том, что южнее японских островов
вдоль китайского побережья отмечено большое движение транспортных кораблей
с войсками.
  Рузвельт попросил узнать - подтверждается ли телеграфное распоряжение об
уничтожении шифров. Вскоре ему сообщили: во дворе японского посольства
жгут документы...
  На запрос государственного департамента: почему идет непрестанное
передвижение японских войск на Дальнем Востоке - посол Курусу сослался на
информацию, полученную из Токио: это мера предосторожности против
китайских войск...
  Пятого декабря японские радиостанции в информации о погоде передали
кодированную фразу: "Западный ветер, ясно... Восточный ветер, дождь..."
Это был сигнал о предстоящем разрыве дипломатических отношений с Англией и
Соединенными Штатами.
  Сложившуюся ситуацию обсуждали на заседании высшего военного совета
Соединенных Штатов. Начальник морского генерального штаба Старк разъяснил
стратегическую задачу американского флота: с началом военных действий
корабли Тихоокеанского флота, базирующиеся в П„рл-Харборе, выдвигаются к
Маршалловым островам и в скоротечных морских боях уничтожают японские
десантные войска в районе Южных морей. Для этого в водах Тихого океана
сосредоточена большая часть всего американского флота. Это и была та самая
западня, которую американские морские силы готовили своему
дальневосточному противнику.
  В Вашингтоне с нетерпением ждали, когда японцы начнут воевать в Южных
морях.
  Начальник генерального штаба Маршалл передал войскам директиву: "Наши
переговоры с Японией фактически прекращены. Надежды на то, что Япония
будет их продолжать, не существует... Если возникновения войны нельзя
избежать... Повторяю, - если войны нельзя избежать, то Соединенные Штаты
хотят, чтобы Япония сделала первый шаг..."
Директиву Маршалла подкрепил адмирал Старк.
  "Это послание рассматривайте как предупреждение о войне, - радировал он
командующему Тихоокеанским флотом. - Агрессивные действия Японии ожидаются
в ближайшие дни... С началом войны ваш флот выдвигается к Маршалловым
островам. Не предпринимайте никаких наступательных действий, пока Япония
не нападет".
  В субботу шестого декабря посол Курусу получил последнюю шифрограмму из
Токио:
  "Хотя вас не нужно предупреждать об этом, но мы все же напоминаем, что вы
должны сохранить передаваемый вам меморандум в строжайшей тайне. При
расшифровке откажитесь от услуг машинисток. Наш ответ вручите
американскому правительству, желательно лично государственному секретарю,
завтра в час дня по вашингтонскому времени.
  После того как расшифруете последний, четырнадцатый раздел ноты,
немедленно уничтожьте оставшиеся шифровальные машины".
  Затем стали передавать ноту, часть за частью - тринадцать телеграмм.
Расшифровку их закончили только в полночь. Секретарь посольства сам
печатал на машинке, но он был неопытен, делал много ошибок, приходилось
перепечатывать заново.
  А последнего раздела все не было. В ожидании конца меморандума принялись
доламывать шифровальные машины. Четырнадцатую часть текста получили только
утром, а срок вручения ноты близился. Курусу позвонил в госдепартамент и
попросил перенести встречу на два часа дня. Оба посла в нетерпении шагали
по вестибюлю. Наконец секретарь посольства выбежал из шифровальной комнаты
и передал Курусу готовый текст ноты. Это было в час двадцать минут дня по
вашингтонскому времени.
  Американские криптографы ухитрились быстрее японцев расшифровать
телеграмму из Токио. Еще накануне вечером тринадцать разделов японского
меморандума лежали на столе Карделла Хелла. Прочитав их, он направился в
кабинет Рузвельта.
  - Предпримем еще один шаг, - сказал президент, - подготовьте мое послание
к императору. Пусть посол Грю немедленно отвезет его во дворец... О моем
послании сообщите журналистам, пусть завтра же об этом будет известно в
стране.
  Заключительный раздел ноты поступил из Токио в восемь часов утра, а в
девять, то есть через час, расшифрованный текст был уже в государственном
департаменте. Его привез начальник американского разведывательного
управления генерал Майлз. Рузвельт лежал еще в постели, когда
государственный секретарь постучался к нему в спальню.
  Японский меморандум заканчивался словами.
  "Настоящим правительство Японии с сожалением должно уведомить Соединенные
Штаты о том, что ввиду позиции, занятой американским правительством, мы
вынуждены считать невозможным прийти к соглашению путем дальнейших
переговоров".
  Президент машинально положил на туалетный столик конец расшифрованной ноты.
  - Это война! - сказал он.
  Но дипломатическая игра продолжалась. Президент распорядился не вызывать
его к телефону.
  Начальник разведки Майлз поехал искать начальника генерального штаба
Маршалла. Дома его не оказалось, генерал совершал утреннюю конную
прогулку. Когда Маршалл приехал в штаб, Майлз доложил ему о расшифрованной
ноте, высказав предположение, что противник начнет военные действия в
момент вручения ноты. Надо предупредить войска. Маршалл неопределенно
пожал плечами, но все же позвонил Старку. Начальник морского штаба ответил:
  - Пока действующий флот предупреждать незачем. - Он оборвал разговор,
повесил трубку.
  Майлз продолжал настаивать. Маршалл неохотно согласился.
  - Ну хорошо... Подготовьте радиограммы... Прежде всего в Манилу на
Филиппины, затем в Сан-Франциско... В П„рл-Харбор в последнюю очередь, там
никаких событий произойти не может... Не тратьте времени.
  Весь этот день президент провел в обществе Гарри Гопкинса. Рузвельт
распорядился не звать его к телефону. Он не хочет нарушать свой воскресный
отдых. Пусть события развиваются сами по себе. Президент занялся своим
любимым делом - начал разбирать коллекцию почтовых марок. Рузвельт был
заядлым филателистом. Гопкинс валялся на тахте, играл с собакой президента
- веселым псом Фалом.
  Около часа сели за ленч. Когда подали сладкое, раздался продолжительный
телефонный звонок. Президент, недовольно поморщившись, снял трубку. Звонил
военно-морской министр.
  - Господин президент, - взволнованно говорил он, - похоже, что японцы
атаковали П„рл-Харбор...
  - Что?.. Не может быть! - воскликнул Рузвельт.
  Через несколько минут об этом уже знали все члены высшего военного совета.
Маршалл приказал соединить его с П„рл-Харбором по радиотелефону. Он
говорил с командующим гарнизоном. В телефонной трубке глухо слышались
отдаленные разрывы бомб.
  Но японские послы еще не знали, что война началась. Карделл Хелл заставил
их полчаса ждать в приемной, потом пригласил к себе. Он сделал вид, что
внимательно читает врученную послами давно известную ему ноту. Потом
отложил листки и гневно взглянул на послов:
  - За пятьдесят лет моей государственной службы я не видал документа,
исполненного столь гнусной лжи!.. Ни одно правительство на земном шаре не
способно на подобный шаг!..
  Заранее отрепетированным жестом он указал послам на дверь. Номура и Курусу
смущенно вышли из кабинета...
  Обращение американского президента в тот день так и не дошло до
императора, хотя в Вашингтоне предприняли все, чтобы срочно его доставить.
Карделл Холл заранее предупредил посла Грю, что ему передадут телеграфом
важнейший документ. Послание зашифровали наиболее простым, так называемым
серым шифром, чтобы не тратить лишнего времени на его расшифровку. Но
обращение президента целый день пролежало в экспедиции токийского
центрального телеграфа... Таково было указание главного цензора
генерального штаба. Он распорядился задерживать доставкой все иностранные
телеграммы, кроме немецких и итальянских. Посол Джозеф Грю получил
шифровку ночью и тотчас позвонил господину Того, просил немедленно его
принять - получено личное послание президента Соединенных Штатов японскому
императору. Послу даны указания вручить послание лично.
  Министр иностранных дел не мог самостоятельно решить, что делать. Он, в
свою очередь, сообщил новость лорду хранителю печати и спросил, как быть.
Кидо уже спал, сонным голосом он ответил:
  - Примите посла, возьмите копию послания и приезжайте во дворец, я тоже
там буду.
  В Токио уже наступил рассвет. Лорд хранитель печати ехал по опустевшим,
затихшим улицам города. Машина вырулила на Коми Акасака, начала
подниматься вверх, и Кидо увидел перед, собой восходящее солнце... Он,
прикрыв глаза, стал молиться за успех морских летчиков, которые, вероятно,
сейчас летят уже к П„рл-Харбору... Какое значение имело теперь послание
Рузвельта императору!
  Кидо прочитал текст и решил не тревожить покой его величества.
  Утром, когда уже шла война, Джозефу Грю позвонили из министерства
иностранных дел. Его принял Того.
  - Меморандум президента мы сами передали его величеству... Президент уже
получил ответ...
  - Когда? - недоуменно спросил Грю.
  - Еще вчера вечером.
  - Но я передал меморандум ночью...
  - Другого ответа не будет.
  Того проводил американского посла до дверей кабинета, вежливо с ним
распрощался. Он уже знал, что японские летчики атаковали П„рл-Харбор, но
ничего не сказал об этом послу Грю.
  Либеральный Того до конца хранил тайну, как ему было это приказано.
Дипломаты должны узнать о войне в самую последнюю очередь. Ради этого в
канун атаки П„рл-Харбора министерство иностранных дел устроило для
дипломатов, аккредитованных в Токио, пышную загородную прогулку. Обратно в
город их доставили поздно ночью. Те, кто не участвовал в прогулке, были
приглашены в театр Кабуки. А после представления - на банкет... Того
продумал все, чтобы отвлечь внимание дипломатов.
  Джозеф Грю вернулся в посольство и включил радио. Передавали рескрипт
императора. Он начинался словами:
  "Мы, милостью бога, император Японии, сидящий на престоле предков,
династическая линия которых не прерывалась в течение веков, предписываем
вам, моим храбрым подданным, взять оружие... Настоящим мы объявляем войну
Соединенным Штатам Америки и Британской империи.
  ...Священный дух наших порфироносных предков охраняет нацию Ямато, и мы
полагаемся на преданность и храбрость наших подданных. Мы твердо уверены,
что цели, завещанные нашими предками, будут выполнены.
  8 декабря, шестнадцатого года эры Сева.
  Хирохито"
Полились звуки национального гимна, существующего больше тысячи лет...
  Потом снова зазвучало радио:
  "Будет передана особая новость! Будет передана особая новость! - Голос
диктора звучал взволнованно. - Передаем важное сообщение! Слушайте!
Слушайте!
  Императорская верховная ставка, генеральный штаб и штаб военно-морского
флота передают совместное сообщение! Сегодня на рассвете императорская
армия и военно-морской флот начали военные действия против американских и
английских вооруженных сил в западной части Тихого океана. До восхода
солнца наши войска начали атаку Гонконга. Наши войска высадились на
Малайском полуострове и быстро расширяют занятые позиции. Происходят
массовые атаки на стратегические пункты врага на Филиппинах..."
И снова гимн тысячелетней давности... Гремели литавры. Сквозь победные
звуки торжественных маршей в эфир прорывались возгласы диктора:
  - Хакко Итио!.. Хакко Итио!..
  Казалось, все подтверждало прогнозы премьера Тодзио - следовало сделать
лишь первый выстрел, чтобы объединилась вся нация. Война началась.

  "НАЧИНАЙТЕ ВОСХОЖДЕНИЕ НА ГОРУ НИИТАКА!"

  В семейном альбоме Флемингов хранилась памятная фотография: Джейн в
подвенечном платье на пристани Сан-Франциско. Фотография обошла все
газеты, и некоторые из них тоже хранились в альбоме, который Флеминги
любили показывать своим гостям.
  Флеминги были уверены, что фотография эта принесла им счастье. Когда Пит
благополучно вернулся из рекламного рейса, директор отдела перевозок
подошел к нему, сам протянул руку:
  - Ваша супруга сделала нам такую рекламу! Я вижу, вы человек деловой.
  Пит не понял сначала, за что его превозносит директор. Он не видел еще
газет с фотографией Джейн. Директор передал Питу конверт, в котором лежало
несколько двадцатидолларовых зеленых бумажек, и предложил ему работу в
фирме.
  Пит стал вторым пилотом на авиалинии. Но Джейн продолжала нервничать,
тревожилась и не находила себе места каждый раз, когда Пит улетал в рейс.
  - Глупая, - убеждал ее Пит, - я вожу пассажиров, как обычный шофер. Ты же
сама мечтала об этом, я ведь не испытываю больше самолетов.
  - Все равно, Пит! Я ужасно боюсь войны, и еще когда тебя нет, когда ты в
воздухе... Мало ли что может случиться.
  Разговоры эти изрядно надоедали Питеру Флемингу. Он ничего не мог поделать
с женой и, когда подвернулась другая работа, охотно согласился поехать на
Гавайские острова.
  Теперь он почти не летал, работал в диспетчерской на аэродроме в Гонолулу,
и Джейн была счастлива, во всяком случае совершенно спокойна.
  Они поселились в маленьком коттедже на островке Оаху, у самого океана,
который уходил в бесконечность и там сливался с таким же лазурным небом.
Коттеджи стояли в горах, и скалы уступами спускались к берегу. Пит всего
два раза в неделю отправлялся в Гонолулу на суточные дежурства, остальное
время проводил дома. Климат в горах был значительно лучше, не сравнишь с
оранжерейной духотой Гонолулу, и детям здесь жилось хорошо.
  Их было двое, белокурых маленьких Флемингов, - Питер, которому недавно
исполнилось шесть лет, и сероглазая четырехлетняя Дэзи. С утра и до вечера
они заполняли дом беззаботно-веселым щебетанием.
  Когда Пит и Джейн, поселившись в этом коттедже, в первый раз вышли вечером
погулять, Пит шутливо сказал жене:
  - Ты, Джейн, достигла все-таки своего. Посмотри вокруг - тысячи миль
открытого океана. Вот уж куда не дойдет никакая война - самое отдаленное
место в мире...
  Им нравилось новое жилище. Удобный коттедж прижимался спиной к склону
потухшего вулкана, из широкого окна гостиной открывался вид на зеленую
долину, изрезанную банановыми плантациями, зарослями дикой гуайявы. Правее
в океан вдавался полуостров Канэохе с расположенным на нем военным
аэродромом. За хребтом, надвое перегораживающим остров, находилась морская
база, но отсюда ее, конечно, не было видно.
  В Канэохе Пит встретил старых приятелей, с которыми учился в летной школе,
иногда к ним заглядывал.
  В тот вечер Джейн уложила детей и вышла проводить Пита. Дежурить ему
предстояло с утра, но Пит решил навестить друзей в Канэохе. Там он
заночует, а утром поедет в аэропорт.
  Пит вывел машину из гаража, поцеловал жену и уехал.
  Джейн рано улеглась спать. Конечно, лучше бы Пит был дома, но что
поделаешь, мужчина должен немного развлечься. Джейн отлично это понимала.
Нельзя держать Пита на привязи. Он ее любит, заботится о детях. Джейн не
испытывает больше страха за его судьбу...
  Молодая американка считала себя счастливой - у нее прекрасная семья,
удобная квартира. Пит хорошо зарабатывает, куда больше, чем в те годы,
когда получал деньги за страх... Последнее время поговаривали о войне, но
какое это имеет к ним отношение. Им всегда будет хорошо в этом далеком,
благословенном уголке земли на Гавайях!
  Джейн заснула в ту ночь с этими успокаивающими мыслями, не подозревая, что
война, казавшаяся ей такой отдаленной, приближалась к домику Флемингов...
Японские авианосцы, начиненные четырьмя сотнями бомбардировщиков, полным
ходом шли к островам, выкатывали из преисподней трюмов на взлетную палубу
самолеты, подвешивали торпеды, приспособленные для мелководья...
  Прошло уже две недели, как флот особого назначения под командованием
контр-адмирала Чугуи Нагано бороздил воды Тихого океана. Океан будто в
насмешку назвали Тихим - все эти дни эскадра продвигалась в сплошных
штормах, свинцовые валы, высокие, как горы, дымились и пенились, гонимые
свирепым ветром.
  25 ноября Нагано получил приказ, радист принес его в адмиральскую каюту.
  "Оперативному соединению, - приказывал Ямамото, - продвигаясь скрытно и
осуществляя охранение против самолетов и подводных лодок, выйти в
гавайские воды и в момент объявления военных действий атаковать главные
силы американского флота, нанести ему смертельный удар".
  Флот стоял у Курильской гряды, в глухих местах, забытых самим господом
богом. Залив окружали унылые, покрытые снегом горы. На берегу виднелось
несколько рыбачьих хижин, баркасы, опрокинутые вверх днищами, радиомачта.
А дальше на сотни миль вокруг ни единого человеческого жилья.
  Нагано был старым и опытным моряком. Даже здесь, в холодных безжизненных
водах, в местах, недосягаемых для чужого глаза, Нагано, оберегая
сокровенность тайны, запретил матросам и офицерам сходить на берег,
запретил даже мусор выбрасывать за борт, чтоб не оставить следов
пребывания армады.
  От Курильской гряды ушли на исходе ночи с погашенными огнями. Нагано стоял
на капитанском мостике флагмана-авианосца "Акаги-мару" и вглядывался в
неясные силуэты плывущих кораблей. На палубе трижды прокричали "Банзай" в
честь императора, выпили священную саке за его здоровье. В распоряжении
Нагано было тридцать два вымпела, среди них шесть авианосцев и силы
прикрытия - три крейсера, эскадренные миноносцы, подводные лодки и десять
танкеров для пополнения топлива кораблям.
  Дул пронизывающий шквальный ветер, и адмирал спустился в боевую рубку.
Начальник штаба спросил:
  - Какие будут указания на случай встречи с нейтральными пароходами? В этих
широтах могут появиться русские корабли.
  - Потопить и забыть, - ответил Нагано.
  Приказ командующего выполнить не пришлось - шли стороной от морской дороги
и не встретили ни одного судна. Шторм смыл с палубы нескольких матросов,
спасать их не было времени, лишь помолились за упокой душ...
  Несколько дней шли на восток, затем повернули на юг. С каждым днем
становилось теплее. До Гавайских островов оставалось около тысячи миль,
когда адмирал Ямамото передал условный сигнал: "Начинайте восхождение на
гору Ниитака". Это значило: атаковать П„рл-Харбор!..
  Только теперь личному составу объявили, куда и зачем идут корабли. На
палубу вынесли большой макет П„рл-Харбора, Нагано прочитал боевой приказ,
хранившийся в секретном пакете:
  - "Час пробил. На карту поставлена жизнь или смерть нашей империи..."
Над флагманом подняли боевой флаг, тот самый флаг, который развевался над
броненосцем "Микаса-мару" тридцать семь лет назад, в Цусимском сражении с
русским флотом.
  До Гавайских островов оставалось двести тридцать миль. Прозвучал сигнал:
"Летчики, сбор!" Ослепительно ярко вспыхнули прожекторы, взревели моторы,
авианосцы развернулись против ветра и пошли навстречу еще не взошедшему
солнцу. Летчики в отутюженной форме, с белыми повязками самураев на
головах, распространяя аромат одеколона, который забивал все другие
запахи, разошлись по машинам.
  В шесть утра в воздух поднялась первая волна самолетов, через час вторая.
В трюмах осталось в резерве сорок истребителей на всякий н