сть..."
- Ну, чего, - не поворачивая головы, бросил Гровс. - Подумаешь,
трагедия... Как видишь, ничего не случилось, горы стоят на месте... Вытри
глаза, мы скоро приедем.
  Джейн молчала. Обрыв ушел в сторону от дороги. Теперь она не могла даже
броситься в пропасть.
  В офисе Гровс больше не замечал Джейн... Ее терзания усилились, когда она
получила из дома письмо. На конверте стоял адрес: "Армия Соединенных
Штатов. ј 1633. Миссис Джейн Флеминг". Отец писал: пришла телеграмма от
Питера. Он жив и возвращается в Штаты.
  - Жив! Жив Питер! Какое счастье... - И вдруг Джейн сникла, вспомнив о
Гровсе. Как ненавидела она этого человека!.. Пит оставил ей морфий, чтобы
спастись от насилия японских солдат... Это сделал Гровс - американец...
  Вскоре пришло письмо от Пита. Он попал в плен к японцам, бежал с
Коррегидора. Теперь они снова будут вместе... Он просил жену хотя бы на
несколько дней приехать домой...
  Джейн поехала, хотя сделать это было не так просто - из Лос-Аламоса очень
неохотно выпускали сотрудников Манхеттенского проекта.
  Внешне все обстояло хорошо. Но когда Джейн оставалась одна, ее грызла и
мучила поселившаяся между ними ложь.
  После отпуска Пит собирался в Европу. Снова воевать! Он уже получил
предписание. Джейн опять жила в бесконечной тревоге. Нельзя много крат
испытывать судьбу. В следующий раз Пит уже не вернется...
  Как ни ненавистен был ей генерал Гровс, Джейн решила именно к нему
обратиться за помощью. Она знала, что для какой-то цели в их управлении
формируют авиационную группу. Летчиков оставляют в Штатах, и они проходят
дополнительное обучение. Вот бы Питу поступить в эту группу! Говорят, что
война скоро кончится; если Пит задержится в Штатах, может быть, ему не
придется возвращаться на фронт...
  Собрав все свое мужество, Джейн пошла к Гровсу. Неожиданно Гровс
согласился без лишних разговоров. Да, ему нужны опытные летчики. Очень
хорошо, что Флеминг испытатель. Пусть он обратится в штаб военно-воздушных
сил, Гровс скажет кому следует...
  Летчика Питера Флеминга приказом штаба военно-воздушных сил
прикомандировали к 509-му авиационному полку тяжелых бомбардировщиков,
который располагался в штате Невада неподалеку от закрытого города
Лос-Аламос. В атомном государстве бригадного генерала Гровса появились
свои авиационные силы. Личный состав полка насчитывал около двух тысяч
человек. На вооружение авиационного полка передали современные тяжелые
бомбардировщики, "летающие крепости" - "Б-29".
  Близилось испытание атомной бомбы. Его решили проводить в Аламогордо,
недалеко от Лос-Аламоса, выбрали для этого участок в тысячу квадратных
километров. Война в Европе подходила к концу, и у ядерных физиков,
создававших атомную бомбу, все чаще возникали раздумья - понадобится ли
вообще теперь подобная сверхмощная бомба. Сомнения усилились, когда стало
известно, что Германия на несколько лет отстала от Соединенных Штатов в
создании атомного оружия. Генерал Гровс, ставший первым атомщиком Америки,
чтобы знать об этом досконально, послал в Европу разведывательный отряд,
так называемую секретную миссию "Алсос", поручив отряду захватить всех
немецких ученых, занятых в области ядерной физики, все оборудование
атомных лабораторий и теоретические расчеты. Миссия "Алсос" продвигалась
порой впереди наступающих американских частей. Но секретное оружие,
которым Гитлер шантажировал противников, оказалось блефом. Работа немецких
физиков в этой области находилась в зачаточном состоянии.
  Роберт Оппенгеймер завел об этом разговор с Гровсом. Руководителя главной
лаборатории Манхеттенского проекта Оппенгеймера называли "отцом атомной
бомбы". Теперь родитель не хотел, чтобы его детище появилось на свет.
  - Война кончается, - говорил он, - фашизм будет побежден и без атомной
бомбы. Зачем же она нужна? Мы создаем бомбу на том месте, которое прокляли
индейские племена. Не проклянут ли нас с вами потомки, генерал Гровс, если
мы выпустим в мир эту страшную силу?
  - Хотите узнать мое откровенное мнение? - спросил его Гровс. - Бомба
должна появиться во что бы то ни стало до конца войны! С Германией или с
Японией, это безразлично, было бы на кого сбросить!.. Наступило время
думать не о войне, а о том, что будет после нее. Надо припугнуть, слышите,
припугнуть планету, чтобы весь мир знал, каким оружием владеет Америка.
Только Америка, и больше никто - ни русские, ни англичане! Вы поняли меня,
Оппенгеймер? Так думаю не один я - за мной стоят истинные патриоты Америки!
  - Но это же фашизм! - с негодованием воскликнул ученый. - Я тоже патриот,
но думаю иначе...
  Генерал Гровс не простил Роберту Оппенгеймеру этого восклицания. После
войны он посадил его на скамью подсудимых, обвинив в антиамериканской
деятельности, в давних связях с левыми элементами.
  Но было бы пустяком, считал Гровс, если бы только они - ученые-физики, эти
битые горшки - бунтовали против его идей. С ними бы Гровс легко справился.
  Гровса и его единомышленников сильнее беспокоило другое - подобные же
настроения президента!
  Со смертью президента тревога сторонников атомного шантажа отпала.
Рузвельт умер 12 апреля 1945 года. Умер неожиданно и странно. Он вдруг
воскликнул: "У меня ужасно болит голова!" - и потерял сознание...
  Страна погрузилась в траур. Распространился слух, что президент умер не
своей смертью... Слух удалось быстро погасить. После похорон президента
Гровсу показали подготовленную речь Рузвельта, которую он не успел
произнести.
  "Сегодня мы стоим перед исключительно важным фактом того, что для спасения
цивилизации мы должны развивать науку о человеческих взаимоотношениях -
развивать способность всех людей жить вместе и трудиться на одной и той же
планете в условиях мира", - собирался сказать Рузвельт.
  Это было совершенно противоположное тому, что исповедовал
генерал-подрядчик Гровс, мечтающий припугнуть планету...
  Со смертью Рузвельта исчезло главное препятствие на пути сторонников
атомного шантажа.
  Преемником Рузвельта стал бывший вице-президент Соединенных Штатов
бесцветный человечек с маленьким птичьим лицом и таким же крохотным
интеллектом, - Гарри Трумэн. Через несколько часов после смерти Рузвельта
он принял присягу. Положив руку на библию, Трумэн как-то очень неуверенно
сказал, что будет следовать курсу покойного Рузвельта. Об этом своем
обещании новый президент помнил лишь несколько минут.
  Потрясенные несчастьем, соратники Рузвельта в молчании покидали зал.
Седовласый военный министр Генри Стимсон задержался в дверях, потом
вернулся и отвел Трумэна в сторону, к окну опустевшего зала.
  - Господин президент, - торжественно и негромко произнес он, - я должен
посвятить вас в существующий тайный проект создания нового взрывчатого
вещества почти невероятной разрушительной мощи. Речь идет об атомной
бомбе, которая будет готова в ближайшие месяцы...
  - Я впервые слышу об этом! - воскликнул Трумэн.
  Рузвельт никогда не был высокого мнения о качествах своего заместителя и
не посвящал его в наиболее важные государственные дела. Теперь Гарри
Трумэн приобщался к столь тщательно охраняемой оранжевой тайне.
  - Если она взорвется, - продолжал Трумэн, - у нас будет отличная дубина,
которая сыграет роль и в переговорах и в дальнейших отношениях с Советским
правительством...
  Подготовка к испытаниям атомной бомбы заметно активизировалась. После
разгрома фашистской Германии Япония уже не надеялась на победу. Она искала
пути к мирным переговорам, чтобы закончить войну, - высший военный совет
империи принял решение обратиться к Советскому правительству с просьбой о
посредничестве в переговорах с Соединенными Штатами. Личное послание
императора по этому поводу поручили доставить в Москву принцу Коноэ.
Японскому посольству в Москве шифрованной радиограммой дали указания
выяснить - согласны ли в Кремле принять императорского посланца принца
Коноэ. Ответа не последовало - ни Сталина, ни Молотова в Москве не было,
они уехали на совещание большой тройки в Потсдам.
  Американские криптографы перехватили и эту радиограмму, отправленную из
Токио в Москву японскому послу. И Пентагон стал еще энергичнее настаивать
на ускорении испытания атомной бомбы.
  Ее взорвали 16 июля 1945 года. На другой день открылась Потсдамская
конференция... Трумэн вооружился атомной дубинкой, о которой говорил
Стимсону в день, когда стал президентом.
  Испытание бомбы святотатственно назвали "Троицей" - триединым господом
богом. В Лос-Аламосе готовили три бомбы: одну для испытания, две другие
для Японии. Но пока на все три не хватало ядерного горючего.
  С вечера погода испортилась, шел дождь, и физики подумывали, не отложить
ли испытания. Гровс запротестовал: бомбу надо взорвать во что бы то ни
стало! У него есть приказ Пентагона. Итальянец Ферми мрачно предложил
заключить пари - уничтожит ли взрыв только штат Нью-Мексико или весь мир.
Ученые до конца не знали, каковы будут последствия взрыва. Оппенгеймер
нервно расхаживал по блиндажу, выходил наружу, и Гровс ни на минуту не
спускал с него глаз - кто знает, что он может выкинуть!
  Дождь продолжался. Над горами нависли грозовые тучи, иссеченные вспышками
отдаленных молний. Из микрофонов неслись над полигоном раздражающие звуки
джазовой танцевальной музыки, прерываемые краткими сообщениями о
предстоящих испытаниях... Испытания все же пришлось отложить из-за погоды
на полтора часа.
  На испытание допустили только одного постороннего человека - журналиста
Лоуренса. Гровс держал его в Лос-Аламосе как летописца, требовал от него
записывать все с начала и до конца выполнения Манхеттенского проекта. Для
потомства. В записях Лоуренса генерал Гровс был главным героем.
  До взрыва оставалось три секунды. В небо поднялась зеленая ракета. Диктор
отсчитывал: "Три... Два... Один... Ноль!" Взрыва еще не было слышно, и
только ослепительно-белый, во много крат ярче, чем солнечный, свет
расколол темноту ночи. Было 5 часов 30 минут утра по вашингтонскому
времени.
  Журналист-летописец записал:
  "Это был такой солнечный восход, которого еще не видел мир; огромное
зеленое суперсолнце, за какую-то долю секунды поднявшееся на высоту более
трех километров и продолжавшее подниматься еще выше, пока оно не коснулось
облаков, с поразительной яркостью осветило вокруг себя землю и небо. Через
несколько секунд раздался оглушительный грохот взрыва.
  Пылающий огненный шар все увеличивался в размере, достиг полутора
километров в диаметре и все еще продолжал шириться".
  Кто-то воскликнул в панике: "Бог мой, они потеряли контроль над цепной
реакцией!!"
В небе на высоте двенадцати километров расплывался гриб атомного взрыва...
  Несколько танков, выложенных внутри толстыми свинцовыми плитами, чтобы
предохранить экипажи от радиации, помчались к месту взрыва. Им предстояло
пройти шестнадцать километров по каменистой пустыне, снова погрузившейся
во мрак ночи.
  В радиусе полутора километров от вышки, на которой укрепили бомбу, лежала
мертвая, выжженная земля. Песок спекся в стекловидную зеленую корку.
Тридцатиметровая железная башня испарилась...
  Итальянец Ферми подошел к Гровсу.
  - Теперь-то война кончится! - воскликнул он.
  - Да, но только после того, как мы сбросим еще две бомбы на Японию, -
жестко ответил Гровс.
  Роберт Оппенгеймер, скрестив на груди руки, молчаливо глядел на результаты
своего труда. Журналист Лоуренс спросил его:
  - Роберт, что вы чувствовали во время взрыва?
  Оппенгеймер печально посмотрел на него и ответил фразой из священной книги
индусов, называемой Бхагавад Гит:
  - Я становлюсь Смертью, Потрясателем миров...
  Но смертью становился не Оппенгеймер, а генерал Гровс. Ему поручили
утвердить объекты для бомбардировки в Японии, потому что даже объединенная
группа начальников штабов еще не знала о смертоносном оружии.
Подрядчик-строитель начинал руководить атомной стратегией. Он остановился
на четырех целях - японских городах Кокура, Хиросима, Киото и Ниигата.
  Военный министр Стимсон возразил по поводу Киото - ведь это центр древней
японской культуры, вместилище исторических ценностей... Когда Стимсон был
генерал-губернатором Филиппин, он посетил этот город, и Киото поразил его
своими храмами, памятниками древней культуры...
  - Построят заново, - возразил подрядчик Гровс. - Киото стоит на открытом
месте, занимает большую площадь, и это поможет нам лучше определить
разрушительную силу бомбы!..
  Авиационный полк тяжелых бомбардировщиков давно уже перебазировали на
остров Тиниан, заброшенный в просторах Тихого океана, откуда "летающие
крепости" должны были взять курс на Японию.
  Бомбы отправили на быстроходном крейсере "Индианаполис", а недостающий
урановый заряд дослали следом на самолете.
  Крейсер "Индианаполис", доставив секретный груз на остров Тиниан, повернул
обратно и был торпедирован японской подводной лодкой. Погибла вся команда
- больше тысячи человек. Две атомные бомбы - "Малыш" и "Толстяк",
изготовленные в проклятом индейскими племенами Лос-Аламосе, уже несли
людям гибель.
  Атомная смерть нависла над японскими островами...

  ФИНАЛ

  Эшелоны шли на восток... Война закончилась, и солдаты возвращались домой.
Не на побывку - совсем. А очень многие еще продолжали служить в армии и
тоже ехали на восток.
  Воинские эшелоны тесно стояли на полустанках. Узловые станции были забиты
поездами, вобравшими в себя батальоны, полки, дивизии, целые армии с их
громоздким хозяйством. Эти составы пропускали в первую очередь. Получив
"зеленую улицу", они шли один за другим на пассажирской скорости.
  В теплушках, распахнутых настежь, открытых солнцу и теплому ветру, шли
неторопливые солдатские разговоры, питаемые слухами самыми разными.
Конечно, больше говорили о том, куда и зачем их везут. Не иначе - в
Сибирь, может, на Дальний Восток. Там разгрузят, подержат, пока разъедутся
старшие возрасты, потом демобилизуют и остальных. Если сразу распустить
армию, получится столпотворение - ведь вся Россия была под ружьем, когда
воевали с Гитлером. На душе было радостно - вон какого врага свалили!
Теперь по домам... Но солдатам пришлось еще воевать...
  Полевой госпиталь, в котором работала Ирина Микулина, тоже перебрасывали
на Дальний Восток. Куда - неизвестно. Ирина заведовала эпидемиологическим
отделением, но только формально - за всю войну в их армии почти не было
заболеваний по ее специальности. Поэтому с началом каждого наступления
"эпидемичку" превращали в обычное хирургическое отделение. Войну Ирина
провела на Северо-Западном фронте, сначала под Парфином на фанерном
заводе, потом на Валдайских высотах, в Риге, под конец стояли в Рыбинске.
Здесь и застал их приказ подготовиться к эвакуации госпиталя. Куда, зачем
- не знали. Только указывалось: к такому-то сроку своим ходом прибыть на
такую-то станцию. Времени дали неделю, и Ирина упросила начальника
госпиталя отпустить ее ненадолго в Москву.
  Дома Ирина не была четыре года, мать, единственный человек, с которым она
переписывалась, писала не часто. Остальных растеряла. В середине войны
мелькнул где-то Юрий Ерохин и снова исчез. Мать писала: заходил Юрашка,
расспрашивал, взял адрес. Но от Ерохина ничего не получила. Может быть,
затерялось письмо. А может, его уже нет - война! Может быть, и Вадима
давно нет в живых... Ирина самой себе не могла бы признаться, что ради
него и поехала она в Москву.
  Остановилась Ирина на Оружейном переулке, у сестры покойного отчима.
Полночи проговорили, а утром пошла в город, сказала - по разным делам.
  Пешком прошла к центру. Миновала один автомат, другой, все не решаясь
снять трубку. Она на память заучила телефон Вадима, хранившийся
давным-давно в записной книжке.
  Рядом с "Метрополем" телефонная будка была свободна. Ирина прикрыла за
собой стеклянную дверь и, чтобы не передумать, быстро набрала номер.
  - Слушаю! - услышала она мужской голос.
  - Можно попросить кого-нибудь из Губановых?
  - Ирина!! Ты?!.. - Это был почти крик, радостный и удивленный.
  Она тоже узнала голос Вадима, какие-то секунды растерянно молчала.
  - Ирина!.. Ты где? Я сейчас тебя встречу! Я так хочу тебя видеть.
  - Я тоже, Вадим... Очень.
  - Давай встретимся сейчас на телеграфе.
  - Хорошо... А где там?
  - У окна, где выдают письма до востребования.
  - Я рядом здесь, приезжай.
  - Буду, буду через пятнадцать минут!.. Он почти бежал ей навстречу. Двумя
ладонями схватил протянутую руку.
  - Ирина!.. Как хорошо! Ты нашлась!.. Вадим был в форме полковника. Он
почти не изменился, был такой, как там, на вокзале, когда вышел из-за
клумбы высоких цветов. Только на лице - от щеки к подбородку - появился
глубокий шрам.
  - Куда мы пойдем? - спросила Ирина.
  - Куда угодно!.. Посидим в "Артистическом" кафе, а потом...
  - Потом я должна уезжать, Вадим. Я ведь в Москве проездом.
  - Так ведь я тоже проездом... Вот счастье! Было начало дня, почти все
столики в кафе пустовали. Прошли в глубину зала.
  - Ну, рассказывай, Ирина!.. Ты все такая же... Скажи, куда ты исчезла?
  - Ты куда исчез? Я писала тебе до востребования письма, и они возвращались
обратно... Не женился?
  - Некогда было, воевал, - отшутился Вадим. - Решил отложить свадьбу до
пенсии. Теперь скоро... У нас война год за два считается... Я и не помню,
когда жили без войны - то одна, то другая...
  - Год за два?.. А мне кажется, что каждый год надо считать за четверть
века, не меньше. Для тех, кто пережил. Я столько насмотрелась, Вадим.
  - И все же теперь это в прошлом. Помнишь: "Еще не поздно все начать
сначала, нас научила этому война"... Правда, Ирина, не поздно?
  - Не знаю, - задумчиво ответила она.
  Вадим рассказал, что он тоже получил назначение на Дальний Восток. Записал
номер ее полевой почты, адрес матери.
  - Теперь не потеряешься!.. Ты знаешь, - признался он, - когда я бежал к
телеграфу, я страшно боялся, что тебя там не найду... Боялся потерять еще
раз.
  Через две недели Ирина была в Забайкалье. Вот когда пришлось ей поработать
в своем эпидемиологическом отделении госпиталя! Поступил приказ: личному
составу армии сделать профилактические прививки от инфекционных
заболеваний, и в первую очередь от пастеурелла пестис - легочной чумы,
вспышки которой могут возникнуть на территории Северного Китая. Такой
приказ разослали по всем дальневосточным армиям, которым предстояло вести
боевые действия в Маньчжурии.

  Сразу же после испытания атомной бомбы Гровс подготовил приказ от имени
генерального штаба Соединенных Штатов. Строитель-подрядчик уже составлял
приказы главнокомандования!
  "509-й комплексный авиаполк доставляет первую специальную бомбу сразу же
после 3 августа, как только позволят метеорологические условия, к одной из
следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки. Для доставки
военного и штатского научного персонала, который будет наблюдать и
фиксировать результаты взрыва бомбы, выделяется дополнительный самолет,
сопровождающий самолет-доставщик.
  Право распространения любой информации, касающейся использования этого
вида оружия против Японии, имеют только военный министр и президент США..."
Порт Нагасаки генерал Гровс включил только в последний момент, взамен
древней японской столицы Киото. Гровсу доложили: в Нагасаки расположен
большой лагерь английских и американских военнопленных. Если сбросить
бомбу на этот город, они погибнут.
  - Будем бомбить, - безапелляционно заявил Гровс.
  Одержимый своей смертоносной идеей атомщик обрекал на атомную смерть сотни
американских солдат и офицеров.
  Исходной базой для авиационного полка первоначально наметили остров Гуам,
к тому времени уже отбитый у японцев американскими десантными войсками. Но
Гровс изменил дислокацию полка тяжелых бомбардировщиков. Он предложил
разместить их в другом месте - на тропическом островке Тиниан, с буйной
растительностью, коралловыми рифами и пологими конусами потухших вулканов.
Остров Тиниан расположен на сотню миль ближе к цели, чем остров Гуам. Это
очень важно.
  Питеру Флемингу Тиниан напоминал Гавайские острова - т