у
ван ю-шинов...
  Десяток японских истребителей все же успел подняться в воздух с аэродрома
Уху. Они сравнительно быстро набрали высоту, но, как только перевалили за
шесть тысяч метров, резвость их сразу упала. Японские машины не могли
подойти к бомбардировщикам даже на расстоянии прицельного выстрела. Было
видно, как истребители задирают моторы, словно рыбы в аквариуме, которые
тычутся в поверхность воды, когда не хватает воздуха. Из их попыток так
ничего и не получалось, и они соскальзывали, будто скатывались вниз по
ледяной горе. Разрывы зенитных снарядов тоже не достигали цели, белые
хлопья дымков оставались далеко внизу.
  Тимофей даже стянул с себя кислородную маску, чтобы получше разглядеть,
что происходит внизу. Стрелок-радист улыбался во весь рот, наблюдая, как
неистовствуют японские летчики.
  Тринадцать бомбардировщиков не торопясь сделали еще один заход, сбросили
последние бомбы, еще раз победоносно прошли большим кругом над горящим
аэродромом Уху и только после этого легли на обратный курс. А истребители
"И-96" все еще бесновались, крутились внизу, похожие на свору дворняжек,
что лают на мчащийся по дороге автомобиль.
  В штабе с нетерпением ждали возвращения летчиков. Тринадцать экипажей
благополучно приземлились в Ханькоу. Их встречали на поле все, кто был в
этот день на аэродроме. А начальник штаба вместо приветствия и
поздравлений протянул Тимофею расшифрованную радиограмму. Военный министр
гоминдановского правительства Хо Ин-цин поздравлял добровольцев с успехом,
он уже знал о результатах воздушного рейда. На другой день в газетах
напечатали интервью с военным министром, в котором он пространно
рассказывал, как китайские летчики совершили налет на Уху. Министр
сообщил, что во время бомбежки уничтожено двенадцать японских
истребителей, двадцать три сильно повреждены. Во время налета на японском
аэродроме погибло сто двадцать пять летчиков и авиатехников.
  Хо Ин-цин восторженно отзывался о китайских летчиках, о росте их боевого
мастерства. Добровольцы ван ю-шины только понимающе ухмылялись - ведь во
всей гоминдановской авиации было всего-навсего семь, только семь
летчиков-китайцев, воевавших с японцами...
  Тимофей Крюкин не оставлял мысли найти японский авианосец. Теперь это было
точно известно - самолеты базировались на авианосце "Ямато-мару", но
авиаматка появлялась то здесь, то там, искусно маскировалась, прижималась
к берегу, пряталась в бухтах, и сам черт не мог бы ее разглядеть в
глубоких, скалистых шхерах. Иногда разведчикам удавалось засечь авианосец,
но группа бомбардировщиков, вылетавшая по следу воздушной разведки, ничего
не находила, только скалы да море, затянутое дымкой, лабиринт островов и
бухт на протяжении сотен километров...
  Прошло еще два месяца. "Ямато-мару", авианосец в несколько десятков тысяч
тонн водоизмещения, оставался заколдованным кораблем-невидимкой. И вот
удача!
  Тимофей шел в свободном полете на большой высоте над полноводной Янцзы. В
небе плыли легкие облака, самолет то исчезал в них, то появлялся снова.
Последнее время бомбардировщики проводили "беспокоящие" японцев полеты над
рекой Янцзы, над побережьем, атакуя военные корабли, морские транспорты,
пароходы, доставлявшие в Китай технику, войска и многое-многое другое.
Такое "беспокойство" дорого стоило противнику - за последний десяток дней
в районе Дунлю бомбардировочная авиация добровольцев потопила двенадцать
больших кораблей, около сорока катеров, повредила два десятка других
судов. Японский флот нес серьезные потери. Корабли стали вести себя куда
осторожнее, чем в первые месяцы большой войны.
  На Янцзы не было видно ни одного корабля, а мелкие суденышки, заметив
летящий бомбардировщик, торопливо прижимались к берегу, но они не
представляли особого интереса - стоит ли тратить на них тяжелые бомбы.
  Тимофей вывел машину к побережью - все скалы, скалы да металлическая
синева моря. Опять полет без результатов, пора возвращаться на аэродром! И
вдруг пилот и штурман одновременно увидели в глухой бухте, затянутой
маскировочными сетями, авианосец "Ямато-мару". Ветер дул с берега, и
пелена тумана, закрывавшая судно, медленно отступала в море. Нельзя было
терять даже секунды.
  - Перехожу в атаку! - крикнул летчик штурману и повел машину на цель.
  Шквалом зенитного огня встретил авианосец летящий на него самолет. Огонь
всех калибров сосредоточили зенитчики на несущейся к ним смерти. Штурман
дал поправку. Тимофей довернул машину и ощутил, как бомбы полетели вниз.
На втором заходе увидел, что на "Ямато-мару", возле самой трубы, вымахнул
столб черного дыма, изрезанный яркими языками пламени. Вторая бомба легла
у борта, разорвалась в воде, ниже ватерлинии, и одновременно, как по
команде, заградительный огонь прекратился. Одинокая последняя струя
трассирующих пуль медленно поднялась в воздух, и все оборвалось. Авианосец
начал крениться на левый борт, на палубу высыпало множество людей -
муравьи в разворошенном муравейнике - и стали бросаться в воду.
  Самолет сбросил последние бомбы и лег на курс. Гибнущий авианосец лежал на
боку и походил на громадную мокрую черепаху, выползающую из воды. Летчики
не видели его последних мгновений.
  В разведку с аэродрома послали два истребителя. Летчики вернулись и
доложили - авиаматка перевернулась вверх днищем и затонула.
  Это был первый и единственный случай в истории войн, в истории
международной авиации, когда современный мощный авианосец погиб в
результате воздушной атаки одного-единственного самолета.
  Боевые действия советских добровольцев наносили тяжелый урон японской
авиации, морскому транспорту, наземным войскам на полях сражений. И все же
численное превосходство оставалось на стороне императорской армии.
Летчикам-добровольцам зачастую приходилось вступать в бой с силами,
превосходящими их в два, порой в три раза. Тем не менее японские пилоты не
выдерживали стремительных атак, несли тяжелые потери, и воздушное поле боя
оставалось за добровольцами.
  Японцы имели значительное преимущество и в том отношении, что все их
резервы, базы находились значительно ближе от театра военных действий, чем
тылы, далекие тылы советских добровольцев. А свои острова, по примеру
Великобритании, они самодовольно называли непотопляемым авианосцем.
  Через два года в Японии готовились торжественно отпраздновать две тысячи
шестьсот лет существования империи. Если не считать попыток монгольского
нашествия на остров Кюсю, закончившегося трагически для грозных азиатских
завоевателей, можно считать, что страна Ямато никогда не подвергалась
нападению. Быть может, только в незапамятные времена. В продолжение веков,
тысячелетий священный ветер камикадзе надежно оберегал страну от
вторжения. Об этом кичливо напоминали потомки древних самураев, решивших в
наше время осуществить завет императора Дзимму и накрыть, как шапкой, весь
мир японской крышей. Хакко Итио!
  Недосягаемость японских островов вызывала и укрепляла в Токио чувство
безнаказанности за любые авантюристические действия военных. Трудно
сказать, кому первому пришла мысль поколебать самонадеянное чванство
самураев, но осуществить это взялись советские летчики-добровольцы,
входившие в состав китайской гоминдановской армии.
  Ранним утром 20 мая 1938 года шесть бомбардировщиков, имевших
опознавательные знаки китайской авиации - белая звезда в синем круге, ушли
на задание, к которому добровольцы-летчики готовились долго. Путь
предстоял дальний - туда и обратно несколько тысяч километров, и поэтому
бомбардировщики ушли без сопровождения истребителей. Только над
континентом их эскортировали два десятка стремительных "И-15", новых
машин, находившихся на вооружении советской Красной Армии. Эти истребители
вместе с летчиками были в распоряжении китайского командования.
  Несколько раз летчики меняли курс, и наконец, оторвавшись от китайского
берега, пошли в направлении японских островов. Истребители, качнув
крыльями - добрый знак пожелания счастливого пути, повернули обратно.
Шесть экипажей тяжелых бомбардировщиков летели одни над бескрайними
просторами моря. Как и на Формозу, они шли на сухопутных машинах.
  Остров Кюсю, самый южный остров Японского архипелага, находится в тысяче
километров от китайского берега. Но до берега от полевого аэродрома еще
несколько сот километров, а еще, ложные курсы, полет над Кюсю от одного
объекта к другому, возвращение на базу - в общей сложности, по самым
минимальным подсчетам, летчикам предстоял путь не меньше как в четыре
тысячи километров.
  Перед штурманами лежали раскрытые карты с обозначением трех японских
городов на острове Кюсю: Сасебо, Нагасаки, Фукуока - цели, к которым
направлялись бомбардировщики. В Сасебо располагалась база японского
императорского военного флота, в Фукуока - крупнейшая авиационная база, а
из Нагасаки уходили в Китай транспорты с войсками, оружием. Порт Нагасаки
питал всю японскую армию, воевавшую в Китае.
  Группа бомбардировщиков беспрепятственно подошла к острову Кюсю. Как и на
Формозе, ни единым выстрелом зениток не встретили их с земли - слишком уж
невероятным казалось появление авиации противника над любым из
"непотопляемых авианосцев", составлявших Японский архипелаг. Было все, как
обычно при бомбометании: самолеты легли на боевой курс, штурманы приникли
к прицельным приспособлениям, вот центр города, раскрылись бомбовые люки,
но... вместо бомб на порт Сасебо полетели кассеты с листовками,
обращенными к японскому народу.
  Кассеты отделились от самолетов и рассыпались белым снеговым облаком
листовок, опускаясь все ниже, гонимые легким встречным ветром.
  На каждом листке с изображением летящего журавля - древнего символа
счастья японского народа - строки иероглифов звали к миру, клеймили
позором милитаристов, развязавших войну с Китаем.
  "Война, которую Япония ведет против Китая, - говорилось в листовках, -
несчастье для наших народов. В этих несчастьях виновна военная клика,
которая хочет уничтожить Китай.
  Убитые и раненые японские солдаты - трагедия для их семей. Мы сочувствуем
вам. Народ Китая любит мир. Если и вы хотите мира, мы приветствуем вас,
как лучших друзей. Война для нас только средство защиты. Не верьте
недостойным людям, которые говорят иначе! Не посылайте в Китай своих
сыновей на верную смерть. Давайте жить в мире и улучшать свое
благосостояние..."
Для многих людей, населявших японский остров Кюсю, 20 мая 1938 года могло
бы стать последним днем их жизни, но летчики-добровольцы вместо бомб
сбросили листовки с призывом к миру, с предостерегающими словами о
возмездии, о каре для тех, кто развязывает войну, о грядущих бедствиях для
народа, если он не сможет образумить воинствующих генералов...
  Шесть бомбардировщиков с опознавательными знаками китайской авиации
пересекли с юга на север ведь остров Кюсю, сбросили такие же листовки над
Фукуока и Нагасаки. Нагасаки!.. Пройдет не много лет, и над этим
многострадальным городом появятся другие самолеты, другие летчики, которые
превратят Нагасаки, так же как Хиросиму, в атомный полигон. Для десятков
тысяч людей сияющий августовский день погаснет и превратится в
беспросветный мрак смерти. И дети, обреченные на медленное умирание от
лучевой болезни, станут клеить бумажных журавликов в тщетной надежде, что
они принесут им счастье...
  Через шесть часов непрестанного полета над морем и сушей бомбардировщики
советских добровольцев возвратились на свою базу вблизи Ханькоу. Полет
оказался на диво удачным - только на обратном пути, уже вблизи китайских
берегов, их пытались обстрелять с японских военных кораблей...
  Уже на другой день китайские газеты были полны восторженных сообщений о
налете на остров Кюсю. Китайская авиация предупредила агрессоров! Япония
перестала быть неуязвимой! Тысячелетний миф о недосягаемости Страны
восходящего солнца разрушен! Китайские летчики сделали грозное
предупреждение японской клике!
  И никто из читателей этих газет не знал, что беспримерный полет на остров
Кюсю совершили простые советские парни, которые в шутку называли себя ван
ю-шинами...
  А Вадим Губанов, летчик-доброволец из сиоганьской авиационной группы,
ничего не знал об этих событиях. За несколько дней до полета Тимофея
Крюкина и его товарищей на остров Кюсю Вадим был сбит в воздушном бою.
Последним, кто его видел, был Антон Якубенко. Они вели бой с японскими
истребителями - восемь на восемь. Нормально. Но в разгар боя из-за облаков
на них свалилось еще восемнадцать японских истребителей. Двадцать шесть
против восьми! Вадим поджег японский самолет, но в это время его атаковали
три истребителя. Антон ринулся на помощь товарищу, сбил одного. В это
время машина Вадима вспыхнула, - видимо, пули попали в бензобаки. Вадим
успел выброситься из горящей машины, пролетел несколько сот метров и
далеко внизу раскрыл парашют. Его атаковал японский летчик. Антон пытался
отогнать вражеский самолет, но в это время ему навязали бой два других
истребителя, и он потерял Вадима из вида. Бой происходил над районом озер,
захваченных японцами. Если Вадима не расстрелял японский самолет, когда он
беспомощно болтался на стропах, возможно, Вадим и спасся, но упал на
вражескую территорию.
  Проходили неделя за неделей, месяц, второй. Губанов не возвратился. Его
записали пропавшим без вести. Это так только говорится - без вести. Никто
не верил, что Вадим жив, хотя никто и не видел, как он погиб, - значит,
пропавший без вести.

  ЧАН КУ-ФЫН - ВЫСОТА ЗАОЗЕРНАЯ

  Среди политических деятелей, находившихся в поле зрения Рихарда Зорге, был
полковник Хироси Осима - военный атташе в Германии, отличавшийся
профашистскими взглядами. Зорге хорошо знал этого полковника, который
нередко приезжал из Европы в Японию. Рихард встречался с ним в компании
посетителей ночных клубов, шутил, доверительно разговаривал. Потомок
древнего самурайского рода, человек волевой, прямоугольным лицом своим
напоминающий Бенито Муссолини, Осима пользовался большим влиянием в
генеральном штабе, при дворе императора и в наиболее экстремистских кругах
правительства.
  Военный атташе участвовал в подготовке антикоминтерновского пакта, был
решительным сторонником японо-германского военного союза и всячески
поддерживал прогерманские настроения среди военных. Теперь, когда ключ к
шифрованной переписке между Токио и Берлином оказался в руках германской
разведки, Зорге мог постоянно следить за работой военного атташе Хироси
Осима. В то же время, через нового германского посла Эйгена Отта, доктор
Зорге получил неограниченный доступ к немецким государственным тайнам.
Советский разведчик оказался в наивыгоднейшем положении - ему одновременно
становились известны секреты двух стран, наиболее враждебно настроенных к
Советскому Союзу. К тому же секретарем японского премьер-министра принца
Коноэ был теперь Ходзуми Одзаки, да и сам Зорге становился с годами все
более доверенным человеком и советником Эйгена Отта. Вскоре, после того
как Отт стал послом, он предложил Рихарду занять должность пресс-атташе
германского посольства в Токио. Рихард сказал, что подумает, и... не
согласился. Осторожность взяла верх, как ни заманчиво было предложение.
Нельзя рисковать - новое назначение будет связано с новой гестаповской
проверкой. Кропотливая, многолетняя подготовительная работа начинала
давать богатые плоды.
  Когда в Берлине подписали антикоминтерновский пакт, в Сатбо Хамба -
японском генеральном штабе - возникла идея обмениваться с немцами
разведывательными данными против СССР. В Берлине ухватились за это
предложение, и вскоре совместная разведывательная работа переросла в
диверсионную.
  Военный атташе Осима в качестве частного лица купил в Фалькензее -
берлинском пригороде - большое поместье, огородил его высокой стеной,
поселил там эмигрантов-белогвардейцев и вместе с ведомством безопасности
Гиммлера начал готовить террористические, диверсионные группы для заброски
в Советский Союз. Здесь печатали листовки, которые с помощью воздушных
шаров переправляли в Советскую Россию. Диверсионное хозяйство Осима с
каждым днем обрастало: в Румынии купили моторный катер, чтобы
перебрасывать диверсантов и нелегальную литературу в Крым и на другие
участки Черноморского побережья.
  В Афганистане японские агенты начали подбивать руководителей военных
штабов к враждебным действиям против Советского Союза, но диверсантов
постоянно сопровождали будто бы фатальные неудачи. По каким-то неведомым
для Осима причинам его людей обстреливали на советской границе, а в Кабуле
японского резидента, которому удалось войти в доверие к начальнику
приграничного гарнизона, вдруг выслали из Афганистана...
  Сохранился дневник Гиммлера, в котором рейхсфюрер писал о своих встречах с
японским военным атташе Хироси Осима. К тому времени Осима стал уже
генералом.
  "Сегодня я посетил генерала Осима, - писал Гиммлер. - Он сообщил мне, что
вместе с германским абвером они предпринимают большую работу по разложению
России через границы Кавказа и Украины. Эта организация может стать
эффективной в случае войны с СССР. Осима удалось перебросить через
советскую границу на Кавказе десять человек, вооруженных бомбами. Однако
многие другие агенты были застрелены советскими пограничниками при
переходе русской границы..."
Недаром Рихард Зорге уделял внимание фигуре японского военного атташе в
Берлине, который руководил диверсионной работой против Советской страны...
  В дни новогодних праздников Осима опять появился в Токио. С доктором Зорге
они встретились на дипломатическом приеме, устроенном министром
иностранных дел господином Арита. Собрались в отеле "Империал", но гостей
съехалось так много, что все они не могли уместиться в банкетном зале.
Разбрелись по всему этажу, толпились в лоби, сидели в гостиных, куда из
холла вели крутые каменные ступени. В канделябрах на кирпичных,
необлицованных стенах горели свечи, подсвечники стояли на столах,
заставленных изысканными блюдами, и слуги вместе с напитками разносили
традиционные омоти - лепешки, которые по всей Японии пекут для новогодних
праздников.
  В отеле "Империал" собрался цвет высшего токийского общества: дипломаты,
министры, представители деловых кругов, генералы и, конечно, целый сонм
журналистов. Ненадолго появился даже премьер-министр принц Коноэ. Он
провел среди гостей положенное по этикету время и вскоре отбыл с приема,
окруженный свитой правительственных чиновников. Атмосфера стала менее
официальной, громче зазвучали голоса, оживленнее сделались споры. Среди
гостей расхаживали нарядные гейши, изящные, предупредительные, с
обаятельными улыбками, напудренные до фарворовой белизны.
  Конечно, среди гостей были супруги Отт. Рихард стоял с фрау Хельмой. Мимо
них толпами текли гости, раскланиваясь и приветствуя знакомых. Каждому
было лестно зафиксировать свое присутствие на таком банкете. Степенно
проследовал с супругой министр Арита. Его жена, пожилая японка, была одета
в темное кимоно, расшитое золотыми узорами. Когда они удалились, Рихард
шутливо сказал:
  - Почему бы вам, фрау Хельма, не сделать себе платье с таким же золотым
узором?
  - Это зачем?
  - Чтобы все знали, что вы теперь жена полномочного посла...
  - Они имеют какое-то значение - узоры на платье?
  - Ну конечно!.. Вот серебряная вышивка, - Зорге кивнул на проходившую
японку. - Эта женщина рангом пониже, вероятно жена советника... А та -
жена "просителя", она не вправе носить золото и серебро до тех пор, пока
ее супруг не продвинется по иерархической лестнице...
  - Боже мой! Откуда вы все это знаете, Ики?
  - Ну, как же! Субординация среди японских женщин имеет не меньшее
значение, чем у военных. Учтите. Впрочем, в Берлине тоже существует нечто
похожее. Вас называли фрау майор, потом фрау оберет, а теперь, когда Эйген
получил новое звание, вы сделались фрау генерал... К вашему черному платью
определенно пошел бы золотой узор.
  Хельма не успела ответить. К ним подошел Эйген Отт в сопровождении
генерала Осима.
  - Смотри-ка, Ики, кого я встретил