последние самолеты. Якубенко подбежал к
командиру, козырнул:
  - Разрешите взять свободную машину?!
  - Давай! - Командир продолжал "выталкивать" самолеты в воздух. В такие
секунды к нему лучше не подходить. Маленькое, энергичное лицо его было
злым, напряженным. Команду выкрикивал отрывисто, весь подаваясь вперед, и
все рубил рукой воздух. Антон не понял, к кому относится это резкое, не
терпящее возражений "Давай!" - к нему или к тем, кто выруливал на старт.
Он продолжал стоять.
  Командир группы крикнул:
  - Чего стоишь?!. Давай! Догоняй! - И побежал к своей машине.
  Механики вывели самолет из капонира. Борттехник предупредил:
  - Правый пулемет заклинивает...
  - Обойдусь левым! - Антон вырулил на старт, закрыл прозрачный фонарь.
Поднял руку - к полету готов.
  Они летели в паре с Вадимом, догоняя товарищей. Под крыло скользнули
ангары, закружились на развороте рисовые поля, паутина оросительных
каналов. Шли наперехват японцам, которые рвались к городу. В воздухе стало
холодно, стрелка альтиметра показывала четыре с половиной тысячи метров.
Поднялись еще выше. Китайский город, который они защищали, лежал далеко
внизу, затянутый легкой дымкой.
  Вот впереди блеснули японские монопланы. Ведущий подал сигнал атаки. На
этот раз силы были примерно равные - на три десятка японских истребителей
"И-96" столько же советских машин...
  Время остановилось. Вадим всегда испытывал это ощущение в воздушных боях.
Только бешеная скорость и мгновенная реакция. Лишь после боя он
восстанавливал в памяти детали схватки. Вадим сверху атаковал тупорылый
японский истребитель. Струя трассирующих пуль прошла стороной - японец
успел отвернуть. Вадим проскочил и вновь стал набирать высоту. В это
мгновение справа на него свалился другой японец. Кто-то прикрыл товарища
своим огнем, и японская машина, охваченная пламенем, пошла к земле. Летчик
успел выброситься, темным комочком полетел вниз. Горящая машина обогнала
его, и он раскрыл парашют...
  Теперь воздушная схватка рассыпалась на мелкие очаги. Не выдержав атаки,
японцы начали выходить из боя. Последнее, что Вадим запомнил в этом бою, -
машина Антона, атакующая японский "И-96", который, в свою очередь, бил
сзади по истребителю Тай Юаня - китайского летчика из их летной группы.
Антон почему-то стрелял из одного пулемета.
  Бой был скоротечный, и летчики, отбив нападение японцев, в одиночку
возвращались на аэродром. Вадим приземлился одним из первых. Обошел
самолет, пощупал пальцем пробоины - японец все же успел врезать ему в
фюзеляж пулеметную очередь. Насчитал семнадцать пробоин. Трос руля
поворота едва держался на нескольких стальных жилках.
  Тем временем, как выяснилось, Антон все еще продолжал бой. Он снова
атаковал японскую машину, нажал гашетку, дал очередь. Работал только один
пулемет. Японец принял бой. Антон снова набрал высоту, ударил в лоб на
встречных курсах. Нервы японского летчика не выдержали, он нырнул вниз и
стал уходить. По тому, как вел бой его противник, Антон почувствовал, что
летчик неопытен. Он начал его преследовать, перешел в пике и снова дал
очередь. Японец хитрил, делал ложные фигуры, отказавшись от намерения
продолжать бой. Антон наседал, гнался за врагом, но никак не мог взять его
в перекрестие прицела. И вдруг, когда он с близкой дистанции собирался
завершающей очередью окончить бой, Антон ощутил, что и второй, левый
пулемет его не работает - вышли патроны.
  Японский летчик, видимо, был деморализован и отказался от сопротивления.
Он метался из стороны в сторону, пытаясь спастись бегством. Он не мог
понять, почему этот опытный ас все время держит его на прицеле и не
стреляет. Высота была небольшая; опасаясь врезаться в землю, японец пошел
по прямой. Антона охватила ярость - растерянный враг уходил, а он,
безоружный, не мог поразить, загнать в землю противника... Он почти
вплотную подвел машину к японскому моноплану, пошел рядом, увидел номер на
фюзеляже - 423, непонятные красные иероглифы, увидел испуганное,
пепельно-бледное лицо японца и погрозил ему кулаком, выругался, не слыша
собственных слов в реве мотора. А японец, растерянно взглянув на Антона,
развел руками, словно спрашивая: "Ну, что я должен делать? Приказывай!"
Якубенко указал рукой назад к своему аэродрому. Японец понял, развернул
самолет, и Антон шел сзади, чуть справа, чтобы видеть летчика. Он гнал его
к своему аэродрому, ликовал - сейчас приведет живого самурая... Японец
временами оглядывался назад, и Антон жестом указывал ему направление
полета.
  Оставалось всего несколько минут лететь до аэродрома, Антон уже видел
аэродромные постройки, капониры, как землянки, выстроившиеся вдоль летного
поля. Он приказал японцу взять левее, заходить на посадку. Но летчик, как
бы передумав сдаваться в плен, а может быть, поняв, что советский пилот
безоружен, резко бросил машину в сторону, развернул ее на сто восемьдесят
градусов и, перескочив через самолет Якубенко, полетел назад.
  Это была величайшая наглость самурая! Антон тут же развернулся и очутился
под ним. Над своей головой он видел брюхо японского истребителя с
убранными шасси. Пилот не мог видеть машины Антона и, решив, что советский
летчик его потерял, спокойно полетел на северо-восток, к линии фронта.
Антон снова пришел в неистовую ярость. Поступок японца он считал почти
вероломством, которое нельзя оставлять безнаказанным. Попробовал пулеметы,
- конечно, они не работали. Тогда он решился на последнее, что могло
уничтожить врага.
  Отстегнув ремни, чтобы легче, быстрее можно было выброситься из самолета,
и открыв фонарь, Антон слегка потянул на себя ручку. Напряжение достигло
предела, летчик слился с машиной, она стала частью его мускулов, нервов.
Прозрачный диск пропеллера приближался к самолету врага. Антон увеличил
скорость и рубанул лезвием диска по левой плоскости...
  Мотор взвыл, словно от дикой боли, машину тряхнуло, но Якубенко сумел ее
выровнять. Мелькнуло искаженное страхом лицо японского летчика, и в
следующие секунды его машина с работающим мотором врезалась в землю. Клубы
огня, дыма взметнулись к небу.
  Антон приготовился прыгать, но почувствовал, что машина еще держится в
воздухе, подчиняется управлению. Он сбросил газ и на малых оборотах
дотянул до аэродрома. Винт был погнут, лопнула рама, но самолет все же
удалось сохранить.
  На аэродроме недоумевали - почему два самолета, уже шедшие на посадку,
вдруг развернулись и полетели назад. Потом у горизонта взметнулся столб
дыма, а вскоре, на изуродованном самолете, прилетел Антон Якубенко.
  Утром кто-то заметил:
  - Что-то у тебя, Антон, виски посветлели...
  Говорившему возразили:
  - В такой переплет попадешь, не то что виски - вся голова побелеет, если
на плечах удержится.
  Позже Антон рассказал:
  - Лечу под самураем, а зубы сами скрипят, больно уж зло на него взяло.
Что, думаю, делать! Семена вспомнил - мы с ним, когда летели в Китай,
спорили: выдержит наш самолет таран или не выдержит, если таранить. Он
уверял - выдержит, а я сомневался. Думаю, дай попробую! Семен прав
оказался...
  Мертвый летчик подсказывал живому...
  Таран Антона Якубенко был первым тараном, совершенным советским летчиком.
Летчики других стран не осмеливались идти на такое, разве только японские
камикадзе - смертники, но это было позже, и камикадзе заведомо шли на
смерть во имя божественного императора. Но летчики-добровольцы, выросшие
на Смоленщине, Украине, под Рязанью, получившие китайские имена, надолго
ставшие неизвестными и безымянными, шли на смертный риск во имя жизни, во
имя долга.
  Каждый русский парень придумывал себе китайское имя.
  Кто-то в шутку назвал себя на китайский лад Ван Ю-шин, переиначив исконную
русскую фамилию Ванюшин. Так и пошло с тех пор, русские летчики шутливо
называли себя в Китае ван ю-шинами. И еще - летучими голландцами, потому
что часто приходилось менять аэродромы, располагались то там, то здесь,
стараясь вводить в заблуждение японцев, создавать видимость, что
авиационных частей в гоминдановской армии значительно больше, чем их было
на самом деле.
  - Дадут нам жизни после этой свалки, - повторил Антон.
  Вадим сидел в шезлонге, прислушиваясь к разговору и не принимая в нем
участия.
  И, будто в подтверждение слов Якубенко, на аэродроме тут же поднялась
суматоха. Кули, работавшие на летном поле, побросав коромысла и корзины,
бросились к укрытию позади капониров.
  - Тим-бо!.. Тим-бо!1 - кричали они, покидая летное поле.
  Летчики вскочили с шезлонгов, подхватили парашюты и, пристегивая их на
ходу, побежали к машинам.
  Но на этот раз тревога оказалась ложной. Рабочие приняли свои самолеты за
японские. Приземлилось звено, ходившее в разведку.
  Вернулись назад под тень цветущих деревьев. Опять заговорили о недавнем
бое. Спорили, уточняли, помогая жестами, - какой летчик станет говорить о
воздушном бое, держа руки в кармане!
  - Вот гляди: они летят строем, - рука рассказчика плавно идет над землей,
- а Григорий на них справа спикировал, строй и рассыпался. Я тоже с
разворота в пике, прикрываю Григория... - Рука, изображающая истребитель,
закладывает глубокий вираж и резко падает на другую - на японский
бомбардировщик.
  Заговорили о бое, который у всех остался в памяти.
  Тогда кули тоже кричали "тим-бо!". На мачте взвился красный флажок -
сигнал боевой тревоги. В таком бою еще не приходилось драться даже тем,
кто воевал в Испании. С обеих сторон участвовала по меньшей мере сотня
машин. На помощь сиоганьской группе пришли летчики-добровольцы из другого
отряда.
  Японцы готовили массированный удар по Ханькоу. На бомбежку в сопровождении
истребителей шло тридцать восемь тяжелых бомбардировщиков. С первой атаки
их строй удалось нарушить. Истребители роились вокруг них, как шмели. Все
перемешалось. В воздухе стало тесно от рокочущих самолетов. Соседний отряд
перехватил и атаковал японских истребителей, которым так и не удалось
прорваться к своим бомбардировщикам. Потеряв строй, бомбовозы начали
сбрасывать бомбы куда попало, чтобы налегке вырваться из боя. Но это им не
помогло - один за другим сбитые бомбовозы летели к земле. Японцев
преследовали, пока хватило горючего; они ушли в сторону моря.
  Первый раз противник понес в одном бою такие тяжелые потери - из тридцати
восьми японских бомбардировщиков сбили двенадцать. И еще девять
истребителей "И-96" не вернулись на свои базы. Под обломками самолетов
обнаружили больше пятидесяти трупов. Потери добровольцев составили пять
самолетов. Три летчика благополучно спустились на парашютах, двое погибли
- из соседнего отряда.
  После этого японцы изменили тактику, отказались от массированных налетов
на китайские города. Теперь их самолеты шныряли в воздухе, не ввязываясь в
бой, стремясь нащупать действующие аэродромы. Кажется, это удалось им
сделать, судя по вчерашнему налету. Об этом и говорил Антон Якубенко,
бросив фразу о самураях, которые обозлились.
  Подошли летчики, те, что вернулись с разведки.
  - Ну, как?
  - Не нашли... Провалились, будто сквозь землю.
  - Не иначе как летают с авианосца.
  - Так авианосец тоже не иголка - нигде ничего не видно.
  Добровольцев занимало одно таинственное обстоятельство - каждый раз в
воздухе появлялись группы японских самолетов, и вдруг они куда-то
исчезали. Летчики знали наперечет все японские аэродромы, но там обычно
стояло всего несколько машин, а чаще - фанерные муляжи для отвода глаз.
Свои аэродромы японцы использовали для подскока, наносили удар и исчезали.
Куда?! Вот над этим и ломали голову добровольцы.
  Иные фантазировали: может быть, у них подземные аэродромы? Но в Китае не
так уж давно идет война, не могли же японцы за это время настроить столько
подземных аэродромов для своей авиации. Нет, здесь было что-то другое!
  Из "забегаловки", как летчики прозвали маленький домик, где разместился
штаб авиационной группы, вышел оперативный дежурный. В руке карта и
карандаш.
  - Ну, ван ю-шины, вы еще не были на юге? Пакуйте чемоданы! - Он сдвинул
обшлаг комбинезона, посмотрел на часы. - Через десять минут командиры
звеньев - к майору. - Майор - это командир группы. - А пока смотрите
сюда...
  Он присел на корточки, развернул карту. Карандашом действовал, как указкой.
  - Мы здесь... Вот Ханькоу... - Карандаш пополз круто вниз: - Здесь
Кантон... А нам нужно вот сюда... Кажется, мы накроем здесь самураев...
Майор приказал подготовиться к вылету.
  В "забегаловке" расселись кто где, иные на корточках на полу. Майор ставил
задачу.
  По сведениям, которые поступили из штаба Чан Кай-ши, японцы готовятся
нанести удар на юге силами нескольких дивизий и для поддержки наземных
частей сосредоточили значительные авиационные силы. По данным разведки, их
самолеты базируются на небольшом острове близ Гонконга. Островной аэродром
только что обнаружили; по данным фоторазведки, он сплошь заставлен
бомбардировщиками. Упреждающий удар следует нанести не позже следующего
утра, для этого надо немедленно перелететь на кантонский аэродром.
Истребители будут сопровождать группу бомбардировочной авиации, которая
сегодня тоже перебазируется в Кантон.
  - Все, товарищи! - Майор шлепнул ладонью по столу. - Вылет через сорок
минут. В воздухе не исключена встреча с противником.
  О противнике майор сказал просто так, для порядка, чтобы лишний раз
насторожить летчиков. Ясно, что в небе гляди да гляди...
  И снова добровольцы поднялись в воздух, как только на мачте взвился
красный флажок. Летучие голландцы!
  Летели звеньями на разных высотах. С ханьчжоуского аэродрома ушли за
полдень. Ханьчжоу... Об этом городе китайцы говорят: "Рай на небе,
Ханьчжоу на земле..." Ни Вадим, никто другой из добровольцев так и не
увидел этого земного рая - только аэродром да воздух... Правда, раза два
проезжали в автобусе по улицам. Для кого рай, для кого - объект, который
требуется защищать. То же самое было в Испании - дрались под Гвадалахарой,
ни разу не походив по ее земле... А земля стала родной. Как-то там!
Говорят, Франко одолевает. Какой там Франко - немцы...
  Вадим сверил карту с местностью, которая раскрывалась под крыльями его
самолета. Земля лежала как карта, но более яркая, другого цвета. Мутная
речка, джонки, плоты, меньше спичечной коробки каждый... Впереди горы,
водохранилище или горное озеро цвета знойного неба... Горы тоже ушли
назад, малахитово-темные, покрытые лесом... Громадная долина, вся в
озерах, всюду селения, которые теснятся здесь одно к одному, - самый
густонаселенный район Китая. Об этом совсем недавно рассказывал лектор из
генерального штаба. Теперь это можно видеть своими глазами... Вода в
озерах синяя, зеленая, желтая, глинистого цвета. Вон почти черное озеро с
густо-зелеными берегами. Земля как мозаика, как старая, растрескавшаяся от
времени картина. Трещины - это дороги, каналы, контуры берегов, они редкой
паутиной покрывают землю... Много желтого цвета, - вероятно, поля...
Желтый цвет, он преследует, навевает воспоминания... Дроки!
  Привычным движением Вадим поворачивает голову - направо, вверх, налево,
вниз, глядит перед собой и снова направо, вверх... Майор предупредил - не
ввязываться в бой, а как не ввязаться, если... Направо, вверх, прямо перед
собой...
  С японскими самолетами в воздухе не повстречались. Сделали посадку в
Наньчане - дозаправлялись горючим; кроме того, выжидали время, чтобы в
Кантон прийти в сумерки.
  Пока бензозаправщики поили истребителей, пошли пообедать. Перед отлетом
приземлились бомбардировщики - такие же темно-зеленые, с белыми звездами
на синем фоне, как истребители, - авиация гоминдановской армии. Ван ю-шины
бомбардировщики ввалились толпой в столовую. Вадим знал многих по Москве,
по Испании, но здесь, в Китае, еще с ними не встречался, хотя не раз
сопровождал их в воздухе.
  Среди прилетевших - Тимофей Крюкин, громоздкий, веселый, с ручищами, как у
кузнеца.
  - Здорово, казак? Как воюется? - Тимофей облапил приятеля. Они сдружились
в Испании. Тимофей всех называл казаками, вероятно потому, что сам был из
казачьей станицы.
  - Пусти, станичник, кости сломаешь, - шутливо взмолился Вадим. Он был
несказанно рад встрече с товарищем. - Ну, как в станице?
  Для Тимофея было милее всего поговорить о станице, Вадим знал это.
  - Скоро сеять начнут... Хлопци в степ пойдут... А там вышня цвести
зачнет... Посидеть бы теперь на завалинке, побалакать с дидами!.. Плохо
разве?
  Тимофей переходил с украинского на русский, снова на украинский.
  Отошли, сели в сторонке.
  - Думку я все гадаю, Вадим... Куды ж японци, бисовы диты, ховаются...
  - Завтра, может, накроем, - сказал Вадим.
  - Твоими устами мед пить, хлопец!.. Может, и так. Но, я думаю, где-то у
них авианосец ходит. Доберусь я до него, помяни мое слово...
  Майор приказал разойтись по машинам. Разговор оборвался, сговорились, если
удастся, повстречаться в Кантоне.
  - О, там уж мы побалакаем вволю!.. Будь здоров, казак!
  В Кантон прилетели к вечеру. Вышли из самолетов словно в парильню, ощутили
оранжерейно-влажную духоту тропиков, напоенную парфюмерными запахами трав,
цветов, гниющих растений. Поселились в отеле на другой стороне Жемчужной
реки. До пристани ехали в автобусах через город, запруженный толпами
людей, вдоль бесконечных лоджий, тянущихся из квартала в квартал. А в
глубине их, отгороженных от улицы приземистыми колоннами, кустарные
мастерские, лавочки, маленькие, как чуланы, харчевни, магазины. Не город -
сплошной универмаг или бесконечный прилавок, загроможденный всякой
всячиной: овощами, кокосами, плетеными корзинами, вяленой и живой птицей,
метлами, самодельной обувью, тряпьем, сувенирами... Из лоджий толпа
выплескивалась на улицу, говорливая, праздная. Всюду неумолкаемый гомон -
крики бродячих торговцев, звонки рикш, гул голосов.
  Через Жемчужную плыли на пароходике вдоль берега, вдоль джонок-жилищ,
загромождавших реку. Уже смеркалось, было время прилива, и река текла
вспять, маслянисто-черная и стремительная.
  Отель стоял на узкой набережной, поросшей гигантскими, в три обхвата,
баньянами.
  В банкетном зале летчиков ждали накрытые столы, бесшумные слуги теснились
у входа.
  - Администрация не скупится на расходы, - бросил Антон, иронически
разглядывая богато сервированный стол с цветами, крахмальными салфетками,
тарелками с позолотой.
  Гоминдановский военный чин приветствовал русских добровольцев, желал им
боевых успехов. Отвечал майор, благодарил за гостеприимство. Все было
чинно, благопристойно, как на дипломатическом приеме.
  После ужина сразу разошлись по номерам, предстояло вставать на рассвете.
  Бомбить японский аэродром на острове близ Гонконга вылетели утром, когда
солнце, едва приподнявшись над Жемчужной рекой, принялось сразу нещадно
палить землю. В воздушной зоне приняли боевые порядки и, волна за волной,
полетели в сторону моря. Это было совсем близко - полчаса лету, но, когда,
выйдя на цель, легли на боевой курс, увидели, что аэродром на острове
пуст... За минувшие сутки японцы успели перебазировать свою авиацию,
вывести ее из-под удара. Вероятно, кто-то их предупредил. Что же здесь
удивительного - город кишел японскими шпионами. Предателей, продажных
людей в Китае хватало. Говорили еще, что в ту ночь бесследно исчез
гоминдановский чин, приветствовавший советских добровольцев за богато
сервированным столом в кантонском отеле... Может быть, это и была его
работа.
  - Вот тебе и крахмальные салфетки! - зло сказал Антон, когда услышал об
исчезновении гоминдановца. - Здесь ухо надо держать востро.
  Неудача, постигшая добровольцев, заставила их вести себя осторожнее.
Накапливался опыт не только боевых дел. Следующую операцию готовили в
сокровеннейшей тайне, о ней знали даже не все летчики.
  К востоку от китайского побережья между Шаньтоу и Фучжоу, далеко в море,
лежит большой гористый остров Формоза2. По сведениям агентурной разведки,
в северной части острова, близ портового городка Тайхоку, японцы
формировали крупное авиационное соединение. Пароходами или своим ходом в
Тайхоку пере