агой. Грунтовые дороги размесили
ногами, колесами. Полевые орудия, автомашины, конные повозки вязли в
непролазной грязи, и люди тянули их на себе от сопки к сопке, которые
стояли пологими островками среди топкой хляби густо-зеленых низин.
  Дивизия растянулась на многие километры. Войска шли сплошными колоннами,
нарушая установленные интервалы, и не было, казалось, конца-края войскам,
идущим к государственной советской границе.
  Ерохин не считал себя знатоком военного дела, но сразу же погрузился в
заботы походной жизни. Видно, никто не собирался здесь воевать. К участку
границы, самому неспокойному за последние два года, ведут такие дороги! В
век техники самым мобильным посчитали способ пешего перехода! А тылы
отставали, и нужны были сверхчеловеческие усилия, чтобы выполнить в срок
поступивший приказ.
  Солдаты трое суток почти не спали, осунулись, похудели и время суток
измеряли километрами, пройденными батальоном. Что же касается танковой
бригады, приданной дивизии, она шла со скоростью полутора-двух километров
в час - вдвое медленнее скорости пешехода.
  И все же произошло невероятное: в назначенный срок - через трое суток -
дивизия сосредоточилась на исходных позициях, в указанном ей месте.
Последние версты шли в темноте, но под ногами уже не было чавкающей грязи
- вышли на сухие места. Бойцы, измотанные трехдневным переходом,
повалились на землю и забылись в глубоком сне.
  Ерохин пошел разыскивать КП дивизии, чтобы доложить о прибытии батальона.
Комбат показал ему лишь точку на карте, он и сам не знал точно, где
расположился штаб, указал только направление.
  - Возьми связного, - приказал комбат, - доложи, что батальон прибыл, и к
рассвету - обратно.
  Ерохин так и не нашел бы командного пункта, если б не наткнулся на
политотдельцев дивизии. В темноте он услыхал голос Жигалина. Они не
встречались после того, как Юрий выскочил из газика у дверей военкомата,
ночью на товарной станции было не до того. Оказалось, и ехали разными
эшелонами.
  Жигалин не сразу узнал Юрку, когда тот подчеркнуто официально пробасил:
  - Разрешите обратиться, товарищ старший политрук! - Юрке трудно было
переключиться на служебный тон в отношениях с закадычным другом, и в
словах его прозвучал оттенок иронии.
  - Ну, как воюется, товарищ младший командир? - в тон ему спросил Жигалин.
  - Стал бывалым солдатом. Три дня по уши в грязи. Помнишь: "День, ночь,
день, ночь. Мы идем по Африке... Грязь, грязь от шагающих сапог..." -
переиначил Юрка строфу из Киплинга.
  Жигалин объяснил Ерохину, как пройти к штабу дивизии. Условились, что на
обратном пути Юрий зайдет к нему перекусить. Но встретиться не удалось и
на этот раз.
  Жигалин, проводив товарища, сел за донесение, которое требовалось
подготовить к утру. Он перечитал копию журнала боевых действий, присланную
в политотдел из пограничного отряда, долго разбирал политдонесения,
поступившие из частей дивизии. Журнал боевых действий напечатали на
машинке, но в политотдел пришел слепой экземпляр на папиросной бумаге. К
тому же машинка была, вероятно, старая, с выщербленными литерами и многие
буквы пропускала. Жигалин бегло просмотрел первые страницы и стал
внимательно читать то, что относилось к последним событиям:
  "З июля 1938 г. С погранпоста у высоты Заозерная сообщили по телефону: к
госгранице, охраняемой заставой, подходит до роты японцев. Они
развернулись в двухстах метрах от госграницы, но вскоре отошли. В районе
селений Хомукоу - Дингашели отмечено сосредоточение японских войск -
пехота, артиллерия, тяжелые и легкие пулеметы. Численный состав не
установлен...
  6 июля 1938 г. Сосредоточение японских войск продолжается. В районе
Хомукоу - до полка пехоты с минометами и шесть артбатарей.
  8 июля 1938 г. На высотах с японской стороны в районе озера Хасан
установлены станковые пулеметы. Наблюдением установлено: японские связисты
подтягивают к границе телефонную линию.
  13.7.38 г. На рассвете наблюдением установлено прибытие значительного
контингента японских войск. Разгрузка происходит на железнодорожной линии,
построенной вблизи границы на ст. Кочи.
  15 июля 1938 г. Группа японских военнослужащих нарушила госграницу у
высоты Заозерной. Снайпер Виневитин открыл огонь. Один нарушитель убит.
Остальные отошли. У убитого обнаружены документы на имя капрала Мацусима
Сикуни.
  В тот же день другая группа японских солдат нарушила госграницу. При
окрике "Стой!" японцы отошли на свою сторону.
  17.7.1938 г. Маньчжурское население приграничных сел на японской стороне
эвакуируют в тыл. В 11.00 два парламентера-китайца подошли к госгранице с
белым флагом и передали письмо-ультиматум от начальника японского
погранотряда в Ханчуне нашему командованию с требованием оставить высоту
Чан Ку-фын (Заозерная) и отойти за озеро Хасан. На письмо не ответили.
  21.7.38. На нашей стороне в ста метрах от госграницы обнаружен белый флаг
с прикрепленным к нему письмом такого же содержания, как предыдущее.
Утверждается, что мы занимает высоту незаконно.
  Жители приграничного селения Хомукоу у подножия высоты Заозерная полностью
выселены из своих домов, которые заняты японскими военнослужащими.
  26 июля 1938 г. Японские войска переправляются через реку Тумен Ула на
понтонных лодках. За последние три дня в светлое время переправилось до
четырех тысяч человек. Японские войска накапливаются в непосредственной
близости от госграницы.
  Личный состав погранотряда готовится к отражению возможного нападения.
Рыть окопы не представляется возможным - сплошной скальный грунт
начинается с глубины 15 - 20 сантиметров. Искусственные фортификации
отсутствуют.
  29.7.38 г. Около четырех часов утра со стороны высоты Безымянная
послышалась пулеметная и ружейная стрельба, взрывы гранат. По телефону
лейтенант Махалин доложил: до роты японцев двумя группами атакуют высоту
Безымянная. Действия наряда осложняются густым туманом и моросящим дождем.
Противник скрытно подошел лощинами к госгранице. Идет огневой и рукопашный
бой.
  Атака отбита с помощью высланного подкрепления, поднятого по тревоге, -
семь пеших пограничников и тридцать конников.
  В наряде на высоте находилось одиннадцать пограничников во главе с
лейтенантом Махалиным. В наряде пять человек убито, в том числе лейтенант
Махалин, остальные шесть тяжело ранены. Раненые дрались, пока не подошла
помощь.
  30 июля 1938 г. Японцы продолжают переправляться на восточный берег реки
Тумен Ула. "Противник располагает крупнокалиберной артиллерией, отмечено
появление бронепоезда. В продолжение всего дня японцы ведут артобстрел
высоты Заозерная Согласно приказу, на огонь противника не отвечаем.
  31 июля 1938 г. В ночь на 31.7 японцы при артиллерийской поддержке повели
наступление силами 19-й дивизии, прибывшей из Кореи. Наши силы: высота
Заозерная - 60 пограничников, высота Безымянная - 32 пограничника. Всего
92 человека. Кроме того, в бою участвовала регулярная рота полевых войск и
танковый взвод, подошедшие к месту событий в полночь 30 июля. Основные
силы пехотной дивизии находятся на подходе.
  В 6.25 утра японские войска заняли высоту. Почти все пограничники погибли.
  2 августа 1938 г. Наши контратаки на высоты Безымянная и Заозерная успеха
не имели. Противник укрепляется на занятых им высотах".
  Последняя запись в журнале боевых действий пограничного отряда была
сделана второго августа, то есть вчера.
  "Если бы наша дивизия подошла несколькими днями раньше, - подумал Жигалин,
- обстановка у Заозерной была бы совсем иная..."
В скупых, торопливых записях журнала боевых действий Владимир многое читал
между строк... Перед ним раскрывалось духовное величие людей, стоящих на
охране границы. В продолжение четырех недель изо дня в день, укрываясь за
камнями глухой Безымянной высоты, пограничники неустрашимо следили за
приближением грозных событий. "Личный состав готовится к отражению
возможного нападения..." А состав этот едва насчитывает полторы сотни
бойцов-пограничников, и против них, у них на виду, развертывается японская
дивизия... И что значит "готовится к отражению", когда невозможно даже
вырыть окоп, траншею, чтобы укрыться от пуль и осколков, потому что под
ногами не земля, а скалы, из которых кирка и саперная лопата способны
высечь лишь искры... И ни один не ушел, не дрогнул. Готовиться - значило
стоять насмерть!
  Прибывшим частям дивизии теперь предстояло восстановить положение на
границе. Но как? Ответить ударом на удар. Ответить как можно быстрей,
чтобы не дать укрепиться противнику. Но дивизия только что подошла, люди
измотаны трехдневным переходом по бездорожью, а боевая техника все еще
находится в пути... Жигалин отметил одну ошибку в журнале боевых действий:
сказано, что в последнем бою участвовал танковый взвод. Это неверно - из
танкового взвода в район боевых действий пробился один только танк. Два
других застряли В нескольких километрах от Заозерной. Взвод - только
символически!
  Жигалин разобрал пачку донесений, доставленных в политотдел из полков и
приданных частей, начал составлять общее донесение.
  "К исходу дня 3 августа 1938 года, - писал он, - 40-я пехотная дивизия,
совершив тяжелый трехдневный марш в условиях бездорожья и плохой погоды,
вышла в срок на указанные ей рубежи, согласно приказу штаба
Дальневосточного фронта", потом уверенно дописал:
  "Высокое морально политическое сознание личного состава дивизии позволило
в срок выполнить приказ командования..."
Через день дивизия получила боевой приказ: отбросить противника,
вторгшегося на советскую территорию, и восстановить государственную
границу в районе Заозерной и прилегающих к ней высот.

  В тот самый день, когда старший политрук Жигалин готовил политдонесение о
морально-политическом состоянии 40-й дивизии, в Токио, в правом крыле
императорского дворца, проходило заседание Тайного совета, посвященное
событиям у высоты Чан Ку-фын. Совещание вел недавно назначенный
председатель совета - барон Хиранума, "отец японского фашизма", как
называли его в придворных кругах. Кроме членов Тайного совета на заседании
присутствовал принц Канин - начальник генерального штаба, командующий
армией Койсо - благоразумный Койсо, известный своим необузданным
честолюбием, и еще несколько военных. Военные сидели с застывшими лицами,
и перед каждым из них лежала парадная фуражка, повернутая козырьком к ее
владельцу. На троне, освящая своим присутствием решения Тайного совета,
молчаливо восседал император Хирохито в древнем традиционном одеянии, без
единой складки, будто бы скроенном из жести. А позади трона укрывался за
ширмой неизменный секретарь лорда хранителя печати Кидо, негласный
советник его императорского величества.
  Докладывал военный министр генерал Итагаки. Прежде чем начать свою речь,
он поклонился сыну неба и украдкой глянул в его лицо. Лицо императора было
бесстрастным. Итагаки так и не понял - простил ли ему Хирохито допущенную
оплошность. А ему надо это знать! Недавняя размолвка во время аудиенции в
императорском дворце оставила тягостное чувство в душе министра. Чтобы
заручиться поддержкой императора, Итагаки пошел на заведомую ложь -
сообщил ему, будто министерство иностранных дел и военно-морской флот
поддерживают решение армии - начать вооруженный конфликт на советской
границе. Но император был информирован лучше, чем полагал Итагаки;
Хирохито знал, что сторонники осторожных действий все еще не решались
ввязываться в конфликт. Уличив своего министра во лжи, он рассерженно
прекратил аудиенцию. Итагаки, как провинившийся школьник, ушел из дворца
униженным и посрамленным... Теперь надо сделать все, чтобы восстановить
отношения. Ведь в конце-то концов Итагаки оказался прав - решительность
действий принесла успех.
  Поклонившись императору, военный министр начал свою речь словами, что
сбывается наконец воля божественных предков - потомки самураев начали на
континенте свое продвижение на север. Высота Чан Ку-фын в японских руках.
Подтвердились сообщения разведки Квантунской армии - русские не намерены
расширять конфликт и на этом участке границы до сих пор держат лишь
небольшой пограничный отряд. Со стороны русских не наблюдается никаких
приготовлений к обороне границы. Отдельные их группы сражались стойко, но
были сломлены самурайской доблестью японских войск.
  Министр коротко изложил события, предшествовавшие конфликту. Армия
надеялась закончить пограничный спор с русскими, не прибегая к вооруженной
силе. В начале июля посол Сигемицу начал переговоры в Москве о
территориальных претензиях японского правительства в районе высоты Чан
Ку-фын, но русские, вопреки ожиданиям, проявили неразумное упорство.
Тогда, это было 20 июля, Сигемицу потребовал от Советского правительства
отвести свои войска с высоты Чан Ку-фын. На это нарком иностранных дел
Литвинов ответил, что язык ультиматумов неприемлем в мирных переговорах
между двумя странами. Вот тогда-то Квантунская армия вынуждена была
применить силу...
  Итагаки отметил, что 19-я дивизия генерала Суэтако Камейдзо еще заранее,
быстро - в течение суток - была переброшена к месту военных действий.
Имела значение железная дорога, предусмотрительно построенная вдоль
границ. Командующий армией генерал Койсо отдал приказ одиннадцатого июля.
Дивизия прибыла на место уже на другой день и начала переправляться через
пограничную реку Тумен Ула. Упомянув фамилию генерала Койсо, военный
министр поклонился в его сторону, воздавая должное его заслугам...
  - Подготовка и осуществление инцидента проведены блестяще, - продолжал он.
- Те, кто выражал нерешительность и сомнение в осуществлении
императорского пути - Кондо, - сегодня заслуженно посрамлены...
  Военный министр просил одобрить предложенный план действий и рекомендовать
генеральному штабу направить в район конфликта дополнительные войска.
Ситуация складывается так, что они могут понадобиться для дальнейшего
продвижения в советское Приморье.
  Прений по докладу военного министра почти не было. Генерал Араки сказал:
  - Решимости Японии воевать с целью покончить с Китаем и Россией вполне
достаточно, чтобы вести войну хотя бы в течение десяти лет. Высота Чан
Ку-фын открывает нам ворота для неуклонного движения по императорскому
пути...
  Оставшись наедине, члены Тайного совета единодушно проголосовали за
одобрение предложения военного министра.
  Когда император покинул заседание, премьер-министр отозвал в сторону
секретаря лорда хранителя печати и сказал:
  - Кидо-сан, приятные новости любят появляться вместе... Сегодня из Берлина
прилетел генерал Косихара с тайным посланием господина Риббентропа. Перед
тем как передать его, министр иностранных дел несколько часов совещался с
Гитлером. Немцы предлагают нам заключить военный союз. Одно из условий
договора - взаимная помощь в случае войны Японии или Германии с любой
третьей державой. Это создаст отличные перспективы... Сообщите императору
о приезде генерала Косихара. Завтра я передам полученное письмо.
  Готовился новый сговор двух агрессивных держав - Германии и Японии. Но
события ближайших дней на время отодвинули обсуждение в японском
правительстве секретного германского предложения.
  Начало этих событий отметил Сосеки Огаи - ученый-сейсмолог, никогда не
имевший отношения к политике.
  Старый японский ученый половину жизни провел на сейсмологической станции,
заброшенной на корейском побережье вблизи Чхончжинского порта - в Стране
утренней свежести, как называлась Корея. Станция - несколько домиков -
стояла открытая всем ветрам на высоком морском берегу в стороне от
проезжей дороги - движение машин могло повлиять на показания тончайших
приборов, обращенных к глубоким недрам земли. Кругом стояла первозданная
тишина. Чуть дальше возвышался пологий холм, увенчанный мачтой
радиостанции, которой пользовался Сосеки Огаи, чтобы передавать свои
донесения в Токио.
  Много лет ученый вел наблюдения за недрами земли и океана, фиксируя, как
летописец, отзвуки далеких потрясений, возникавших внутри планеты. Одним
из первых он узнавал о землетрясениях, происходивших за тысячи миль от
уединенной станции, где он работал. Когда-то, давным-давно, лет пятнадцать
назад, Огаи отметил удар подземной волны небывалой силы - таких колебаний
почвы никогда еще не показывали его приборы. Потом стало известно - на
японских островах, в районе Токио, разразилось катастрофическое
землетрясение. Оно уничтожило японскую столицу, унесло сто тысяч
человеческих жизней. Среди погибших были его сын, невестка и маленький
внук, который только начал ходить по земле, разверзшейся под его ногами...
В прошлом году приборы Сосеки Огаи отметили землетрясение на Филиппинах, а
еще раньше - в горах Памира, затем в Малой Азии.
  Но смыслом своей жизни ученый считал борьбу с цунами - гигантскими
волнами, возникающими в океанских глубинах после землетрясений. С большой
скоростью - в пятьсот, семьсот, восемьсот километров в час - мчатся
водяные хребты, высотой с вековые сосны, смывая на своем пути прибрежные
селения, целые города. Огаи пытался установить закономерность в рождении
цунами, он, как гороскопы, составлял изосейсты - сейсмические карты,
силясь предугадать пути слепых волн, несущих бедствия, чтобы предостеречь
людей, предупредить их.
  Изо дня в день ученый неторопливо спускался в глубокий подвал, и плотные
циновки глушили его шаги. В полуосвещенном склепе, как в древнем храме,
тускло поблескивали никель и медь расставленных вдоль стен приборов.
Только маятники хронометров отсчитывали время, нарушали холодную тишину...
Сосеки Огаи в установленном раз и навсегда порядке обходил приборы,
записывал в журнал их показания и так же медленно поднимался вверх по
ступеням.
  "Мои приборы чутки, как душа ребенка, - любил говорить он. - Я верю им
больше, чем самому себе..."
Но однажды приборы обманули ученого. Это было шестого августа 1938 года.
Во второй половине дня все приборы сейсмологической станции отметили
землетрясение, происшедшее на севере у берегов Тихого океана. По расчетам
ученого, эпицентр землетрясения находился где-то южнее Владивостока.
Здесь, на станции, смещение почвы достигло нескольких микронов.
Ученый-сейсмолог записал показания приборов в журнал, составил радиограмму
и отправил ее в Токио, в Институт службы цунами. Огаи терпеливо ждал
обычного подтверждения своих наблюдений, но институт молчал. Наконец
сейсмолог получил ответную радиограмму. В ней сообщалось, что шестого
августа на земном шаре никаких землетрясений не было...
  И все же ученый Огаи был прав. О землетрясении, разразившемся к югу от
Владивостока, записал в своем дневнике японский унтер-офицер Накамура из
роты капитана Сато, погибший в те дни на высоте Чан Ку-фын в пограничных
боях у озера Хасан.
  "Сегодня шестое августа, - писал Накамура. - Тяжелые снаряды противника
беспрерывно рвутся на наших позициях. В 14 часов над нами появились
самолеты красных и сбросили бомбы. Налетели тяжелые бомбардировщики,
сбросили огромного размера бомбы...
  Все эти дни рыли окопы, укрепляли сопку Чан Ку-фын. Нас атаковали танки. В
этот день было что-то ужасное. Беспрерывно рвались бомбы и снаряды. О еде
нельзя было и думать. Полтора суток никто ничего не ел. Нельзя было
оторвать голову от земли. Наши потери огромны...
  Сегодня солнечный день, но среди дня после налета не было видно солнца.
Настроение подавленное. Чувствую себя отвратительно. Так воевать нельзя.
Это не война, а землетрясение... Поступил приказ перейти в контратаку и
вернуть высоту Чан Ку-фын".
  Это "землетрясение" и отметили приборы сейсмологической станции, где
работал старый японский ученый Сосеки Огаи...
  В тяжелых боях 40-я дивизия штурмом заняла высоты у озера Хасан. Японские
войска, начиная с утра седьмого августа, пытались вернуть потерянные ими
позиции. Они предприняли до двадцати кровопролитных атак, не имевших
успеха. Разбитые японские части отступили за реку Тумен Ула. Они оставили
на поле боя ранеными и убитыми свыше трех тысяч солдат и офицеров.
  Шестого августа в Ток