Но Рихард отбросил
нелепую мысль. Уж этого-то не может быть! Командование в Центре не может в
нем сомневаться. Иначе его не оставили бы в Токио. Однако почему же такое
успокоительное, демобилизующее народ опровержение ТАСС?
  Рихард Зорге не нашел ответа на свои недоуменные вопросы. Но в тот же
день, когда он прочитал опровержение ТАСС, Рихард отправил еще одно,
последнее свое донесение перед войной:
  "Нападение произойдет на широком фронте на рассвете 22 июня 1941 года.
Рамзай".
  Рихард вложил в это категорическое утверждение свой протест, свое
несогласие с опровержением ТАСС, все упорство коммуниста-разведчика,
отстаивающего свою правоту. Но и эта телеграмма не возымела нужного
действия.

  И вот наступил день 22 июня. По токийскому времени война в России началась
в десять часов утра, но здесь стало известно, что Германия напала на
Советский Союз, только в полдень.
  Нервы Рихарда были напряжены до предела, он ходил подавленный, мрачный,
ждал сообщения из Европы. Известий не было, и появилась надежда, что,
может быть, Гитлер все-таки не осмелился напасть на Россию. Но в полдень
призрачная надежда оборвалась. Было воскресенье, и в доме Мооров собралась
большая компания. О новости сообщили, когда все еще сидели за столом.
Посол Осима телеграфировал из Берлина, что война началась.
  Напряженное молчание сменилось горячими спорами. Гости перебивали друг
друга. Анита Моор, сидевшая против Зорге, тоже что-то говорила, но Рихард
не разобрал, что именно. Наконец до его сознания дошли слова хозяйки.
  - Очень хорошо, что фюрер решил проучить русских, - щебетала она. Лицо ее
было розово от возбуждения и выпитого вина. - Сколько раз он говорил о
побережье Черного моря, о нефти, которые нам так нужны. Русские не пошли
нам навстречу, пусть отвечают сами, мы все возьмем силой. Говорят, на
Черном море так красиво!..
  Рихард не выдержал, сдали нервы. Он всей пятерней ударил по столу и в
наступившей тишине гневно бросил:
  - Ну, вы, человеки!.. Да знаете ли вы, что такое Россия! Она сотрет нас в
порошок, и правильно сделает!
  Зорге поднялся из-за стола и, покачиваясь, зашагал к выходу. В тот день
он, вероятно, действительно был пьян.
  Перед вечером его видели в "Империале", он сидел за столом и говорил
невидимому собеседнику:
  - Эта война меня доконает... Доконает!.. А все эти свиньи будут плакать...
  Ужинать Зорге приехал к Оттам. Там снова говорили о войне с Россией. Зорге
опять не вытерпел.
  - А я говорю, что Гитлер сломает себе зубы в России! - громко крикнул он
через стол кому-то из тех, кто рассуждал о скором разгроме русских. -
Россия - единственная страна, которая имеет будущее. Только она. И я, если
хотите знать, хотел бы жить в России, потому что здесь мне все надоело...
  В разговор вынужден был вмешаться Отт. Он хорошо знал неумеренный характер
своего друга, но это было уже слишком. Послу и самому могли быть
неприятности из-за таких разговоров в его доме. Снисходительно улыбаясь,
Отт сказал:
  - Ики, ну перестань строить из себя русского, это тебе не к лицу.
  Зорге громко захохотал:
  - А я правду говорю, что хочу жить в России! Не верите? Как хотите!..
  Разговор стал более сдержанным. Слова Зорге восприняли как неуместную
шутку.
  А ночью, в первый день войны, Рихард Зорге от имени своей подпольной
группы послал в Центр шифрованную радиограмму:
  "Выражаем наши лучшие пожелания на трудные времена. Мы все здесь будем
упорно выполнять нашу работу".

  КАРТИНА РЕМБРАНДТА

  Чудак хозяин не признавал современной цивилизации, любил японскую старину,
и в его ресторане не было электрического освещения - только свечи. Может
быть, потому и собирались здесь спокойные, уравновешенные люди,
предпочитавшие живой огонь неоновым светильникам, феодальную тишину
старого ресторана крикливым заведениям с джазовой музыкой, мешавшей
сосредоточиться. Даже пение гейш под аккомпанемент сямисенов в отдельных
кабинетах на противоположной стороне здания доносилось сюда приглушенно,
создавая своеобразный фон для царящей здесь тишины. Причуды хозяина не
оставляли его в накладе, у него был обширный круг посетителей.
  Наступил вечер. В раздвинутые окна проникало легкое дуновение ветра,
которое колебало пламя свечей, стоявших на столе в тяжелых литых
канделябрах. Пламя озаряло середину зала, матово поблескивающие циновки,
лица людей за столом да золоченую статую Будды в дальнем углу. Будда в
обрамлении мрака, в неярком сиянии огня приобретал особую красоту, так же
как и висящая рядом картина, изображающая скалистый берег моря, выписанная
двумя красками - золотом и чернотой.
  - Рембрандт, - сказал Зорге.
  - Нет, это японский культ тени, - возразил Миягн. - Вы обратили внимание:
золото днем выглядит сусально, но в темноте, освещенное живым огнем,
приобретает очарование и красоту.
  - Я люблю Рембрандта, его манеру высвечивать главное, на чем он хочет
сосредоточить внимание, остальное пребывает в тени... - Одзаки усмехнулся
родившейся ассоциации: - Разве мы с вами не высвечиваем главное...
  Порыв ветра пригнул листки пламени, Будда перестал светиться. Одзаки
ударил в ладоши. Вошла молодая женщина с высокой прической, остановилась в
дверях.
  Одзаки попросил закрыть окна. Когда японка ушла, Ходзуми сказал:
  - Теперь давайте поговорим.
  Их было трое - Одзаки, Мияги и Зорге. В Киото они приехали разными
поездами, встретились во дворце, в чудесном саду камней. В каждый свой
приезд Рихард готов был часами созерцать это чудо, сотворенное древними
японскими художниками. Это неповторимое зрелище! За высокой стеной -
большая, как теннисный корт, площадка, ровно засыпанная мелкой галькой.
Через весь сад тянутся легкие, едва заметные бороздки, оставленные
граблями. А посредине, в классическом совершенстве, - пять камней, пять
островков в сером океане гальки. Удивительное чувство гармонии подсказало
художникам это единственное решение, этот внутренний ритм каменного сада.
Здесь, как на море, можно без конца смотреть, забывая обо всем.
  В саду камней лишь условились о вечерней встрече. С началом европейской
войны немецкий корреспондент доктор Зорге держался с русскими подчеркнуто
вызывающе, с англичанами перестал здороваться, с Вукеличем - французским
корреспондентом - говорил свысока, как с представителем побежденной нации.
По-старому он мог общаться только с японцами - просто и дружелюбно. Теперь
уже нельзя было, как раньше, открыто сидеть с Вукеличем в ресторане
Ламайера. Для тайных явок Рихард стал использовать и свою квартиру на
улице Нагасаки, но это не всегда удавалось, и на этот раз Зорге предпочел
встретиться со своими друзьями в Киото.
  В самые первые дни войны Рихард Зорге получил категорическое указание
Центра установить, намерена ли Япония использовать представившуюся ей
выгодную возможность и нанести Советскому Союзу удар с тыла на Дальнем
Востоке. Знать это было особенно важно. Германское правительство всячески
стремилось вовлечь Японию в войну с Советской Россией. Центр приказывал
группе Рамзая оставить всю иную разведывательную работу и сосредоточить
усилия на решении главной проблемы. По этому поводу Зорге и решил
посоветоваться с ведущими членами своей группы. Помимо всего прочего,
нужно было продумать и обсудить все аргументы, которые можно будет
привести в защиту японского нейтралитета в сложившейся обстановке.
  Рихард писал об этом позже:
  "Советский Союз не собирается нападать на Японию, и даже если последняя
вторгнется в Сибирь, он будет просто обороняться. Война с русскими явится
близоруким и ошибочным шагом, так как империя не получит от нее каких-либо
существенных политических или экономических выгод, если, не считать
неосвоенных просторов Восточной Сибири. С другой стороны, Великобритания и
Соедиценные Штаты будут только рады, если Япония ввяжется в войну, и не
упустят возможности нанести свой мощный удар после того, как ее запасы
нефти и стали истощатся в борьбе с русскими. Если же Гитлер одержит
победу, то Сибирь и Дальний Восток и так достанутся Японии, причем для
этого ей не придется шевельнуть даже пальцем".
  Одзаки одобрил доводы Рихарда и только добавил:
  - Я думаю, что с различными людьми надо говорить в разных аспектах... Я
поясню свою мысль: если я, предположим, буду внушать принцу Коноэ, что мы
недооцениваем силы России, то в штабе военно-морских сил надо
предупреждать адмиралов об опасности, которая грозит в Тихом океане со
стороны той же Англии или Соединенных Штатов, убеждать их в том, что эти
страны, несомненно, ввяжутся в войну с Японией, как только императорская
армия застрянет в России...
  В тот вечер наметили имена политических, военных деятелей, с которыми
нужно вести разговоры в первую очередь. Прежде всего - это премьер-министр
принц Коноэ и участники сред - представители "мозгового треста" Японии.
Назвали имя принца Кинкадзу, внука покойного члена Генро Сайондзи. Принц
Кинкадзу работал консультантом в японском министерстве иностранных дел и
пользовался большим авторитетом среди дипломатов.
  Назвали также Кадзами Акика, правительственного секретаря в кабинете
Коноэ, некоторых работников управления Южно-Маньчжурской железной дороги,
связанных с промышленными магнатами страны, с адмиралами из главного штаба
военно-морских сил. Мияги назвал еще нескольких сотрудников генерального
штаба, которые занимали особенно агрессивную позицию и являлись
сторонниками нападения на советский Дальний Восток.
  - А вы знаете, кого я недавно встретил? - сказал Мияги, когда все вопросы
были уже решены. - Тетушку Катабаяси из Сан-Франциско, она была хозяйкой
пансиона, где я жил. Она теперь тоже в Токио. Не привлечь ли ее к нашей
работе?
  - Это кто такая? - настороженно спросил Зорге. Он очень неохотно привлекал
в организацию новых людей, тем более теперь, когда группа была
сформирована.
  - В Сан-Франциско она помогала нам.
  - Лучше не надо, - возразил Зорге. - У нас и без того достаточно
решительных и смелых людей.
  На том и закончился разговор о Катабаяси.

  Берлин начал оказывать давление на Японию сразу же после того, как
Германия напала на Советский Союз. Гитлеру пришлось срочно перестраиваться
- ведь последние месяцы он всячески направлял японскую агрессию на
Сингапур, желая заполучить действующего военного союзника против англичан.
Теперь ситуация изменилась, и громоздкую военную машину Японии приходилось
поворачивать в другую сторону - на Россию. Занимался этим фон Риббентроп,
всячески изощряясь, чтобы быстрее достичь своей цели. Он то выступал в
роли змия-искусителя - обманывал, шантажировал, обещал быструю победу, то
уговаривал, то начинал торопить, словно дело было уже решено.
  Риббентроп действовал через Эйгена Отта, и поэтому Зорге - ближайший друг
посла - оказался в центре секретных закулисных дел. Чтобы добиться цели,
не допустить сговора двух агрессивнейших государств, Рихард умело
опровергал в разговорах доводы фашистских дипломатов, стремился посеять
недоверие и рознь между Японией и Германией. Шла напряженная борьба умов,
о которой Рихард Зорге потом говорил:
  "Конечно, я вовсе не думаю, что мирные отношения между Японией и СССР были
сохранены на долгие годы только благодаря деятельности нашей группы, но
остается фактом, что она способствовала этому. Именно эта идеологическая
основа отличает нас от тех, кого обычно называют шпионами..."
В первый день войны фон Риббентроп пригласил к себе в Берлине японского
посла генерала Осима. Министр был притворно вежлив, он заявил генералу:
  "Продвижение Японии к Южным морям имеет, конечно, громадное значение, но,
учитывая неполную готовность к такой операции, вы могли бы пока решить
русский вопрос и присоединиться к Германии в ее войне против Советского
Союза. После быстрого краха России Япония обеспечит свой тыл и тогда
совершенно свободно двинется на юг".
  Осима сообщил об этом в Токио, и содержание беседы стало известно Одзаки.
Как бы мимоходом он сказал принцу Коноэ:
  - Господин Гитлер теперь говорит нашему министру иностранных дел
совершенно иное. Немцы все время уверяли, что наш тыл на севере давно
обеспечен. Не хотят ли они, чтобы мы доставали для них тигрят из пещеры?..
  Вскоре Эйген Отт получил из Берлина шифрованную телеграмму, как обычно
совершенно секретную, не подлежащую оглашению нигде, кроме как в узком
кругу доверенных лиц.
  "Я достиг соглашения с послом Осима, - писал Риббентроп, - о том, что он
повлияет на свое правительство, чтобы последнее предприняло быстрые
действия против Советской России, и прошу вас со своей стороны
использовать все возможности, чтобы повлиять в этом направлении на
правительство Японии и влиятельные круги страны.
  Учитывая быстрое развитие событий, Япония должна не колеблясь прийти к
решению о военных действиях против Советской России. Укажите в своих
беседах, что действия против России после того, как она будет разбита,
лишь пошатнули бы моральное и политическое положение Японии. Риббентроп".
  - Что они делают! - воскликнул Зорге, прочитав телеграмму министра фон
Риббентропа. - То они так, то эдак! То Сингапур, то Благовещенск. Есть у
нашего министерства какая-то линия?..
  Возмущаясь непоследовательностью германского министерства иностранных дел,
Зорге стремился прежде всего вызвать у Отта сомнение в правильности
поведения Берлина. Но пока события развивались не в пользу Зорге. Япония
совершенно определенно готовилась к войне против Советского Союза.
Сигналом к войне должно быть падение Москвы. Зорге радировал в Центр:
"Япония вступит в войну, если будет взята Москва..."
Однажды Отт поехал побеседовать с Мацуока. Вернулся он в приподнятом
настроении и пригласил Рихарда в кабинет.
  - Ты знаешь, что сказал Мацуока? - Эйген Отт удовлетворенно потирал руки.
- "Япония не может долго занимать нейтральную позицию в этом конфликте".
Так он сказал... А во время нашей беседы министру принесли телеграмму
Осима: фон Риббентроп предупредил, что русские отводят свои войска с
Дальнего Востока. Мацуока прочитал мне вслух эту телеграмму.
  - И ты веришь в подобную глупость?
  - Не совсем. Но какое все это имеет значение?! Главное - заставить Японию
воевать... Между прочим, русский посол Сметанин приезжал к Мацуока
зондировать почву. Знаешь, что ему ответил Мацуока? Он сказал, что
японо-советский пакт о нейтралитете был заключен в то время, когда
отношения между Москвой и Берлином были другими... Основой японской
политики служит тройственный договор, и поэтому советско-японский пакт
может потерять свою силу. Ты представляешь, Ики, что это значит! Я
немедленно сообщу Риббентропу...
  Посол Отт телеграфировал в Берлин:
  "Я имею удовольствие сообщить вам, что Япония готовится ко всяким
случайностям в отношении СССР, для того, чтобы объединить свои силы с
Германией для борьбы с коммунистическим злом. Япония пристально следит за
развитием обстановки в Восточной Сибири, будучи полна решимости уничтожить
существующий там коммунистический режим".
  Потом еще сообщение, на этот раз из Берлина в Токио. Риббентроп
информировал своего посла в Токио:
  "Японский военный атташе полковник Ямада посетил начальника имперской
контрразведки генерала Лахузена и сообщил ему, что японский генеральный
штаб готов проводить подрывную работу против Советского Союза на Дальнем
Востоке, и в первую очередь в районах, прилегающих к озеру Байкал".
  Настроение подпольщиков было тревожным. Военный сговор начинал обретать
конкретные формы. Мияги подтвердил это. Окольными путями, через
шифровальщика какого-то штаба, оп установил, что командующему войсками в
Чахаре генералу Амаками даны указания готовиться к войне с Россией и
впоследствии нанести удар через Внешнюю Монголию на Улан-Батор, Байкал...
А военный министр Тодзио бросил многозначительную фразу: "Слива уже
созрела и сама упадет к нашим ногам..."
Теперь каждую ночь, а иногда и среди дня Макс Клаузен выходил в эфир и
передавал шифровки. Донесения были неутешительные, но вот, будто
призрачный луч света во мраке, мелькнула надежда, - Одзаки сказал, что
японские правительственные круги начинают высказывать сомнение: следует ли
особенно торопиться?..
  Каждое утро Зорге просыпался с мыслью - а вдруг сегодня японские войска
нападут на Россию. И тут сигнал Одзаки - нужна срочная встреча. Одзаки
приехал к Рихарду на улицу Нагасаки. Сначала задержался в такси, будто
вспоминая адрес, увидел на веранде букет цветов - добрый сигнал, все
спокойно. Рихард заранее отпустил работницу Омаху, которой не доверял.
Ходзуми и Рихард остались одни во всем доме.
  Одзаки начал с того, что рассказал, как в продолжение недели изо дня в
день заседал военно-координационный кабинет и все эти совещания
закончились второго июля заседанием Тайного императорского совета. На
заседании присутствовали принц Коноэ, военный министр Тодзио, начальник
генерального штаба Сугияма, от морского флота адмирал Нагано и многие
другие. Даже император, несмотря на жестокий зной, специально приехал из
своей загородной резиденции. По существу, это была тайная конференция,
которая началась в десять часов утра во дворце императора.
  Одзаки рассказывал кратко, излагал главное из того, что ему удалось
узнать. Он на память перечислял решения, принятые во дворце императора.
  "Япония остается верна принципу установления сферы взаимного сопроцветания
в Великой Азии..."
"Хотя наши отношения в германо-советской войне определяются духом оси Рим
- Берлин - Токио, мы некоторое время по своей инициативе не станем
вмешиваться в эту войну, но примем меры, чтобы тайно вооружиться для войны
против Советского Союза. Тем временем будем вести дипломатические
переговоры с большими предосторожностями, и, если ход германо-советской
войны примет благоприятный для Японии оборот, Япония применит оружие для
разрешения северных проблем..."
"Тайный совет высказывает мнение, что пока следует уклониться от
немедленных решительных действий против России с востока, как это
предлагает Германия..."
Свою информацию Одзаки закончил тем, что на Тайном совете упоминали про
Номонган - поражение на Халхин-Голе заставляет военных вести себя с
русскими более осторожно. В то же время решено провести тайную мобилизацию
миллиона резервистов для пополнения армии.
  Зорге заторопился - надо немедленно передать в Центр добытую информацию.
Они сделали вывод: Япония выжидает и не собирается нападать немедленно.
Многое будет зависеть от исхода боев на советско-германском фронте.
  О заседании Тайного совета в присутствии императора Рихард узнал гораздо
раньше, чем это стало известно в германском посольстве. Посол Отт,
располагая лишь старой информацией, писал в Берлин: "Прилагаю все усилия к
тому, чтобы вступление Японии в войну произошло как можно быстрее. Как
показывают военные приготовления, это произойдет очень скоро".
  Однако в посольстве вскоре тоже произошло некоторое протрезвление.
  "В течение последних дней, - доносил Отт в Берлин, - в японском кабинете
происходят частые совещания в присутствии начальника штаба, но
определенного решения по поводу русско-германской войны не принято.
Сообщения из армии подтверждают, что началась энергичная подготовка к
нападению на Россию, однако она займет по меньшей мере шесть недель, если
не произойдет решающего ослабления России на Дальнем Востоке. Согласно
достоверным секретным сообщениям, премьер Коноэ и большинство членов
кабинета стоят на том, что не следует предпринимать ничего такого, что
ухудшит военное положение в Китае. Все это может помешать действиям Японии
на севере".
  Рихард охотно выполнил просьбу Отта, когда тот попросил его
отредактировать эту телеграмму в Берлин. Информация Отта подтверждала
данные, которыми располагал Зорге.
  - Я же тебе говорил, - сказал он, возвращая послу текст телеграммы, - что
наш оптимизм был несколько преждевременным: одно дело - пустить пыль в
глаза, пообещать войну сегодня или завтра, а другое - практические
действия. Здесь решающее слово всегда принадлежит военным. Им, вероятно,
виднее. Мы д