! Генерал Осима.
  Зорге поздоровался с ним, как со старым приятелем, - он частенько бывал в
немецком посольстве, когда появлялся в Токио. Осима был в военной форме,
при орденах, с аксельбантами и золотыми шевронами на рукавах. Не грудь, а
витрина ювелирного магазина! Осима держался прямо, закинув голову, чтобы
казаться выше, но все равно едва достигал плеча стоявшего рядом с ним
Эйгена Отта. Осима свободно говорил по-немецки. Он взял с подноса омоти и
протянул Зорге:
  - У нас в Японии омоти дарят лучшим друзьям вместе с новогодними
пожеланиями... Господин посол сказал о вас много приятных слов... Вы
знаете, как у нас делают омоти? - Он начал рассказывать.
  Перед праздником в каждом японском доме толкут в ступах вареный рис,
толкут до тех пор, пока он не превратится в нежное клейкое тесто без
единой нерастолченной рисинки. Поэтому говорят - желаю вам счастья
безукоризненного, как омоти.
  Военный атташе сказал, что приехал совсем ненадолго из Европы, не возражал
бы встретиться в другой обстановке, чтобы поговорить. Условились о встрече
в ближайшие дни. Рихард ожидал очень многого от предстоящего разговора с
этим самонадеянным и, несомненно, информированным человеком. Кто другой
может так хорошо знать, что происходит в Берлине?! Надо убедить Осима, что
он, доктор Зорге, единомышленник японского экстремиста. Как это сделать?
Случай подвернулся тут же.
  Среди журналистов, стоявших у камина, Рихард увидел советского
корреспондента, с которым был знаком, но держался отчужденно, как подобает
истинному нацисту. Рихард прислушался - говорили об испанских событиях,
которые вот уже многие месяцы были у всех на устах. Извинившись перед
собеседником, Зорге подошел к своим коллегам и вступил в разговор.
  - Господа, - громко, чтобы слышал Осима, воскликнул он и вызывающе
взглянул на советского корреспондента, - я предлагаю выпить за советские
успехи в Испании! - Рихард держал в руке недопитый бокал и казался сильно
пьяным. - Не хотите? Напрасно! Германия заинтересована в танках и
самолетах, которые русские посылают в Испанию. Мы превратим их в
металлолом. Металл нужен фюреру и его союзникам... Не правда ли, господа?
Давайте выпьем!..
  Это было жестоко и дерзко, но Рихард должен был играть свою роль. Зорге
опрокинул рюмку и пьяно рассмеялся.
  Рассерженный советский корреспондент резко ответил:
  - Это мы еще посмотрим! - Корреспондент принимал за чистую монету слова
германского журналиста.
  Назревала ссора, вмешался фон Урах.
  - Господа! Господа! - кричал он, пытаясь перекрыть нарастающий гомон. -
Господа!.. Как надоели эти политические споры!.. Давайте лучше поговорим о
женщинах! Об испанках... Слышишь, Рихард, - за дам! За прекрасных испанок!
  Князь поднял бокал. Веселый смех погасил страсти, но германский и
советский корреспонденты после этой стычки перестали здороваться, а
репутация Зорге как непреклонного нациста в немецкой колонии укрепилась.
Генерал Осима тоже был свидетелем едва не вспыхнувшей ссоры.
  В Токио обмен разведывательной информацией происходил через полковника
Усуи, из второго отдела генерального штаба. Раз или два в неделю к нему
являлся помощник германского военного атташе, подполковник Петерсдорф.
Петерсдорф приходил в генштаб всегда в одно и то же время, получал
информацию и возвращался в посольство. В это время Зорге случайно тоже
оказывался здесь. Часто, прежде чем запереться в своем кабинете для
изучения полученных материалов, Петерсдорф заходил к Зорге, чтобы
поболтать, рассказать о последних новостях. С Петерсдорфом Рихард Зорге
был на короткой ноге.
  Как-то раз, возвратившись из генерального штаба, Петерсдорф столкнулся в
дверях с Зорге, Рихард куда-то спешил. Петерсдорф остановил его.
  - Послушай, - сказал он, - я тебе кое-что должен рассказать. Зайди на
минуту.
  - Опять что-нибудь про дислокацию русских войск, другого у тебя не бывает,
- проворчал Зорге. - Вот я тебе расскажу - это да! Только позже, сейчас
тороплюсь...
  - Все же зайди на минуту, не пожалеешь...
  Рихард нехотя согласился.
  Новость оказалась первостепенной. Японская разведка утверждала, что
русские в случае пограничного конфликта из-за высоты Чан Ку-фын близ озера
Хасан не захотят расширять конфликт и, возможно, сами отойдут от Чан
Ку-фын, называемой по-русски высотой Заозерной. Они не подготовлены к боям
в этом районе.
  - Да... - протянул Зорге. - Это имеет большое значение. - Он резюмировал
слова Петерсдорфа: - Высота, о которой ты говоришь, господствует на
побережье у Владивостока. В случае войны она может сыграть свою роль.
Японцы не первый раз целятся на эту высоту.
  Сведения, полученные от Петерсдорфа, дополнили Рихарду информацию Мияги,
полученную в картографическом управлении, - на советскую границу выехали
геодезисты, чтобы уточнить топографические карты этого района. Геодезистам
дали очень короткий срок для работы. Большая геодезическая партия уехала
также на границу Монголии.
  Настораживала и поездка в Дайрен к атаману Семенову штабного офицера
майора Ямасаки, а затем приезд атамана в Токио, его встречи с Араки, с
офицерами генерального штаба.
  Из Харбина тоже шли донесения: генерал Хата - руководитель японской
военной миссии - активизировал свою работу среди белогвардейцев. Японцы
делали ставку на российскую белую эмиграцию.
  После войны пойманный атаман Семенов подтвердил это в своих показаниях:
  "В 1938 году японский генеральный штаб решил провести разведку боем и
начать военные действия на озере Хасан. Офицер генштаба майор Ямасаки
предложил мне действовать во главе белогвардейских частей, так как
учитывалось, что, в случае успешного развития операций в районе Хасана, в
советское Приморье будут введены крупные силы японской армии.
  Начальник военной миссии в Харбине генерал Хата начал формировать тайные
военные подразделения, которые в дальнейшем могли бы стать костяком
белоэмигрантской армии".
  Группа Зорге тщательно фиксировала все прямые и косвенные подтверждения
нарастающих событий. Из Китая вернулись генералы Итагаки и Доихара.
Итагаки стал военным министром, а генерал Тодзио - его заместителем.
  Кроме всего прочего, Япония категорически отказалась вести какие бы то ни
было переговоры с Советским правительством по поводу заключения пакта о
ненападении. Это тоже говорило о многом...
  Постепенно накапливались данные о том, что над советскими дальневосточными
границами нависает новая угроза военных провокаций. Зорге постоянно
информировал об этом Центр, но неожиданное событие едва не прервало
деятельность группы "Рамзай".
  Это случилось 14 марта 1938 года. В тот вечер Рихард условился с
Клаузеном, что он сам привезет текст донесения, которое нужно будет срочно
зашифровать и передать в Центр. Но Зорге неожиданно застрял в
"Рейнгольде". Подгулявшая компания не отпускала его и не собиралась
расходиться. В кармане Рихарда лежали мелко исписанные листки донесения,
их нужно было еще зашифровать, а времени оставалось все меньше. Уже
перевалило за полночь, приближался час, назначенный для связи с Москвой, и
Зорге сидел как на иголках.
  Наконец компания тронулась, но еще долго собутыльники толклись на улице
перед громадной бутафорской винной бочкой у входа в "Рейнгольд". Но вот
все разбрелись, остался последний - князь Урах, который никуда не
торопился. А время иссякало.
  - Послушай, Альбрехт, - предложил Рихард, - хочешь, я отвезу тебя домой на
мотоцикле? Давай садись сзади, через пять минут будешь дома. Ты же знаешь,
как я езжу...
  - Именно поэтому я с тобой и не поеду... Ты же бешеный... Нет, я лучше
возьму такси...
  Рихард находился в жесточайшем цейтноте, когда, избавившись наконец от
князя Ураха, вскочил на мотоцикл. Он вихрем понесся к Гинзе, круто, как
гонщик на треке, свернул влево и, набирая скорость, помчался по опустевшим
улицам Токио. Времени было в обрез, но, может, удастся зашифровать хоть
первую страницу. Потом Клаузен возьмется за ключ передатчика, а Рихард
станет шифровать остальное... Пригнувшись к рулю, Рихард несся мимо
телефонных столбов, и казалось, что это они, будто гигантские хлысты,
рассекали упругий воздух.
  Теперь уже недалеко... Сейчас он проскочит дом, где живет Клаузен,
убедится, что все в порядке, и вернется обратно. На это потребуется еще
минута, но иначе нельзя... Еще немного, и Рихард будет на месте... Мощная
фара выхватывает и пожирает темноту. Улица совсем пустая. Это хорошо -
иначе бы не успеть... Вот и американское посольство, луч скользнул по
стенам здания и устремился вперед. И тут из переулка выскочила легковая
машина. Тормозить уже поздно. Рихард свернул к тротуару, колесо скользнуло
по бровке, и Зорге почувствовал, что мотоцикл неудержимо тянет его к стене
здания...
  Удар был так силен, что Рихард потерял сознание. Распластавшись, он лежал
рядом с разбитым мотоциклом, и кровь заливала лицо. Вскоре сознание
вернулось, но подняться с земли он был не в силах.
  Его доставили в больницу святого Луки на машине, которая так некстати
вырвалась из переулка. Он лежал на брезентовых носилках в приемной,
истекал кровью и напрягал всю свою волю, чтобы только не потерять
сознания, которое мутилось, так же как там - под Верденом. Тяжелораненый
человек лежал перед дежурным врачом и требовал, чтобы перед тем, как его
отнесут на операционный стол, позвали знакомого Макса Клаузена, он должен
увидеть его немедленно, пусть вызовут его по телефону.
  - Но сейчас уже ночь, господин, надо отложить это до утра, вам нужна
немедленная помощь.
  Доктор-японец убеждал пострадавшего, но упрямый европеец не разрешал до
него дотрагиваться. Пусть сначала позвонят по этому номеру...
  Рихард отлично знал японские порядки - к пострадавшему, где бы он ни был,
немедленно является полицейский сотрудник, составляет протокол,
осматривает и переписывает вещи, требует документы. И если он потеряет
сознание - незашифрованные листки донесения попадут в полицию. Это будет
провалом. Нелепым, глупым... Рихарду казалось, что он умирает, и он
напрягал все силы, чтобы только раньше времени не погрузиться в
беспамятство.
  Макс Клаузен сидел над передатчиком и ловил в эфире "Висбаден", который
должен был его вызывать. Сейчас для него не существовало ничего, кроме
этих шумов, будто идущих из далеких галактик. Анна тронула его за плечо -
звонит телефон. Макс снял наушники и взял трубку. Он вдруг заволновался,
заторопился, начал спешно убирать передатчик, развернутый для работы.
  - Что случилось? - тревожно спросила Анна.
  - Несчастье... Какое несчастье! - бормотал Клаузен. - Разбился Рихард, при
нем, наверное, документы. Это провал... Убери аппарат, я пойду к машине...
  Анна укрыла радиопередатчик за деревянной панелью стены и вышла следом за
Максом. Он уже вывел машину и ждал жену на улице. Через несколько минут
Клаузены были в больнице святого Луки. Они подъехали почти одновременно с
полицейской машиной. Макс склонился над Рамзаем. Лицо его было в крови,
распухло, глаза затекли, и он ничего не видел.
  - Что с тобой?
  - Потом, потом, - едва владея языком, шептал Зорге. Макса он узнал только
по голосу. - Возьми из кармана... все, все... Езжай ко мне... В столе...
  Клаузен сунул руку в боковой карман Рихарда, нащупал пачку шуршащих
листков и переложил их к себе, достал ключи - связку ключей в кожаном
футляре... В приемный покой вошли полицейские... Рихард этого уже не
видел... Врач констатировал у Рихарда тяжелые повреждения головы, вывих
плеча, трещину в челюсти. Были выбиты зубы...
  Его унесли в операционную. Клаузен взглянул на часы - было начало пятого.
За окном начинался рассвет. Когда сели в машину, Макс сказал:
  - Поедем на улицу Нагасаки...
  Врезавшийся в тумбу, мотоцикл Рихарда все еще лежал на улице, разбитый, с
погнутым рулем и продавленным бензобаком. У соседней тумбы расплылось
большое пятно крови. Очевидно, ударившись о бетонную предохранительную
тумбу, Рихард вылетел из седла, пролетел несколько метров и ударился лицом
и грудью о следующую тумбу. Анна нагнулась, разглядывая что-то на земле.
  - Смотри, смотри, его зубы! - И она в ужасе закрыла глаза.
  - Только бы он был жив, только бы жив, - шептал Клаузен, ошеломленный
свалившимся несчастьем. - Поедем! Нельзя терять времени.
  На улице Нагасаки Клаузен достал связку ключей, взятую у Зорге, открыл
входную дверь, и они вошли в его домик. На столе в кабинете лежал
фотоаппарат. Макс торопливо вынул кассету и сунул ее в карман. Открыв
ящики, сгреб, не разбирая, какие-то бумаги, передал Анне. На столе лежал
немецкий статистический справочник. Клаузен переложил его на книжную
полку, в самый дальний угол, прикрыл какими-то книгами... Зазвонил телефон
- настойчиво, громко. Макс не поднял трубку... Через несколько минут они
снова были в машине.
  Когда в немецком посольстве стало известно о происшествии, в квартиру
Зорге, вместе с князем Урахом, приехал полицейский атташе штурмбаннфюрер
Хаас. Они осмотрели все комнаты и опечатали входные двери в домике
немецкого корреспондента.
  Утром каждого дня на перекрестках магистральных улиц Токио, на полицейских
участках, в назидание водителям машин вывешивают светящиеся табло,
извещающие о числе аварий и катастроф в городе - убитых столько-то,
раненых столько-то... Среди тяжело раненных при мотоциклетной аварии в тот
день был немецкий корреспондент Рихард Зорге. Полицейский президент не
мог, конечно, знать, что советский разведчик при выполнении своего задания
сознательно нарушил правила уличного движения и ехал с недозволенной
скоростью - за сто километров в час...
  А шифрованное донесение с некоторым опозданием все же ушло в тот день в
"Висбаден", оттуда в Центр. Для этого Клаузен уехал на побережье. И
сотрудник кемпейтай, наблюдающий за радиосвязью, снова сделал в служебном
журнале пометку:
  "15 марта 1938 г. 19 часов 20 минут. Вновь отмечена работа неизвестной
коротковолновой станции. Провести пеленгацию станции не удалось.
Предположительно передача велась с подводной лодки близ полуострова Ицу.
Расшифровать содержание передачи не представилось возможным".
  В специальной папке, хранившейся в кемпейтай, это была, может быть, сотая
радиограмма, ушедшая из Японии и не поддававшаяся расшифровке. Каждый раз
таинственный передатчик работал на иной волне и шифр его не походил на
предыдущий.
  Первой посетительницей Рихарда в больнице была взволнованная несчастьем
фрау Хельма Отт, жена посла, который в это время находился в Берлине. Еще
через день появилась Исии Ханако. Рихард вызвал ее телеграммой, она
гостила у матери под Хиросимой. В больнице Рихарда навещало много людей,
приходили все. Все, кроме его товарищей по подполью.
  Снова цвели вишни, и казалось, что на улицах, расцвеченных красочными
нарядами женщин, развертываются действия старинного национального театра
Кабуки. А Рихард все еще лежал в больнице. Врачи разрешили ему вставать,
он начал понемногу работать, и вскоре его палата превратилась в
корреспондентское бюро, заваленное газетами, телеграфными бюллетенями,
вырезками, блокнотами. У него бывало много посетителей, но единственным
человеком, связывавшим его с подпольщиками, была Исии Ханако, девушка из
"Рейнгольда", беззаветно преданная Рихарду Зорге.
  Встревоженная телеграммой, она вернулась в Токио через день после аварии и
прямо с вокзала приехала в больницу. Исии вошла в палату с глазами
испуганной птицы, еще не зная, что случилось с Рихардом. Лицо его было
забинтовано, виднелась только часть лба, косые брови, закрытые глаза.
  - Ики-сан! Что случилось, Ики-сан?! - тревожно спрашивала она, склонившись
над его изголовьем.
  А Зорге почти не мог говорить - боль и бинты стягивали его лицо. Не шевеля
губами, он ответил шепотом:
  - Ничего, Митико... Спасибо, что ты приехала, ты мне очень нужна...
  Через несколько дней он попросил Исии почитать ему газеты, затем появилась
машинка, и Рихард начал печатать одной рукой - Зорге возвращался к
журналистике и, конечно, к разведке.
  Как-то в больницу заехал Петерсдорф, Рихард уже мог сидеть в постели, мог
закуривать без посторонней помощи, и рука могла держать карандаш.
  Исии вышла, она всегда так поступала при посторонних, и Петерсдорф
заговорил о новостях. Рихарда заинтересовал его рассказ по поводу Чан
Ку-фын в районе озера Хасан под Владивостоком - на стыке трех границ:
советской, маньчжурской и корейской. Это ворота в Приморье. И вот именно
там назревали большие события. Об этом Рихард уже информировал Центр, но
Петерсдорф рассказывал кое-что новое, конкретное и очень важное.
  - Я не удивлюсь, - сказал Петерсдорф, - если осенью там разгорится
конфликт, или инцидент, как любят говорить японцы.
  - Возможно, - согласился Зорге, - только я не уверен в сроках. Могу
сказать тебе по секрету: если Тодзио, Итагаки, Доихара собрались вместе и
куда-то поплыли - это предвещает важные события. Они, как полосатые
рыбы-лоцманы, плывут впереди акул... Сейчас я потерял их из виду. Эта
чертова авария вышибла мне не только зубы, но и возможность следить за
политической жизнью.
  - Могу помочь беззубому другу, - рассмеялся Петерсдорф. - Ты знаешь, что
картографическое управление срочно отправило группы военных геодезистов на
монгольскую и советскую границы в Маньчжурии, и в том числе в район Чан
Ку-фына. Съемки они должны закончить к августу. Потом еще одно: на днях в
Маньчжурию уезжает полковник Танака. Его назначили командующим артиллерией
девятнадцатой пехотной дивизии, которую подтягивают к границе... Скоро там
будет жарко, скажу я тебе! К тому же японцы очень рассчитывают на
английскую и американскую помощь в случае, если пограничный конфликт
разовьется в войну...
  - Понятно... Ну, а в посольстве что нового? - Рихард перевел разговор, не
проявив излишнего интереса к сообщенной Петерсдорфом новости. - В покер
играете? Я, кажется, скоро вернусь в строй...
  Новость, о которой сболтнул Петерсдорф, была необычайно значительна и
подтверждала старую информацию: японцы намерены начать конфликт на Хасане
в августе - сентябре 1938 года.
  Зорге взял свою статью, подготовленную для "Франкфуртер цайтунг", пробежал
ее глазами, нашел нужное место. Следовало кое-что исправить, дополнить.
  Прежде всего заголовок. Он зачеркнул старый и написал: "Япония собирается
с силами".
  "Картину токийской жизни, - писал он, - довершают прекрасная, теплая
весенняя погода и символ японской весны - цветущие вишни во всем их
великолепии. И все труднее подавить надежду на то, что вместе с весной
придет мир.
  Но японские политики знать ничего не хотят об этой надежде. Напротив, все
официальные рассуждения резче чем когда-либо сводятся к намерению
продолжать борьбу в Китае. И сам глава правительства принц Коноэ счел
необходимым предостеречь от мирных настроений, резко подчеркнув, что, по
мнению правительства, "борьба вообще только начинается".
  Принятый парламентом закон о военной экономике и особенно закон о
мобилизации означают переход к "тотальной мобилизации". Бюджет увеличен до
колоссальных размеров: с двух миллиардов иен в 1936 году, то есть перед
китайским конфликтом, до восьми с половиной миллиардов иен в текущем году.
И дело не только в "китайском инциденте". Ассигнованные средства далеко
перекрывают нынешние нужды. Бюджет свидетельствует о колоссальных
притязаниях".
  Большего Рихард не мог писать в статье о "колоссальных притязаниях"
японских милитаристов. Он раскрыл бы излишнюю свою осведомленность. Но
одним из таких притязаний был советский Дальний Восток. Сопоставляя факты,
Рихард пришел к выводу - Квантунская армия намерена осенью этого года
прощупать силы Красной Армии на Дальнем Востоке. От исхода конфликта будет
зависеть дальнейшее направление японской политики. Малейшее проявление
слабости, неуверенности советских войск на границе разожжет аппетиты
агрессоров, толкнет их на еще большие авантюры. Вот куда могут пойти
дополнительные ассигнования Японии по военным статьям бюджета. Только
решительный отпор Советских Вооруженных Сил на любом участке
дальне