вооружение, - дивизий,
верных нанкинскому правительству, и дивизий сомнительной надежности. Я
собирал подобные сведения, главным образом, через китайских членов моей
группы, хотя нередко получал весьма важные данные лично от немецких
военных советников и предпринимателей, занимавшихся поставкой оружия...
  Помимо этого, я собирал информацию о внешней политике нанкинского
правительства и убедился, что оно целиком зависит от Англии и Соединенных
Штатов... Мне стало ясно, что в будущем США займут место Великобритании
как господствующая держава на Тихом океане, причем симптомы этого я
обнаружил уже в то время".
  За несколько месяцев до того, как Зорге появился в Шанхае, в Китай приехал
еще один участник подпольной группы - радист Макс Клаузен. Рихард не знал
его, в Москве с ним не встречался, но наставник рассказывал о нем довольно
подробно: моряк из Гамбурга, солдат мировой войны, кузнец, техник -
Клаузен сменил в жизни десяток различных профессий до того, как стал
радистом на германских торговых кораблях. Потом участвовал в забастовках,
создавал профсоюз моряков, работал в обществе "Руки прочь от Советской
России!" - это было в двадцатых годах, когда лорд Керзон в своем
ультиматуме грозил войной молодой Советской республике.
  Первый раз в Советскую Россию Клаузен пришел на шхуне - доставляли
какой-то груз в Мурманск. Потом на другом корабле заходил в Ленинград.
Моряк влюбился в Страну Советов, мечтал о ней, как только может мечтать
двадцатипятилетний восторженный парень, для которого Ленин и его страна
были символом справедливости.
  Советская Россия, отбившись от врагов, начинала строить новую жизнь. Для
этого нужны были люди с техническим опытом, знанием, таких людей не
хватало, и Советское правительство обратилось с призывом о помощи. Из
капиталистических стран поехали сотни, тысячи инженеров, консультантов,
техников, квалифицированных рабочих. Их называли "иностранные
специалисты". Среди них были люди разные - одни ехали в Россию, как в
Клондайк, считая еще нищую страну золотой россыпью, и гребли деньги
лопатой. Русские отдавали последнее, чтобы быстрее восстановить разбитое,
разрушенное войной хозяйство. Но были и другие специалисты - рабочие,
пролетарии, видевшие в Советской России свое отечество, готовые его
защищать и создавать. Таким был и Макс Клаузен, моряк из Гамбурга. Сначала
он работал на Днепрострое. Но Клаузену и этого казалось мало - страну
социализма нужно не только строить, но защищать, оберегать. В это время
над Советской Россией снова сгустились тучи военной опасности. Радист
поехал на передний край невидимой борьбы, оберегать страну социализма. Так
он очутился в Китае, где его ждала тяжелая, опасная подпольная работа.
  Вот что знал Зорге о гамбургском моряке, с которым ему предстояло
работать. Клаузена не было в Шанхае, когда приехал Рихард. Радист уехал в
Маньчжурию, где вспыхнул вооруженный конфликт на Китайско-Восточной
железной дороге между белокитайскими войсками Чжан Сюэ-ляна и войсками
советской Дальневосточной армии. Он находился там несколько месяцев, чтобы
быть ближе к событиям, к фронту.
  Свою информацию в Хабаровск Клаузен передавал прямо из гостиницы, которая
стояла недалеко от вокзала. В окно он мог видеть поезда, войсковые
колонны, двигавшиеся в сторону советской границы.
  Только после того как положение на КВЖД восстановилось, Клаузен
возвратился в Шанхай.
  О приезде своего радиста-коротковолновика Зорге узнал на другой день, но
еще несколько недель выжидал и не встречался со своим будущим помощником,
чтобы проверить, не привез ли Клаузен за собой "хвост" из Маньчжурии.
  В те годы в Шанхае каждый иностранец открывал какое-нибудь дело. Макс
Клаузен открыл ремонтную мастерскую с маленьким гаражом. Занимался главным
образом электрикой. Он поселился в Гонкю - на восточной шанхайской
окраине, в квартирке, которую нашел ему приятель Вилли.
  Свободные вечера приятели просиживали в ресторанчике "Косей", пили пиво,
рассказывали друг другу истории из своей жизни, а главное - ждали...
Ждали, когда поступит сигнал о встрече. Как-то раз Вилли вдруг, оборвав
себя на полуслове, поднялся из-за стола и вышел. Только бросил, на ходу
вытирая губы:
  - Сиди, я сейчас вернусь...
  Пришел он через несколько минут.
  - Ну вот, наконец-то... Послезавтра вечером встречаемся здесь же. Придет
Рихард...
  В назначенный день они снова сидели за столиком. Вскоре в ресторанчике
появился Зорге. Он остановился среди зала, глазами отыскивая свободное
место, и тут увидел своего знакомого, Вилли. Вилли придвинул стул,
познакомил Рихарда с Максом.
  - Мой земляк, - сказал Вилли, - вы, кажется, тоже бывали в Гамбурге...
  - Еще бы! Покажите мне немца, который не бывал в Гамбурге.
  Клаузен поднялся из-за стола и протянул Зорге шершавую, крепкую руку.
Перед Рихардом стоял плотно сбитый, широкоплечий человек с грубоватым
лицом, начинавший немного полнеть в свои тридцать лет.
  Сидели долго, неторопливо тянули пиво, играли в карты, которые принес им
официант. Выигрывал Клаузен и по этому поводу подзадоривал своих
партнеров. Как бы между делом, рассказывал о поездке в Харбин.
  - Так месяц и проспал на аккумуляторах... Трансформатора-то не было.
  - Да, на трансформаторе спать куда удобнее, - с серьезным видом согласился
Рихард.
  Все рассмеялись.
  - Ты смотри, как получается... Должно быть пятьсот вольт напряжения, а
каждая батарея дает сорок пять, я их сам делал. Значит, надо одиннадцать
штук, если по три, - Клаузен выложил рядом одиннадцать карт. - Стола не
хватает, так это ж карты, а там каждая батарея по тридцать сантиметров...
Держал под кроватью, а кислота испаряется. Утром встанешь, голова
свинцовая, и выходить нельзя надолго - найдут под кроватью такую начинку,
не поздоровится. Даже уборщицу не пускал, сам убирал комнату...
  - Для целомудрия тоже не плохо, - пошутил Вилли.
  Подошел официант. Клаузен сгреб карты, начал их тасовать.
  - Ну что, опять остались без козырей!.. Хотите отыграться?
  На улице, когда приятели провожали доктора, Рихард сказал Клаузену:
  - Указания будешь получать через Вилли... Сейчас главное - передатчик,
собирай быстрей, но осторожно. Связывайся с Висбаденом. Позывные есть?
  - Есть... Может быть, и до Мюнхена достанем.
  "Мюнхен" - это Москва, "Висбаден" - Владивосток. Зорге прежде всего
заботился о радиосвязи.
  - Значит, договорились. Мы еще поработаем! - Зорге крепко хлопнул Клаузена
по плечу, как это принято у гамбургских портовиков.
  Макс понял и рассмеялся:
  - Ты что, тоже соленый? Бывал на море?
  - Всяко бывало...
  Они разошлись. Рихард постоял немного, проводил глазами товарищей. Как
будто все было в порядке - Вилли и Макса никто не преследовал. Потом он
перешел через улицу, свернул за угол, подозвал рикшу, проехал несколько
кварталов и, запутывая следы, пешком вернулся в гостиницу.
  В той же гостинице, где поселился Зорге, жила американская журналистка
Агнесс Смедли. Жила она на том же этаже, но в другом конце длинного
коридора, застланного темно-вишневой ковровой дорожкой. Смедли
представляла в Китае влиятельную франкфуртскую газету. Рихард много слышал
о ней еще в Германии, читал ее книги, статьи, знал о ее прогрессивных
взглядах, но лично с ней знаком не был.
  Утром в одно и то же время Смедли поднималась на верхний этаж в
кафе-ресторан завтракать. Рихард сталкивался с ней иногда в лифте или
раскланивался за завтраком. Обычно она садилась за столик одна и тотчас же
начинала работать - писала что-то на маленьких листках бумаги, вырванных
из блокнота. Увлеченная своим занятием, она часто забывала про завтрак
или, не глядя, отхлебывала остывший кофе, отламывая, тоже не глядя,
кусочки кекса. Агнесс была сорокалетняя женщина, статная и красивая, с
приветливым лицом и лучистыми серыми глазами. Обычно, прочитав за
завтраком газеты, Рихард уходил раньше ее, а на следующее утро они снова
встречались. Однажды они оказались за одним столиком, и Агнесс попросила у
Рихарда вечную ручку. Так они познакомились и вскоре стали друзьями.
  В облике Смедли проскальзывало что-то неуловимое от ее далеких
предков-ацтеков, кровь которых текла в ее жилах. Может быть, это ощущалось
в гордой посадке ее головы, в четком рисунке губ, безукоризненной линии
профиля, но основное, вероятно, заключалось в ее характере. Друзья в шутку
называли Агнесс дочерью Монтесумы. Она была человеком гордой души, не
терпевшим обиды, энергичная, волевая и женственная одновременно.
  Когда-то она принимала участие в работе левых американских организаций.
Чиновник, представитель калифорнийских властей, бросил ей в связи с этим
обидную фразу "Вы не американка, Агнесс Смедли..." Чиновник упрекал ее в
отсутствии патриотизма. Женщина негодующе посмотрела на него, глаза ее
сузились, она ответила:
  - Уж не себя ли вы считаете настоящим американцем?! Мои предки защищали
континент от конквистадоров, и я хочу продолжать борьбу с потомками
конквистадоров, с вами, грабящими народ!
  На родине своих предков Смедли была почти нищей. Мать ее работала прачкой,
а отец - Агнесс не могла без содрогания вспоминать об отце, - потеряв
работу, потеряв волю к борьбе за каждый кусок хлеба, падал все ниже,
превратился в пропойцу, отнимал у матери все, что она зарабатывала,
продавал вещи и все это нес к трактирщику. А на руках у матери кроме
Агнесс были еще дети, и они хотели есть, их надо было одевать... Агнесс с
ужасом рассказывала, как ей приходилось что-то красть, чтобы накормить
голодных сестренок.
  Потом судьба как будто сжалилась над ней. Ей удалось кончить школу, стать
студенткой. Вот тогда-то и произошел разговор с правительственным
чиновником в Калифорнии. Она вынуждена была покинуть свою страну. Жила то
в Англии, то в Германии, но второй своей родиной считала Китай, прекрасно
знала его, исколесила вдоль и поперек китайские провинции. Много месяцев
Агнесс Смедли провела в китайской Красной армии, участвовала в ее тяжелых
походах, много писала о ней, не скрывая своих симпатий к борьбе китайских
крестьян и рабочих.
  Когда познакомилась с Зорге, Агнесс заканчивала свою книгу "Дочь земли", в
которой было много автобиографического. В Шанхае американская писательница
располагала большими связями. Она дружила с писателем Лу Синем,
встречалась с Бернардом Шоу, который наезжал в Китай, с японскими и
китайскими прогрессивными журналистами и всегда находилась в курсе самых
последних событий. Зорге гордился дружбой с Агнесс Смедли - обаятельной,
умной и образованной женщиной, которая ввела его в свой круг думающих,
прогрессивных людей.
  Через некоторое время Рихард покинул дорогую и неудобную гостиницу, где с
утра до ночи он находился под наблюдением множества людей. Консул Борх
помог ему найти удобную и недорогую квартиру на Рю де Лафайет - во
французском секторе города.
  Агнесс Смедли тоже покинула "нашего контрабандиста", как они называли
между собой отель Сашэна. Она поселилась в уютной двухкомнатной квартирке,
которую обставила по своему вкусу - наполнила изящными безделушками,
сувенирами, собранными со всего Китая. Окна, прикрытые голубовато-серыми
шторами с легкими черными штрихами китайских рисунков, выходили на
Сучжоуский канал, за которым тянулись кварталы японского сеттльмента. По
каналу проплывали джонки, лодки под парусами, сзади на корме сидели
кормчие с веслами в руках, в круглых соломенных шляпах. Все это было
залито солнцем, и казалось, что темно-зеленая гладь канала повторяет
рисунки, выписанные на оконных шторах.
  Теперь они встречались реже, но не проходило недели, чтобы Рихард, один
или с новыми друзьями, не появлялся бы в гостеприимном жилище Смедли,
конечно, если хозяйка была в городе. Было непостижимо, как эта женщина
легко, без тени сожаления, меняла изысканный комфорт своего жилища на
тяжкие скитания по китайскому бездорожью. Она внезапно исчезала на много
недель из Шанхая, где-то бродила, ездила, совершала походы с солдатами
Красной армии, вместе с ними подвергалась опасности и возвращалась
обратно, смуглая от загара, переполненная впечатлениями, сияющая
удивительно чистыми глазами тончайшей серой мозаики.
  Когда Рихард впервые появился в ее повой квартире, он воскликнул:
  - Агнесс, вы заказали шторы под цвет своих глаз?!
  Она рассмеялась:
  - Нет, это просто мой любимый цвет. Я не люблю ничего кричащего, яркого...
  Зорге любил проводить время в обществе Смедли, вести неторопливую беседу,
слушать ее рассказы. Характер Агнесс располагал к откровенности, она умела
подметить малейшие перемены в настроении собеседника.
  Как-то раз они сидели у окна. Был вечер, от канала тянуло свежестью.
Рихард задумчиво смотрел на проплывающую джонку.
  - Сегодня вы грустите, Рихард, это на вас не похоже, - сказала Смедли.
  - Нет, я просто задумался о превратностях человеческих судеб.
  Он вспомнил о недавнем прошлом.
  - Знаете, Агнесс, есть темы, на которые я предпочитаю говорить лишь с
женщинами, которым доверяю, которые вызывают мое расположение. Они
понимают все тоньше, чем мы, мужчины. Вы одна из них.
  - Спасибо...
  - Вы иронизируете? - насторожился Рихард.
  - Нет, нет!.. Правда! Я не терплю иронии.
  - Несколько лет назад я работал в институте социальных наук ассистентом
профессора в Аахене. Это был маленький немецкий городок. Профессор жил в
центре, и я иногда приходил к нему. Профессор был женат на молодой женщине
моего возраста. Он выглядел старше ее лет на двадцать, даже больше. Она
приносила нам в кабинет кофе, и этим ограничивалось наше знакомство...
  Раз я пришел в их дом и не застал профессора. Мне открыла его жена. Стояли
в дверях, и я ощутил, будто меня пронзил электрический ток. Значительно
позже она рассказывала, что испытала такое же чувство. В тот момент в ней
проснулось нечто доселе спавшее, опасное и неизбежное. Но тогда я только
заметил, будто она чего-то испугалась, ее выдали глаза, встревоженные и
заблестевшие. Я ушел, не заходя в квартиру, но с этого все началось. Я
почувствовал, что полюбил жену моего профессора, которого считал учителем.
И я решил уехать, уехать куда угодно, но она опередила меня. Без видимых
причин она собралась в два дня и поехала в Мюнхен к матери, никому не
сказала о причинах своего отъезда. Профессор недоумевал, я тоже...
  О том, что она уезжает в Мюнхен, я узнал в последний день от профессора.
Провожали ее мы вместе с ним, и я принес на вокзал цветы - чайные розы в
серебряном кубке. Это все, чем мог я выразить свое отношение к жене
профессора. Она взглядом поблагодарила меня, торопливо поцеловала мужа и
уехала. Она бежала от своих чувств, но не смогла их отбросить. Об этом я
узнал позже.
  А я и не подозревал, что происходит с Христиной, был сосредоточен на
собственных чувствах, тоже старался от них избавиться. В отношениях с
профессором я чувствовал себя самым последним человеком. Почему-то все
время повторял библейскую заповедь: "Не пожелай жены ближнего своего...",
хотя к тому времени давно перестал верить в бога.
  Христину я не видел несколько месяцев. В то время случилось так, что меня
уволили из института за политическую неблагонадежность. В полицейском
досье я числился крайне левым. Заботы профессора не помогли мне. Он сам
едва удержался и должен был перейти в другой институт - во Франкфурт.
Внутренне я, пожалуй, был даже доволен таким поворотом событий. Мне нужно
было во что бы то ни стало изменить обстановку. Долго не мог найти работы
и в конце концов нанялся горняком, - был откатчиком вагонеток, рубил уголь
на шахтах в Бельгии. Это была очень тяжелая работа, но я выдержал.
  Потом вернулся во Франкфурт и там снова встретил Христину. Она ушла от
мужа и жила одна. Наша разлука не укротила наших чувств. Это стало ясно с
первой же встречи. Вскоре мы поженились. У нас была хорошая большая
квартира. Мы арендовали у какого-то обедневшего немецкого дворянина
кучерскую, стоявшую рядом с запущенным садом около пустой конюшни. Мы сами
привели ее в порядок, и получилось неплохо. Приятель-маляр покрасил стены,
каждую комнату своим цветом: красным, голубым, желтым... Христина любила
старинную мебель, картины. Она сама занималась всем этим. В доме у нас
всегда было полно народу. Чуть не каждый день просиживали до утра,
спорили, говорили...
  - А профессор? - спросила Смедли.
  - Профессор?.. Я разыскал его во Франкфурте и рассказал ему все-все еще
перед тем, как мы стали жить вместе. Вы знаете, что он мне ответил?.. Он
сказал: "Мы не вольны управлять своими желаниями. Они сильнее нас...
Пожелать жены ближнего своего - грех по библейской заповеди, но не
человеческой. Никто не виноват, просто я старая неумная кляча... Не станем
больше говорить об этом..." Вот что мне ответил профессор.
  У меня была интересная работа, рядом со мной был человек, которого я
любил. Что еще нужно для счастья?
  Жизнь во Франкфурте продолжалась недолго. Мне предложили поехать в другую
страну, и я без раздумья покинул обжитый угол.
  Из Германии Зорге уехал в Москву, но он не сказал об этом Агнесс Смедли,
просто - в одну страну.
  Тогда, весной двадцать четвертого года, во Франкфурте-на-Майне проходил
очередной съезд германской компартии. На съезд нелегально приехали из
Москвы Мануильский, Пятницкий, Куусинен, Лозовский... Их надо было
охранять от шпиков, и Тельман поручил эту работу Рихарду Зорге. В помощь
ему дали отряд красных фронтовиков. Делегаты жили у супругов Зорге, назвав
кучерскую "Домом патриция". Квартира была удобная с точки зрения
конспирации - дом на отшибе, рядом с запущенным садом. Они подружились -
делегаты и энергичный молодой коммунист, руководитель отряда "Рот Фронт".
Но Зорге сейчас вспоминал о другом.
  Он губами вытянул из пачки сигарету, высек зажигалкой огонь и закурил.
Желтый язычок пламени осветил плотный подбородок, тенью рассеченный
надвое, большой рот и глаза с почти отсутствующим выражением, обращенные в
прошлое. Тень от бровей закрывала верхнюю часть лица. Зажигалка погасла...
  - Мы поселились в гостинице, - продолжал Рихард, - в тесном номере. Работа
у меня была интересная, важная, я поздно возвращался домой. Христина
работала в научном институте, переводила с английского рукописи Маркса.
  Иногда мы ходили в немецкий клуб, но и для этого не хватало времени.
Вскоре мы почувствовали, что в наших отношениях что-то нарушилось,
оборвалось. Мы не знали что, старались отбросить это, но оно возвращалось
снова и снова... Так продолжалось два года.
  Когда мы поженились, мы обещали сохранить друг другу полную свободу. Но
когда понадобилось воспользоваться договором, оказалось, что это трудно.
Трудно обоим. Христина сказала, что ей лучше ненадолго поехать в Германию.
Я не стал возражать... Мы делали вид, что поездка не будет длительной, но
знали, что расстаемся навсегда. Так и случилось - это было лет десять тому
назад...
  Вскоре и я уехал в Скандинавию. Был и в Германии. Мы встретились, но
только товарищами... А сегодня я получил от нее письмо - мы иногда
переписываемся. Пишет, что собирается уехать в Америку. В Германии
становится жить все труднее. Фашизм набирает силы. Христина пишет - теперь
опасно оставаться в Германии...
  - Вы жили в России, Рихард? - спросила Смедли.
  - Да, я был в эмиграции...
  - Я люблю Россию, - сказала Агнесс. - Но какой же вы одинокий, Рихард!..
  - Да нет! У меня много друзей, много незавершенных дел!
  - Я говорю о другом... Я старше вас, Рихард, поэтому, вероятно, лучше все
понимаю... Потом, я женщина, которая тоньше воспринимает... Вы сами так
сказали, Рихард...
  - Э, не станем больше говорить об этом! Идемте погуляем.
  В тот вечер они долго бродили по набережной, сидели в летнем кафе на
берегу Хуанпу в скверике, рядом с садовым мостом. На воротах сквера висела
предупреждающая надпись: "Собакам и китайцам вход запрещается".
  Зорге скривился, кивнув на оскорбительную табличку:
  - Меня угнетает такое отношение к людям.
  Словно продолжая раздумывать о том, что говорил ей Зорге, Агнесс спросила:
  - Хотите, Рихард, я позна