ан-Ваныча
резчик посвящал Вадима в тайны своего мастерства. Каждая порода дереза
требует своего: бамбук, созревший осенью, месяцами выбеливают на солнце, и
он приобретает устойчивый цвет, под верхним, светло-желтым слоем
появляется темно-коричневая подкладка, которая и образует под резцом
тонкий и контрастный рисунок... Самшит для статуэток высушивают в темноте
два-три года. Из камфарного дерева делают ларцы, сундуки, мебель, которую
не точит червь...
  Вадим тяготился бездельем в душном чулане, а Ван Ваныч все обещал, что
скоро придет лесной человек... Человек не приходил. Ночами, когда Вадим
покидал свою каморку, он слышал в кузнице Гун-лина сдержанные голоса,
тяжелое дыхание мехов, удары молота о наковальню. Как-то раз пришел
Ван-Ваныч и повел его за собой. В кузнице кроме Гун-лина, резчика и
старого рыбака сидели три незнакомых человека. Угли, пылающие в горне, то
затухая, то разгораясь, бросали красноватый свет на их лица.
  - Чан Фэн-лин, - представился один, поднимаясь навстречу Вадиму. На нем
была военная фуражка, ватник, перепоясанный ремнем, на ногах мягкие
башмаки из сыромятной кожи. Полусолдат, полукрестьянин. За спиной винтовка
японского образца, похожая на карабин. Ван Ваныч объяснил: это тот
человек, которого ждали...
  Трое вооруженных людей были партизанами, а Чан Фэн-лин - командир их
отряда. Он спросил, что собирается делать русский летчик.
  - Добираться к своим, - ответил Вадим.
  Из того, что переводил ему Ван Ваныч, Вадим понял, что партизанский отряд,
которым руководит Чан Фэн-лин, находится в горах, в двадцати ли от этой
деревни. Сам он бывший солдат, служил еще у Чжан Цзо-лина. Японцы
заставили работать на каком-то строительстве. Потом всех рабочих погрузили
на старую баржу и потопили, а Чан Фэн-лину удалось бежать. В его отряде
около полсотни людей, но очень мало оружия, главным образом пики. Недавно
добыли пулемет, но он неисправный, его принесли с собой, чтобы показать
кузнецу, но Гун-лин тоже не знает, почему пулемет не работает. Может быть,
русский поможет.
  Командир отряда считает, что товарищу Ва-дину лучше перейти в их отряд,
здесь оставаться опасно, в районе действуют японские каратели, отряд,
присланный для борьбы с партизанами. Сейчас Чан Фэн-лин идет в соседний
район и вернется дня через три. На обратном пути он возьмет с собой
русского летчика.
  Партизаны отнесли в мастерскую Ху-мина пулемет "Гочкис" с двумя лентами
патронов и, нагрузившись пиками, которые выковал кузнец Гун-лин, ушли из
деревни...
  Весь следующий день Вадим провозился с "Гочкисом". Оказалось, что у него
был неисправен замок и не работал подающий механизм. Пришлось вытачивать
новую деталь, и они работали с Гун-лином, закрывшись в кузнице. К вечеру
пулемет был готов, его следовало бы проверить, но выстрелы могли привлечь
внимание жителей, вызвать всякие разговоры, которые дойдут до японцев.
  Накануне условленной встречи с Чан Фэн-лином, вечером, в мастерскую
прибежал испуганный Ван Ваныч.
  - Японца!.. Японца!.. Твоя надо беги, беги, - торопливо говорил он.
  Тревожная весть сразу облетела деревню. Вадим забежал в кузницу, чтобы
захватить "Гочкис", и застал там кузнеца, резчика Ху-мина и старого
рыбака. Все, кроме рыбака, решили уходить из деревни. Захватив пулемет,
узкой тропинкой спустились к озеру и, пригибаясь в камышах, вышли к лесу.
Позади них слышались выстрелы, которые гулко разносились по берегам озера.
В деревню пришли каратели.
  Дождавшись темноты, Ху-мин решил вернуться в селение. Боялись, что
партизаны Чан Фэн-лина столкнутся с японцами. Может, удастся их
предупредить. Под утро резчик вернулся вместе с Чан Фэн-лином и двумя его
партизанами. Каратели оцепили деревню. Кто-то донес, что в кузнице бывают
партизаны. Рыбака закололи штыками и несколько раз выстрелили в него,
когда он лежал мертвый. Кузницу сожгли, но остальные фанзы пока не
трогают. Грозят сжечь деревню, если жители не выдадут партизан...
  Резчик Ху-мин сказал:
  - Степную траву всю не вырвать! Весной она вырастет снова, как только
подуют теплые ветры... Так писал Бай Дю-и, живший тысячу лет назад.
  Ху-мин был самым грамотным среди сидевших рядом с Вадимом.
  Совещались, что делать дальше. Чан Фэн-лин предложил сделать засаду, когда
японцы поедут обратно. Вадим сказал:
  - Можно испробовать "Гочкис", он должен работать.
  Кузнец Гун-лин лучше других знал окрестные места, он прожил здесь всю
жизнь.
  - На восток дорога идет между озерами, через плотину, - сказал он, - и
упирается в скалы. Японцы обязательно поедут мимо скалы, другой дороги
нет. Место называют "Ущельем диких гусей".
  - Это далеко? - спросил командир отряда.
  - Если выйдем сейчас - к рассвету будем.
  Солнце еще не взошло, над низиной поднимался туман, когда партизаны
подошли к Ущелью диких гусей. Ущелья здесь никакого не было, просто дорога
упиралась в скалу, обходила ее вдоль берега, а потом снова шла на восток.
От скалы до плотины с маленьким каменным мостом было метров двести.
Рассудили так: японцы выйдут из деревни утром, когда станет совсем светло,
- в темноте они не решаются ходить по китайским дорогам. Значит, здесь они
будут до полудня. Когда колонна перейдет мост и еще не достигнет скалы,
Ва-дин откроет огонь. Следом трое начнут стрелять из винтовок. Путь отхода
у карателей останется один - назад через плотину. Когда они сгрудятся на
мосту, надо выпустить последнюю ленту, потом броситься вперед и забрать,
что можно, из оружия, пока японцы не успеют еще прийти в себя. Если же
пулемет откажет... С тремя винтовками делать нечего...
  Каратели, как и ждали, появились к полудню. На плотину впереди отряда
въехали два всадника - офицеры. Позади них пешим строем шли солдаты,
человек шестьдесят, колонну замыкало несколько повозок.
  Укрывшись в кустарнике за камнями на вершине скалы, Вадим рассчитал, что
стрелять надо в момент, когда повозки только въедут на мост. Они загородят
путь, и там возникнет свалка. Лишь бы не отказал пулемет!..
  Очередь хлестнула по лошадям, по всадникам, по солдатам, шагавшим в пешем
строю. Один офицер рухнул наземь вместе с лошадью, другой во весь опор
помчался назад, давя бегущих, падающих под пулями солдат. На узком мосту,
как и ожидали, началась свалка. Кони сбились, вставали на дыбы,
опрокидывая повозки. Вадим перезарядил ленту и ударил еще раз, в самую
гущу...
  Винтовочных выстрелов он не слыхал. Сверху увидел, как на дорогу выскочили
его спутники и начали торопливо собирать брошенное оружие. Кузнец Гун-лин
ухватил с повозки пулемет, коробку с патронами и бросился назад.
  Бой продолжался одну-две минуты. Партизаны, собрав в охапку отбитое
оружие, скрылись в кустах. Вадим дал еще одну очередь вдоль плотины,
прикрывая отход, и побежал следом.
  Трофеи оказались не малые - семнадцать винтовок, пулемет, патроны,
самурайский меч и пистолет, снятые с убитого офицера.
  Задыхаясь от бега, остановились ненадолго в глубине леса и, разделив
поклажу, углубились в горы.
  Советский летчик Вадим Губанов сделался китайским партизаном и "советником
отряда", а переводчиком его - Ван Ваныч, уличный фокусник, торговавший
когда-то в Москве китайскими фонариками, трещотками и цветами.
  Отряд Чан Фэн-лина, действовавший в глуши на границе Хенани и
насчитывающий вначале несколько десятков человек, с появлением оружия
начал быстро расти. Расселившись в лесистых горах, в пещерах, высеченных в
скалах неведомо кем и когда, партизаны то спускались к озерам, то выходили
на Ханькоуский тракт и нападали на мелкие японские гарнизоны или
обстреливали проходящие колонны и снова возвращались в горы. Больше месяца
жили в буддийском монастыре, пока карательный отряд не нащупал партизан и
не заставил их уйти с насиженного места. В середине лета, когда жара стала
нестерпимой и Вадиму казалось, будто он снова задыхается у горячего котла
в каморке Ху-мина, их отряд захватил уездный городок Лухоу.
  К наступлению на Лухоу готовились долго. Сначала туда отправили кузнеца
Гун-лина с несколькими партизанами. Они пристроились работать в кузнице
недалеко от городских ворот, и эта кузница сделалась подпольным штабом.
Сюда доставляли оружие - гранаты, винтовки, ножи, кремневые ружья,
привезли разобранный по частям пулемет - запрятали его в крестьянской
повозке под овощи и привезли.
  В Лухоу стоял маленький японский гарнизон. Справиться с ним не
представляло большого труда, но уездный городок был обнесен высокой
каменной стеной, японцы закрывали на ночь ворота и выставляли усиленную
охрану.
  Перед рассветом у городской стены скапливалась толпа крестьян, приехавших
на базар с повозками или пришедших с корзинами за плечами. С восходом
солнца ворота открывали, и крестьяне устремлялись в город. Этим и решили
воспользоваться партизаны.
  В день, назначенный для атаки, среди крестьян, толпившихся у ворот, можно
было увидеть многих партизан, равнодушно глядевших вокруг и будто бы не
узнающих друг друга. Резчик Ху-мин принес на продажу резные деревянные
фигурки, кухонную утварь, сделанную из бамбука и кокосовых орехов...
Сбросив с плеча гибкое коромысло, он терпеливо ждал, присев на корточки
возле корзин, из которых торчали решета, половники, плетеные сумки,
бодисатвы с бесстрастными деревянными лицами, которые всегда находили
спрос для домашних, семейных алтарей... Рядом с неуклюжей повозкой,
запряженной остророгими худыми быками, покуривая трубку, стоял Чан Фэн-лин
в крестьянской одежде и лениво переговаривался с соседом...
  Взошло солнце. Солдаты, придерживая винтовки, стали открывать тяжелые
ворота. Толпа зашевелилась, придвинулась ближе. Но тут раздался выстрел -
сигнал атаки, партизаны бросились на японских часовых. Некоторым сразу же
удалось прорваться за городские стены. Солдаты пытались закрыть ворота.
Стали отстреливаться. Пулеметный огонь с тыла решил исход схватки -
партизаны проникли в город, бросились к городской комендатуре.
  Партизанам достались отличные трофеи - запасы продовольствия, боеприпасы,
оружие, даже полевая пушка, которую японские артиллеристы так и не успели
пустить в дело.
  Добытые трофеи погрузили на подводы, и крестьянские телеги, доверху
заваленные военным добром, потянулись из города.
  Город три дня был в руках партизан. Они покинули его, узнав, что к Лухоу
приближается отряд карателей.
  После нападения на уездный город партизаны притаились, прекратили боевые
действия, чтобы сбить с толку проследовавших их карателей. За четыре
ночных перехода ушли на полторы сотни ли - в тыл японской экспедиционной
армии. Атака Лухоу стоила партизанам значительных потерь - погибло семь
бойцов и двенадцать человек было ранено. Некоторых оставили в монастыре,
других расселили по деревням, но троих тяжелораненых пришлось оставить в
Лухоу, доверив их попечению жителей. Конечно, это было ошибкой - оставлять
раненых в городе, покинутом партизанами, но что оставалось делать?
Умирающие не выдержали бы самого короткого перехода.
  Японцы же, вернувшись в Лухоу, выместили на них всю злобу, применив самую
жестокую средневековую казнь: раненых партизан скрутили веревками так, что
они не могли пошевелиться, и распластали на молодых, только что
проклюнувшихся из земли бамбуковых порослях.
  Казалось бы - нежные, безобидные, как птенцы, побеги бамбуков! Но они
отличаются огромной стремительной силой - вырастают за сутки на десятки
сантиметров, пробуравливают все, что встречается на их пути... Троих
партизан нашли в бамбуковых зарослях близ городской стены. Сквозь их тела,
распластанные на земле, проросли молодые бамбуки...
  Пошел четвертый месяц, как Вадим сделался китайским партизаном. Он не
оставлял мысли пробраться к своим, но это казалось невероятным. Несколько
раз летчик заводил разговор об этом с командиром отряда.
  - Подожди, Ва-дин, может, к нам прилетит самолет, я хочу связаться с
войсками...
  Какой же самолет может прилететь в горы? Как он сядет? В лучшем случае
сбросит оружие. Но куда? Отряд постоянно меняет место...
  - Как ты думаешь связаться с войсками? - допытывался Вадим.
  - Пока не знаю, - откровенно признавался Чан Фэн-лин.
  На том разговор и кончался...
  Когда после налета на уездный город каратели несколько поуспокоились,
отряд снова перешел в район Лухоу. Разведчики сообщили, что в двадцати ли
от города японцы оборудовали полевой аэродром и перегнали туда несколько
самолетов. Каждый день летчики приезжают из города на аэродром, а вечером
возвращаются обратно.
  - Вот это дело стоящее! - воскликнул Вадим, когда Ван Ваныч перевел ему
сообщение разведчиков. - Скажи командиру: надо устроить налет, как на
Лухоу...
  - Твоя мала-мала хочет летай, - пошутил Ван Ваныч, - хочет взять феди...
Шибыка хорошо, а?
  Вадима вдруг осенило: а если и в самом деле! Отбить самолет и... Вот было
бы здорово!
  - Какие там самолеты? Истребители? - спросил Вадим, но разведчики не могли
ответить: самолеты как самолеты - обыкновенные.
  Разведчиков снова послали к аэродрому. Вадим долго объяснял им разницу
между истребителем и бомбардировщиком или транспортным самолетом, рисовал
на бумаге. Разведчики вернулись и уверенно сказали: истребители! -
короткие, как головастики...
  Целую неделю партизаны наблюдали, в какое время японцы приезжают на
аэродром, кто их встречает, когда возвращаются обратно. Вадим сам
продумывал операцию. Решили так: на половине пути устроить засаду,
подальше от аэродрома, чтобы там не услышали выстрелов. Гранатами не
пользоваться - можно повредить машину. Захватив летчиков, партизаны быстро
переоденутся в их комбинезоны и на японской машине подъедут к аэродрому.
Если часовые откроют ворота, то лучше всего сразу проскочить на летное
поле. Возможно, даже придется протаранить ворота. Как выяснил Вадим,
ворота деревянные, затянутые колючей проволокой, машина с ходу может легко
их проломить.
  Если у въезда возникнет какая-то заминка, сразу же начинать бой и
прорываться к самолетам - жечь, взрывать... Тут и гранаты уже можно
пускать в дело. Ну, а если удастся, один оставить для него, для Вадима...
  Ближе к городу надо устроить на дороге еще одну засаду, чтобы не допустить
подкрепление.
  Командир отряда согласился с предложенным планом. Но кто поведет машину?
Вадиму нельзя, в нем сразу узнают европейца. Немного знал управление
только кузнец Гун-лин. На нем и остановились.

  К месту, выбранному для засады, подошли с вечера и заночевали в стороне от
дороги. Дорогу на повороте загородили камнями, свалили дерево и стали
ждать.
  Все произошло так, как рассчитывали. Машина подошла к повороту в обычное
время. В открытом кузове, под брезентовым балдахином, сидели вдоль бортов
полтора десятка японских летчиков и еще один рядом с шофером, вероятно
старший офицер, тоже в шлеме и комбинезоне. Выскочив из-за поворота,
водитель резко затормозил, заметив нагромождение на дороге. Кинжальный
огонь двух пулеметов хлестнул по кабине, по спинам летчиков...
  Схватка была короткой и жестокой. Делом секунд было сбросить с машины
убитых, стянуть с них комбинезоны, переодеться и сесть вдоль бортов на
скамьях точно так, как сидели японские летчики. Дорогу очистили от камней,
сдвинули в сторону поваленное дерево. Кузнец Гун-лин включил зажигание,
переключил скорость, но... машина не двигалась. Он дрожащими руками рвал
рукоятку, нажимал на стартер - никаких результатов... Вадим выскочил из
кузова, обежал машину и сел за руль. Гун-лин спутал ножной тормоз с
педалью акселератора.
  Губанов сам вел машину, неопытность Гун-лина едва не сорвала операцию. Он
надел летные очки японца, валявшиеся в ногах, плотно застегнул воротник
комбинезона, чтобы скрыть нижнюю часть лица...
  Подъезжая к воротам, не снижая скорости, Вадим дал издали продолжительный
сигнал. Часовой поспешно распахнул ворота. Партизаны ворвались на полевой
аэродром...
  Дрались врукопашную: били прикладами, ножами, стреляли, метали гранаты.
Два истребителя, подготовленные к полету, стояли на взлетной дорожке,
остальные, их было не меньше десятка, теснились на краю аэродрома,
прикрытые маскировочными сетями. Под пулями, которые летели из окон
караульного помещения, где все еще продолжался бой, Вадим с несколькими
партизанами проскочил через летное поле и развернул машину рядом с
истребителем. Ударом ноги вышиб колодки из-под колес, оттащил их в сторону
и вскочил на плоскость, залез в кабину.
  Конечно, Вадиму никогда не приходилось летать на японских самолетах. Он
интуитивно нащупал и включил стартер. Мотор заработал. Вадим дал газ,
истребитель покатился, набирая скорость... Только бы взлететь, только бы
подняться в воздух... В конце дорожки он мягко потянул на себя ручку, и
японская машина оторвалась от земли... Через летное поле к самолетам под
маскировочными сетями от барака-казармы бежали партизаны. Вероятно, бой
кончился.
  Набирая высоту, Вадим сделал круг над аэродромом. Там, где только что
стояли рядком самолеты, горели костры.
  Вадим знал, что отряд Чан Фэн-лина действовал в районе к северо-востоку от
Ханькоу. Значит, надо лететь на запад. Вадим раскрыл планшет, захваченный
у японского летчика-офицера. Так и есть: вот Янцзы - синяя жилка на карте
и коричневато-мутная внизу, под крылом самолета. Теперь все ясно. Места
знакомые! Сколько раз он бороздил здесь китайское небо!
  Как будто пересек линию фронта. Стороной прошло несколько японских
истребителей. Приняли за своего... А что дальше?.. Опаснее всего
встретиться в воздухе со своими! Собьют в два счета. Или обстреляют
зенитки... и нет парашюта, чтоб приземлиться... Все тревожнее становилось
на сердце. Решил лететь, прижимаясь возможно ближе к земле. А где
садиться? За эти месяцы группа могла десятки раз сменить аэродром. Одно
слово - летучие голландцы. Впрочем, только бы сесть.
  Впереди Вадим увидел аэродром, как будто знакомый. Они базировались здесь
ранней весной, но теперь осень, тут могут быть и японцы... Свои! Вадим
разглядел на летном поле советские самолеты. Ошибки быть не может!.. Вон
выруливают для взлета "И-15"... Собираются встретить его в воздухе...
  Вадим перешел на бреющий полет и покатился по бетонной дорожке.

  НОВЫЙ ЗАГОВОР

  Неудачи, постигшие японскую армию на озере Хасан, заставили военных
призадуматься. Но лишь призадуматься - неудачи не заставили их отказаться
от намерений продолжать северное направление "императорского пути". В
группу Рамзая из разных источников стекалась информация о новых заговорах
и планах военных авантюр против дальневосточных областей Советской России
и Монгольской Народной Республики. Раскрыв своевременно замыслы гумбацу
вблизи Владивостока - у озера Хасан, группа "Рамзай" продолжала следить за
дальнейшим развитием событий. Теперь события назревали в районе
Халхин-Гола, или Номонгана, как по-маньчжурски называли эту безлюдную,
пустынную степную область Монголии, примыкавшую к советскому Забайкалью.
Прошло несколько месяцев после хасанского конфликта, а на другом участке,
теперь уже в монгольских степях, вспыхивали пограничные инциденты.
Солдатам Квантунской армии продлили срок службы в Маньчжурии... И снова
поднялись разговоры о том, что теперь уже не русские, а монголы захватили
якобы исконные земли Маньчжоу-го.
  В токийских газетах появились карты пограничного района, на которых эта
территория изображалась принадлежащей Маньчжоу-го. История повторялась.
Рихард Зорге вспомнил рассказы Мияги о прошлогодних тайных экспедициях
японских топографов вблизи советской границы. Хасанский конфликт
зарождался с этого. Сейчас происходило нечто похожее. Мияги опять передал:
к монгольской границе под Номонган выехали топографические группы, а кроме
того, метеорологический отдел генштаба предпринял длительное наблюдение за
погодой на Камчатке. Не связано ли это с политикой дальнего, даже
сверхдальнего прицела - подготовкой десанта в случае расширения военных
событий?!
  Подполковник фон Петерсдорф передал Рихарду содержание своего разговора с
Тодзио. Заместитель военного министра бросил многозначительную фразу: "Мы