огической массы холеры и семьдесят килограммов брюшного тифа.
  В институте начали готовиться к экспедиции. Вскоре Сиро получил
подтверждающий приказ командующего Квантунской армией: для выполнения
специального задания отряду ј 731 выделить группу и направить ее в район
военных действий в Китае. Место назначения - Шанхай.
  Профессор уточнил в штабе Квантунской армии: бактериологической группе
отводили район действия в Нимбо - южнее Шанхая. Непредвиденные события
внутри института едва не нарушили срока отъезда экспедиции генерала
Тогоми, как за пределами института именовали профессора Сиро.

  Оксану Орлик доставили в институт из харбинской полевой жандармерии и в
первые же дни заразили брюшным тифом, подмешав в пищу подслащенную воду с
огромной дозой активных бактерий. Из двенадцати заключенных, над которыми
производили опыты, выжила только она. Это заинтересовало японских медиков.
Едва она начала поправляться, как решили проверить на ней холеру, а через
месяц - сибирскую язву, но заключенная ј 937 продолжала жить. Ее
собирались передать в группу пастеурелла пестис, отправить на аэродром
Аньда для испытания фарфоровых бомб, но профессор отменил распоряжение -
редкий подопытный экземпляр представлял несомненный научный интерес.
Женщина была подобна мифической живущей в огне саламандре. Он распорядился
подвергнуть экземпляр дополнительным исследованиям и наблюдениям. К тому
же выяснилось, что в прошлом она была медицинским работником. Номер 937
приставили наблюдать за "бревнами", подвергавшимися медицинским
экспериментам.
  Оксана давно потеряла счет времени. С тех пор как ее привезли сюда, она не
видела ни неба, ни солнца - только тусклый свет в окне, отраженный от
глухой стены какого-то высокого здания. Но, судя по сменявшимся временам
года, она определяла, что скоро будет год ее непрестанных мучений.
Человека, в котором для нее аккумулировалось мировое Зло, больше не было,
но Зло продолжало существовать, окружало ее, как в аду... Оксана понимала,
где она очутилась, примечая взаимосвязь тюремных событий: в санчасть
уводили группу заключенных, через несколько дней они заболевали и вскоре
умирали в изоляторе, но некоторые выживали - те, которым заранее делались
прививки. Тюремные врачи вели при ней медицинские разговоры, употребляли
латинские термины, не остерегаясь быть понятыми. Речь шла о сибирской
язве, холере и даже чуме. Пастеурелла пестис! "Вот выпустить бы на вас
пастеурелла пестис!" - ожесточенно думала Оксана.
  В камеры привозили заключенных с отмороженными руками, омертвевшие ткани
отпадали, и обнажались кости, фаланги пальцев... Приводили обожженных
кислотами, огнем, зараженных газовой гангреной... Оксана, как могла,
облегчала их страдания, просиживала ночами у изголовья. Врачи одобрительно
ей кивали, но, как только больным становилось легче, их снова уводили, и
больше они уже не возвращались. На их место привозили других, здоровых, и
все начиналось сначала... Оксана сосчитала - за неделю исчезали десять,
пятнадцать, иногда двадцать пять заключенных. Получалось, что за год
погибало человек шестьсот - все, кого привозили в тюрьму. В живых осталось
несколько человек, и среди них она - Оксана Орлик.
  Среди обреченных появлялись и русские из Харбина, Хайлара. Иногда
удавалось с ними перекинуться словом: в жандармерии их допрашивали,
пытали, потом привозили сюда... Осенью в тюрьму доставили трех монгольских
пириков. С ними Оксана проговорила всю ночь. Их захватили в плен в бою на
заставе за рекой Халхин-Гол... Оксана узнала, что японцы начали войну с
Монголией. Монголам помогают русские...
  В это же время - в начале зимы - в тюрьме появился молодой красноармеец в
изорванной гимнастерке, избитый, в кровоподтеках... Он лежал на циновке в
углу камеры, глухо стонал во сне. Оксана всю ночь провела возле него.
Наутро ему полегчало. Как он обрадовался, услыхав русскую речь! Раненого
Степана Демченко тоже взяли в плен на Халхин-Голе.
  - Как меня били! - шептал он. - Жандармы... когда допрашивали... Заложат
карандаши между пальцев и жмут... Я им все равно ничего не сказал, где
служил, в какой части, сколько войск. Это военная тайна.
  Недели через две Степа стал подниматься...
  - Скажи, Оксанка, а бежать отсюда как-нибудь можно?
  - Нет, отсюда никто не уходил.
  - А если поднять всех? Сломать двери и вырваться...
  - Невозможно это Степа... Двери железные и стены... Но Степан продолжал
думать, присматриваться - что в камере может подойти для холодного
оружия...
  Вскоре дежурный врач вызвал пятнадцать номеров, отделил из них пять,
приготовил шприц. Оксана подтолкнула Степана, шепнула:
  - Стань к этим...
  Врач не заметил, что в группе был лишний.
  Оксана прожила еще один страшный день... Она знала, куда повезли Степу.
Знала, что их, связанных, будут бомбить с самолета заразными осколочными
бомбами. А потом, как уже бывало не раз, привезут вечером, помертвевших, с
наскоро забинтованными ногами...
  Через два дня у всех началась гангрена, четырнадцать скоро умерли, шесть
остались в живых. Степана взяли под особое наблюдение - редкий случай,
когда при газовой гангрене человек выздоравливает без профилактического
укола.
  - Врачи не знают, что тебя кололи, смотри не признавайся, - предупредила
Оксана. Раненые, иссеченные осколками ноги и руки у Степы постепенно
заживали, и он снова по-мальчишески фантазировал:
  - В другой раз, как поведут куда, наброшусь в дверях на часового - и
вперед... Чтобы только другие поддержали... Ты по-ихнему скажи им - ведь
все равно здесь умирать... А может, мы вырвемся... За ворота и в степь!..
  - Но ведь палаты заперты, Степа... - Она называла палатами камеры,
отгороженные от коридора частоколом железных прутьев.
  - Тебе ж открывают камеры, - возразил он, - когда заходишь к больным.
Сделай как-нибудь, чтобы двери не заперли... Еще бы на верхних этажах
предупредить...
  Но все получилось иначе...
  В тюрьме военного городка служил молодой солдат Терасима. Он нес конвойную
службу - дежурил у входных дверей на этажах или сопровождал заключенных.
Оксана часто видела в тюрьме этого солдата и замечала, что он как-то
особенно на нее смотрит. Это здесь-то... Конвойным не разрешалось
разговаривать с заключенными. Но раз, когда солдат вел ее из санчасти, он
торопливо сунул ей в руку лепешку. Оксана удивленно посмотрела на него и
сказала:
  - Аригато1...
  - Ты говоришь по-японски?
  - Немного.
  - Почему ты здесь? Тебя убьют...
  - Я знаю...
  Они шли длинным коридором, соединявшим тюрьму с санитарной частью.
  - Спрячь омоти, - сказал солдат, когда они приблизились к тюремной двери.
  - Мать прислала... новогодние лепешки...
  Они встречались еще несколько раз. Однажды долго стояли перед запертым
кабинетом врача. Кругом никого не было.
  - Спасибо тебе за омоти, - едва слышно сказала Оксана.
  - У нас их дарят на Новый год, на счастье.
  - Какого же счастья можно желать в тюрьме?
  - За что ты здесь? - снова спросил Герасима.
  - Не знаю...
  - Как тебя зовут?
  - Звали Оксана, теперь только номер...
  - Оксана... У меня есть сестра Юри, она ловит жемчуг на море.
  - Значит, она богатая.
  - Нет! Она ныряльщица, помогает отцу, потому что мы с братом в армии. Юри
красивая, как ты. Я всегда на тебя смотрю... Я хочу, чтобы ты жила.
  - И охраняешь, чтобы не сбежала.
  - Я солдат, что я могу сделать...
  - Хотя бы не желать умирающим счастья... Или помоги...
  - Как?
  - Выпусти людей, открой камеры.
  - Нет! Этого нельзя! Ведь я солдат... Я спас бы... только тебя.
  И все же Оксана уговорила Дзиро Терасима отпереть камеры...
  С последней партией "особых поставок" в тюрьму привезли русского старика
железнодорожника из Харбина. Оксана долго присматривалась и наконец
решилась с ним поговорить. Старик рассказал, что в партии, с которой его
привезли, были партизаны, захваченные карательным отрядом, - может,
удастся предупредить их. Через день он сказал:
  - Выйдет не выйдет, дочка, давай попробуем... Говорил с партизанами,
терять нам нечего!..
  Он предложил другой план: начать вечером, когда раздают пищу. В это время
все двери открыты - снять часовых и пробиваться дальше...
  Шли дни. И вот в руках у Оксаны ключ, отданный ей Терасимо. О дне
восстания неведомыми путями передали на другие этажи тюрьмы. В притихших
камерах ждали срока. Но утром врачи увели Оксану в санитарную часть и
оставили там для каких-то исследований. Вечером она услышала шум, топот
множества ног, выстрелы, завывание сирены... Она бросилась в двери палаты,
но они были заперты...
  А в тюрьме едва конвойные распахнули двери, как на них бросились узники,
отняли оружие и коридором побежали в главное здание. Верхние этажи
конвойным удалось запереть, и на улицу через вестибюль вырвалось только
несколько десятков заключенных. Люди бежали к воротам, но их ослепили
вспыхнувшие прожекторы, косили пули солдат, поднятых по тревоге. Кто-то
пытался перелезть через забор, преодолеть колючую проволоку, но их сбивали
пулеметным огнем. Под утро все было кончено.
  Профессор, доктор медицинских наук Исии Сиро пережил тревожную ночь. Он с
ужасом представил, что могло быть, если бы восставшим удалось прорваться в
лаборатории, выпустить чумных крыс, разлить бактериологическую массу...
Профессор распорядился усилить охрану лаборатории и подвалов института.
  Солдат Терасима охранял в тот день подвалы и не участвовал в подавлении
мятежа. Когда дали отбой, он вышел наружу. У ворот и перед главным
корпусом лежали убитые. Он уже знал, что ни один заключенный не вырвался
за пределы городка. Терасима прошел в тюрьму - на этаже, где жила Оксана,
камеры были пусты, двери распахнуты. Значит, и она погибла... Солдат не
хотел больше стеречь людей, которые должны умереть.
  Он вышел на улицу, поднялся в вестибюль главного здания, прошел к кабинету
профессора и, обнажив живот, с размаху вонзил в него солдатский нож...
  Урну, маленький ящичек с пеплом солдата, переслали в деревню, где жил
старый Сабуро Терасима с женой и дочерью. Урну принес в дом полицейский.
Жена Инеко, обезумев от горя, не выпускала ее из рук, гладила, как живого
сына, разговаривала с ней и запоздало молилась богу Фудонону - защитнику
от нечистой силы, чтобы он оградил ее Дзиро от всяких напастей... Сабуро,
стоя перед домашним алтарем, читал молитву...

  Через месяц профессор Сиро возвратился в Пинфань. Доктор медицинских наук
был доволен результатами экспедиции. Летчики его отряда сбросили
фарфоровые бомбы с чумными блохами в тылу китайских войск в районе Нимбо,
что южнее Шанхая. Осенью, когда за окном медленно падали на землю первые
снежинки, профессор отдыхал, сидя перед хибачи, наполненным пылающими
углями, с китайским медицинским журналом в руках. Он снова и снова
перечитывал статью, где неизвестный бактериолог описывал сильную вспышку
эпидемии чумы в районе города Нимбо и отмечал необычный характер эпидемии
- болезнь поражала людей, но не сопровождалась, как обычно, эпизоотией
среди грызунов, разносчиков заразы. Причины этого были непонятны
китайскому бактериологу. И совершенно ясны профессору Сиро. Он вскочил и
зашагал по ковру, удовлетворенно потирая руки. Недоумение китайского врача
подтверждало успех его бактериологической атаки...

  ГИТЛЕР БРОСАЕТСЯ НА РОССИЮ

  Как сохранила память немногих свидетелей и официальные записи, 29 июля
1940 года на станцию Рейхенгалле в Баварии, где располагались штабные
отделы верховного главнокомандования, прибыл специальный поезд военного
советника Гитлера генерал-полковника Йодля. Уже само по себе появление
Йодля в Рейхенгалле было огромным событием. Старожилы-штабники не помнили
случая, чтобы столь высокая персона снисходила до посещения места их
службы. Йодль вызвал начальников отделов, их было четыре, и без
предисловий, лаконично сказал, что фюрер решил подготовить войну против
России. Йодль сказал еще, что рано или поздно война с Советским Союзом
обязательно вспыхнет и поэтому Гитлер решил провести ее заодно с
начавшейся войной на Западе, тем более что Франция побеждена, а судьба
Британии предрешена. Генерал Йодль именем фюрера распорядился начать
подготовку к Восточной кампании.
  В тот же день начальник штаба сухопутных войск генерал Гальдер сделал
запись в своем рабочем дневнике, первую запись о подготовке войны на
Востоке:
  "Для доклада явился генерал Маркс, начальник штаба 18-й армии,
командированный сюда для специальной разработки планов операции на
Востоке. После соответствующего инструктажа о поставленных перед ним
задачах я пригласил его на завтрак".
  Будущая операция еще не имела своего названия, и Гальдеру приходилось
называть вещи своими именами. Несколькими днями позже Гальдер записал в
своем дневнике:
  "Совещание в ставке фюрера. Россия должна быть ликвидирована... Срок -
весна 1941 года. Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше. Операция будет
иметь смысл только в том случае, если одним стремительным ударом мы
разгромим государство".
  В кабинете начальника штаба появляются вс„ новые представители германского
командования, в его дневнике - новые записи. Обсуждаются детали войны.
Гальдер стоит в центре событий, к нему сходятся все нити подготовки войны.
Но нити тайные, и ни одна душа, кроме приобщенных к тайне мрачного
заговора, не должна знать о том, что происходит за стенами военных
кабинетов, что спрятано в сейфах и папках с предупреждающей надписью
"Гехайме Фершлюсзахе" - тайное дело под замком. Это высшая степень
секретности, строжайшая государственная тайна.
  В конце ноября Гальдер записывает: "Россия остается главной проблемой в
Европе. Надо сделать все, чтобы с ней рассчитаться".
  И в это самое время, еще за месяц до того как Гитлер утвердил план
"Барбаросса", когда план нападения на Советский Союз еще разрабатывался и
носил условное название "Фриц", из Японии в Москву поступило первое
предупреждение, что фашистская Германия начала подготовку к войне против
Советского Союза. Шифрованное донесение было датировано восемнадцатым
ноября 1940 года. Клаузен передавал его лежа в постели. Сердечный приступ
вывел радиста из строя, но он не сдавался.
  Этот далеко идущий вывод об угрозе нападения на Страну Советов Рихард
сделал из отрывочных, много раз перепроверенных фактов. В Токио постоянно
кто-то приезжал из Европы - дипломатические курьеры, сотрудники
посольства, возвращались из отпуска деловые люди. Отдельные их замечания
вряд ли могли иметь значение для разведчика, но, сопоставив их, можно было
сделать некоторые выводы. Дочь привратника папаши Ридела писала, что сын,
слава богу, вернулся домой, их распустили после похода во Францию. Ну и
что из этого? Однако Анита Моор, веселая, беззаботная щебетунья, тоже
побывавшая в фатерланде, рассказала иное: ее племянник тоже вернулся из
Франции, но домой его отпустили временно, взяли подписку, что он вернется
в свой полк по первому требованию.
  Помощник военного атташе сказал Рихарду по секрету, что в Лейпциге
формируют новую резервную армию в составе сорока дивизий.
  Кое-что выбалтывали японцы, пытаясь узнать новости у хорошо
информированного и приближенного к германскому послу журналиста Зорге.
  Трезвый анализ, сопоставление фактов, их проверка, подтверждающая, что на
восток Германии, в Польшу движутся воинские эшелоны, что двадцать дивизий,
участвовавших в походе на Францию, оставлены фактически под ружьем, - все
это дало основание Рихарду Зорге сделать Москве одно из важнейших своих
предупреждений.
  Подготовка к войне с Советской Россией проходила в глубочайшей тайне,
Гитлер дал строжайшее распоряжение не посвящать в нее даже своих ближайших
союзников - Италию и Японию: могут проболтаться!
  3 марта 1941 года, в дополнение к плану "Барбаросса", который он утвердил
в конце декабря, Гитлер подписал директиву, получившую номер 24,
специально посвященную отношениям с японским союзником.
  "Целью сотрудничества, основанного на пакте трех держав, - говорилось в
директиве, - является желание заставить Японию возможно быстрее начать
активные действия на Дальнем Востоке, в результате чего мощные силы Англии
будут скованы, а интересы Соединенных Штатов будут сосредоточены на Тихом
океане...
  План "Барбаросса" в этом отношении создает особенно благоприятные
политические и военные предпосылки.
  Следует подчеркнуть, что общей целью воины является стремление заставить
Англию капитулировать как можно скорее и этим удержать Америку от
вступления в войну...
  О плане "Барбаросса" японцы не должны ничего знать".
  Однако через две недели Гитлер несколько изменил свое мнение. В Берлине
ожидали приезда японского министра иностранных дел Мацуока, и его нелишне
было предупредить о германских намерениях. Но сделать это следовало
осторожно, не раскрывая всех карт. Поводом к пересмотру подписанной
директивы был доклад адмирала Деница, командующего военно-морскими силами
третьего рейха. Дениц писал фюреру:
  "Япония должна действовать возможно быстрее, чтобы захватить Сингапур, так
как обстоятельства никогда не будут столь благоприятны, как сейчас. Япония
готовится к таким операциям, но, согласно утверждениям японских
представителей, она осуществит нападение только в том случае, если
Германия проведет высадку в Англии. Следовательно, мы должны сосредоточить
все усилия, чтобы принудить Японию действовать немедленно. Если Сингапур
будет в японских руках, все другие восточноазиатские проблемы, связанные
с Соединенными Штатами и Англией, будут разрешены.
  Согласно заявлению адмирала Номура, министр иностранных дел Мацуока
находится в затруднительном положении в связи с решением русского вопроса
и намерен по этому поводу сделать запрос во время предстоящих переговоров
в Берлине. В этих условиях было бы целесообразным осведомить Мацуока о
наших планах в отношении России".
  Это было в марте, когда Мацуока уже ехал через Сибирь в Берлин. Японский
генеральный штаб рассчитывал нанести удар по Сингапуру в тот момент, когда
германские вооруженные силы начнут вторжение в Англию.
  Японцы принимали за чистую монету демонстративную подготовку немецких
войск к вторжению на английское побережье. Но это была лишь большая игра.
Германское командование знало - никакого вторжения не будет.
  Но Япония ждет, а время не терпит. Японии долго придется ждать. Военный
инцидент в Сингапуре связал бы англо-американские силы на Тихом океане, и
Германия могла бы сосредоточить все свое внимание на предстоящей войне с
Россией...
  В Берлине ждали приезда Мацуока, надеялись его убедить, что надо
немедленно напасть на Сингапур.

  В доме Оттов, которые жили на территории посольства, стало традицией, что
"онкель Рихард" рано утром завтракал вместе с послом, а иногда к ним
присоединялась и Хельма. Бывалый разведчик, работавший с полковником
Николай еще во времена рейхсвера, Эйген Отт не держал у себя в доме
японской прислуги. Он был уверен, и Рихард полностью с ним соглашался, что
японский повар, прачка, садовник обязательно имеют отношение к кемпейтай
либо к разведывательному отделу какого-либо штаба. Поэтому посол держал в
доме только немецкую прислугу. Когда они завтракали слишком рано, мужчины
сами готовили себе кофе.
  Получив тревожную информацию с Запада, Рихард сосредоточил внимание всей
своей группы на дальнейших исследованиях, наблюдениях именно в этом
направлении. "Теперь нельзя отрываться от стереотрубы ни на одну минуту",
- сказал он товарищам, когда удалось ненадолго встретиться в каком-то
ресторане. Но самые тщательные наблюдения не давали результатов. Отт,
видимо, тоже ничего не знал, только в конце зимы он сказал однажды за
завтраком:
  - Мацуока намерен поехать в Берлин, просил выяснить нашу точку зрения.
Вчера вечером получен ответ от Риббентропа - он охотно поддерживает
японскую инициативу. Японцы сами мечтают о Сингапуре, хотят заручиться
нашей поддержкой. Мы тоже заинтересованы в этом. Смотри, что написал мне
по этому поводу господин Риббентроп.
  Он показал Рихарду последнюю шифровку из Берли