т  в  принципе  мог  оказать   мне
сопротивление - однако противник оказался деморализован настолько, что  даже
не пикнул. Я же говорю: наркодилеры - совсем не бойцы. Слабовольные хлюпики.
Более трусливые, чем даже наркоманы-слизняки.
   - А сейчас я завяжу тебе рот, - ласково проговорил  я.  -  Но  ненадолго,
минут на десять... И знаешь, зачем завяжу? - задал я риторический  вопрос  и
сам же на него ответил:
   - Затем я его тебе завяжу, что в ближайшие десять минут ты  будешь  очень
громко орать... Потому что тебе будет очень, очень больно... Ну, ты готов?
   - Нет!!! - страстно выкрикнул Рубцов.
   - Тогда говори: где порошок?!
   - Какой еще порошок?
   - В несознанку пошел?.. Ну-ка, давай свой рот... Я, пожалуй, начну работу
над тобой с мизинца... Одна из самых  хрупких  и  самых  болезненных  частей
организма... Когда его ломают - бывает очень больно... Я обещаю.
   - Нет!!!
   Я заткнул его пасть носовым платком.  Стал  пропихивать  его  поглубже  в
глотку. Наркоторговец пытался выплюнуть кляп и даже укусить меня за пальцы.
   - Ты, кажется, не понял, - сказал я, - я  ведь  не  милиция  и  не  ОМОН.
Камеры и суда не будет. Если ты, конечно, скажешь, где порошок. Не скажешь -
будет очень больно. А потом ты умрешь. - Я взялся  за  его  мизинец  и  стал
медленно выгибать в сторону, противоположную ладони. -  А  скажешь,  где,  я
просто возьму порошок и уйду. Вот и все. Понял?
   - А-а! - замычал сквозь кляп Рубцов. В его пальце  что-то  треснуло.  Рев
стал еще более страстным.  Затем  он  сменился  всхлипываниями.  А  потом  -
трусливым воем:
   - А кагу! А кагу! - что, видимо, означало:
   "Я скажу!"
   - Ты же только что не хотел говорить?  -  спросил  я,  берясь  за  второй
мизинец.
   - Кагу!!!
   - Ну-ну, - сказал я, вытаскивая изо рта Рубцова кляп. - Я слушаю.
   -  В  ванной...  Под  плиткой...  -   проговорил,   ловя   воздух   ртом,
наркоторговец. - Пакет... Черный... Не убивай! Забери! Только не убивай! - Я
вернул кляп на место (гражданин Рубцов уже не сопротивлялся тряпке во рту) и
прошел в ванную комнату.
   По  пути  туда  я  имел  счастье  лицезреть   стиль   и   уровень   жизни
отечественного наркоторговца  не  самого  высокого  полета.  Могу  доложить:
уровень - вполне приличный. Евроремонт в квартире был исполнен безо  всякого
вкуса, зато из самых что ни на есть дорогих материалов.
   Ванная комната имела примерно столько же квадратных метров,  сколько  вся
Дашина квартира. Потолок в ней оказался зеркальным. Видимо, в частной  жизни
гражданин Рубцов принадлежал к племени  сластолюбцев.  Я  подумал,  что  он,
пожалуй, трахает  здесь  за  дозу  несчастных  пятнадцатилетних  девчонок  -
которых сам же и посадил на иглу. Угрызения  совести  по  поводу  сломанного
рубцовского мизинца оставили меня.
   Я наклонился и обстучал кафель, покрывающий стены ванной. В одном  месте,
судя по звуку, имелась пазуха. Одна из кафельных плит оказалась  съемной.  Я
осторожно сдвинул ее с места. Засунул руку в образовавшуюся полость.  Внутри
что-то лежало.  Выходит,  гражданин  Рубцов,  на  удивление,  не  солгал.  Я
захватил рукою полиэтиленовый пакет. В нем лежало что-то мелкое и сыпучее.
   Я  вытащил  пакет  на  свет  божий.  Пакет  в  самом  деле  (не   обманул
драг-дилер!) оказался черным, перевязанным скотчем. Весил он  около  трехсот
грамм. Однако - доверяй, но проверяй! - я надрезал плотный полиэтилен  своим
ножиком.
   Когда-то,  в  бытность  мою  на  государевой   службе,   мне   доводилось
участвовать в захвате героина  (каких-то  двадцати  граммов),  поэтому  я  в
принципе представлял себе его вид и даже вкус.
   Вид и вкус рубцовского порошка ничем не отличались от моих представлений.
   Я заклеил пакет все тем же скотчем. Затем вышел из ванной.
   Гость, наркоман в черной рубашке, лежал себе как лежал - мордой в пол. Не
шевелился. Видно, я сильно шандарахнул его бутылкой по голове.
   Гражданин Рубцов по-прежнему стоял на коленях, упираясь лбом в  стену,  с
кляпом, торчащим  изо  рта.  Похоже,  он  молился.  Подобная  публика  вдруг
начинает вспоминать о боге - когда у нее не остается иного выхода.
   Я вытащил у Рубцова из кармана рубашки сотовый  телефон  (Рупь  от  моего
прикосновения испуганно дернулся). Переложил аппарат к себе.
   Обыскал вырубленного мною "чернорубашечника" -  добычей  стали:  пейджер,
паспорт на имя Мокроусова Виталия Михайловича, москвича, 1973 года рождения,
и еще один сотовый телефон.
   Затем я прошел на кухню, величиной с теннисный корт (не иначе,  как  Рупь
расширил площадь, купив квартиру в  соседнем  подъезде).  Нашел  центральную
розетку телефона и пообрывал провода.
   Вернулся в коридор.
   Ради торжества справедливости в мировом масштабе мне, конечно,  следовало
бы прирезать обоих наркоторговцев. Кроме того, именно такой шаг оказался  бы
весьма полезным для моей теперешней работы. И для моей Семьи.
   Не думаю, что мои бывшие  коллеги  станут  сильно  искать  убийцу  одного
наркоторговца и одного наркомана. Однако я не чувствовал себя  вправе,  дабы
исполнять функции божьего суда. Даже по отношению к слизнякам.
   Кроме того, я терпеть не  могу  убивать  людей.  Тем  более  лежащих  без
сознания, мордой в пол. Или стоящих на коленях.
   Поэтому я просто открыл входную дверь. Глянул  напоследок  на  гражданина
Рубцова. Он, кажется, по-прежнему ожидал пули в затылок. Безвольно стоял  на
коленях. Глаза закрыты. Губы, дрожа, шевелились. Я закрыл за собой дверь. На
полутемной лестничной клетке было тихо. Похоже, никто  не  заметил  драмы  в
жилище у наркоторговца.
   Я легко сбежал вниз по лестнице. Под мышкой у  меня  был  плотный  черный
пакет.
 
ДАША КОНОПЛЕВА 
В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ 
 
   "Я не должна об этом думать! Я сойду с ума, съеду, спячу! Сволочи, я убью
их!"
   "Уб-бью, уб-бью", - колотилось сердце. Даша  потрогала  пульс.  Он  бился
неровно - то частил, то совсем затихал. Вот так  -  дожили  до  аритмии.  Не
годится. Она должна быть здоровой и сильной.
   Даша прошла  на  кухню.  Развела  полпузырька  корвалола.  Махом  выпила.
Закашлялась. Отрава! И толку никакого. Сердце все равно  хулиганит:  стучит,
как хочет.
   Чушь  собачья  эти  лекарства!  Даша  досадливо  запила  корвалол  водой,
прополоскала рот. Потом скинула тапки и прошла в коридор, к  зеркалу.  Будем
лечиться народными средствами. Как учил тренер.
   Ноги ставим на ширине плеч, сгибаем их в  коленях,  бедра  -  параллельно
земле. Руки вытягиваем вперед. Следим, чтоб не горбиться. И стоим - столько,
сколько сможем. Упражнение жестокое. Но если выдержал хотя бы пару минут,  -
значит, ты человек сильный. А она просто  обязана  быть  сильной.  Сейчас  -
обязана.
   Даша простояла в стойке триста секунд.  То  есть  ровно  пять  минут.  На
триста первой секунде - со стоном опустилась на  пол.  Спину  ломило,  бедра
были готовы взорваться. А сердцу - упражнение понравилось. Пульс бился  хоть
и быстро, но ровно, словно метроном. В голове прояснилось.
   Даша твердой походкой прошла в комнату  Ленчика.  Находиться  здесь  было
больно: его джинсы на стуле, его плеер на кровати. Только сына  -  нет.  "Он
вернется. Он скоро вернется!" - внушала себе Даша.  Но  все  равно  к  горлу
подступил комок слез: "Они не выпустят его!"
   "А если ты будешь сидеть и рыдать - тогда что, выпустят?!" -  прикрикнула
она на себя.
   Нужно действовать - хотя бы потому, что человеку, занятому делом, некогда
горевать. Даша заварила себе крепкого чаю. Бухнула в чашку пару ложек  меда.
Проверено: такой напиток лучше всего влияет на голос.  Он  начинает  звучать
проникновенно, бархатисто и сексуально. - "Раз, два, три.., проверяем голос.
Звучит - отлично!"
   Даша набрала телефонный номер. Ей ответили немедленно и сразу ее узнали.
 
В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ 
 
   И снова перед кафе "Ана" на Кольцевой  дороге  оказались  припаркованными
пять заграничных автомобилей - суммарной стоимостью более миллиона долларов.
Снова в кафе "Ана" проходил еженедельный  сбор  хозарской  Семьи.  Снова  на
сходняке присутствовали: великий хакан всех хозар Каримов Сурен  Ахмед-оглы,
его сыновья -  тудуны  Нарим  и  Услан,  а  также  племянник  хакана,  тудун
Бандаров. За соседним столиком кафе, ближе ко входу,  расположились  четверо
боевиков, прикрывающих великого хакана и его подручных.
   После того как хакан с тудунами вкусили пищи, они успели обсудить многое.
Для начала отношения с группировкой воронцовских,  что  портились  день  ото
дня. Затем переводы денег на Кавказ - в помощь  единоверцам,  что  сражались
против русской оккупации. После поговорили о новых путях получения с Кавказа
наркотиков и оружия. Обсудили  отмывку  "грязных"  денег,  трансферы  их  за
границу - в офшорные зоны, на собственные счета.
   Под конец толковища стали обсуждать более мелкие вопросы.  Великий  хакан
сказал с вопросительной интонацией:
   - Недавно много "фулюганств"  (последнее  слово  он  произнес  по-русски)
происходило вокруг нас и вокруг наших дел...
   - Да, папа, - с готовностью откликнулся сын Нарим  по  кличке  Черный.  -
Нашли фулюгана.
   Хакан удовлетворенно полуприкрыл веки. Он и сам, без сообщения сына,  уже
знал об этом.
   - Кто? - спросил он.
   - Малъщик, - пояснил Черный. - Одиночка. Фулюган.  Студент.  Девятнадцать
лет.
   - Почему? - коротко спросил великий хакан.
   - Он мой "Брабус" разбил. Мы поставили его на деньги.
   - Зачем он фулюганил?
   - Обиделся на нас. Мстил.
   - Что делать с ним  будем?  -  спросил  великий  хакан.  Обвел  ближайших
помощников взглядом. Замолчал. Полуприкрыл глаза.  Перебросил  две  косточки
четок. В наступившей тишине слышен стал неумолчный шум Кольцевой автодороги,
стук игральных костей на столике у охраны.
   Сыновья и племянник, хозарские тудуны, остро переглянулись  между  собой.
По тону великого хакана они поняли: хакан сейчас не в совете нуждается. Дело
слишком мелкое, чтобы обсуждать  его  на  сходке  Семьи  -  на  сходке,  где
решаются судьбы всех хозар. Дело о  "малъщике-фулюгане"  можно  решить  (как
говорят русские на своем ублюдочном, птичьем языке) "в рабочем  порядке".  И
совсем не потому хакан заговорил о нем в присутствии сыновей  и  племянника,
что хотел услышать их мнение. Тудуны поняли: великий хакан желает теперь (да
пошлет  ему  Аллах  всевозрастающую  мудрость!),   на   примере   случая   с
"малъщиком", чему-то научить их. Научить их, всех троих тудунов.  Сыновья  и
племянник давно привыкли, что хакан передает им  свою  мудрость  на  примере
случаев из жизни. Простых историй, которые он умеет возвысить до притчи.
   Взор великого хакана обратился к племяннику, Бандарову.
   В  Бандарове  до  сих  пор  жило   еще   воспоминание,   как   сержантики
патрульно-постовой службы ломали ему руки и заталкивали в ментовскую машину.
И как нагло говорил с ним в отделении  другой  "мусор".  И  какими  немалыми
деньгами пришлось откупаться  от  легавых  и  от  позора  на  всю  хозарскую
Семью... Поэтому Бандаров сказал:
   - За яйца малъщика надо подвесить. Каждый день родителям  фулюгана  будем
по одному его пальцу высылать. Потом яйца его вышлем. Потом - голову.  Чтобы
все знали: с хозарами нельзя исподтишка фулюганить. В открытую  сражаться  -
можно. Тем, у кого, конечно, силы есть. Но нельзя пакостить потихоньку  нам,
хозарам!
   Бандаров закончил и взглянул на дядю: прав, мол, я оказался?
   Великий хакан, не меняя выражения лица, сказал:
   - В тебе обида говорит, племянник. Обида и гнев. Пылающее сердце  в  тебе
говорит. Помолчал, добавил:
   - Когда дело решаешь, обида и гнев - плохие советчики.
   Хакан выдержал паузу. Бандаров пристыжен-то опустил голову. Он не  угадал
того, что хотел услышать дядя.
   - А ты что скажешь. Парим? - обратился великий хакан к младшему сыну.
   - Убить малъщика всегда есть время, - сказал Парим Суренович  Каримов  по
кличке Черный. - Сначала с  его  семьи  надо  "компенсация"  (это  слово  он
произнес по-русски) получить. За наши потери. И за наши оскорбления.
   Черный выжидательно посмотрел на  отца.  Великий  хакан  помолчал,  затем
сказал кратко:
   - Не все на свете деньгами  меряется,  Парим.  Парим  Каримов  по  кличке
Черный понял, что и он не дал того  ответа,  на  который  рассчитывал  отец.
Нахмурился.
   - Ты что скажешь, Услан? - обратился хакан к старшему сыну.
   - Отец! Малъщик многое умеет, - сказал Услан.  -  Он  смог  проникнуть  в
компьютерный сеть (опять  по-русски)  магазина,  что  держит  уважаемый  мой
двоюродный брат. Я не умею в нее проникнуть, Парим  не  умеет,  сам  великий
хакан - неизмерима его мудрость!  -  не  умеет.  Никто  из  наших  людей  не
умеет!.. А этот малъщик сумел к тому же... - опять перешел на русский Услан,
- ..в компьютерный локальный сеть ментов проникнуть. Сумел  туда,  в  плохие
списки, наши имена записать. Этого тоже никто из нас и  из  наших  людей  не
умеет... - Услан сделал паузу, не спеша оглядел братьев. Не  чинясь,  глянул
на великого хакана. Продолжил:
   - Я слышал одну вещь... Умные люди рассказывали... Говорили  о  том,  что
обычно "американский ЦРУ" делает, когда его "компьютерный сеть" ломает такой
малъщик, хакер. Или - что крупный банк делает. Или - ФБР.
   Услан повременил. Все трое родственников, сидевшие за их столом, молчали.
Тихо стукали кости нард на столе у охранников. Он продолжил:
   - ЦРУ и ФБР малъщика-фулюгана не убивают. Даже если он много им навредил.
И в тюрьму они его не сажают... Они его - к себе работать берут. Такой умный
малъщик на них начинает работать. Компьютерный сеть их врагов ломает...
   Услан выдержал еще одну паузу, затем сказал:
   - Американцы еще глупее русских.  Но  они  не  дураки.  Весь  мир  на  их
президентов молится - тех, которые на зеленых бумагах нарисованы...
   Услан  бросил  взгляд  на  великого  хакана,  чтобы  понять:  он  угадал?
Правильно ли он говорит? То ли он сказал, что хотел бы услышать отец? Однако
лицо великого хакана оставалось, как всегда, непроницаемым.
   - Я предлагаю, - закончил свою речь третий тудун, - чтобы этот малъщик на
нас работал. Если он сумел в ментовский  локальный  компьютерный  сеть  наши
фамилии взять и записать - значит, он может в эти  списки  и  фамилии  наших
врагов записать? Если он одному нашему большому магазину навредил -  значит,
может и другому магазину навредить? Тому магазину, что наши враги держат, он
тоже может навредить?.. Он много пользы может нам, хозарам,  принести,  этот
наш фулюган-малъщик!
   Речь последнего тудуна более всего (судя по  удовлетворенно  полузакрытым
глазам) полюбилась великому хакану. Однако великий  хакан,  по  обыкновению,
долго молчал. Затем начал говорить. Трое тудунов внимали каждому его слову.
   - У всякого дела - много сторон, - молвил хакан. - И у всякого человека -
тоже много сторон. Любой человек может много разного вреда принести. И много
разной пользы. Хорошо, когда ты все грани человека видишь. И все  их  можешь
использовать. Многообразно, - добавил хакан по-русски.
   Помолчал. Продолжил:
   - Ты прав,  мой  дорогой  Услан...  Сначала  мы  малъщика,  его  таланты,
используем. Наши люди так хорошо не знают компьютер, как малъщик.
   Нет у нас человека,  чтобы  настолько  хорошо  знал  компьютер.  А  Семье
пригодится такой человек, как этот малъщик, - пусть даже он неверный.  Жизнь
не стоит на месте. И мы должны вместе с текущей жизнью изменяться...
   Великий хакан обвел сыновей глазами. Продолжил:
   - Мы сперва через малъщика будем нашим  врагам  вредить.  И  себе  деньги
зарабатывать. Надо только, чтобы малъщик - правильно вредил. Тем,  кому  нам
надо, вредил. И - в правильных местах для нас деньги зарабатывал. Для  этого
надо сперва обласкать малъщика.  Кормить-поить  его.  Денег  ему  пообещать.
Женщину русскую ему дать. Но при этом - в клетке его держать. Взаперти. А он
работать на нас будет... И надо найти среди хозар умного человека. Молодого.
Грамотного. Пусть он из "черных  хозар"  будет.  Надо,  чтобы  этот  молодой
хозарин компьютер хорошо понимал.  А  неверный  малъщик  -  нашего  человека
учил... Так что прав оказался... - хакан выдержал  паузу,  -  ..ты,  дорогой
Услан...
   Услан победительно заулыбался. Глянул, приосанясь, на брата и на кузена.
   Однако великий хакан еще не закончил. Он сделал еле заметный жест.
   - Но пройдет время. И потом, - продолжил он, - когда малъщик сделает все,
что нам нужно, мы тогда у его Семьи денег за него возьмем.  Как  компенсация
за то, что он навредил нам... Так что  и  ты  тоже  оказался  прав,  дорогой
Нарим. - Хакан поклонился второму сыну.
   Нарим самодовольно усмехнулся. Однако и теперь еще  не  закончил  великий
хакан.
   - А потом, - продолжил хакан, - когда мы деньги с его Семьи  получим,  мы
малъщика - убьем.
   Теперь Бандаров улыбнулся.
   - Получается, что и ты прав, дорогой племянничек, -  сказал  ему  великий
хакан.
   Хакан оглядел присутствующих и закончил:
   - Вы все правы, дети мои. И с этим малъщиком надо поступить сначала  так,
как ты, дорогой Услан, говорил. Потом так, как ты, дорогой Нарим, предлагал.
А затем  так,  как  ты  советовал,  дорогой  племянник...  Все  вы  трое  по
отдельности каждый разную сторону одной большой пользы видели. А  вместе  вы
собрались - смогли все стороны дела разглядеть.
   Отец сделал паузу, осмотрел всех троих и продолжил:
   - Значит, самая большая польза в жизни в том, что на свете есть мы.  Есть
- Семья. И все мы - вместе. И от этого наши силы не  в  четыре  раза  больше
становятся, а в сорок раз по четыре больше!
   - А еще с нами,  хвала  Аллаху,  есть  ты,  великий  хакан!  -  подхватил
племянник Бандаров. - Ты один смог все стороны дела разглядеть. И  всех  нас
надоумить!
   Великий хакан коротким жестом пресек славословия - однако сыновья  успели
заметить, что тому оказалась приятна лесть племянника.
   - Хвала Аллаху, - сказал великий хакан, - что мы - есть.  Каждый  из  нас
есть друг у друга. Мы  можем  учить  друг  друга.  Помогать  друг  другу.  И
постоять друг за друга.
 
ПАВЕЛ СИНИЧКИН 
СПУСТЯ ЧЕТЫРЕ ЧАСА 
 
   Хозарская музыка оказалась  не  лишенной  очарования.  В  ней  имелись  и
странная для европейского уха мелодика, и драйв, и восточный эротизм. Первые
песен пять я прослушал даже с удовольствием.
   Однако за три часа, что непрерывно звучали хозарские  напевы,  они  меня,
признаться, задолбали. После вчерашней почти бессонной ночи я пару раз  даже
задремывал на теплой земле. Спохватывался, просыпался, продолжал наблюдение.
   Я лежал на косогоре, что возвышался сзади боксов  хозарского  автосервиса
под гордым именем "Шумахер". Совсем не так давно именно сюда  я  являлся  на
разборку  по  поводу  покалеченного  Ленчиком  "Брабуса".  Теперь  со  своей
наблюдательной позиции на земляной горе я  мог  прекрасно  видеть  все,  что
происходило в ремонтной зоне "Шумахера".
   Автосервис занимал восемь боксов, по  четыре  с  каждой  стороны.  Восемь
обычных боксов  гаражного  кооператива.  От  стоянки  машин  прочих  граждан
хозарскую мастерскую отделяли  железные  ворота.  В  половине  первого  ночи
железные  ворота  наконец-то  затворили.   Однако   внутри   сервиса   жизнь
продолжалась. Хозары, числом не менее десятка, под светом  ярких  ламп,  под
аккомпанемент своей музыки  и  гортанные  перекликивания  копались  в  чреве
старой "копейки".  При  этом  они  без  зазрения  совести  раздевали  другую
стоявшую во дворе "копейку". Перетаскивали с нее на соседку детали мотора  и
подвески. Я готов был поклясться, что раздеваемая машина числится в угоне.
   Когда я уже  устал  засыпать  и  просыпаться  и  решил,  что  у  хозар  -
непрерывное, словно на  алюминиевом  комбинате,  производство,  они  наконец
запустили движок починяемой "копейки". Один сел  за  руль  и  под  радостные
возгласы всех прочих проехался туда-сюда по  двору.  Затем  хозары  устроили
последнее гортанное совещание посреди двора и вроде бы решили расползаться.
   В половине третьего о