. Хотели бы отобрать  чемодан  -  давно  бы
отобрали. А она жива, здорова... И чемодан лежит в багажнике "пежика"...
Может, просто прикалываются так? Познакомиться хотят?.. Она изо всех сил
пыталась шутить сама с собой. Но шутка вышла невеселой. В  глубине  души
Татьяна отчаянно трусила.
   Она шла по импровизированным рядам и скупала все подряд. Первым делом
- фонарик, как сказал Валера. Затем - зубная щетка, зубная паста.
   Две бутылки гадкой водки - наверняка разлиты где-то в Осетии. Бутылка
шампанского "Абрау-Дюрсо".
   Кофе. Кипятильник.
   Это что? Маринованные огурчики? Давайте сюда и огурчики... Так...
   Ночная сорочка из фланели. Ох какая уродливая!.. Давайте сорочку...
   Продавцы, завидев девушку,  скупающую  все  подряд,  наперебой  стали
протягивать к ней свой товар. Таня покупала, не примеряя и не торгуясь.
   Спортивный костюм - "левый",  с  кривыми  швами  "адидас"...  Беру!..
Мохеровая кофта... Упаковка трусиков... Две пары колготок... Что  еще?..
Так, давайте вот этот кухонный нож...
   Через десять минут, пролетев ураганом по торговым  рядам,  Татьяна  с
нагруженными сумками уже подходила к "пежику".
   Швырнула сумки поверх злосчастного чемодана, села за  руль  и  выжала
сцепление.

***

   Южнороссийск - маленький город. Особенно в  сравнении  с  Москвой.  И
темный.
   Когда Таня совершала покупки, уже  смеркалось.  Когда  спустя  десять
минут подъезжала к молу, стало совсем темно.
   В двух шагах отсюда был морвокзал. Там горели фонари,  гуляла  толпа,
подъезжали машины.
   Совсем рядом начиналась Набережная. Там тоже прохаживались люди.
   На Набережной вдалеке была видна ее гостиница. Туда Таня скорей всего
не вернется.
   Здесь же, у волнолома, было совсем темно.
   Таня потушила габариты, выключила зажигание.
   Слежки она не замечала.
   Отстали? А может, наблюдают издали?
   Таня вытащила из багажника  чемодан  и  обе  сумки.  Было  совсем  не
тяжело.
   Или страх удваивает силы?
   Таня подошла к молу. Не было видно ни зги. Тихо дышало море.
   Кто-то  прошуршал  галькой.  Она  вздрогнула,  присмотрелась.   Глаза
постепенно привыкали к темноте, и она  различила  сидящую  на  пустынном
пляже парочку. Они целовались.
   Таня  ступила  на  волнолом.  Камни  были  неровными,   выщербленными
бесконечным прибоем. В небольших лужицах стояла грустная вода.
   Море светилось по обе стороны мола, словно  указывая  ей  путь.  Таня
зашагала по молу дальше от берега.
   За ней никто не шел. Никого не было и на волноломе.
   Она отошла  метров  на  пятьдесят.  Отсюда  были  видны  редкие  огни
Набережной и ярко светящийся морвокзал. "Но я-то в темноте,  -  подумала
Таня. - Они-то меня не видят. Пожалуй, можно". Она  опустила  чемодан  и
сумки на мол.
   Сердце колотилось - не столько от тяжести, сколько от волнения.
   Таня открыла сумку и достала нож и фонарик. Ей казалось,  что  делает
она все рассудительно и не спеша. Но сторонний  наблюдатель  отметил  бы
лихорадочную  стремительность  ее  движений.  Но  не   было   стороннего
наблюдателя. Таня еще раз осмотрелась. Никого не было.
   Она разрезала гнилые веревки на чемодане.
   Ну?..
   Замочки легко подались.
   Таня распахнула крышку и посветила внутрь фонариком.

***

   - Чего она там делает?
   - Топиться будет.
   - Не уйдет?
   - Ты тупой, что ли, Мрамор? Куда она с мола уйдет?
   - А я знаю?..
   - Не, ну ты совсем дурак! Че, у нее там акваланг в сумке?.. Или к ней
подлодку пошлют?
   - А кто ее знает, на кого она работает...
   - На ЦРУ!.. На Моссад!.. На этот, как его, Интеллиджент сервис!..
   Никита-два, блин!.. - Куцего бесила тупость напарника. -  Ты  че,  не
сечешь: она же "лох"!..
   - Какая же она "лох"? Она же баба. Куцый еще пуще  разозлился,  когда
соратник проявил неожиданное остроумие. Он на мгновение задумался: а как
будет "лох" в женском роде?
   - Она не "лох". Она - "лахудра"! - И он зашелся в  хохоте,  довольный
собственным остроумием.

***

   Таня достала из старинного  чемодана  большой,  тугой,  завернутый  в
бумагу и завязанный веревками рулон. Тяжелый. Что это -  картины?  Тогда
это - потом...
   Она отложила рулон и взяла объемистый пакет, также обвернутый бумагой
и перепоясанный бечевками. Приподняла его. Он был тяжел.
   С него и начнем. Таня взрезала веревки. Потом,  не  жалея,  разорвала
бумагу. Посветила фонариком.
   Значит, действительно правда...
   В луче фонаря матово  переливалось  золото.  Вспыхивали  острые  лучи
драгоценных камней. Блистало изумительной красоты драгоценное яйцо.

***

   Позвонил Рустам.  Куцый  схватил  трубку  как  ошпаренный,  не  успев
отключить громкую связь.
   - Ну?
   - Она на молу.
   - Что делает?
   - А я знаю?! Не видно же...
   - Мудак!  -  вздохнул  Рустам  и  швырнул  трубку.  Мрамор  с  тайным
злорадством слушал, как его напарника унижает по телефону более  сильный
господин.

***

   Валера положил трубку, только когда у Танино-то телефона окончательно
сели батарейки. Он сумел дать ей  все  -  кажется,  все?  -  инструкции.
Напоследок сказал, что все будет хорошо, чтобы она не  волновалась,  что
он ее очень-очень любит... Сказал... Да что слова! Ему надо было быть  с
ней! Ох, старый я, толстый дурак!.. Ходасевич  сразу  же  набрал  другой
номер.  Полковника  Козьмина  дома  не   оказалось.   Жена   с   видимым
неудовольствием сказала, чтобы ему звонили на работу, и бросила трубку.
   Отдуваясь и прикуривая пятидесятую за день сигарету, Валерий Петрович
позвонил Козьмину на службу.
   Телефон Козьмина не отвечал.

***

   "Приглашаем  южнороссийцев   и   гостей   нашего   города   совершить
увлекательную морскую прогулку, полюбоваться ночным морем, удивительными
видами города..." - доносилось от морвокзала.
   Таня сидела На холодном камне волнолома и тупо смотрела на содержимое
пакета. Значит, все правда? Она богата?
   И что дальше?
   Таня взрезала длинный, туго свернутый  рулон.  Развернула  оберточную
бумагу.
   Там были переложенные плотной бумагой холсты. Подсвечивая  фонариком,
Таня просмотрела их.
   Какие-то разноцветные прямоугольники, треугольники, круги...
   Таня не была знатоком  живописи.  Да  и  фонарик  светил  тускло.  Но
хаживала она в картинные галереи, хаживала, да и было у нее  обостренное
чутье настоящего - в  жизни  ли,  в  искусстве  ли...  Поэтому  даже  ее
скромных искусствоведческих знаний и блеклого  света  карманного  фонаря
было довольно, чтобы понять - нет, не понять, скорее почувствовать:  это
настоящие шедевры. Вот Малевич. Еще Малевич.
   Это, похоже, Кандинский. Это - Ларионов, что ли? Или Кончаловский?  А
вот, по-моему, Пастернак... Холстов было не меньше пятнадцати. Неужто  в
самом деле подлинники? Это же целое состояние!
   Таня, уже в азарте, взрезала следующий пакет.  Книги.  Отпечатаны  на
плохой бумаге со щепками. Сверху  лежал  "Садок  судей".  На  обложке  -
футуристический рисунок. Тоже недешевые вещицы... Дальше!
   Таня вскрыла следующий пакет.
   Перевязанные  ниткой,  лежали  несколько  пачек  долларов.   Зеленые,
довольно ветхие стодолларовые купюры...
   Доллары?
   Обмирая  от  странного  предчувствия,  не  понимая,  что  происходит,
Татьяна открыла последний, самый объемистый сверток.
   Там опять были деньги.  Пачки  денег.  Они  были  большие,  аккуратно
перехваченные резинками. В свете фонарика желтела бумага. Вычурные цифры
гласили: "сто рублей". А на каждой банкноте замер мраморный Ленин.

***

   На таможне сегодня опять дежурил рыжий  Илюха.  "Убила  бы  гада!"  -
злобно подумала Зойка. Илюха  со  своими  отвратительными  веснушками  и
повадками деревенского мента вызывал  у  нее  дикое  отвращение.  Гнида,
заморыш, потаскун несчастный!  Взять  бы  твое  это...  естество,  да  и
скормить моему Анхелю! (Анхелем звали Зоиного ротвейлера.)  Илюха  давно
уже прикалывался к ней. Каждый рейс жарко дышал в ухо: "А несогласных  -
можем того... и обшмонать..."
   Знает же, гад, что у нее, как и у многих других,  куча  долларов  без
декларации. Только стоит у него не на всех - ее выбрал, Зою...
   - Вот говно! - пробормотала она вполголоса.
   - Простите, это вы не мне? - поинтересовалась стоявшая рядом девушка.
   Зоя мельком взглянула на незнакомое лицо и испуганные глаза - похоже,
с ними едет новенькая.
   - Не тебе, не тебе... Тому вон, гаду, - она кивнула на Илюху.
   Илюха, лоснящийся и рыжий, в своей идиотской форме, тоже заметил Зою,
взглянул на часы и похотливо  ей  подмигнул:  времени,  мол,  до  отхода
хватит.

***

   Таня чувствовала себя абсолютно чужой в этой толпе "челноков".
   Казалось,  здесь  все  друг  друга   знают.   Весело   перекликаются,
предвкушая веселую и пьяную дорогу. Да и таможня  у  них,  видно,  своя,
купленная - вон как каждый проходящий шутит с этим рыжим парнем в  синей
форме. Да, здесь все свои. А ее, новичка, тут-то сразу  прищучат!  С  ее
картинами  супрематистов,  бриллиантами,   яйцом   Фаберже   и   пачками
долларов... Ну и авантюра!..
   Таня изо всех сил старалась казаться естественной. Деланно улыбалась.
   Пыталась вслушиваться  в  то,  что  быстро  говорила  ей  соседка  по
очереди. У нее плохо получалось. До  сознания  доходили  только  обрывки
слов.
   Вот и ее очередь.
   - Гражданка, пройдемте, - едва взглянув на нее острым глазом,  сказал
рыжий таможенник.

***

   - Ух ты, подфартило! - радовалась Зойка. Кажется,  пронесло  -  Илюха
запал на новенькую! Взял ее за локоток и повел в комнату для досмотра.
   Знаем мы эти досмотры. Знаем, как там шмонают. Илюху сменила толстуха
Верка. Ну, это баба своя в доску, к тому же хорошо прикормленная.
   - Опять едешь? - сочувственно спросила Верка.
   - Опять-опять, Верочка, - на всякий  случай  подобострастно  закивала
Зойка.
   Верка только головой мотнула: проходи, мол.
   Паспортный контроль на турецких  рейсах  был  простой  формальностью.
Виза не нужна, достаточно иметь загранпаспорт. Турки в Стамбуле сами (за
десять долларов) наклеят тебе в  паспорт  марочку-визу.  У  Зойки  ксива
опухла уже от этих марочек.
   Она мухой проскочила на теплоход и  закрылась  в  своей  каюте  -  до
отплытия оставалось еще полчаса. Вдруг ненасытный Илюха решит еще  и  ее
попользовать - после новенькой? Ну уж нет - она  ему  не  откроет.  Все,
приятель, таможня позади, вот он, заветный  штампик  в  декларации,  где
написано, что она вывозит всего пятьсот  баксов.  В  этот  раз  тебе  не
обломится!

***

   В девять часов вечера Куцый позвонил Рустаму сам:
   - Она купила билет на "Катьку"!
   - Твою мать!
   Пауза. Куцый весь сжался. И - без перехода - Рустам продолжил:
   - У тебя загранпаспорт с собой?
   - Чего?
   - Ясно. А у Мрамора?
   - Так он же судимый! У него и нашего-то паспорта нет!
   Рустам не дослушал. Он лихорадочно вспоминал, у  кого  из  его  людей
может быть наготове загранпаспорт. Стоп! Но  "Катька"  -  то  уже  через
тридцать пять минут отчалит! Они не успевают! Завалить такое дело - хуже
не бывает! Рустам поглубже вдохнул и снова потянулся к телефону.

***

   Она попалась! Все. Привет семье. Ее - взяли.
   Таня лихорадочно вспоминала содержимое чемодана. Все то,  что  она  в
беспорядке, кое-как, вперемешку с купленными на рынке вещами,  побросала
в челночные сумки.
   Картины? Про них можно сказать, что покупала как копии, ничего,  мол,
не знаю. Задержат для искусствоведческой экспертизы.  Но  это,  кажется,
еще не статья...
   Советские деньги?.. Большую их часть она сбросила  с  мола.  Осталась
одна пачка. С ними-то проще всего, они все равно уже не  ходят,  везу  в
подарок - хозяин магазинчика в Стамбуле туалет ими хочет обклеить...
   Хорошо, а баксы? Штук десять там как минимум. Но баксы - это  еще  не
уголовное дело, а административный кодекс. Или  уже  уголовное  -  из-за
особо крупных размеров? Откуда ей знать, она сроду ни с каким криминалом
дела не имела...
   От денег и картин еще можно отмазаться... Но - как она объяснит  яйцо
Фаберже? Бриллиантовые подвески ? Платиновые часики ? Тоже  скажет,  что
покупала как копии ?!!

***

   Илюха плотоядно осматривал новенькую. Чудо как хороша будет, если все
шмотки поскидать... Что ж они, эти дуры-"челночницы", так себя  уродуют,
носят эти дурацкие леггинсы да мохеровые кофты? Униформа, что ли, у  них
такая?
   Но  это  -  не  обычная  "челночница".  И  вид  у  нее  не  наш,   не
южнороссийский. Столичный какой-то - Откройте сумки,  -  приказал  рыжий
таможенник.
   Вся трясясь, она потянула "молнию" и закрыла глаза.  Едва  таможенник
скосил глаза в первую сумку, в комнату для досмотра, не постучав,  сунул
сякой-то  молоденький  милиционерик.  Милиционерик  не   растерялся   от
грозного взгляда таможенника и что-то прошептал тому на ухо.
   И Рыжего как подменили!
   Она сразу стала не "гражданочкой", а "сударыней". О досмотре речи уже
не было. Таможенник сам закрыл ее сумки и препроводил в зал с  табличкой
"VIP".
   ВИП! Вы подумайте - ВИП! Она уже приготовилась к камере!
   Она откинулась на спинку кожаного "виповского" кресла.
   В зале она была одна. Сумки стояли на шикарном ковре. Внутри  у  Тани
все дрожало.
   Тот самый таможенник лично принес ей чашку шикарного  кофе,  а  потом
проводил до трапа, юля и беспрерывно извиняясь. Таня ничего не понимала,
но все происходящее ей нравилось.  Неясным  осталось  также,  почему  на
прощание Рыжий подобострастно сказал: "И папе вашему -  низкий  поклон".
Неужели Валерочка развел  такую  бурную  деятельность.  сидя  у  себя  в
Москве?  Неужто  власть  отставного  полковника  ГБ  простирается  столь
далеко?..

***

   Полковник запаса Ходасевич, беспрерывно куря и  расхаживая  по  своей
однокомнатной московской квартирке, набирал и набирал  номер  полковника
Козьмина.
   Тот взял трубку - причем в  своем  служебном  кабинете!  -  только  в
половине двенадцатого ночи. Не торопился домой эксперт...
   - А-а, работодатель!.. - весело отозвался Козьмин. -  Вот,  сижу,  на
тебя халтурю. Кто б мог подумать, что на старости лет буду  работать  за
бутылку!
   - Что удалось установить? - рявкнул Ходасевич.  -  Говори  быстро,  у
меня очень мало времени.
   Было в тоне друга (и бывшего начальника) что-то такое, что  полковник
Козьмин  перестал  шутить  и  принялся  докладывать  -  быстро,   четко,
тщательно формулируя:
   - Письмо напечатано на принтере "Лексмарк 2050",  выпущенном  в  июле
1994 года... Ни одного принтера этой партии в Россию легально, - Козьмин
подчеркнул слово "легально", - не поступало...
   Пауза.
   - Дальше! - рявкнул Ходасевич.
   - Бумага произведена на финской фабрике...
   - Черт с ней, с бумагой!..
   - На письме отпечатки пальцев двух человек...
   - Стоп! Ты сказал - двоих?
   Двоих... Юлия Николаевна - раз. Таня два. Сам  он  взял  письмо  так,
чтобы не наследить... Значит, они никому письмо не показывали и ни  один
человек его не читал. А автор?
   - Двоих, - решительно ответил Козьмин.
   - Ты уверен?.. Может быть, пальчики "затоптали"?.. Может, смазаны?..
   -  Похоже,  что  нет,  Валерий  Петрович...  -  Козьмин  оцепенел  от
Валериного тона и даже стал, словно в начале их службы, называть его  по
имени-отчеству.
   Что же это получается? "Княжна" писала  письмо  в  перчатках?  Ай  да
бабуленька!
   - Дальше!
   - Письмо написано русским по происхождению, с детства воспитывавшимся
в русской языковой среде...
   - Та-ак...
   - Дальше начинаются вероятности, Валерий Петрович...
   - Сам знаю! Говори!
   - С вероятностью 95 процентов автор  -  мужчина.  С  вероятностью  90
процентов - его возраст от 45 до 60 лет...
   - Ты уверен?
   - Я же сказал - с вероятностью...
   - Да, извини...
   - Скорее  всего  автор  -  с  высшим  образованием,  высоким  уровнем
интеллекта...  Экстраверт...  Бреда,  маниакальных   идей,   психических
отклонений, синильности не выявлено...
   - Еще?
   - Пока все. Послезавтра  будет  полная  картина.  А  когда  прикажете
получить джи...
   Но Валера, даже не дослушав, не сказав "спасибо" и  не  попрощавшись,
швырнул трубку. Это было так на него не похоже!
   Ходасевич тяжело опустился в кресло и уставился  за  окно  невидящими
глазами.
   "Значит, нет никакой старухи-княжны.
   Я так и думал...
   А кто тогда есть?
   Мужчина, родившийся и  выросший  в  России.  С  высшим  образованием,
высоким уровнем интеллекта и безо  всяких  психических  отклонений.  Лет
сорока пяти - шестидесяти. Он  пишет  Юле  из  Парижа  и  вовлекает  мою
Танечку в странную игру.
   Опасную игру".
   Валера даже застонал.

***

   Таня сидела в раздумье на пароходной койке. Тусклое каютное освещение
высвечивало содержимое ее сумок.
   Что все-таки означает содержимое чемодана?
   Откуда оно взялось? Из 1919 года?..
   Картины - да. Фаберже - да. Золото  -  да.  Все  так,  как  описывала
бабуленька. Но доллары? Ладно, допустим, что доллары тогда, в 1919 году,
были такие же, как сейчас, - хотя она в  этом  не  уверена.  А  рубли?..
Советские рубли?
   Такие рубли появились, дай бог памяти... Точно, в 1961 году  -  после
хрущевской реформы. А в чемоданчике  их  было,  наверно,  полмиллиона...
Сколько тогда стоила машина? Семь тысяч, кажется...
   Значит, никакой бабушки-княжны нет?
   Так неужели тебе уже давно не ясно, что ее нет?  Иначе  зачем  бы  за
тобой следили? А если следили, то  почему  не  взяли,  не  ограбили,  не
отобрали чемодан?
   Напротив - дали с этими ценностями удрать за границу. Помогли в этом!
   Таня с  трудом  распихала  по  карманам  тысяч  шесть  долларов.  Она
просмотрела банкноты. Доллары как доллары. Но годы выпуска значились  не
позже 1947-го и не раньше 1972-го. Вот  тебе  еще  одно  доказательство.
Таня засунула в лифчик яйцо Фаберже - оно очень  удобно  разместилось  в
ложбинке между грудями.
   Теплоход, судя по малой скорости, тянули  на  буксире.  Наверно,  они
пока еще в зоне приема мобильного телефона. Хорошо, что она не забыла  в
машине зарядить батарейки!
   Таня закрыла сумки, бросила под койку.  Аккуратно  прикрыла  дверь  и
поднялась по крутым и безлюдным трапам на верхнюю палубу.  Откуда-то  из
кают доносились пьяный гам и дикое ржание. "Челноки" "отдыхали".
   На верхней палубе  никого  не  было.  Перед  ней  сиял  всеми  огнями
Южнороссийск. Еще можно было разглядеть  разноцветье  дискотек  и  толпу
людей на Набережной.
   Где-то там, за морвокзалом, за толпой и весельем, остался  ее  бедный
"пежик". Таня не забыла включить сигнализацию и поставить замок на руль,
но все равно за машину было боязно. И жалко ее  оставлять  -  как  будто
любимую собаку бросаешь...
   Но что переживать за "пежика"! Он все равно застрахован...  Самой  бы
ноги унести!
   Индикатор на телефоне показывал два штриха. Это означало, что пока он
еще в зоне приема, но очень скоро из нее  выйдет.  Таня  быстро  набрала
Балерин номер. Было занято.

***

   Леха Мелешин слышал про Рустама много  всяких  баек.  Болтали  и  про
наркотики, и про рэкет, и про убийства. Но Мелешин смотрел  на  шефа  со
своей колокольни - лично его, Леху, тот никогда не обижал, всегда был  с
ним честен и платил исправно. Поэтому за него он был готов  на  все.  (В
разумных, естественно, пределах.) Когда  Рустам  позвонил  ему  и  велел
явиться через полчаса на морвокзал, Леха не колебался ни минуты. Быстро,
по-военному, собрал сумку и был на месте точно в  назначенное  время.  В
нагрудном кармане у него лежал загранпаспорт...

***

   - Валерочка, я  на  борту!  -  Танин  голос  звенел  от  счастья,  от
обретенной наконец-то безопасности.  Она  стояла  на  верхней  палубе  в
успокаивающем и гордом  одиночестве  -  все  пассажиры  или  спали,  или
кутили. Теплоход наконец-то отвязался от буксира и взял курс на Стамбул,
поэтому телефонная связь с Москвой становилась все хуже. Слыша, с  каким
трудом голос падчерицы прорывается сквозь шорох помех, Ходасевич  решил,
что он все равно не успеет внятно рассказать ей о р