отец!..  Совсем
как во сне или в сказке!.. Но почему же ей совсем  не  радостно?  Отчего
слезы наворачиваются на глаза?.. Ах, Валера-Валера, лучше б ты  удочерил
меня!.. Лучше б  никогда  я  и  не  Думала  об  этом  человеке!..  И  не
встречалась бы с ним!..
   - В Таллине, - прихлебывая вино, продолжал Антон, - я  купил  паспорт
моряка на чужое имя... Пять "дубов" - и все дела... Вышли мы в море -  и
в первом же западном порту я сделал ноги... Это был Гавр...
   Он замолчал, мучительно вспоминая что-то.
   - Ты бы лучше рассказал, папаня, - проговорила Татьяна,  -  зачем  ты
меня с чемоданчиком-то подставил?
   - Да не подставлял я тебя! Не подставлял!..
   - Зачем же ты наврал-то столько!.. "Княжна"!..
   - А что  мне  было  делать?  Что?..  Представь:  совершенно  случайно
прочитал я  объявление  Юльки...  Матери  твоей  то  есть...  Очень  мне
захотелось повидать ее.
   Или хотя бы узнать о ее жизни. И что мне было  делать?..  Писать  ей:
"Здравствуй, дорогая, это я,  твой  Антошка..  Я  тут  двадцать  лет  не
объявлялся, но вот - соскучился и хочу узнать, как у тебя дела..."  Так,
что ли?.. Да она - знаю ее характер! - тут же меня бы послала! Тут же!..
И не ответила бы ничего!.. Ну, я и придумал "княжну". Я ж помнил  -  она
еще тогда на  своей  генеалогии  была  повернута!..  Шепотом,  помню,  в
Кусковском парке призналась мне: прадед, мол,  был  у  меня  в  Харькове
князь и миллионер... Комсомолочка-активисточка!.. Я ведь наудачу  первое
письмо-то ей посылал... А она клюнула! И ответила! И узнал я про тебя. И
фото твое получил! И увидел, какая ты красавица да умница...
   - И через четверть века на  тебя  нахлынули  отцовские  чувства...  -
насмешливо, но сквозь слезы проговорила Таня.
   - Не смей так разговаривать со мной!..  Да!  Нахлынули!..  И  я  стал
думать, как же мне увидеть тебя! Хоть разок!..
   - Потому ты мне и ошейник подарил. Радиофицированный!..
   - Да! Поэтому!.. Официант, еще перно!.. Да, я думал: поедешь ты  куда
за кордон - ведь мать писала, что ты выездная, -  а  я  туда  к  тебе  и
подъеду...
   - Что ж ты сам в Москву не приехал? Уж если  не  мать  -  я  бы  тебя
приняла...
   - Да ведь меня тогда к расстрелу приговорили! К расстрелу, слышишь?
   Заочно! Всех собак на меня тогда навешали!.. И амнистий  мне  никаких
не было!..
   Антон залпом  проглотил  еще  рюмку  и  снова  закурил  свой  вонючий
"Житан".
   Он видимо захмелел.
   - Я ведь так все хорошо придумал... - задумчиво проговорил он.
   - Ага: чужими руками жар загрести. Так придумал,  что  меня  чуть  не
убили!
   - Прости меня, Танечка...  -  Отец  потер  глаза.  Потом  вытащил  из
кармана темные очки и нацепил их. - Свет режет... Я ведь  и  по  здешним
архивам лазил...
   Все про семейство Савичевых узнал... Фотку князя нашел...
   - Прямо суперагент... - стараясь быть ироничной, проговорила Таня.  -
Как же ты такую слежку-г то за мной  смог  наладить?  Может,  ты  в  ЦРУ
работаешь? В Интеллинджент сервис?..
   - Нет, Таня, я простой  художник  в  компьютерной  фирме.  Рисую  для
клиентов оформление серверов, если тебе о чем-то это говорит...
   - Говорит.
   - Ну, я целый  день  за  компьютером...  Дома,  один...  В  сущности,
компьютер здесь мой единственный друг... Ну, я  и  увлекся  всеми  этими
делами...
   Хакером заделался. Ну, а когда в этой тусовке хакерской вращаешься  -
не лично, а через компьютер, через Интернет, ты ж  понимаешь,  -  узнать
пароли НАСА или там АНБ - пара пустяков. И взломать их ничего не  стоит.
А передатчик-маяк я в радиомагазине купил...
   -  Замечательно!  -  воскликнула  Таня.  -   Устраивать   слежку   за
собственной дочерью!..
   - Так все же для тебя, Танечка!.. И для мамы твоей!.. Ну посуди:  что
у меня тут, в этой Франции, есть? Ну, свобода... Работа...  Дом  свой...
Денег, прямо скажу, хватает... Так ведь это ж еще  не  все!..  Друзей-то
нет! И семьи нет! И детей нет!.. Ну просыпаюсь я,  спускаюсь  на  первый
этаж в кабинет - я дома работаю - и сижу за компьютером весь день. Один!
И никому  -  ни  одному  человеку  здесь  -  и  нигде!  -  я  не  нужен!
Понимаешь?..
   - А ты женат был?
   - Дважды, - скривился отец. Хлопнул залпом бокал вина.
   - Много пьешь? - участливо спросила Таня.
   - Немало... Ну, так вот я и думал - ночами что-то не  спится,  лежишь
себе и думаешь, - чем я вам  там,  в  России,  помочь  могу?  Ведь  я  ж
понимал, что перед тобой виноват... И перед  Юлькой  виноват...  Ведь  я
раньше-то про  нее  думал:  ну,  погуляла  со  мной  -  ну,  нашла  себе
другого... Забыла меня... Забыла - ну и на здоровье!.. Ведь я  про  тебя
не знал ничего!..
   - И ты решил подарить нам свой чемоданчик... С бандитами в придачу...
   - Да, решил! Откуда ж я знал, что этот урод до сих пор за этим местом
следит! Ведь такое и во сне-то не приснится!.. Потом, думал я, вернешься
ты в Москву - я вам и отпишу: извините, мол, за розыгрыш, никакой бабули
нет, а есть я. Вот тогда и можно было открыться-то!..
   - И сказать: давайте делиться...
   - Да не нужен мне был этот чемоданчик! Понимаешь: не нужен!.. Денег у
меня хва-та-ет!.. - Он сделал паузу и с трудом проговорил. - А тебя  вот
- не хватало...
   - И ты бриллиантами решил купить любовь...
   - Да нет же! Помочь вам хотел! Обеим!.. Я  ж  видел,  как  вам  обеим
трудно!
   - Значит, тебе сокровища не нужны?
   - Не нужны.
   - Что ж ты тогда  за  ними  в  Стамбул  помчался?  Пистолет  на  меня
наставлял! "Фрайбург"!..
   - Да я ведь, Таня,  к  тебе  помчался...  Я  ведь  увидел  у  себя  в
компьютере: вот  ты  в  Южнороссийске...  Вот  у  Косой  Щели...  А  вот
почему-то по морю плывешь... Ну, я и бросился в Стамбул...
   - Да, чтоб получить и деньги, и дочку. В одном флаконе!
   - Да не нужны мне деньги!.. Не нужны - сколько тебе говорить?!
   - Ну и где они тогда сейчас?.. Может, поделишься?..
   - Сейчас позавтракаем и заберем... Вернее: ты заберешь... Пожалуйста,
- он вытащил из кармана бумажку, - вот  номер  "сэйфти  бокс"  в  "Креди
Лионне". Вот ключ. Бери. - Он протянул ей через стол бумажку и ключ.
   Она взяла и то и другое и опустила не глядя в сумочку.
   Ее похождения, ее риск, ее нервы стоили того.
   Она внимательно следила за лицом отца. Тот даже не моргнул, когда она
бросала ключ в свою сумочку.
   - А что было дальше - ты знаешь, - устало проговорил отец. - Прилетел
я в Стамбул. Жду тебя на пристани у морвокзала... Волнуюсь - дико... Вот
ты выходишь... Проходишь  мимо  меня...  Я,  честно  говоря,  даже  язык
проглотил - такая ты оказалась красивая, еще лучше, чем  на  фото...  Не
окликнул. Ну и хорошо, что не окликнул... Потому что увидел: ведут тебя.
Это все со стороны  так  очевидно  было...  Что  оставалось  делать?  На
раздумья - секунды... Ну, я тогда и решил: они не за деньгами  охотятся.
И не за тобой. Им нужен - я...
   - Но зачем, папа, зачем? - Таня впервые назвала его "папой".
   - Не знаю, доченька, не знаю... Может, Шляга не может простить, что я
им чемоданчик не отдал? Так они ведь знали,  где  он  примерно  лежит...
Могли бы за столько лет сами найти... А  может,  и  не  сумели  найти...
Тогда почему его у тебя не отобрали? А может, Шляга решил, что это я его
сдал? Заложил его, а сам утек  за  кордон...  А  Шляга  мог  свою  злобу
двадцать лет копить... Он  такой  -  мстительный...  Ну,  что  -  может,
выпьем, Танюша, за конец нашего приключения?
   Все хорошо, что хорошо кончается?
   Таня чокнулась с отцом хрустальным бокалом.
   Ею вдруг впервые за весь завтрак овладел зверский аппетит. Она  стала
поедать мидии, разложенные на полурастаявшем уже льду.  Отец,  улыбаясь,
смотрел на нее.
   Ни он, ни она не видели, как со стороны площади Звезды тихим ходом  к
ресторану приближается мотоциклист, затянутый во все черное и  в  черном
непрозрачном шлеме.
   Том закончил интервью и выключил диктофон. Надоел ему до смерти  этот
уфолог. Все они шарлатаны. Том вежливо  улыбнулся  собеседнику:  "Весьма
благодарен за интервью, мистер Лепински... Вы очень любезны..." Пошел он
к черту!.. Сейчас он возьмет такси и через  пятнадцать  минут  будет  на
Полях,   где   бесшабашная   Татьяна   встречается    с    этим    своим
авантюристом-отцом... Морду б ему набить...

***

   Один за другим сухо треснули пять выстрелов.
   Разлетелись осколки стакана.
   Красное вино залило рубашку. А может, то была кровь?
   Над тротуаром повис женский крик. Мотоциклист в черном резко  взял  с
места.
   Через минуту он уже свернул с  Елисейских  Полей  направо,  на  авеню
Георга Пятого, а еще через пару минут выехал на набережную Сены.
   Слева за рекой возвышалась громада  Эйфелевой  башни.  Часы  на  ней,
блеклые в свете яркого дня, указывали,  что  до  наступления  2000  года
оставалось 214 дней.
   Движение по набережной было совсем не таким интенсивным, как утром.
   Под мостом Мирабу наездник сбавил скорость, переехал через  бордюр  и
на малой скорости подъехал  к  основанию  моста.  Здесь  валялись  груды
картонных ящиков и тряпья: их  оставили  ночующие  под  мостом  клошары.
Кто-то из них, еще не проспавшийся, лежал под тряпками рядом.
   Мотоциклист снял шлем и бросил  рядом  с  мотоциклом.  Стащил  легкую
черную куртку. Она полетела туда же.
   Наездник забросал мотоцикл и куртку тряпьем и картонками.
   Затем он перешел дорогу  и  наклонился  над  Сеной.  В  реку  полетел
пистолет.
   Через минуту Михаил Ефремович Шлягун, в дорогом костюме и в  галстуке
за 300 долларов, уже поднимал руку, подзывая такси.
   - Аэропорт Шарль де Голль, - сказал он, усаживаясь на заднее сиденье.
   Просторное "Пежо-605" резко взяло с места.
   "Я наконец-то сделал это. Я замочил гада. Двадцать лет  я  только  об
этом и думал.
   Он  сдал  нас,  паскуда,  всех,  сдал  с  потрохами,  и   менты   его
спокойненько отпустили за кордон. Он жил здесь на свободе и в сытости. А
я десять лет валил лес под Котласом, а потом еще десять лет поднимался в
этом сраном, моем любимом Южнороссийске.
   Но теперь я с ним расквитался. Только жаль, ох, как жаль, что  он  не
помучился. Я представляю его рожу, когда б мы вчетвером пялили бы у него
на глазах его дочурку. А потом я бы лично ломал ему - по одному!  -  все
его художественные пальчики. Вот крику было бы!..
   Ну ладно - нет так нет. Главное - он, падла, будет гнить в гробу. И я
сделал это. Сам. Своею рукой. Вот что главное".
   И ради этого стоило десять лет держать пост у дикого пляжа.
   Главное - свершилось. Исполнилась его  вторая,  и  последняя,  мечта,
впервые  задуманная  двадцать  лет  назад   в   следственном   изоляторе
Южнороссийска.  У  него,  Мишки  Шлягуна,  родившегося   в   задрипанной
коммуналке  у  проводницы-пьяницы,  теперь,  во-первых,  есть  деньги  и
власть. Есть и будут всегда!
   И во-вторых, он, Шляга, покарал эту  наседку,  этого  стукача,  этого
гниду Антона - Антуана. Покарал собственной рукой.
   "Это дорогого стоит. За это я сейчас в самолете и  выпью.  За  упокой
его гнусной души".
   Через полтора часа он уже  сидел  в  кожаном  кресле  салона  первого
класса аэробуса А-320, вылетающего рейсом "Эйр-франс" 2244 из  аэропорта
Шарль де Голль в московский аэропорт Шереметьево-2.

***

   Отца отпели в маленькой русской церкви в  Анган-ле-Бене.  Заупокойную
службу вел тот самый молодой чернобровый священник.
   На похоронах, кроме священника, присутствовало всего четыре человека.
   Пожилой толстый месье в траурной бабочке. Он  скучал.  Это  был  босс
Антона из французского отделения компании "Дигитал электронике".
   Таня.
   Том.
   И Юлия Николаевна.
   Юлия Николаевна наконец-то выправила себе  загранпаспорт  и  сделала,
всеми правдами и не правдами, французскую визу. Вчера днем она прилетела
рейсом Аэрофлота в Париж. Но она приехала  совсем  не  для  того,  чтобы
попрощаться  с  человеком,  который  много  лет  назад  был  ее   первым
любовником. Сердце ее уже давно разрывалось, подсказывая ей,  что  у  ее
любимой, обожаемой Тани большие, Даже очень  большие  и  весьма  опасные
неприятности. Вчера ей было не  до  красот  Парижа.  Она  только  ахала,
слушая продлившийся весь вечер и полночи рассказ Тани - впрочем,  сильно
последней смягченный - о ее приключениях  в  Южнороссийске,  Стамбуле  и
Париже.
   А теперешнее отношение Юлии Николаевны к Антону вполне укладывалось в
те два слова, которые  она  то  и  дело,  слушая  вчера  Танин  рассказ,
шептала:
   "Мерзавец! Какой мерзавец!" Тем не менее  она  поддалась  на  уговоры
Татьяны и на похороны все-таки пошла. Теперь,  накинув  черный  плат  на
голову, она стояла, прямая и строгая, слушая слова заупокойной молитвы.
   Глаза ее были сухи.

***

   Валерий Петрович вызвал курьера из  экспресс-почты  "Гарант-пост"  на
12.00.
   Утром он сходил на рынок и со вздохом поменял очередную стодолларовую
бумажку.
   Вложив документы в два конверта и  тщательно  запечатав  их,  Валерий
Петрович еще раз задумался.
   Будет ли во благо то, что он сейчас делает? Нет, не так надо  ставить
вопрос.
   Валерий Петрович давно не верил в  абстрактные  понятия  гуманизма  и
справедливости. Точнее, он не верил, что ему под силу изменить что-то  в
этом мире, чтобы хоть на йоту сделать мир добрее и справедливее.
   И сейчас он спрашивал себя не о том, требуется ли то, что он  делает,
ради торжества абстрактной справедливости, но будет ли это  полезно  для
его любимой Танечки, для Юлии Николаевны? И  благодаря  этому  для  него
самого?
   И он еще раз сказал себе: да, будет.
   Позавчера  подполковник  Гаранян  совершил  ради   него,   полковника
Ходасевича, очередное - будем  надеяться,  последнее,  но  самое  тяжкое
должностное преступление. Он передал Валерию Петровичу копии  нескольких
листов  оперативного  дела  двадцатилетней  давности  по  Южнороссийской
швейной фабрике.
   Из них  явствовало,  что  главная  роль  в  организации,  а  затем  и
раскрытии этого дела принадлежала агенту КГБ под кодовым  именем  Маккар
(именно так, с удвоенным "к").  Именно  Маккар  все  время  снабжал  КГБ
информацией об  организации  подпольного  производства  на  фабрике.  Он
доносил обо всех каналах, по которым шли хищения  сырья,  а  также  сбыт
готовой продукции. Он сообщал всю  информацию  о  своих  подельниках,  и
главным образом - о Михаиле Шлягуне и Антоне Гришине.
   Маккар тоже проходил по этому делу,  но  благодаря  усилиям  Комитета
получил в ходе суда всего три года условно.
   Судья, а также оперативные агенты конторы и МВД выстроили дело  таким
образом,  что  никто  из  подельников  (кроме   Маккара,   конечно)   не
сомневался:
   "стукачом" являлся якобы Антон Гришин, приговоренный, несомненно  для
отвода глаз, к расстрелу, но которому комитетчики (по твердому убеждению
всех осужденных), конечно же, помогли исчезнуть.
   Раздался звонок. Валерий Петрович впустил в свою квартирку курьера из
экспресс-почты. Вздохнул, заполнил бланки и расплатился. Узнать домашний
адрес Михаила Ефремовича Шлягуна труда не составляло. Он  получит  пакет
уже к вечеру.
   Курьер взял  конверт,  помялся  в  ожидании  чаевых.  Не  дождался  и
отправился восвояси.
   Валерий Петрович закурил. Теперь оставалось ждать.

***

   - Сегодня рано утром в Южнороссийске было совершено громкое убийство.
В своем кабинете пятью выстрелами в голову был застрелен глава городской
администрации Южнороссийска Павел Ильич Ильинский.
   Телекамера показала залитый солнцем  служебный  кабинет,  опрокинутое
кожаное кресло и лежащий в луже крови труп, голова которого была  укрыта
тряпкой.
   Валера сделал звук погромче и уселся в кресло.  Закурил.  На  душе  у
него было муторно.

***

   -  ...Преступление  было  совершено  примерно  в  семь  утра,   когда
Ильинский пришел на работу...
   Зойка-"челночница" уже знала об убийстве.
   Весь рынок об этом гудел с полудня. Но она не ждала, что сообщение об
этом так быстро появится в выпусках московских новостей.
   Поэтому она тоже сделала погромче звук у маленького "Шарпа" на  кухне
и еще яростней принялась месить тесто.
   Вчера она отправила своих детишек на вторую смену в  лагерь  в  Косую
Щель. Слава богу, она наконец-то осталась одна.
   Сегодня к ней придет наконец Сема. Она уже  поставила  в  холодильник
водочку. Парень он положительный, трезвый, рукастый. И очень сексуальный
- она это чувствовала.  Вот  только  захочет  ли  Сема  связать  себя  с
разведенкой с детьми? Ну да это все в ее руках. Зойка была оптимисткой.

***

   "Павел Ильинский возглавил городскую администрацию в 1991 году. С его
именем связывают в Южнороссийске  впечатляющие  планы  по  строительству
нового нефтеналивного терминала близ поселка Косая Щель. Вместе с тем  в
местной  и  московской  прессе  появлялись  публикации,  в  которых  имя
Ильинского связывалось с хищениями бюджетных  средств  в  особо  крупных
размерах. Его обвиняли также в связях  с  южнороссийскими  криминальными
структурами. Однако ни одно из обвинений доказано не было. В этом  году,
как нам стало достоверно известно, убитый собирался  принять  участие  в
выборах в Государственную думу, выставив свою кандидатуру от  КПРФ.  Как
сообщили нам в местной  прокуратуре,  версия  убийства  по  политическим
мотивам отрабатывается..."
   Алексей Мелешин  слушал  сообщение  в  вечерних  новостях  в  рабочем
общежитии лесопромышленного комплекса в Сыктывкаре. На  экране  мелькали
кадры знакомых ему с  детства  мест:  Набережная,  морвокзал,  цементные
заводы на противоположной стороне бухты...
   Сразу же после того, как Мелешина выслали  из  Франции,  он  счел  за
благо не возвращаться в Южнороссийск, а махнул в северные края.  Деньжат
у него немного с собой было.
   Он планировал обустроиться здесь, на  Севере,  куда  давно  звал  его
армейский друг, служивший в охране. Крепкие ребята нужны везде...

***

   "Пока арестован один подозреваемый. Как нам сообщили наши источники в
правоохранительных органах, он был  задержан  постовым  милиционером  на
выходе из здания  сразу  после  того,  как  в  кабинете  градоначальника
прозвучали выстрелы.
   Имя его пока официально не называется, однако наши источники сообщили
нам, что это..."
   Юлия Николаевна остановилась как вкопанная на месте с лейкой в  руках
- она поливала цветы в своей московской квартире. Телевизор  был  просто
фоном, но вот до ее сознания донеслись слова:
   "Южнороссийск", "убийство" - и она бросилась к телевизору.
   Боже! Опять! А вдруг Таня снова замешана в этом?!.
   Юлия Николаевна бросилась накручивать номер телефона дочери.
   Голос за кадром продолжал:
   "Это Михаил Ефремович Шлягун,  работавший  в  мэрии  Южнороссийска  в
должности советника по инвестициям..."

***

   - ...Осведомленные источники в правоохранительных органах утверждают,
что Шлягун является  руководителем  одной  из  самых  крупных  и  мощных
криминальных структур Южнороссийска...
   - Том, Том, беги скорей сюда! - закричала Таня, совершенно забыв, что
Том вовсе не понимает по-русски.
   На часть аванса от аукционного дома "Кристи" они сняли  на  все  лето
эту двухэтажную виллу в уединенном месте на самом берегу моря в Антибах.
   Спутниковая тарелка позволяла им смотреть программы из России.
   Том собирался  здесь,  на  побережье,  работать  над  книгой.  Теперь
благодаря  своим  15  процентам  (о  которых  они   с   Таней   полушутя
договорились когда-то в Анган-ле-Бене) Том будет совершеннейшим  образом
обеспечен в течение лет трех. Он рассчитал,  что  за  это  время  сможет
написать нечто такое, что потрясло  бы  мир  и  заткнуло  за  пояс  ныне
живущих американских классиков Апдайка с Сэлинджером.
   Пока Том работал в своем затененном кабинете на  втором  этаже,  Таня
ленилась,   загорала   и   гоняла   на   своем   новеньком    спортивном
"Пежо-406-купе" по прибрежным дорогам. Она старательно разыгрывала перед
Томом  роль  примерной  жены,  готовя  "for  the  greatest  writer"("Для
величайшего писателя" (ан