азговоре с  Козьминым
и при этом еще успокоить ее. Поэтому он что  есть  мочи  закричал:  "Как
только... как только окажешься в  Стамбуле  -  сразу  свяжись  со  мной!
Сразу! И ничего не бойся, я с тобой!"
   Связь оборвалась. Таня выключила телефон и еще раз  подумала  о  том,
как повезло ей с отчимом. Она облокотилась на перила и стала смотреть на
удаляющиеся  огоньки  Южнороссийска.  Морской  воздух  нежно  гладил  ее
горячие от возбуждения щеки...
   Всего только пять дней назад она беспечно веселилась в ночном  клубе.
И была при этом как все.  А  теперь?  Как  все  изменилось!  Теперь  она
богата.
   Богата... Но впереди еще - турецкая таможня. Впереди - чужая  страна.
И потом - удалось ли ей оторваться от  "хвоста"?  И  кто  помог  ей  это
сделать?
   И что, черт возьми, вся эта история, в конце концов, означает?
   Таня осмотрелась. Верхняя  палуба  казалась  абсолютно  пустынной.  И
только Алексей Мелешин, надежно скрытый шлюпкой, внимательно наблюдал за
девушкой.

***

   Павел Ильич досадливо поморщился. Каждая встреча с Рустамом была  для
него пыткой. Одного Шлягуна еще можно вытерпеть, но  уж  в  комплекте  с
этим "черным"... Он даже их дурацкий сленг не всегда понимает. Да  и  за
репутацию свою опасается. Увидит его кто-нибудь в такой компании - и что
подумает?
   Павел Ильич решил отпустить машину и прогуляться пешком. Будет лучше,
если даже шофер не узнает, где мэр Южнороссийска проведет вечер.

***

   С утра  Тане  пришлось  поработать  доктором.  Ее  соседка  по  каюте
оказалась не такой уж и крепкой. После вчерашней выпивки той было совсем
плохо. Татьяна по мере сил старалась облегчить Зое тяжелое похмелье. Она
укутала ее потеплей и приготовила крепчайший кофе - кипятильник  работал
даже на  теплоходе.  Напоила  ее  отвратительной  водкой,  купленной  на
южнороссийском базаре.
   Таня  чувствовала  неизъяснимую  симпатию  к  этой  немолодой  (но  и
нестарой еще), истрепанной жизнью женщине, добывающей  нелегкий  хлеб  в
поте лица своего.
   Выхлебав кофе, а потом и водочки, Зойка разрумянилась и повеселела.
   Вскочила с  койки  и  стала  доставать  из  сумки  съестные  припасы:
домашние  котлетки,  жареную  курочку,   одесскую   колбаску,   копченую
скумбрию, блинчики с творогом...
   - А у меня ничего нет, - виновато сказала Таня. - Только это, -  Таня
достала из баула банку огурцов.
   - Та сразу видно, что ты не наша. - Зоя говорила с характерным  южным
выговором, утрируя звуки "г" и "ш".  -  И  чего  маскировалась?  Тоже  -
Штирлиц!
   Таня покраснела.
   - Че везешь-то? - просто поинтересовалась Зойка.
   Таня замялась.
   - Ладно, не ври. Ну, чего - Илюхе дать пришлось? - Зойка спросила  об
этом деловитым обыденным тоном.
   Таня снова покраснела. Ну не объяснять же ей, как все было  на  самом
деле и что она в самом деле везет!
   - Ну, и как у него? Стручок?..
   Странная робость овладела Таней при общении  с  этой  битой-перебитой
жизнью,  тертой-перетертой  женщиной.  Она  только  молчала,   даже   не
отшучивалась.
   - Где в Стамбуле жить-то будешь - знаешь? Таня пожала плечами.
   - В "Мармаре" небось?
   - А что это за "Мармара"? - полюбопытствовала Таня.
   - Это такой отель на горе. Этажей двадцать.  Пять  звезд.  Швейцар  в
перчатках и все такое... А у кого товар брать будешь?..
   Таня опять стушевалась.
   - А хочешь - давай со мной. Я в этот раз одна, ты  одна,  а  бабам  в
Стамбуле одним делать нечего...
   - Ну, может быть... - неуверенно сказала Таня.

***

   Москва, сентябрь 1973 года - Да! Да! Да! Да! -  вопила  и  изгибалась
под ним Лялька. Ее зубки впивались в его шею.
   "Останутся следы, -  отстранение  думал  Антон.  -  Что  же  я  скажу
Белоснежке?" Но эта мысль была где-то на  периферии  его  сознания.  Его
всего затопило предвкушение конца. Он  шел  к  нему,  подгоняемый  снизу
жаркими толчками Ляльки. Он стискивал ее раскинутые по кровати руки. Они
оба были мокры от пота.
   Иногда он открывал глаза  и  в  свете  раннего  осеннего  утра  видел
разметавшиеся по подушке черные волосы Ляльки, ее плотно сомкнутые глаза
и бормочущий рот.
   "Давай, давай же, кончай!" - выкрикнула она, извернулась  и  взяла  в
рот его сосок. И тут он финишировал.  Мощно,  долго,  победительно.  Она
заорала, ничуть не смущаясь картонных стен общаги.
   Потом он отвалился к стене и уставился в потолок. Лялька еще стонала.
А ведь это третий раз за два часа, подумал он. Личный  рекорд.  Вот  это
баба!
   Супер! Как не похожа на стыдливую, холодноватую его невесту!
   Лялька приникла к его груди и стала целовать его шею и руки.
   - О, какой ты! Какой ты классный! -  зашептала  она.  -  Ты  -  чудо.
Супермужик!..
   Он удовлетворенно мычал, не шевелясь.
   - Боже, какой ты сильный! - продолжала Лялька, ласкаясь.  -  Какой  у
тебя большой!.. Какой ты мощный!..
   Антон лежал молча и самодовольно улыбался. Если б он знал, что эти  -
или примерно эти - слова Лялька Климович говорит каждому мужчине, с  кем
свела ее постель, самодовольства у него поубавилось бы. Не мог он  знать
и того, что Лялька ведет дневник своих сексуальных похождений. Туда  она
заносит каждого нового мужчину и проставляет им оценки (по шестибалльной
шкале, как фигуристам). Не мог он, конечно, ведать, что окажется в  этом
потаенном дневнике под номером 63  и  проставлена  сегодня  вечером  ему
будет достаточно скромная "четверка". Если бы Антон знал все  это,  вряд
ли бы он улегся с Лялькой в постель.  А  может,  наоборот,  это  бы  его
дополнительно  возбудило  и  придало  бы   его   мимолетному   сексу   с
полузнакомой девушкой особенный кайф?.. Во всяком  случае,  то,  что  он
будет с ней спать, причем спать сегодня же,  Антон  понял  через  десять
секунд после того, как ее увидел. И она тоже поняла это. Все  остальное,
весь короткий ритуал ухаживания на вечеринке в его  комнате  был  просто
прелюдией,  необходимым  брачным  танцем,  подготовкой  к  этому   сексу
воскресным сентябрьским утром.
   "И еще я отомстил этой дуре, довольно подумал Антон. Правда,  она  об
этом не узнает. И дай бог, чтоб не узнала. Как, кстати,  скрыть  от  нее
Лялькины укусы на плечах? И  свою  исцарапанную  спину?  Ладно,  подумаю
потом... Надо с ней, наверно, недельку не поспать. Она и не  очень-то  в
постель к тебе  стремится,  надо  честно  признать...  Холодновата...  С
Лялькой не сравнишь".
   Лялька выскользнула из-под простыни.  "Ну  и  фигурка,  -  восхищенно
подумал Антон. -  Настоящая  секс-бомба.  Груди  здоровенные,  красивые.
Большая аппетитная задница... Правда, чуть толстовата. А через пару  лет
вообще расплывется, как кадушка... Но меня-то через пару лет уже  с  ней
рядом не будет, верно?"
   Лялька взяла со стола чистое полотенце, обмакнула его в таз с водой.
   Вернулась к кровати, уселась рядом с Антоном по-турецки и стала нежно
протирать  его,  приговаривая:  "Какой  большой,  какой  сильный!  Какой
мальчик! Притомился, мой сладенький..." Потом она наклонилась,  и  Антон
почувствовал ее губы. Тут же помимо воли он ощутил возбуждение. Это было
уже больно. Но и сладко - тоже.
   "Вот это секс-машина", - восхищенно подумал Антон.
   А начиналось все вчера с вечеринки, или "сейна", как тогда  говорили,
в его общежитской комнате.
   Поводов было два. Во-первых, Белоснежка должна была сдать  госэкзамен
по научному коммунизму. Во-вторых, у него, Антона,  два  дня  назад  был
день рождения: двадцать один год - "очко". Отмечать день в день не стали
из-за нее.
   Как-то нехорошо резвиться за два дня до "госа". Никто не  сомневался,
конечно, что его невеста-отличница экзамен сдала бы, и сдала на  "пять",
даже если б кутила всю ночь перед сдачей. Но сама она, такая правильная,
пойти  на  экзамен  после  гулянки  позволить  себе  не  могла.   Потому
празднество перенесли.
   После экзамена Белоснежка  должна  была  сразу  мчаться  в  общагу  к
Антону.
   Он к этому времени планировал уже  отовариться,  и  она  поможет  ему
приготовить стол. Помимо прочего, праздник  имел  скрытый  смысл:  Антон
впервые должен был предъявить ее  -  без  пяти  минут  супругу  -  своим
друзьям. Он волновался.
   Получилось все совсем иначе.
   Когда Антон  вернулся  из  магазина,  груженный  водкой,  портвейном,
шампанским и даже коньяком, вахтерша сказала ему, что  звонила  девушка.
Связь через вахту общаги была крайне неудобной и использовалась  лишь  в
исключительных  случаях.  Антон  догадался,  что  звонила  она.   Другим
девушкам он телефон общаги, кажется, не давал.
   Антон притаранил покупки в комнату и спустился вниз. Разговаривать от
любознательной  вахтерши  не  хотелось,  и  Антон  вышел  на   улицу   к
телефону-автомату. Стоял ослепительный медный осенний  день.  В  воздухе
пахло чем-то неуловимо приятным. Антону всегда казалось, что есть что-то
сексуальное в этом осеннем запахе увядания.
   Антон опустил "двушку" в автомат. Дозвонился на удивление сразу же.
   Сквозь хрипы автомата был слышен голос бабульки, охранявшей ее корпус
в Лефортове. "Шевцову из 615-й, пожалуйста!"  -  что  есть  силы  заорал
Антон. Бабуля была более чем глуховата. Через три  попытки  она  поняла,
кто нужен, и пошла искать кого-нибудь, кто поднялся бы на шестой этаж за
Шевцовой. Самой вахтерше было такую высоту не осилить.
   Потянулись минуты ожидания. У телефонной будки остановилась девушка.
   Она выразительно поглядывала на часы. Антон отворачивался от  нее.  В
будке, нагретой  осенним  солнцем,  стало  душно.  Девушка  забарабанила
монеткой по стеклу.
   Антон повернулся и  сделал  умоляющий  жест.  Наконец  на  том  конце
провода взяли со стола трубку.
   - Это Антон? - спросил мужской голос.
   - Да, - ответил Антон. Он ощутил иррациональный укол ревности.
   - Шевцова просила тебе передать, что она не приедет.
   - Не приедет? А в чем дело?
   - Она заболела.
   - Чем?
   - Голова болит, - ухмыльнулся парень.
   - Понятно, - протянул Антон и швырнул трубку на  рычаг.  Разозленный,
он вылетел из телефонной будки. Шваркнул дверью и едва не сшиб ожидавшую
студентку.
   А  в  это  время  его  невеста,  закрывшись  в   туалетной   кабинке,
сотрясалась от жестоких приступов рвоты...
   Вот так и сложилось: злость на нее, испортившую  ему  день  рождения;
коньяк и водка почти без закуски  -  плюс  томительные,  многообещающие,
сексуальные глаза незнакомой девушки, которая оказалась напротив  Антона
за праздничным столом... Когда стемнело, он целовался с Лялькой у  окна,
отгородившись от остальных гостей  шторой.  От  ее  поцелуев  бросало  в
дрожь. Он не мог дождаться, когда уйдут гости, и знал, что она останется
с ним...
   ...Антон лежал распластанный на постели, судорожно сжимая ее плечи.
   Лялька трудилась над ним. "Нет, это невозможно, -  думал  он.  -  Она
съест меня. - Волна наслаждения поднималась все  выше.  -  Ну  еще,  еще
чуть-чуть", - молил он про себя, кусая подушку и с дикой силой хватая ее
за волосы. Лялька ласкала его ртом, языком, рукою. Он уже не мог терпеть
сладостной боли и не соображал: что с ним происходит, где он.  Откуда-то
издалека доносился посторонний стук.
   Наконец его пронзила острая, самая сладкая боль. Хриплый рык вырвался
из его груди. Антон вдруг понял, где находится.  Он  лежал  навзничь  на
своей кровати. В дверь колотили.
   Лялька проглотила, запила из бутылки. "Ну что ж ты, - прошептала она.
- Открывай".
   "Убью гада", - прорычал он и,  не  одеваясь,  пошлепал  к  двери.  Он
вообразил, что это друзья пришли к нему за  опохмелкой.  Рывком  отворил
дверь в коридор.
   На пороге стояла она.
   - Прости меня, - сказала она заготовленную фразу и шагнула в комнату.
   Тут она увидела в беспощадном свете уже наступившего дня все:  сбитую
постель, голого Антона с еще не успевшим  опасть  тюльпаном,  обнаженную
раскрасневшуюся Ляльку, которая  сидела  на  постели  и  с  интересом  и
превосходством смотрела на гостью.
   - Ах вот оно как... - прошептала она.
   Потом она - нет, не заплакала, не закричала - точным и мощным  ударом
заехала Антону по щеке. Удар был такой, что в голове его  загудело.  Что
есть силы швырнула в стену  перевязанную  ленточкой  коробку.  Лялька  в
ужасе пригнулась. Девушка развернулась,  шандарахнула  дверью  так,  что
отвалился кусок  штукатурки,  и  побежала,  рыдая,  по  коридору.  Чтобы
догнать ее, Антону надо  было  еще  успеть  одеться...  Догонять  он  не
стал...
   "Какие же все мужики  сволочи",  -  писала  вечером  в  свой  дневник
Лялька.
   "Вот это я влип", -  тупо  думал  этим  вечером  Антон,  напиваясь  с
друзьями.
   А она ни о чем не думала. Она ревела в своей  комнате,  уткнувшись  в
подушку. В один момент обрушился весь созданный ею мир, в котором  царил
красивый, умный, стройный Антон. Летели к черту все  ее  планы  красивой
свадьбы,  счастливой  и  спокойной  жизни  рядом  с  ним  и  ребеночком,
маленьким человечком...
   Она рыдала, она ненавидела Антона, она жалела себя. Но не сомневалась
в двух вещах: во-первых, Антон ее больше никогда не увидит.  Никогда.  И
никогда она не сможет быть рядом с ним. Она предательства не прощает.
   А во-вторых, ребенка она, несмотря ни на что, оставит. Да  она  и  не
может его не оставить. Доктор вчера сказал, что срок уже четыре месяца.
   Рустам чувствовал свою вину и вел себя смирно, без  обычного  гонора.
Он в десятый раз повторил:
   - Ну уверен я был, что она поедет в Москву. И  людей  заготовил,  все
чики-чики. Сопроводили бы в лучшем  виде.  Кто  ж  знал,  что  она  -  в
Стамбул...
   - Ты, ты должен был знать, - жестко сказал Шляга.
   Павел Ильич прервал их перепалку.
   - Рустам, расскажите, - он намеренно обращался  к  нему  на  "вы",  -
каких людей все-таки удалось достать на Стамбул?
   - Да выбор-то где! Какой такой выбор! За  полчаса  найти!  Чтоб  и  в
городе, и загранпаспорт был!
   - Я дал вам полтора часа, -  жестко  сказал  Павел  Ильич.  -  Будьте
добры, уточните. - Он был подчеркнуто вежлив.
   - Ну - Завгар и Гымза. С этими ясно. А вот старший, Мелешин...
   - Что? Что с ним?
   - Начальник охраны мой. Десантник. Медведя завалит. Но...
   - Что - "но"? Договаривайте!
   - Он хочет сказать, что не уверен, будет ли тот мочить, -  пришел  на
помощь к Рустаму Шлягун.
   - Что ж ты таких ссыкунов  себе  в  начальники-то  охраны  берешь?  -
возвысил голос Ильинский, непринужденно переходя на "ты". - А?!.
   Крыть было нечем.
   - Почему сам не поехал?
   - Так ведь в городе дела... - стал оправдываться Рустам.
   - Дела? Знаем твои дела. Быстро найди мне тех, кто сможет.  Двоих,  а
лучше троих. С нормальными паспортами. Отправляй их в Стамбул.  И  ты  с
ними.
   Ясно?
   Рустам осклабился.
   - Утром есть рейс из Краснодара. Будут проблемы с билетами -  звоните
мне, решим... Время есть. Глаз с девки не спускать!..
   Рустам и Шляга слушали его молча. Вот поэтому он, а  не  какой-нибудь
Шляга здесь главный. Потому что  он,  Павел  Ильич  Ильинский,  умел  из
самого критического положения  найти  выход.  И  выход  этот  был  самым
разумным.
   Именно потому - а не из-за власти или из-за денег - слушали все его.

***

   Стамбул, 27 мая 1999  года  Пароход  "Екатерина  Вторая"  подходил  к
Стамбулу.
   Мелешин  стоял  на  верхней  палубе  и  с  любопытством  смотрел   на
прорисовывающиеся в дымке Дома с разноцветными крышами.
   Вот пароход вошел в пролив. Впереди маячил мост - точь-в-точь  такой,
как в Москве близ Парка Горького, только раз в сто больше.
   Вот и он в первый раз выбрался за границу! Выбрался морем, как мечтал
в детстве. Повезло ему в этот раз с работенкой. Когда  Рустам  осторожно
показал ему "объект" - симпатичную испуганную блондинку, -  Леха  втайне
обрадовался. И тому, что она молода и красива. И тому, что она,  похоже,
не должница и не стукачка. Судя по всему, просто курьер. Можно  сказать,
почти коллега.
   Ну а раз коллега - ворон ворону глаз не выклюет.

***

   Полпервого ночи Рустам вместе с двумя своими приспешниками  выехал  в
Краснодар. Машин на трассе почти не было,  и  они  неслись  под  двести,
только шины визжали на крутых поворотах. Рустам сам сидел за рулем.
   В  отличие  от  прочей  южнороссийской  и  столичной  братвы,  прочно
усевшейся на неповоротливые американские семейные автомобили (джипы), он
обожал спортивные машины. Ездил Рустам  на  антрацитно-черном  "Корвете"
1996 года. Он купил бы себе и "Феррари" (средства позволяли),  но  счел,
что это будет слишком вызывающе. На всем побережье был,  говорят,  всего
один "Феррари" - у Евгения Кафельникова. Но ему такие понты  гаишники  и
налоговики, наверно, прощают.
   До краснодарского аэропорта они долетели за час.
   Там  их  ждал  неприятный  сюрприз.  Чартерный  рейс   до   Стамбула,
назначенный на  восемь  утра,  откладывался...  на  сутки!  Как  пояснил
дежурный по аэропорту, с которым Рустам поговорил  очень  конкретно,  не
набрали достаточного количества пассажиров. "Челноков" нынче стало мало.
   Рустам был взбешен.
   Остаток ночи ушел, чтобы попытаться зафрахтовать самолет на Стамбул.
   Однако подходящих самолетов в аэропорту не было.
   Утренним рейсом Рустам с подручным вылетели в Москву.
   Затем - переезд на таксере из Внукова в  Шереметьево-2  и  билеты  на
рейс "Туркиш айрлайнз", вылетающий из столицы  в  стамбульский  аэропорт
Ататюрк. Себе Рустам взял первый класс,  подручные  летели  по  обычному
тарифу.
   В аэропорту Ататюрк бандиты оказались точно по расписанию. В  желудке
у Рустама бултыхалось не менее полутора литров халявного спиртного.
   В аэропорту им  шлепнули  марочку-визу.  Рустам  стал  в  очередь  на
паспортный контроль. Офицер  взял  его  паспорт.  Рустам  изо  всех  сил
таращил глаза после  бессонной  ночи,  двух  перелетов  и  трех  бутылок
"беленькой". "Айн момент", -  сказал  пограничник  и  стал  изучать  его
паспорт. Смотрел он в него долго, хмурясь.
   А еще через секунду Рустам ощутил,  как  на  его  запястьях  щелкнули
наручники.

***

   "Сколько же здесь рыбы! - удивлялся Мелешин. - И кефаль, и камбала, и
крабы! Вроде бы и море одно - Черное. Только  у  нас  оно  все  какое-то
мертвое, одни зеленухи. А тут - такое изобилие..."
   Мелешин не спускал глаз с девушки.  Та  выглядела  веселой  и  вполне
отдохнувшей. Кажется, она и не подозревала о том, что  кому-то  поручено
за ней следить. Девушка ступила на берег и замахала, подзывая  таксиста.
Она громко сказала водителю, садясь в машину: "Marmara, please".
   Алексей сел  в  следующую  машину  и  приказал,  .с  трудом  подбирая
английские слова, ехать  как  можно  ближе  за  вот  этим  такси.  Шофер
недовольно  скривился,  и  Мелешину  пришлось  долго   вспоминать,   как
по-английски будет "хорошие чаевые".

***

   "Неужели мне удалось... как это, слово такое есть... оторваться?
   Сбросить хвост?" - радовалась Таня, сидя в  безопасном  тепле  такси.
Она с любопытством смотрела по сторонам и удивлялась, почему  на  улицах
не видно женщин в паранджах  и  мужчин  в  чалмах  -  ей  раньше  всегда
казалось, что жители Стамбула выглядят именно так. Но нет, город казался
вполне европейским. Многие женщины были одеты в элегантные - в  основном
длинные - платья. Правда, у некоторых на  голову  было  накинуто  что-то
вроде длинного полупрозрачного платка.
   Многие мужчины выглядели  совсем  по-европейски:  в  белых  рубашках,
галстуках, хорошо  сшитых  костюмах.  Они  выходили  из  дорогих  машин.
Встречались,  однако,   и   довольно-таки   зачуханные   экземпляры,   с
трехдневной щетиной и какие-то немытые.
   Дома тоже выглядели по-разному.
   В районе  порта  в  каждом  здании  был  магазин.  Многие  назывались
по-русски - Таня только удивлялась: "Дружба", "Москва", "Одесса" и  даже
"Южнороссийск".
   Было  множество  домиков  с  надписью  "HOTEL"  или  даже   по-русски
"Гостиница". Из окон гостиниц свисало белье.
   "Браво, "челноки"! - подумала Таня. - Ай да Зойка!.. Турок  -  и  тех
научила говорить по-ру