аком языке говорит. Просто отвечала - и все. Плюс  к  тому
Катя потихоньку начала понимать психологию хозар.
   - Москва для них - враждебный город, враждебный  мир,  -  втолковывал  ей
профессор. - Хозарам здесь тяжело, маетно. Чужой язык, чужие люди.  Они  все
время на взводе. А постоянный дискомфорт рождает агрессию. Вот почему хозары
часто заводят ссоры.
   - Пусть уезжают, если  им  у  нас  не  нравится!  -  едко  сказала  Катя.
Спохватилась и быстро добавила:
   - Ой, извините!
   - Каждый "черный хозарин" - может быть, кроме меня -  только  об  этом  и
мечтает, - уверил ее профессор. - Но... Все они хотят уехать -  с  деньгами.
Без  денег  на  нашей  родине  делать  нечего.  В  Хозарии  же  работать   и
зарабатывать негде. Но там - и мера богатства другая. Иная, нежели в России.
Если, по московским меркам, ты просто нормально обеспечен, то  в  Хозарии  с
этими  деньгами  станешь  богачом,  элитой,  человеком-богом.   Многие   мои
соплеменники мечтают стать выше других. А этого  возможно  добиться,  только
имея, как это сейчас говорят, бабки. Потому  все  хозары  более  всего  чтят
деньги. Pecunia est nervus rerum .
   - Разве у этого, что на "Брабусе"... Что, у него нет денег? Да  наверняка
- куры не клюют! - горячо возразила Катя. - Чего же он не уезжает к  себе  в
горы?
   - Упивается властью, -  пояснил  профессор.  -  "Черные  хозары"  мечтают
только о деньгах, "белые" - о деньгах и власти.  Нашу  нацию  слишком  долго
угнетали. Хозары слишком часто теряли земли, дома,  утварь.  Рядом  с  нашей
землей и сейчас идет война. И хозары считают, что  только  за  деньги  можно
получить и мир, и свободу,  и  счастье.  А  власть,  возможность  повелевать
дается только тому, кто имеет деньги. Quaorenda pecunia primum, virtus  post
nummos. Так говорил Гораций.
   Катя поспешно перевела - с латинского на хозарский:
   - Сначала домогайся денег, потом - добродетели.
   Бахтияров внимательно взглянул на нее и добавил:
   - Акцент у вас еще тяжеловат.  Так  что  сегодня  ночью  спать  опять  не
придется, будете учиться. А насчет денег.., я просто хочу убедить вас в том,
что ваш племянник будет жив и здоров, пока вы  не  соберете  выкуп.  Большие
деньги ведь дают только за целого заложника. Так что вам  сначала  предъявят
его - целым и невредимым. И убьют лишь тогда, когда получат свое богатство.
   - Богатства они не получат. И Ленчика  -  не  убьют,  -  горячо  заверила
профессора Катя.
   Уж она-то постарается, чтобы уроки профессора принесли Ленчику пользу!
 
ПАВЕЛ СИНИЧКИН 
 
   Москва - мой город. Я люблю гулять по нему. Если,  конечно,  прогулка  не
подразумевает посещение загса, клеток с тиграми или хозарских кафе.
   Городская застройка близ кинотеатра "Мечта" к таким местам не относилась,
и я прохаживался здесь с некоторым удовольствием.  Меня  подогревала  мысль,
что где-то рядом, возможно, находится наш Ленчик. Но... Я  гулял  по  дворам
вокруг "Мечты" почти три часа - и все без толку. Искомое не обнаруживалось.
   В  бумажнике  у  меня  лежала  полезная  фотография  -  точнее,  давешняя
компьютерная распечатка  с  изображением  желто-черно-красных  занавесок.  И
сегодня, прогуливаясь по дворам близ кинотеатра, я искал в одном из окон сей
узор. Оперативное чутье подсказывало мне: эти шторы должны  быть  закрыты  -
даже днем.
   Задача сначала казалась мне несложной. Но вышло, что не  все  так  легко.
Поблизости  от  кинотеатра  имелись  пятиэтажные,   при   этом   трех-   или
четырехподъездные дома. Окон, значит, в каждом насчитывалось  около  ста.  А
всего - восемь пятиэтажных домов. Значит, около восьмисот окон.
   Однако тимуровцы семидесятых почти сплошь обсадили дома тополями.  Теперь
многие деревья  вымахали  выше  крыш  и  мешали  обзору.  Чтобы  рассмотреть
занавески, приходилось то отходить от домов метров на пятнадцать,  выискивая
щели в кронах, то приближаться вплотную к стенам и задирать вверх голову.
   Оделся я  подчеркнуто  по-рабочему:  брезентовые  штаны  и  куртка,  плюс
чемодан из тех, что носят сантехники.  На  работяг  из  городских  служб  на
улицах мало кто обращает внимание. Впрочем, определенный интерес  я  все  же
вызвал.  Однажды  ко  мне  подошел  бравый  дедок  и  по-хозяйски   спросил:
"Планируете двор асфальтировать?"
   - Служба газа, - сухо ответил я. - Возможны небольшие утечки.
   - Ага, ага, - покивал тот и отошел.
   Если даже версия Кати правильна, невозможно понять: как Ленчик узнал, что
находится возле кинотеатра? Увидел  его  из  окна  своей  тюрьмы?  А  может,
заметил в тот момент, когда хозары  вытаскивали  его  из  машины  и  вели  в
подъезд? А может, он обратил внимание на неоновую вывеску, когда  его  везли
на авто в плен?
   Кроме того, не исключено, что Катерина ошиблась и  кинотеатр  "Мечта"  не
имеет отношения к Ленчиковой тюрьме. И я только напрасно теряю время.
   Если бы в РУБОПе не оказался хозарский  шпион  -  тогда  искать  было  бы
намного проще. Раздать пяти-семи курсантам  фото  с  занавесочками  -  пусть
шныряют по дворам. Или подключить на кратковременную прослушку все  квартиры
в округе. Или, проще всего, поговорить с участковым: какие  квартирки  здесь
пользуются нехорошей  репутацией?  Но  теперь  мне  рассчитывать  на  ментов
нечего. Если сообщить в тот же РУБОП о "Мечте" и о занавесочках  -  вряд  ли
Ленчик надолго останется в той квартире.
   Мне приходилось действовать в одиночку, обходиться собственными силами.
   К концу  третьего  часа  прогулки  я  отчаялся  найти  проклятое  окно  в
непосредственной близости от кинотеатра и решил расширить круг поисков.  Мне
оставался  последний  дом,  самый  дальний   от   культурно-развлекательного
комплекса. Я подошел к нему ближе и тут издалека вдруг  увидел  в  одном  из
окон на третьем этаже знакомый узор. Я ускорил  шаг.  Очень  похожие  шторы!
Вытащил   свою   фотографию-распечатку.    Да,    это    они:    те    самые
желто-черно-красные занавески!
 
*** 
 
   Я отошел к своей "восьмерочке".  Прикинул  по  подробной  карте  столицы,
какой точный адрес у интересующей  меня  квартиры.  Достал  сотовый.  Набрал
номер ЦАСа. Назвал пароль. И через пару минут девушка-оператор  сказала  мне
телефон искомой квартиры.
   Я набрал этот номер. Сердце делало не шестьдесят, как обычно, а, пожалуй,
все восемьдесят ударов в минуту.
   Мне ответили быстро.
   - Ал-ле? - сказал голос с восточным акцентом.
   - Кто это? - спросил я.
   - Кто тибэ нужен? - акцент говорившего, похоже, был хозарским.
   - Услана мне.
   - Куда ты звонишь? Я назвал номер.
   - Нэт здесь таких! - гаркнули мне и бросили трубку.
   Теперь сомнений не оставалось: в квартире на третьем  этаже,  за  желтыми
занавесочками   с   черно-красными   цветами,   обитают   "лица   кавказской
национальности".
   Но там ли Ленчик?
 
*** 
 
   В машине я переоделся. Надел вместо брезентухи белую рубашечку с коротким
рукавом.  Мои  рабочие  штаны  вполне  могли  сойти  за  новомодные  джинсы.
Сантехнический чемоданчик я, впрочем, взял с собой.
   Подъезд дома, где свили свое гнездо хозары, никем  -  ни  консьержем,  ни
домофоном - не охранялся. Я поднялся на второй этаж.  Позвонил  в  квартиру,
расположенную ровно под хозарской. Если здесь меня не  поймут,  имелось  еще
три запасных варианта: квартира над вероятной темницей и две квартиры  сбоку
от нее: справа и слева.
   - Кто здесь? - раздался из-за двери свежий старушечий голос.
   - Я из милиции, - сказал я, нарушив тем самым (в очередной  раз  в  своей
практике) закон "О частной детективной и  охранной  деятельности".  Он,  как
известно,  запрещает  частным  детективам  выдавать  себя   за   сотрудников
правоохранительных органов.
   - Что вам угодно? - донесся из-за двери голос старой дамы.
   - Я вам все расскажу,  только  неудобно  кричать.  Откройте,  пожалуйста,
дверь.
   Дверь отворилась - на длину цепочки.  В  отверстии  показалась  ухоженная
голова старушки. В глазах пожилой дамы светилось молодое любопытство.
   - Вам ваши соседи сверху не докучают? - спросил я у нее тихо.
   - Хачики? -  неожиданно  употребила  современное  словцо  бабулька.  -  В
сущности, нет. Вот только, - она понизила голос, - пахнет у них из квартиры.
Селедку они, что ли, там жарят?
   - Не могли бы мы с вами поговорить? - попросил я.  -  Если  можно,  не  в
подъезде.
   - А вы мне свое удостоверение покажете?
   - Покажу, - с легким сердцем сказал я и продемонстрировал бабуле из своих
рук "эмвэдэшную" корочку,  очень  похожую  на  настоящую.  (Тем  самым  я  в
очередной раз нарушил Уголовный кодекс,  причем  сразу  две  статьи:  двести
третью - "превышение полномочий служащими частных охранных  или  детективных
служб" и триста двадцать седьмую: "подделка государственных документов").
   - Что ж, проходите, - молвила старушка и откинула цепочку. Я  сделал  шаг
внутрь квартиры. - Я не рассмотрела в удостоверении -  вас  зовут?..  -  Она
сделала вопросительную паузу.
   - Павел. Павел Синичкин.
   - А меня Татьяна Дмитриевна, - с легким кокетством представилась  пожилая
дама. - Проходите, пожалуйста, в комнату. Обувь можно не снимать.  На  улице
сухо.  Да  и  трудно  себе  представить  милиционера  без  ботинок.  -   Она
засмеялась.
   Я улыбнулся. Старушка мне  определенно  нравилась.  Прямая,  стройная,  с
полным ртом белых зубов (кажется, искусственных) и тщательно завитыми седыми
буклями. И еще у нее, кажется, имелось чувство юмора - большая редкость  для
женщины вообще, а тем паче для дамы пожилой. Я  решил,  что  бабульке  можно
рассказать даже больше, чем я первоначально собирался.
   Комната старушки оказалась столь же тщательно ухожена, как  и  она  сама.
Нигде ни пылинки. Тщательно промытые окна. Старая  мебель.  Множество  книг.
Всюду салфеточки, сувенирные статуэтки, а на стенах и на полках бесчисленные
фотографии - от снятых в начале века (на плотном  картоне)  до  сегодняшних,
недолговечных кодаковских и полароидных.
   Центральное место в экспозиции занимали  два  снимка:  на  одном,  сильно
увеличенном,  легко  угадывалась  она  сама,  бабулечка,  -  только  лет  на
шестьдесят моложе. Ее обнимал за плечо  бравый  военный  в  форме  сороковых
годов, с тремя шпалами в петлицах. Другой большой снимок запечатлел все того
же красного командира - но в значительно более преклонном возрасте (впрочем,
он и тогда, очевидно,  не  потерял  своей  лихости).  Этот  снимок  украшали
траурная лента и гроздь искусственных цветов. Кажется, всю судьбу бабуленьки
можно было реконструировать по этим двум фото.
   - Итак, чему обязана? - спросила старушка,  усевшись  на  стул  и  жестом
усадив меня в кресло.
   - Видите ли, Татьяна Дмитриевна, - осторожно начал я, -  в  квартире  над
вами проживают некие кавказцы...
   - Да-да, - перебила она меня. - Давно, уже более полугода. Но  ведут  они
себя, надо отдать им должное, вполне пристойно.
   - Пусть это останется между нами, - продолжил  я,  -  но  у  нас  имеются
основания подозревать их в совершении тяжкого преступления.
   - Вот как!.. - воскликнула бабушка. - Что  же,  мой  Саша  сказал  бы  по
такому случаю: "В тихом омуте черти  водятся".  И  еще:  "Сколько  волка  ни
корми, он все равно в лес  смотрит..."  Хозары,  они  и  есть  хозары.  Что,
скажите, они натворили? Если это не тайна?
   - Тайна -  для  всех,  но  не  для  вас.  Они  похитили  человека.  Юношу
восемнадцати лет. И требуют за него выкуп.
   - Какая мерзость! - воскликнула бабуленька. - И этот юноша находится там?
Наверху? Надо мною?!
   - Есть основания полагать, что да.
   - Так почему  вы  не  выручаете  его?!  Или  это  только  по  телевидению
показывают: учения, группа захвата, раз-два! Одни высаживают  дверь,  другие
на веревках запрыгивают в окно! И все заложники на свободе - а  все  бандиты
лежат! Валяются, уткнувшись, извините за грубое слово, мордами в пол!
   - Мы выручим этого  юношу,  -  твердо  сказал  я,  улыбнувшись  про  себя
горячности старушки. - Но для  этого  нам  необходимо  знать:  сколько  там,
наверху, находится бандитов. Как они  вооружены.  В  каком  конкретно  месте
квартиры содержится заложник. Словом, нам необходимо произвести разведку.
   - Разведку - боем? - браво предположила бабулька.
   - Нет, зачем боем? - улыбнулся я. - Напротив, очень тихую  разведку.  Для
этого нам и понадобилась ваша, Татьяна Дмитриевна, помощь.
   - Что я должна сделать? - с готовностью откликнулась старушка.  Вот  ведь
комсомолка тридцатых годов! Глаза горят, и ничто ей не страшно.
   - Вы лично - ничего, - улыбнулся я. - Но я хотел бы вас попросить:  могли
бы мы использовать вашу жилплощадь для того, чтобы наблюдать за бандитами?
   - Каким, простите, образом? - сразу слегка насторожилась пожилая дама.
   - С вашего разрешения я установлю в ваше  потолочное  перекрытие  скрытый
микрофон. - Бабушка слегка насупилась, и я поспешно добавил:
   - Ваша квартира никак не пострадает.
   - А это не опасно? - спросила пожилая дама.
   - Ни в коем случае! - воскликнул я и прижал руку к груди. - Заверяю  вас,
дорогая Татьяна Дмитриевна, ни в коем случае. Никому, и тем более  вам,  это
мероприятие не повредит. А мы с вами сможем помочь выручить из страшной беды
молодого человека, юношу.
   Старушка задумалась, пожевала губами. Затем наконец решилась:
   - Вы  производите  впечатление  порядочного  и  ответственного  человека,
Павел. Какое, вы говорите, у вас звание?
   - Капитан. Капитан милиции.
   - Ну что ж, - с долей неуверенности проговорила пожилая  дама,  -  можете
располагаться, товарищ капитан. Вы что-то будете здесь сверлить? Бурить?  Не
хотите ли, впрочем, перед началом вашей работы выпить чаю?
   -  С  удовольствием,  дорогая  Татьяна   Дмитриевна.   Спасибо   вам   за
предоставленную возможность... И я очень, очень вас  прошу:  пожалуйста,  не
рассказывайте никому, даже очень близким людям, о том, что  вам  только  что
стало известно.
   - - Молодой человек!.. - слегка оскорбилась дама. -  Мне  ли,  с  моим-то
жизненным опытом, не знать, что такое военная тайна?!
 
*** 
 
   После чаепития я попросил у старушки  старых  газет  и  стол  со  стулом.
Пожелание  было  исполнено.  Затем  я  достал  из  своего  "сантехнического"
сундучка дрель "Блэк энд  Деккер".  Прикинул,  с  какого  примерно  места  в
квартире наверху производилась видеозапись побитого Ленчика. Затем я спросил
у хозяйки разрешения "слегка продырявить"  ее  потолок.  Чуть  нахмурившись,
старушка дала мне "добро". Я заверил Татьяну Дмитриевну, что все  разрушения
в ее комнате будут исправлены тут же по окончании операции.
   - Кроме того, - сказал я, - вы получите немедленную компенсацию.
   Я достал из кармана и протянул  даме  пятисотрублевую  бумажку.  Старушка
заколебалась, нахмурилась и с удивлением глянула на меня.
   - Берите-берите. - Я укромно сунул пятисотрублевку в карман ее халата.  -
Дело в том, что родители мальчика  -  довольно  обеспеченные  люди.  Они  не
жалеют средств ради того, чтобы освободить его.
   - Н-да, - с сарказмом протянула Татьяна Дмитриевна, - теперь я вижу,  что
правду    говорят:    наши    правоохранительные    органы    перешли     на
самофинансирование. Впрочем, как и российские врачи, и учителя... Не  говоря
уже о сантехниках.
   - Такова жизнь, Татьяна Дмитриевна, - философски заключил я.
   Покачивая сокрушенно головой (это, вероятно, означало: "Куда катится наша
страна!"), старушка удалилась на кухню. Купюру она мне, впрочем, не вернула.
Я надел бейсболку, защитные очки (точь-в-точь как у хирургов из американской
"Скорой помощи"), настелил на пол газеты. Взгромоздился на пирамиду из стола
и стула. Грохотание дрели вряд ли насторожит хачиков: мало  ли  кто  в  доме
взялся вешать карнизы или книжные полки.
   Я стал сверлить. Бетон сыпался мне на очки, бейсболку и плечи.  Пару  раз
из кухни появлялась пожилая дама и с любопытством и опаской  взглядывала  на
меня. Через десять минут я пробурил в квартиру наверху  достаточно  глубокую
скважину. Когда под сверлом, кажется, не оставалось  больше  преград,  кроме
паркета верхней комнаты, я остановился. Слез со своей  пирамиды.  Достал  из
чемоданчика микрофон.
   Микрофон под названием "Удлинитель-два" продал мне за девяносто  долларов
один  умелец  в  районе  Митинского  радиорынка.  К  нему  я   приобрел   за
американскую десятку приборчик под названием "МАЗ". Эта  штуковина  включала
микрофон, когда в помещении раздавались звуки, и отключала  его,  когда  там
становилось тихо. Работал микрофон на частоте  сто  сорок  мегагерц,  и  мне
обещали, что я буду слышать все, что происходит в искомом помещении, даже на
расстоянии  десятка  километров.  Итак,  в  очередной  раз  нарушив   статью
Уголовного  кодекса  (на  этот  раз  сто  тридцать  восьмую,   гарантирующую
неприкосновенность частной жизни),  я  снова  залез  на  свое  сооружение  и
изолентой закрепил в отверстии "жучки". Вместе они оказались не больше ключа
от почтового  ящика.  Включил  имевшийся  у  меня  в  слесарном  чемоданчике
радиоприемник,  уже  настроенный  на  волну  прослушки.  Из  кухни   явилась
любопытствующая старушка.
   Приемник слегка шипел,  но  слышимость  оказалась  удовлетворительной.  В
комнате, находящейся непосредственно надо мной, в целом  было  тихо.  Однако
откуда-то - кажется, из кухни - доносилось бормотание  телевизора,  перестук
игральных костей и -  самое  главное!  -  восклицания  по-хозарски.  Наличие
хачиков в квартире на третьем  этаже  не  вызывало  сомнений.  Но  здесь  ли
находится  несчастный  Ленчик?  Может,   его   успели   перевести   в   иную
импровизированную тюрьму?
   Ножом на длинной ручке я очень осторожно вырезал в сделанной  мною  дырке
последний слой - кусок паркета. Затем еще раз послушал верхнюю  квартиру.  Я
не хотел, чтобы пол провалился прямо на глазах у хачиков. Однако  они,  судя
по отдаленному грохоту костей, не на шутку увлеклись игрой в нарды на кухне.
   Тогда я закончил  надрез.  Аккуратно,  словно  пробку  из  бутылки  "Шато
Марго", вытащил шилом маленькую круглую паркетину. Затем, не мешкая,  достал
из  универсального  чемоданчика  "телевизор":  телескопическую  рукоятку   с
закрепленной на конце системой зеркал. Настроил зеркала.  Аккуратно  вставил
рукоятку в отверстие.
   Взглянул. Мне стал отчетливо виден интерьер  вышележащей  комнаты:  голые
стены, кусок батареи,  часть  окна,  прикрытого  теми  самыми  занавесями  в
красно-черные цветы. Я слегка повернул рукоятку.
   И тут в зеркальце я увидел Ленчика. Он  сидел  У  батареи,  прислонившись
спиной к стене, на плоском грязненьком матрасике - и сосредоточенно  ковырял
в носу. Больше в комнате я никого не заметил. А Ленчик даже не углядел моего
зеркальца.
   Я  быстро  убрал  "телевизор":  не  хватало  еще  неадекватной  Ленькиной
реакции. Вернул назад кусок паркетины. Закрепил ее с моей  стороны  клеем  и
скотчем. Паркетина легла точно. Я  был  уверен:  даже  если  кто-то  наверху
станет  присматриваться  к  полу  -  вряд  ли  он  заметит  сделанный   мной
"операционный шов".
   В оставшемся в потолке бетонном отверстии я закрепил  микрофон.  Слез  со
своей импровизированной стремянки. Проверил действие  передатчика.  Разговор
хачиков  -  наверху,  на  кухне  -  слышался  будто  рядом.   Они   трындели
по-хозарски,  но  порой,  разгорячась,  вставляли  в  речь  грубые   русские
ругательства.
   Во  время  моего  глубокого  бурения  Татьяна  Дмитриевна  еще  пару  раз
приходила с кухни и с опасливым восхищением  посматривала  на  мои  занятия.
Наконец я собрал замусоренные  газеты,  сложил  в  чемоданчик  инструмент  и
вернул на место стол  и  стул.  Старушка  как  раз  притопала  в  комнату  в
очередной раз и одобрительно проговорила:
   - Вы, Павел, настолько же аккуратны, как и Саша - мой покойный муж.  -  А
потом добавила:
   - Не хотите ли еще чайку? Я нажарила оладушков.
   - С удовольствием, - искренне сказал я. -  Только  позвольте  мне  помыть
руки. И не