альянс  получился  куда  сложнее.  Об  аппетитах  Лабоцкого  я уже
рассказывал,  точно  такие же, или  даже похлеще,  они  и  у других  молодых
волчат.  И   поэтому  хозяева   жизни  очень   скоро   оценили  преимущества
сотрудничества с "синими" -- те в дела не влазят, но предупреждают:  платите
нашу долю честно, иначе обман вам дороже обойдется. К тому же ни спортсмены,
ни  "новые  русские" не  учли, что свое мы  за так никогда не отдадим и тоже
готовы на все. Если они считали себя хозяевами на воле, то в тюрьме, ку-да и
они, и "новые русские" стали попадать косяками, хозяевами остались мы, и там
живут  только  по нашим законам, тут мы  им и прищемили хвост. И на волю  от
дельцов, попавших в тюрьму, полетели  малявы, чтобы  держаться прежних крыш,
то есть "синих". Усек мой ликбез?
     -- Усек, усек, ты давай про Лабоцкого... -- поторопил хозяин номера.
     -- Вот  теперь  снова вернемся  к десантникам. Они  в Москве  держались
своим  землячеством, не привлекали  чужаков, остерегались утечки информации,
боялись, что менты,  или "синие", или свои же, новые,  зашлют  им подсадного
казачка.
     Решив  перебраться в Москву, новокузнецкие, конечно, знали, что главным
противником у них станут  "синие", ведали они и о том, что в столице уже все
поделено:  вплоть  до  кладбищ,  до самой  худой забегаловки  у  дороги,  до
туалетов на железнодорожных вокзалах  -- и  все,  что им  глянется, придется
отнимать силой. К такому раскладу они были готовы.
     Зная, что столкновения с "синими" не избежать -- а их  банда  вольготно
разгуливала  на  чужих территориях,  --  Лабоцкий  сам  вызвал  на  разборку
люберецкую группу. На  стрелку бывший  десантник приехал один и без  оружия.
Спокойно выслушал  все, что о  нем  и  его  орлах думают москвичи,  а  потом
предложил им оглянуться по сторонам. Отовсюду из кустов, окружавших пустырь,
где проходила  встреча, сверкали  оптические  прицелы  снайперских винтовок.
Даже  раздался  один  выстрел,  который  выбил  из  рук  главаря  люберецких
пистолет. Москвичи молча расселись по иномаркам и  уехали, на  время оставив
новокузнецких в покое. После  этого ребята из провинции совсем распоясались.
С  ходу  подмяли  под  себя  несколько  крупных  групп  и компаний.  Выходки
самозванцев  вывели из  равновесия всех, и в одном из шикарных  ресторанов в
центре  столицы срочно  собрались на сходку наши авторитеты, где единогласно
решили,  что  с бандой Лабоцкого надо кончать. Здесь же жребий  потянули  --
кому.   После  сходки   стратеги   выработали  секретный   план   ликвидации
новокузнецких главарей.
     Аргентинец,   сделав   паузу,  закурил,   потом  открыл  новую  бутылку
"Хольстен",  не  торопясь  выпил  и,  отправив   ее  к  остальным  порожним,
продолжил:
     -- А  теперь я перейду к  финальной части  этой печальной  истории, ибо
когда  в дело вступает братва, и десантникам,  и спортсменам приходит конец,
потому что за  нами традиции,  опыт и  у нас есть  люди, у  которых  рука не
дрогнет, потому что они выполняют не самосуд, а решение сходняка.
     Наши узнали, что основной костяк банды Лабоцкого располагался в Москве,
и  решили  навести "законный"  порядок  в  Новокузнецке. На помощь  местному
авторитету  из  "синих"  выделили  братву  из  близлежащих  регионов,  и  те
молниеносно повышибали  отовсюду уполномоченных Лабоцкого  и захватили  даже
его казну. В самой  столице поступили похитрее, можно сказать  по-иезуитски.
Люди,  поехавшие  в Новокузнецк наводить порядок, имели и  секретную задачу:
собрать  как  можно больше материала на лидеров группы: Лабоцкого, Гнездича,
Шкабару --  и особо  разузнать о  каких-нибудь трениях, вражде,  размолвках,
возникавших  между  ними  прежде. Нужного материала собрали  много, все трое
были с норовом еще  до  армии. Нашли и с десяток видеопленок,  где компания,
кто вместе, кто  в узком кругу, отмечала праздники, свадьбы, дни рождения  и
просто  дружеские  пирушки  на природе  -- там  каждый  из  главарей говорил
всласть, и на  это извели сотни метров пленки. Наняли опытного "сценариста",
уже известного как создателя подобных шедевров, и  попросили составить текст
на  основе  собранного материала,  чтобы  рассорить троицу насмерть, вызвать
крайнее  недоверие  и  желание  устранить  друг  друга. Готовые  три кассеты
режиссеры "спектакля" прослушивали  два вечера подряд, оценивали, как бы они
сами  поступили в подобном  случае, выход напрашивался  только один: убрать,
пока не убрали тебя, в общем, все как и было задумано братвой. Расчет был на
то, что все истории,  о которых  шла речь,  были  давние,  связаны  только с
Новокузнецком и  в Москве об этом  никто не мог знать -- такое вот коварство
"синих".  И  план удается сполна  -- ужасной смертью  погибает  Лабоцкий,  в
ванной,  на  глазах  у семьи, убивают Гнездича,  и главарем банды становится
Шкабара.
     Обрати  внимание, Тоглар,  какие  события  за  один  день:  взрыв,  два
убийства. Раньше  при "плохом" министре внутренних дел Щелокове мы накануне,
тайком, уговоримся где-нибудь в Свиблово сыграть  в  карты, а через час, как
только усядемся за стол, милиция уже стучала в дверь. Фантастика! Чувствуешь
разницу и во времени, и в профессионализме?
     --  Да уж,  что и  говорить, -- согласился хозяин. --  Но  чем  дело-то
кончилось?
     --  Шкабара   скоро   начал   догадываться,  что  неспроста  изменились
обстоятельства в его родном  городе, хотя и не  понимал до конца, какая сила
ему  противостоит. Да и в самой Москве, через своих людей в  милиции, узнал,
что  оперативники  идут   буквально  по  следам  банды   и   вот-вот  капкан
захлопнется.  Чувствовал,  что и братва в столице против него ощетинилась. И
коммерсанты избегают встреч. И тогда  Шкабара решил бежать... в  Австрию. Он
нашел  опытного  бухгалтера, которому поручил через один известный  в Москве
коммерческий банк перевести деньги  к цюрихским  гномам  -- так  в Швейцарии
называют банкиров  из  Цюриха, гарантирующих  анонимность  вкладчика и тайну
вклада. Из-за этих-то фантастических сумм -- Россия Западу  по кредитам чуть
больше долж-на -- и  перевод  которых Шкабара решил проконтролировать лично,
он задержался в столице на две недели. Но не зря у нас существует пословица:
жадность фраера сгубила.
     Дальше  Шкабаре  не повезло,  хотя до самолета в  Вену оставалось ровно
шесть часов. Дело в том, что, когда воровской сход принял решение уничтожить
Лабоцкого,  те, кому выпал жребий привести приговор в  исполнение,  конечно,
сразу  поставили на прослушивание все телефоны  банды  в  Крылатском,  а  за
главарями  приставили  круглосуточную  наружку. Впрочем,  наши паханы  пошли
дальше, когда прознали, какие  суммы переводит на Запад Шкабара. Если  бы он
даже и вылетел в Австрию, там, в аэропорту, его уже ждали бы наши хлопчики и
в обмен на жизнь они бы вырвали тайные коды в швейцарских банках.
     И тут встал вопрос:  самим убрать Шкабару или сдать его властям? Деньги
в Цюрихе  решили  "достать" через  бухгалтера, тот  имел  карт-бланш на  все
операции  и сам  должен был вслед за бандитом смыться из России, поэтому его
пасли еще плотнее,  чем хозяина. Завалить  Шкабару тоже не просто, времени в
обрез, да  и  вооружен до зубов. Решили братвой не рисковать. Но и сдать его
властям  не  просто. Выход  нашли гениальный.  У  одного молодого авторитета
прослушивался ментами  телефон -- ему  его подруга  с  АТС  доложила. Хозяин
телефона позвонил своему школьному  товарищу и  рассказал, что некто Шкабара
убил человека и через три часа вылетает из Шереметьево-2 в Австрию,  так что
он  не знает, как поступить, --  сообщить  в милицию  или  самому  задержать
негодяя.
     Через  полчаса  люди,  продолжавшие  наблюдать  за  квартирой  главаря,
доложили, что  нагрянула  группа захвата,  не то ОМОН, не  то  РУОП, и после
большой перестрелки Шкабару, с мешком на голове, вывезли в "воронке".
     Позже наши люди в милиции  рассказывали, что Шкабара предлагал  каждому
из  группы  захвата  по  миллиону  долларов, а трем  офицерам,  руководившим
операцией,  еще  и по новенькому  шестисотому "мерседесу", если они отпустят
его в аэропорт. Он ведь не знал, что на него наехали по наколке.
     Вот  такая, друг  Тоглар, печальная  история.  Наисвежайшая,  последняя
точка в ней поставлена лишь за десять дней до моего приезда в Ростов.
     --  Да уж,  видно, придется мне  привыкать ко всем  этим переменам,  --
подытожил Фешин.
     -- Вот-вот...  И  привыкать,  и  перестраиваться  надо на  ходу,  иначе
рискуешь головой... Ну,  спасибо за  завтрак, за  опохмелку.  --  Аргентинец
решительно встал и, оглядев себя в зеркале напротив, заключил: -- Я рад, что
ты  жив и здоров, ведь нас, стариков, остается  все меньше  и  меньше. Новая
братва  ныне  и  до  тридцати   не  дотягивает,  мы  ей,  наверное,  кажемся
динозаврами. Жизнь  человека  потеряла  цену,  сегодня в Москве  могут и  за
триста баксов убить. Жаль, мало поговорили...
     Здесь Фешин усмехнулся про себя: ничего себе мало, ведь говорил-то один
Городецкий, а он, как школяр,  лишь слушал да кивал. Но Аргентинец  этого не
заметил или сделал вид, что не заметил.
     -- Скоро обед, потом у меня до утра игра, а завтра я улетаю в Москву --
дела.  А  впрочем, давай пообедаем вместе, теперь я угощать  буду, повара из
ресторана еще с прежних лет знаю. В Дону, слава Богу, еще много ценной рыбы:
и осетра, и белуги, и стерляди  -- навалом. Я закажу солянку-ассорти рыбную,
заливное, тоже из разных сортов рыбы, и все остальное тоже из рыбы, из самых
лакомых  кусочков, соглашайся,  долго  такой  обед не забудешь.  А  главное,
поговорить хочется, да и тебя дальше в курс жизни ввести.
     Константин  Николаевич  глянул на  часы -- временем он располагал. Да и
рыбный  обед прельщал -- чеченцы  ее почти не едят, -- и за  годы  плена  он
соскучился  по рыбным  блюдам. Но важнее  обеда те ориентиры,  что обозначил
словоохотливый Аргентинец;  судя  по  услышанному рассказу,  жизнь  меняется
круто и становится очень  похожей  на  минное поле,  а  Городецкий,  образно
говоря, рисует ему  карту минного поля.  Не мешало бы, пользуясь  случаем, и
сблизиться с Аргентинцем, ему, видно, еще долго в Москве понадобится лоцман,
и Константин Николаевич принял радушное предложение старого кореша.
        "2"
     Через два часа, когда  Фешин появился в зале,  метрдотель  встретил его
как старого друга и, видимо предупрежденный, провел на вчерашнее  место, где
сидел улыбающийся Городецкий. На столе в плоской вазе стоял знакомый букет.
     --  Нравится? -- спросил  Аргентинец и  весело добавил: -- Я им сказал,
что мой друг согласен обедать только в том случае, если на столе будут такие
роскошные  цветы,  так  что  им пришлось возвращать  твой букет  из кабинета
директора. -- И оба приятеля от души рассмеялись.
     Стол  накрыли  богато,  слишком богато  и  изысканно.  Фешин не мог  не
заметить этого,  и жест старого картежного  шулера оценил, заодно получил  и
подтверждение  своей недавней  догадке:  если  он  кому  и нужен, то  только
братве.  Опытный  Аргентинец  без  слов  понял  состояние  Тоглара  и сказал
проникновенно:
     -- Считай, официальный банкет в твою честь, мы ведь не новые волчары, у
нас братан --  это  свято! Оттого нас никогда ни властям, ни отмороженным не
победить, наша идеология не подвластна переменам, и деньги для нас ничего не
значат, деньги -- грязь. И я рад, что первым встретил тебя на свободе. Давай
за твое здоровье, братан!
     Он потянулся к ведерку с шампанским на  краю стола, из которого торчало
горлышко необычайной и  незнакомой бутылки. Поймав  заинтересованный  взгляд
Фешина, Городецкий улыбнулся:
     -- Ты сегодня  угостил  меня дивным  шампанским, и  я  решил  тебя тоже
порадовать. Это не из ресторана, из магазина валютного доставили -- один раз
в жизни случается такое попробовать...
     -- Почему же один раз в жизни, откуда такой скепсис? --  перебил Тоглар
приятеля.
     Городецкий радостно всплеснул руками:
     -- И ты попался! Это реклама "Тайттингера" такая во всем мире. Дословно
звучит: "один раз  в вашей  жизни"... Я  ведь иняз  в свое время  закончил с
отличием,  знаю  английский  и  французский,  --  не  без  гордости  объявил
Аргентинец.  --  Ну,  давай выпьем  и  за  встречу,  и за  то,  чтобы  такое
шампанское всегда было в нашей жизни. -- И они подняли бокалы.
     Выпив и отдав дань каждой из закусок, они перекидывались о том о сем, и
вдруг Аргентинец задал неожиданный вопрос:
     -- Скажи, ты ведь уже четверть века с братвой и все  время, как я знаю,
ничем другим, кроме бумаг, не занимаешься?
     Тоглар, почувствовав, что Городецкий  готов рассказать еще какую-нибудь
историю, откуда можно выудить нечто полезное, лишь кивнул, соглашаясь.
     -- Тогда ответь мне, могло ли быть раньше, чтобы  тот, кому ты выправил
документы, готов был пришмалять тебя на всякий случай?
     -- Зачем же ему это?  Я ведь могу снова  пригодиться, жизнь-то  колесом
катится,  возвращается на круги  своя. Да и  вообще это западло, ты ведь его
выручаешь, куда без ксивы деваться в наше  время. Нет, мне такое и в  голову
не могло прийти,  хотя  я всяких психов выручал.  --  Фешин  был искренен, и
Аргентинец это понял.
     -- Ну, тогда  я просто обязан  рассказать тебе  еще одну историю,  ведь
нынче другой  заказчик пошел, другой, и  ухо следует  держать  востро.  Этот
рассказ куда короче, но подобного ни  я, ни  ты не только не слышали прежде,
но не встречали даже  в крутом боевике. Голливуд, наверное, большие  денежки
отвалил бы за возможность экранизировать жизнь этого героя нашего времени.
     --  Ну-ка,  ну-ка,  просвети,  может, и  пригодится  когда,  -- поощрил
Тоглар, понимая, что на Аргентинца сегодня нашел стих просветительства.
     --  События,  о которых пойдет речь,  развивались  почти  параллельно с
теми, что я поведал тебе до обеда. Целиком, из  уст одного человека, историю
я услышал месяц назад, случайно, на новоселье, хотя многое знал и  раньше из
разных  источников.  В Барвихе,  совсем  недалеко  от  санатория,  где любит
лечиться или, там, уединиться при  каждом удобном случае наш президент, один
наш братан устроил новоселье. Я надеюсь, мы с тобой туда еще не раз заглянем
в гости, я просто  обязан ему  тебя представить,  он хоть и моложе нас, но о
тебе наверняка слышал. Дворец он  отгрохал  -- ни в сказке сказать, ни пером
описать; три этажа вверх и этаж вниз. Рассказывать, что там и как, просто не
берусь, сам увидишь,  сказка -- тысяча и  одна ночь, и только! Наверное,  те
нефтяные  магнаты, о которых я уже  упоминал, если бы  увидели хазу  Шамана,
такая  у него  кликуха, -- он  Тюмень держит в руках,  --  то  лопнули бы от
зависти. На новоселье собрались свои лю-ди -- немного, человек пятьдесят, не
больше. Ближе к ночи, когда гости разбились на компании и разбрелись, кто по
дому,  кто по саду, кто пошел играть в  бильярд, кто в  сауну, кто в бассейн
поплавать,  в одном  из каминных залов второго этажа вместе с  хозяином дома
собралось  человек десять -- двенадцать. И один гость, в гражданском -- а он
человек в  высоких ментовских чинах, -- рассказал нам историю одного шумного
побега  из  "Матросской  тишины". Об этом вскользь  и газеты, и  телевидение
упомянули. Непонятно только,  зачем  он рассказал:  то ли  в глазах  молодых
женщин,  крутившихся  возле  него,  покрасоваться  решил,  то ли  себе  цену
поднимал, то ли кому намек какой кидал, там крутых было с избытком, а может,
другую какую цель имел,  ментов нам никогда не понять, но поведал он повесть
любопытную, а для  тебя она может и особый интерес на будущее представить. Я
ведь тебе не зря вопрос о бумажках задал...
     -- Бумажка бумажке рознь,  --  обронил Фешин, ковыряя вилкой в тарелке.
-- Иная жизни стоит, сам знаешь.
     -- Знаю, -- согласился Аргентинец. -- Не в обиду тебе сказано.  Историю
эту,  пожалуй,  следует начать с конца, со знакомого тебе много  лет СИЗО-1.
Про СИЗО  все  узнали как раз в  августе девяносто первого  года, когда туда
определили  всех главарей  ГКЧП. Заговорить  о  нем  снова  заставил  бывший
милиционер,   тридцатипятилетний   Александр  Солоник  с  громкой   кликухой
Македонский -- скорее всего ее  дали острые на язык журналисты. Знаешь, есть
такая  манера  --  стрелять  из  пистолета  с   обеих  рук,  она  называется
"по-македонски", так вот, парень мастерски владел этим приемом.
     Правда, с "Матросской тишиной" он познакомился гораздо раньше, и к  его
первой ходке мы  еще вернемся. За всю историю из  тюрьмы  не было ни  одного
побега.
     Так вот, как Македонский туда загремел? За два месяца до тюрьмы он, как
выражаются  менты, "с неким неустановленным  следствием  лицом", появился на
Петровско-Разумовском рынке  столицы.  По  слухам  нашей братвы,  пришел  по
заказу на  разборку: кто-то  отказывался платить.  Одет он был  по-пижонски,
короче,  не для  базара.  Видимо, кто-то  на  стрелку  опоздал,  и  он успел
намозолить  глаза  милиционерам,  которыми  сейчас  наводнен  каждый  рынок.
Солоника  с приятелем  пригласили  в  опорный  пункт  милиции  для  проверки
документов. Ну, раз  приглашают --  те  и пошли. На входе  Солоник культурно
пропустил хозяев вперед и закрыл дверь. На руке у Македонского был перекинут
летний светлый плащ, а под  ним оказался многозарядный  голландский пистолет
"глок",  и  он  тут же  стал палить по своим бывшим  коллегам.  Двоих  сразу
насмерть,  двоих  других  тяжело  ранил.  Выскочив  из милицейской  каморки,
сообщники  кинулись   в  разные  стороны.   За  Македонским  погнались  двое
охранников из  фирмы "Бумеранг", а потом  попытался его остановить  еще один
какой-то  случайный милиционер, но  Солоник его подстрелил первым. Охранники
все же Солоника по-вязали.
     Ранили  нашего  героя в  почку,  и,  пока  он  лежал  под  капельницей,
выяснилось,  что в сети попалась не простая рыбка, а поистине  золотая. Ведь
за рыбкой этой  охотилась  вся милиция страны, все спецслужбы, искала его  и
братва,  и молодые волчары,  считай, у каждого постового милиционера имелась
его фотография, в бегах он числился с 1988 года... А теперь  можно вернуться
и к  его истокам, но  прежде мы с тобой пропустим еще  по бокалу прекрасного
шампанского и закусим чудным заливным из стерлядки. Следом нам уху из нее же
подадут, тут ее по особому  рецепту готовят -- с головизной из осетра. Водку
можно  стаканами  пить, но  если  заедать такой ухой, никогда  не опьянеешь,
запомни.
     Подняли бокалы за удачу -- фарт не последнее дело в  рисковой жизни. Но
Аргентинцу, видно, не терпелось дорассказать историю...
     -- Значит, родился российский гангстер номер 1, как определили его наши
газеты, в  1960  году, в городе Кургане, том самом,  где  работал знаменитый
хирург-травматолог Елизаров, слышал, да?
     Фешин согласно кивнул, кто же этого не знает.
     --  Он  и  до  армии был  в городе парнем известным: красивый, статный,
любил  одеваться, за собой следил, обожал  музыку, прекрасно  танцевал. Имел
высокий  спортивный разряд по классической борьбе,  увлекался самбо и дзюдо,
вообще  знал  приемы рукопашного боя. После службы он  поступает работать  в
милицию, становится инструктором по  стрельбе.  Но карьеру в ментовке  он не
сделал, хотя заочно и учился в Горьковской высшей школе  милиции. А казалось
бы, на голову был  выше коллег -- умен,  тщеславен, хитер,  не  любил  гнуть
спину  ни  перед  кем.  Конечно,  это  качества не мента,  и  туда  он попал
случайно, а может, уже  тогда, смолоду, задумал изучить эту систему изнутри?
Да и личная его жизнь никак не совпадала с образом человека в мундире: любил
пофорсить,  слыл известным  в  городе  донжуаном. Одна из амурных историй  и
привела его в тюрьму, и,  как я полагаю, эта несправедливость и озлобила его
на весь мир: он  не нашел достойной  жизни ни на воле,  ни в тюрьме,  и стал
мстить всем за свою сломанную судьбу. Уже был женат,  когда у него  случился