Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
ыл, хотя и порывался несколько раз -- и по дороге с
аэропорта, и у Городецких, -- но сработал какой-то неподвластный ему тормоз.
Утром, когда они позавтракали внизу в ресторане, Тоглар весело сказал:
-- А я ведь обещал тебе сюрприз, выманивая тебя из Ростова в Москву, а
ты и не напомнила.
-- Я думала, что визит к твоим друзьям Городецким и есть тот самый
сюрприз, -- пожала плечами подруга. -- Я очень довольна проведенным у них
вечером, спасибо тебе. И если сегодня меня ждет еще одна подобная радость,
считай, что ты приготовил двойной сюрприз.
-- Ну, это судить тебе, -- несколько туманно изрек Тоглар. -- Если
понравится, то это и будет главный сюрприз. Во всяком случае, я старался...
Забрав "порше" с автостоянки гостиницы, Константин Николаевич повез
Наталью на Кутузовский проспект. Когда подъезжали к дому, очень похожему на
тот, в котором жил Городецкий, Наталья заметила, что на фронтоне этого
здания тоже висели два барельефа из черного и серого гранита и три
бронзовые, позеленевшие от времени мемориальные доски.
-- Значит, я угадала, опять в гости? -- с деланным восторгом сказала
Наталья, оглядывая высокое парадное с консьержем в униформе, бывшего
десантника.
-- Сюрприз может быть и не в гостях, потерпи немножко, -- ответил с
усмешкой Тоглар, вызывая скоростной лифт.
Поднялись на шестой этаж, на просторную лестничную площадку. Поскольку
на нее выходили только две квартиры и обе принадлежали Константину
Николаевичу, то Виленкин привел в порядок и эту территорию. Оформление стало
строгим, изысканным, на долгие годы: до потолка -- крупная плитка под цвет
редчайшего каррарского мрамора, на стенах -- хорошо полированные дубовые
панели, из специального наборного паркета -- пол. Хотя обе квартиры на
площадке принадлежали Тоглару, но входные двери в них резко отличались друг
от друга и по форме, и по цвету полотна и косяков, и особенно по богатству и
дизайну хорошо надраенной бронзовой фурнитуры. Над входом в двустворчатую
массивную ореховую дверь, что вела в мастерскую-салон, имелась большая
застекленная арка, из-за нее прихожая в светлое время суток могла обходиться
без электрического освещения, что было очень важно для художника и
преображало квартиру до неузнаваемости.
Конечно, лестничная площадка у Городецких тоже была чистой и
аккуратной, но в сравнение с этой никак не шла, как говорят в народе: небо и
земля. И тут, на площадке перед дверями, у самого Константина Николаевича
вышла заминка: он растерялся, в какую квартиру вести Наталью прежде всего. В
конце концов он подошел к двери, что выглядела построже в сравнении с дверью
мастерской-салона -- тоже двустворчатой, сделанной из цельного массива
могучего дуба, в середине которой было пропущено толстое восьмимиллиметровое
бронированное полотно, выдерживающее очередь из крупнокалиберного пулемета
-- такие двери делали в Англии почти семь месяцев. Открыв ее своим ключом,
Тоглар радушным жестом пригласил Наталью в дом.
-- Чей это дворец? -- спросила она растерянно и отчего-то испуганно.
Кругом ее окружало такое великолепие, что она боялась куда-нибудь не туда
наступить или что-то задеть.
Заметив ее смущение, Константин Николаевич весело сказал:
-- Ты вчера что-то говорила о собственном доме, собственной кухне. Вот,
предлагают мне такую квартиру, а я без твоего согласия не могу дать ответ.
Посмотри, пожалуйста, кухню, может, надо что изменить, добавить?
Раздевшись в просторной прихожей, он провел ее за руку по сверкающему
паркету в большую, метров на двадцать пять комнату, которую он назвал
кухней. Наталья даже не представляла, что могут быть такие роскошно
обставленные кухни -- с прекрасной мебелью, со встроенными холодильником,
морозильной камерой, микроволновыми и электрическими печами и духовками,
восьмикомфорочной газовой плитой, сияющей хромом и никелем и снабженной
всевозможными датчиками и приборами, отчего она походила на космический
аппарат. Здесь же были посудомоечная машина и другие агрегаты,
предназначения которых она не знала и о которых даже не догадывалась.
Обратила Наталья внимание и на то, что на всем оборудовании стоит знак одной
фирмы -- Сименс". Константин Николаевич подошел к громадному холодильнику и,
распахнув его, сказал:
-- Будет тебе где хранить продукты, -- потом щелкнул переключателем
газовой плиты, которая тут же сама, без огня, зажглась, но о таких чудесах,
плитах на пьезоэлементах, она уже слышала.
Наталья заметно осмелела и, подойдя к хромированной мойке, включила
воду -- полилась холодная и горячая. Константин Николаевич отодвинул один из
четырех тяжелых деревянных стульев с высокой спинкой и объ-явил:
-- Вот это место будет моим, не возражаешь?
-- А я займу вот это, чтобы лучше видеть тебя и быть поближе к плите,
-- озорно ответила Наталья, включаясь в игру или подстраиваясь под веселое
настроение Тоглара.
Затем они осмотрели зал, комнату с камином, которая понравилась ей
больше всего. Особенно огромная, похожая на фантастическую птицу люстра из
цветного венецианского стекла и схожие по стилю торшеры в углах комнаты, да
и все изысканное освещение, выполненное итальянскими дизайнерами, будущая
хозяйка дома приняла с нескрываемым восторгом -- это радовало Константина
Николаевича, ревниво следившего за ее реакцией. Из каминного зала Наталья
никак не хотела уходить -- даже не обставленный до конца мебелью он был
уютен. Но Константин Николаевич сказал, что им есть еще что посмотреть в
этом доме, и увел ее в сле-дующую комнату, оказавшуюся
кабинетом-библиотекой. Она выглядела более завершенной и обставленной, чем
остальные, хотя Тоглар обронил, что еще должны привезти сюда массивный
двухтумбовый письменный стол, рабочее кресло и комплект кожаной мебели с
диваном, креслами и журнальным столиком.
Наталья Зимина, выросшая в рабочей семье в заводском микрорайоне, ни у
себя, ни у подружек дома никогда не видела столько книг. Не всякая
городская, не говоря уже о сельской, библиотека могла гордиться таким
собранием, и речь шла даже не о тщательности подбора и встречающихся
раритетах, а просто о их количестве. В библиотеке от соседства с множеством
мудрых фолиантов Наталье почему-то сделалось даже неуютно, и, увидев на
одной из стен, между уходящими до потолка стеллажами с книгами, еще один
вход с аркой, она спросила:
-- А эта дверь куда ведет? Неужели есть еще одна комната? -- Она уже
сбилась со счету от холлов, прихожих, гостиных...
-- А мы сейчас посмотрим! -- сказал заговорщицки Константин Николаевич
и, взяв ее под руку, увел к потаенной двери, которую не сразу и заметишь, но
женщины -- народ всевидящий и любопытный.
Из бесшумно отворившейся двери будущего кабинета они сразу, как по
волшебству, попали еще в один холл с камином. Но этот камин был поменьше,
попроще, чувствовалось, что зал и камин не рассчитаны на большие посиделки,
а словно специально предназначались для одиночества, для часов раздумий.
-- Я так поняла, что мы попали еще в одну квартиру, -- вопросительно
глянула она на Константина Николаевича, но тот уже приглашал ее в следующую
комнату. -- Ух ты! -- восхищенно ахнула Наталья. Она увидела на одной из
стен, почти на всю ее ширину, огромную сюрреалистическую работу Шагеева.
Полотно действительно притягивало внимание -- со вкусом оформленное,
прекрасно освещенное произведение смотрелось великолепно! Наверное, примерно
так обставляются выставки одной картины. Привычное окно, выходящее во двор,
расширили в четыре раза, и вся торцевая стена стала сплошным окном:
причудливое переплетение рамы было рассчитано на движение солнца, и оттого
мастерская была ярко освещена в течение всего дня. Поэтому комнату никак
нельзя было принять за обыденное жилье, и гостья поняла, что попала в студию
художника. С трудом оторвав взгляд от полотна знаменитого московского
сюрреалиста, Наталья вдруг увидела у сдвинутого к стене мольберта с забытым
этюдом картину с обнаженной женщиной и невольно шагнула к ней и тут вблизи
разглядела еще два городских пейзажа: один летний, другой зимний. Картины ей
понравились, но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что висят они в
мастерской неспроста, было видно, что даже каждый гвоздь тут продуман, -- и
она молча прошла к другим полотнам, возможно они подскажут разгадку тайны.
Она и подумать не могла, что все виденные ею старые картины принадлежат
художнику, который имеет непосредственное отношение к хозяину дома.
Внимательно вглядываясь в полотна, перебегая взглядом с одного на
другое, она почувствовала уверенную руку одного мастера, хотя, честно
сказать, особенно глубоко в искусстве никогда не разбиралась, хоть и имела
друга-художника. Машинально глянув на год написанной работы -- эта деталь
для нее казалась в тот момент важнее, любопытнее, -- автоматически прочитала
фамилию автора: "Фешин". И до нее неожиданно дошло, что Константин
Николаевич -- тоже Фешин, не часто встречающаяся в России фамилия. Тогда
Наталья вернулась к первой картине, там тоже стояло "Н.И. Фешин", и она,
повернув удивленное лицо к молча наблюдавшему за ней Тоглару, спросила
неожиданно:
-- Неужели твой отец писал эти прекрасные картины?
-- Нет, -- ответил спокойно, обнимая ее за плечи, Тоглар, -- это мой
дед, академик Николай Иванович Фешин.
-- А кто был твой отец? -- пользуясь моментом, задала новый вопрос
Наталья.
-- Тоже художник. Настоящий художник, кормился кистью. Жаль, рано умер,
в сорок лет. Военные ранения дали себя знать.
-- Ты никогда мне об этом не говорил. -- Наталья обиженно дернула
плечом, освобождаясь из его объятий.
-- Не было повода. Не сердись. Сегодня другая ситуация, ведь вчера я
сделал тебе предложение... Ты еще не забыла?
-- Наверное, тебе вернули жилье, ранее принадлежавшее вашей семье? --
спросила Наталья, пытаясь что-то уяснить для себя. Слишком уж все было для
нее неожиданно: и дом, и квартиры, и изысканный ремонт, и намечавшаяся
обстановка -- Константин Николаевич по ходу осмотра рассказывал вскользь,
где, что будет стоять, как выглядеть.
-- Не совсем так, Наташа, -- покачал головой Тог-лар. -- Дома на
Кутузовском -- сталинской эпохи, тогда строили капитально, с размахом, на
века. А Фешины родом из Казани, там родились и жили мой дед, мой отец, моя
бабушка. Сегодня там никого в живых не осталось. Зато в Казани, в
Государственном музее Татарстана, есть специальный фешинский зал, мы
как-нибудь съездим туда... А я родился и вырос в Западном Казахстане, в
далеком местечке Мартук. Там остались могилы отца и матери... Вот и вся моя
родословная, -- заключил он невесело. -- Будем начинать все сначала. Вместе
с тобой, надеюсь, мы возродим некогда достойный русский род Фешиных. Если
ты, конечно, согласна...
-- Я сразу, еще в Ростове, почувствовала, что в твоей жизни есть
какая-то тайна, но никогда не думала, что это может быть связано с твоей
фамилией, с родословной, -- призналась неожиданно Наталья, прильнув к нему.
-- Еще на выставке у Вартазарова, когда все так восхищались твоими
рисунками, мог бы признаться, что ты из семьи известных русских художников.
-- Зачем? Тогда мы с тобой были еще мало знакомы, а родословную
человека не всякому следует знать, это глубоко личное. Теперь-то другое
дело... Не поверишь, мой дед пятьдесят лет был под запретом. Слава Богу, что
не уничтожили его работы в запасниках. Только теперь по-настоящему у него
начинается жизнь в новой России. К сожалению, до сих пор он известен только
узкому кругу специалистов, искусствоведов, да, пожалуй, жителям Казани. Там
его знают и любят. До сих пор нет ни одного каталога его работ... Этим мы с
тобой займемся в ближайшее время...
-- Значит, в тебе тоже живут гены художника, раз твои рисунки вызвали
восторг у Игоря, моего одноклассника, -- он не всякому скажет комплимент,
тем более коллеге по цеху...
-- Да, пожалуй, так оно и есть. Я чувствую тягу к живописи, хочу
рисовать. Раньше жизнь складывалась иначе, не до холстов и мольбертов было.
Теперь и я хочу попытать свой шанс, может, что и получится, не возражаешь?
-- шутливо спросил он.
-- Нет, конечно, -- задумчиво ответила Наталья, уж очень все это было
неожиданно для нее. -- Рисуй на здоровье, если душа лежит. Да и грех,
наверное, с такой родословной не попробовать себя в живописи. -- Она
огляделась вокруг. -- И мастерская твоя мне нравится, здесь так удобно,
уютно, красиво, столько света!
-- Тогда давай продолжим осмотр квартиры, ведь тебе предстоит решать,
подходит она нам или нет? -- шутливо предложил Тоглар невесте. -- Нам
немного осталось инспектировать, хотя и в этой половине есть и кухня, и
ванная, и комната для гостей, если они вздумают у нас заночевать, или вдруг
нагрянут твои родственники. Моих, американских, к сожалению, еще предстоит
отыскать, а других у меня нет, -- закончил грустно Константин Николаевич.
-- Кухня -- моя слабость, -- загорелась будущая хозяйка фешенебельного
дома, весело приказала: -- Веди!
Кухня в студии-мастерской оказалась гораздо меньше, не больше
шестнадцати -- семнадцати метров, но и она вдвое превышала все известные до
сих пор Наталье. И ванная комната, и кухня, и гостевая на этой половине дома
были решены в другой цветовой гамме, по-иному обставлены и освещены.
Например, кухня в мастерской была укомплектована фирмой "Бош", тоже
немецкой. Константин Николаевич отдавал предпочтение технике из Германии,
мебели из Италии, посуде из Англии, часам из Швейцарии, винам из Франции, и
это будущей хозяйке следовало учесть.
Особенно понравилась Наталье просторная, хорошо освещенная прихожая,
свет сюда попадал из огромной застекленной арки над входной дверью, из-за
этого решения архитектора-дизайнера квартира оказалась полна воздуха, света.
И разумеется, поражавшее ее только вчера жилье Городецких не шло ни в какое
сравнение с тем, что задумал Константин Николаевич. Она запоздало поняла,
почему он так настойчиво напоминал ей о сюрпризе. Такие сюрпризы, казалось
ей, бывают только во сне или в мечтах, а тут... В какой-то момент на Наталью
словно нашло озарение: она увидела эти двухквартирные апартаменты,
соединенные тайным ходом, во всем убранстве и блеске, как подробно описал ей
Константин Николаевич. Увидела и себя в доме, принимающей гостей, друзей,
родню, воспитывающей будущих детей, ведь он сказал ей: начнем с тобой
возрождать старинный русский род Фешиных, и ей стало так тепло и радостно,
что она тут же бесхитростно выпалила:
-- Ну, если выбор зависит от меня, мне тут все нравится, и я не хотела
бы ничего менять. Спасибо, дорогой, сюрприз действительно великолепный, так
меня еще никогда не радовали.
-- Я счастлив, что в праздничный день мне удалось поднять тебе
настроение и мой подарок пришелся тебе по душе, -- со старомодной
галантностью ответствовал Тоглар и шутливо поклонился. -- Давай вернемся в
гостиницу, оставим машину на стоянке и погуляем по Москве пешком. Я покажу
тебе одну дивную антикварную лавочку, познакомлю с ее хозяином Кузьмой
Митрофановичем, потом пообедаем в одном испанском ресторане, ты ведь в
Ростове проговорилась, что Испания тебя чем-то притягивает...
И снова они одолели комнату за комнатой, и вновь Наталья постояла у
понравившихся картин и гравюр, посмотрела на окрестности с высоты шестого
этажа в огромное окно в большом каминном зале, включая и выключая диковинные
люстры под высокими потолками, заглянула еще раз на кухню -- честно говоря,
уходить ей совсем не хотелось... В какие-то минуты она была готова ликующе
закричать в гулкой тишине пустых комнат: "Это мой дом! Это мой дом!"
Когда в прихожей он подавал ей манто из золотистой каракульчи, так
поразившее пресыщенных французов в Париже, Тоглар, обняв и целуя ее в ухо,
спросил:
-- Ну, так как, выходишь за меня замуж? Квартирный вопрос, как видишь,
решен...
И она, повернув к нему счастливое лицо, прошептала:
-- Да, милый, я согласна продлить род Фешиных...
Поздний обед в испанском ресторане "Реал" плавно перетек в ужин, но
Тоглар с Натальей не замечали времени, темени за окном, мокрого снега -- они
были по-настоящему счастливы, потому как определили день свадьбы: 20 апреля,
как раз в день ее рождения.
Суеверная Наталья вычитала в каком-то гороскопе, что браки, которые
заключаются в день рождения невесты, оказываются необыкновенно счастливыми.
Она уже однажды выходила замуж в мае и, опять же по поверью, -- промаялась.
Теперь она не хотела рисковать. Константин Николаевич, с улыбкой
выслушивающий доводы возлюбленной, был согласен на любые сроки. Наталья
хотела непременно венчаться в какой-нибудь известной церкви или соборе,
обязательно в белом свадебном платье с длинным шлейфом, чтобы этот день
запомнился на всю жизнь. Видимо, она помнила свою первую свадьбу в
студенческом общежитии и скучную регистрацию в районном загсе, в обшарпанной
комнате, с задерганной жизнью заведующей, которая заодно выписывала и
свидетельства о смерти.
"5"
Все почти так и получилось, как задумывала невеста, только заметно
изменились сроки в грандиозных и пышных планах. В конце марта, когда Наталья
сдавала свои дела в магазине "Астория", умерла в больнице ее мать, хотя
врачи уверяли, что больная идет на поправку. Пришлось Константину
Николаевичу срочно вылетать в Ростов, организовывать похороны и поминки --
все, как положено у православных. Теперь, до истечения сорока дней и
очередных поминок, о свадьбе не могло быть и речи, греховность такого
поведения казалась очевидной обоим, впрочем, и поводов особых спешить не
было. Виленкин, которому была названа дата свадьбы, к середине апреля
подготовил дом к встрече молодой хозяйки: в обеих квартирах укомплектовал
все, вплоть до обувных щеток для любого цвета обуви. Так что в квартиру на
Кутузовском Наталья въехала невенчанной, вопреки задуманному. Поминки по
матери, сороковины, отметили в Ростове, куда они поехали вдвоем и жили уже в
гостинице "Редиссон-Ростов", где прошли первые счастливые свидания после
побега Тоглара из чеченского плена.
С Ростовом, где родилась, училась и прожила все свои двадцать девять
лет, Наталья расставалась без сожаления. Со смертью матери оборвалась
последняя ниточка, связывавшая ее с этим городом. "Мы с тобой теперь оба
сироты", -- сказала Наталья Тоглару после похорон матери. Отца своего она не
знала вовсе, хотя носила его фамилию -- Зимина.
Отметив в апреле вместо назначенной свадьбы похороны и сороковины в
мае, они задумались, когда же назначить венчание. Май невеста исключила
наотрез, по уже известной причине. Лето выпадало как-то само по себе, эти
месяцы, на взгляд невесты, тоже считались несчастливыми. Остановились на
второй половине августа, ближе к осени, когда люди возвращаются из отпусков,
отдохнувшие, загорелые, энергичные. И тут Георгий-Эйнштейн вновь выручил
умным советом, предложив Тоглару оригинальный ход: сделать свадебное
путешествие наоборот -- поехать покататься по ми-ру, отдохнуть где-нибудь на
море, а потом уже венчаться в церкви, как пожелала ростовская невеста. Этот