ребята  закусывали,  Македонский  решил,  что  и  заправиться
бензином не мешает, и через полчаса, у въезда в какой-то райцентр, заметил у
дороги заправочную станцию.  Завернул к ней и впереди идущий "гранд-чероки",
а  когда Македонский  въехал  на  территорию  заправочной, то увидел и "УАЗ"
Тоглара --  у него  как раз  подходила очередь. Все верно, как в задачке для
первоклассника:  три  машины почти  одновременно вышли из  Москвы и намотали
почти по четыреста километров, всем пришло время наполнять баки.
     "Быки"  с  удовольствием  ужинали,  допивая бутылку шотландского  виски
"Джонни  Уокер",  и,  кажется, напрочь  забыли  или, наоборот, не  придавали
особого значения, что им вскоре придется стрелять. Они тоже увидели впереди,
в очереди, "джип", но никакого любопытства он не вызвал.  Им было все равно,
кто едет в машине, зачем их надо расстреливать. Они уже выросли такими -- ни
о  чем не  думать,  а  выполнять приказ. Очередь была  минут  на  десять  --
пятнадцать, и Македонский решил размяться, а если удастся, и глянуть на тех,
кто в "джипе", да и заплатить за бензин нужно было. На заднем сиденье лежала
пятнистая куртка-бушлат одного из  "быков"  и  армейская шапка-ушанка, и он,
накинув униформу, которая враз его преобразила, вышел из машины.
     Опять валил  снег, но к  середине ночи похолодало, и  теперь он ложился
плотно и даже поскрипывал под ногами.
     Заплатив в зарешеченное окошко за пятьдесят литров бензина, Македонский
оглядел  очередь.  У занесенного снегом, залепленного  грязью "уазика" стоял
коренастый крепыш в  армейском  бушлате с погонами прапорщика и ждал,  когда
последняя перед  ним машина передаст ему шланг. Из "джипа" никто не выходил,
да и, судя по всему, не выйдут, выбегут в последний момент, когда подъедут к
колонке вплотную, он хорошо знал кавказцев -- баре.
     Прапорщик уже сунул железный наконечник шланга в чрево  бензобака,  как
Македонского  вдруг осенила дерзкая  идея. Подойдя к служивому, он заговорил
вполголоса, быстро, заговорщически:
     -- Слушай, братан,  я тоже еду следом за  вами из  Москвы,  в Ростов. А
часа два назад  остановился у придорожного  кафе купить сигарет,  там  стоял
"джип-гранд-чероки",  -- и он  назвал номер  машины Карлена, -- они тоже там
тормознули,  купить  что-то,  кажется  минералки.  И  я  услышал обрывок  их
разговора,  вроде  речь шла о вашей  спецмашине, мне кажется, они вас пасут.
Будьте осторожны. Их трое, чеченцы, а может, дагестанцы, они для меня все на
одно  лицо.  У  меня  брат  в  армии,  тоже  прапор,  да  я и  сам  служил в
стройбате...  --  закончил Македонский,  поправляя не по  размеру  свободный
бушлат,  и  шмыгнул  носом,  получилось  вполне  естественно:  мол,  человек
человеку друг, товарищ, брат.
     Прапорщик  внимательно  глянул  на  худощавого  мужчину  и,  ничего  не
заподозрив, с улыбкой ответил:
     -- Наверное, вы ошиблись. Мы военная лаборатория, занимаемся радиацией,
взять  у нас нечего, но  все  равно спасибо. --  И  передав шланг очередному
водителю, Леха ловко нырнул в машину.
     В кабине переоборудованного "уазика" за  рулем сейчас  сидел Картье, он
сменил Германа, а Тоглар расположился рядом с  водителем. Леха  обрадовался,
что оставшуюся ночь будет ехать с  Самураем; Картье, которого он  не знал, а
лишь  общался  с  ним в  автомастерской,  оказался  парнем  неразговорчивым.
Правда,  его  и тут,  в  машине,  доставали  звонки из Москвы по спутниковой
связи, но он всем говорил, что отдыхает и вернется в столицу через  два дня,
к Новому году.
     Леха   тут   же  рассказал  своему   бывшему  командиру   про  странное
предупреждение на  заправочной станции.  Самурай сразу вспомнил про  "дурной
сон" Аргентинца, все совпадало точно: "джип", три кавказца, и он понял, что,
возможно,   какие-то   жизненные  обстоятельства  не  позволили  Городецкому
открытым текстом  предупредить  своего  друга о  том,  что  за  ним в  Чечню
потянется хвост. Но Герман  решил не впутывать Аргентинца, спасибо, что хоть
так,   по-восточному  витиевато,  предупредил,  и   немедленно   постучал  в
перегородку, отделявшую салон от кабины. Тоглар открыл раздвижное  окошко, и
Самурай доложил  о  разговоре на заправке. Тоглар вспомнил, что  видел  этот
"джип"  еще засветло, когда  они  выезжали из Москвы,  он думал, что тот уже
давно их обогнал или остался на пути, такие мощные машины обычно в хвосте не
плетутся, особенно если за рулем кавказцы.
     До рассвета оставалось  часа три-четыре, а в  светлое время разбираться
будет  гораздо  сложнее  или  вообще  поздно.  Тоглар, не  раздумывая, решил
проверить предупреждение,  возможно, кто-то  и прознал  про  операцию,  ведь
никого  из команды он толком не знал, да и ручаться в наше время за  кого бы
то ни было становилось все труднее и труднее.
     -- Значит, так, ребята, действуем по обстановке, -- стал излагать  свой
план Тоглар. -- Ты,  Слава,  -- обратился он к Картье,  -- гони  по трассе и
внимательно   посматривай   по  сторонам.  Как   только   увидишь  пустынную
проселочную дорогу,  ведущую  к казачьим станицам, хоть  влево, хоть вправо,
сворачивай, в удобном  месте тормозни и выходи из машины. Я пересаживаюсь на
твое место, а ты  прячешься со своим телефоном где-нибудь под  деревом или в
кустах, и я гоню дальше. Если "джип" по нашу душу, он обязательно свернет, и
ты позвонишь на мой спутниковый телефон. Тогда в дело  вступят Гера с Лехой:
я высаживаю их с гранатометами, а сам неторопливо еду дальше, чтобы кавказцы
видели  меня   впереди.   Как   только  появится   этот   "джип"  с   нашими
преследователями,  расстреливайте  его  в   упор.  После   взрыва  гранат  я
разворачиваюсь и подбираю вас по очереди, а через полчаса, если Бог даст, мы
снова на трассе. Ну, как ловушка? Есть предложения?
     Команда  согласилась  без возражений,  и каждый  принялся готовиться  к
своей части операции.
     Ровно через  час на дороге в станицу Ярмолинская,  в  пять утра, тишину
заснеженных  свекловичных  полей  разорвали   одновременно  два   залпа   из
гранатометов, а чуть спустя  короткая очередь, похожая на  одиночный выстрел
из израильского  автомата  "узи". Столб огня после взрыва машины полыхал еще
некоторое время,  но  дорога на Ярмолинскую была пуста, а  с трассы горевший
"джип" не было видно. Лес у дороги стоял густой, не прореживавшийся с самого
начала перестройки, уже одичавший и занесенный снегом, он и погасил взрывную
волну.
     Тоглар,  чтобы не  застрять в занесенных снегом  обочинах, долго искал,
где  можно  было бы  развернуться на узкой проселочной дороге, и,  доехав до
перекрестка, ведущего на развалившуюся ферму, развернулся и поспешил к месту
засады, что устроили "джипу" Леха с Самураем.
     Еще издали, в свете фар и огне пожарища,  Тоглар  увидел, что, кажется,
не все  прошло  так удачно, как  он спланировал.  Машина продолжала  гореть,
источая  вокруг  едкий дым,  время от времени  взрывались  патроны,  видимо,
оружия преследователи запасли немало, а Самурай,  склонившись над кем-то, то
ли оказывал помощь,  то  ли пытался услышать чьи-то последние слова. Леху он
нигде  не видел. Подбежав к Самураю,  Тоглар увидел,  что лежавший на  снегу
мужчина не Леха, а молодой кавказец, хорошо одетый, без шапки, на привычного
бандита  он  никак  не  походил, что-то  интеллигентное  было  в  его  лице,
искаженном болью.  Одного взгляда Тоглару было достаточно, чтобы понять, что
тот уже не жилец, понимал это и Самурай и  пытался перед смертью узнать хоть
что-то  у незнакомца.  Но парень  говорил с  трудом  и все  пытался  поднять
перебитую левую руку, наверное, что-то хотел достать  или  куда-то показать,
и, чувствуя, что это ему уже не удастся, он вдруг прошептал:
     -- Я американец...  В  кармане паспорт,  не забирайте  документы,  я не
должен умереть безымянным. -- По-русски он говорил хорошо, без акцента.
     -- Оставлю,  если  скажешь,  зачем  за нами охотился? -- жестко ответил
Тоглар, прислонив его удобнее к замерзшему стволу старого тополя.
     -- Скажу,  скажу, -- прохрипел тот, -- теперь нет смысла хранить тайну,
я чувствую, как из меня уходит жизнь. Я  охотник за "граверами" из ЦРУ, а ты
-- Тоглар, создавший супербанкнот, который не читает ни один детектор.
     -- Как  ты узнал об этом? -- уже  кричал, склонив лицо почти вплотную к
нему, Тоглар -- парень говорил все тише и тише.
     --  Я выследил Наталью,  которая  украла у  тебя деньги... Она живет  в
Париже,  вышла  замуж  за какого-то  модельера.  Она  мне  тебя  и выдала, а
дальше... сам  понимаешь... Не забирай документы, мои родители умрут с горя,
если не похоронят меня.
     -- Обещаю... -- только и успел сказать Тоглар, и американец затих.
     Тоглар  на всякий случай достал  документы  -- парень не обманывал,  он
действительно был агентом ЦРУ и корреспондентом газеты "Лос-Анджелес таймс".
Командировочное удостоверение гласило, что он направляется в  Грозный, чтобы
взять интервью у Джохара Дудаева.  Документы  Тоглар положил на место и даже
застегнул внутренний карман. Он  хотел перенести парня  поближе к дороге, но
Самурая  рядом  не  было. Пришлось  окликнуть. Самурай  отозвался  с  другой
стороны  дороги, и  Тоглар  понял,  что беда случилась  и с  Лехой.  Оттащив
американца к обочине, Тоглар подбежал к Самураю.
     -- Вот, успел  кто-то  из них  пальнуть,  прямо в сердце,  наверное, со
стволами наготове свернули они сюда,  -- произнес тихо Самурай и добавил: --
А он хотел попросить у  вас после операции эту  машину.  -- И голос Кольцова
дрогнул.
     -- Что будем делать  с  ним? --  спросил  Тоглар,  понимая,  что  нужно
убираться отсюда побыстрее.
     -- Зима,  похороним  по-язычески,  --  обреченно  вздохнул Самурай.  --
Надеюсь, он нас простит. Кто жив останется, пусть по всем поминки справит  и
молебен в церкви закажет, теперь это нетрудно.
     -- Хорошо, действуй, -- ответил Тоглар и пошел к машине...
        "11"
     "Лендровер" уже больше часа  стоял на обочине неподалеку от поворота на
станицу Ярмолинская.
     -- Отдохнем  чуток,  давайте перекусим,  и я  с  вами  выпью, устал, --
сказал  Македонский,  как  только увидел,  что  "уазик" и "джип" свернули  с
трассы.
     Когда они, словно мусульмане в  пост, трапезничали  на рассвете,  из-за
поворота  на большую дорогу  вынырнул шустрый  "уазик" Тоглара  и  рванул на
Ростов.  Черный "джип" не  появился ни через пять  минут, ни через десять, и
Македонский сказал Власу:
     --  Садись  за  руль  и  поехали,   а  я  немного  вздремну,  охота  на
"гранд-чероки" отменяется.
        "12"
     Утром Тоглар ехал уже по хорошо знакомой дороге -- тот путь, который он
проделал в  прошлом году  на  "Волге"  с Андрюхой из Ставрополя, он запомнил
навсегда.  Первый  день на свободе! Как жадно  он тогда вглядывался в каждое
селение, в дома  у  автотрассы, и  вот  он снова добровольно  возвращается в
Чечню, хотя, кажется, тогда он зарекался,  что на Кавказ он больше ни ногой.
Чужой  он, Кавказ,  если  не сказать  опасный, для русской души,  как бы его
исторически ни привязывали к России, ни искали общих корней и стратегических
интересов,  --  в  этом  Тоглара  никто  не  переубедит.  Это про  них,  про
кавказцев, некогда в тюрьме сказал Тоглару первый  учитель: сколько волка ни
корми...  И время доказало  правоту мудрого  уголовника,  которого,  кстати,
много лет позже кавказцы и прирезали.
     Место  за  рулем  занимал Картье,  разговор после случая  на  дороге  в
станицу не клеился, ехали молча. Тоглар, сразу поверивший умершему у него на
руках кавказцу, все думал, кто же навел на него иноземца, и вдруг неожиданно
сказал:
     --   Знаешь,  Слава,   а   один   в   "джипе"   оказался   американцем,
корреспондентом  газеты "Лос-Анджелес таймс"... -- но  дальше о предсмертном
признании погибшего распространяться не стал.
     --  Его звали Карлен  Татлян? --  спросил сразу, не раздумывая, Картье,
чем удивил Тоглара.
     -- Да, так. А откуда ты знаешь?
     -- В  прошлом  году  он  почему-то проявлял  ко  мне  интерес, не явно,
конечно, но я  это  чувствовал,  --  стал  рассказывать  Неделин, не отрывая
взгляда  от дороги. -- Куда  ни приду, везде он. Он не пропускал в Москве ни
одной серьезной тусовки,  тогда я и узнал, что он репортер светской  хроники
американской газеты. Но я заметил за ним одну странность, он старался бывать
в местах, где собираются крутые и гуляют шальные деньги: в казино, катранах,
в  "Пекине", в ночных барах и ресторанах, а в "Золотом петушке" у Хавтана он
был завсегдатаем.  Я предупреждал Леонида Андреевича, просил  присмотреть за
ним. Да и появлялся этот американец  всегда в обществе армянских гангстеров.
Я  так и не понял, почему он интересовался мной, -- закончил, пожав плечами,
Картье, а затем добавил: -- Может, это ереванские гангстеры навели на вас?
     Но  Тоглару  все  стало  ясно.  Константин  Николаевич  понял,   почему
американец, охотник за "граверами", присматривался к Картье -- он подозревал
Неделина в причастности к фальшивым долларам. А Картье вполне тянул  на этот
романтический  образ  -- умен, элегантен,  ведет  светский  образ жизни,  не
беден.
     Но вслух Тоглар сказал другое:
     -- Интересно... Молодец, что прояснил ситуацию, а то я мучаюсь: отчего,
почему? -- Случайное  признание  Картье  отвело  от  него  закравшееся  было
подозрение. И Тоглар  впервые почувствовал к нему искреннюю тягу и симпатию,
надежный был парень Неделин.
     Когда  до  Чечни  осталось часа  два  езды, Тоглар решил:  пора  делать
привал,  пообедать,  отдохнуть,  и  стал  вглядываться в часто мелькавшие  у
дороги  селения,   чтобы  сделать  остановку.  Такое  село  вскоре  нашлось.
Возможно,  Тоглара  привлек придорожный  трактир, где  у  входа  висели  три
освежеванные туши  крупных  курдючных баранов  из калмыцких  степей, тут  же
мясник  в  замызганном  фартуке  отрубал желающим  приглянувшийся кусок.  Из
раскрытых настежь дверей доносились вкусные ароматы, а за  углом, в затишье,
на открытом  мангале  жарили шашлык. Трактир  держали армяне -- горбачевские
беженцы после бакинских погромов.
     Машину отогнали во двор, чтобы лишний раз не  мозолила глаза, и вошли в
прокуренный зал.
     -- А чиж-пыж в этом заведении имеется? -- спросил Тоглар у бросившегося
к ним хозяина, он знал, что такое блюдо могут приготовить только в Баку.
     Хозяин внимательно посмотрел на Тоглара и с улыбкой ответил:
     --  Если  время есть,  какой  разговор,  сделаем.  Мне и  самому  вдруг
захотелось, -- признался добродушно толстяк, один к одному похожий на Элвиса
Пресли, -- а пока и хаш есть, и суп кюфта, и жаркое из ребрышек с картошкой,
шашлык любой: из мяса, из печени, а можем и из осетра -- Дон еще не оскудел.
А к водочке и икру малосольную можем подать, и балычок. -- Чем-то эти ребята
приглянулись хозяину трактира.
     Тоглар,  не  знавший, где  скоротать  часа  три-четыре,  сказал,  сразу
повеселев:
     --  Времени  у нас хватит. Накрой нам стол в дальнем  углу, и если есть
свежая  осетрина, пожарь не  только шашлыки, но и кусками, и  все  остальное
подавай, больно вкусно рассказываешь. И  про чиж-пыж не забудь, угощу ребят,
теперь им в Баку не бывать, все, развелись окончательно. -- И уже за  столом
он объяснил Самураю  и  Картье, что чиж-пыж -- это  блюдо из свежих бараньих
потрохов, и если его готовят умельцы -- объеденье.
     В придорожном трактире все разговоры  были о начавшейся войне  в Чечне,
это стало заметно с  утра, когда поток машин навстречу усилился вдвое-втрое,
они  шли сплошной  полосой. Тоглар,  до  того как  они молча помянули  Леху,
достал  карту  Грозного  и стал внимательно  ее рассматривать: им предстояло
пересечь чеченскую столицу и двигаться в глубь республики, к горам. Ушли они
из  гостеприимного  трактира  затемно,  засиживаться  дольше было  неудобно.
Провожал их  сам хозяин, просил  остаться  на  ночь, но видя  непреклонность
гостей,  пожелал  им удачи и  сказал,  что обязательно  будет  ждать  их  на
обратном  пути и зажарит им такого поросенка, которого они никогда не едали.
На том  они и распрощались. Уезжая, Тоглар попросил  завернуть свежего мяса,
килограммов десять, но разрезать на семь-восемь частей. Сперва подельщики не
поняли  зачем,  но быстро среагировали: в усадьбе  спущенные  с цепи  гуляли
ночью три огромных волкодава -- гостинец предназначался им.
     На блокпост российских войск у въезда в Грозный подъехали за полчаса до
полуночи.  Документы  у  них  проверяли  основательно,  пришлось  показывать
секретное командировочное предписание, залезли  даже в салон "уазика". Майор
на  вахте  предлагал Тоглару  дождаться  утра,  в городе  шел жестокий  бой,
чеченцы, не оказывая  сопротивления, пропустили танковую колонну в  город, а
затем, подбив в каждом квартале головные машины,  заперли их, лишили маневра
-- ни вперед, ни  назад, --  и методично, в  упор, расстреливали беспомощных
танкистов противотанковыми гранатами, жгли  "шмелями" -- новейшим российским
оружием,  оставленным  предателями  и  казнокрадами  из Москвы.  Да  и  саму
танковую операцию в условиях города можно было считать подарком чеченцам, но
страна вряд  ли  когда узнает  имя генерала,  отправившего  на верную смерть
сотни молодых  танкистов.  Однако Тоглар объяснил, что  он на ночь  только и
рассчитывает, а к  утру, до конца  смены  майора, уже должен  возвратиться с
секретным грузом,  как ему и приказано.  Тогда майор,  взяв  карту  Тоглара,
пометил красным карандашом, как им безопаснее проскочить Грозный, -- маршрут
проходил по окраинам, почти по тем же улицам, что наметил в трактире он сам.
     В Грозном чеченцы  пытались остановить их дважды, и всякий раз  Тоглар,
притормаживая  издали,  словно  намеревался  выполнить приказ,  в  последний
момент, когда патруль сходил на  обочину, готовый к проверке, резко давил на
газ  и рвал вперед --  форсированный мотор позволял такие штучки. Запоздалые
выстрелы по  скатам и в заднюю бронированную дверь не могли причинить машине
вреда.  В Грозном  они  по-настоящему  ощутили, что  такое война,  фронтовой
город.   Горел,   освещая   ярким   пламенем   северные   окраины    города,
нефтеперерабатывающий  комбинат,  в  центре   слышались  взрывы,  автоматные
очереди,  тяжелые залпы танковых  орудий,  обреченные  танкисты отбивались в
горящих машинах.  А в небо,  словно  в праздник,  ежеминутно  взлетали сотни
осветительных ракет, падая, они  театрально высвечивали  снегопад, но  ими в
эту ночь вряд ли кто любовался.
     После обильного застолья и отдыха в гостеприимном и радушном  армянском
трактире у дороги  за руль сел Тоглар,  и  ровно  в половине  второго  ночи,
проезжая какое-то  село в  предгорьях, в темном и безлюдном переулке  сказал
вдруг Картье, притормаживая:
     -- Вот мы и приехали, Картье.
     Неделин, глянув вправо, увидел особняк за глухим кирпичным забором, где
в  правом  крыле,  несмотря  на  ночь,  светились  оба  окна.  Картье  сразу
представил узкий  коридор,  где  на  зиму  висят связки  лука, и  дальше две
комнаты, в одной из них и находится вход в подвал, -- чертеж  этот они знали
наизусть и могли пройти в тайник, кажется, в темноте.
     Картье хотел открыть задвижку и  предупредить Самурая, что приехали, но
Тоглар удержал его:
     -- Не  спеши, не  время.  Пусть покемарит после  сытного  обеда, ничего
нового мы ему не скажем, московский план остается в силе. Судя по светящимся
окнам,  груз на месте. Но мы подождем еще часа полтора-два, лучшее время для
серьезного дела наступает в три-четыре часа утра,  проверено. А пока отъедем
в следующий квартал, к мельнице, там, под навесом  для  лошадей,  в  тени, и
станем. Оттуда нам будет видно, когда погаснет в доме свет.
     Но не успел он произнести эти  слова, вдруг, как по волшебству, погасли
окна, и двор погрузился в темноту. Они услышали, как вдруг тоскливо,  словно
чуя беду, завыла  за забором собака,  и  Тоглар,  навострившись,  определил: