ибудь из  банка  или
предприятия. Он мог поклясться  в  этом.  Просто  раньше  была другая жизнь,
миллионы безналичных денег на счетах любой организации ничего не значили. На
них нельзя было ничего купить не только  в розницу,  но и на товарных базах.
Оттого  и не  было  "беловоротничковой",  бумажной  преступности,  фальшивых
авизо. В той  прежней жизни не  было  необходимости  воровать  уголь, нефть,
металл,  золото,  бриллианты  -- никто  лично не  мог  обогатиться  за  счет
природных ресурсов страны.  А счет  в швейцарском банке мог присниться разве
только  сумасшедшему  --  назавтра  такой  аферист,  будь  он даже  в  ранге
министра,  сидел бы в  подвалах  Лубянки.  Все надежно  охранялось,  поэтому
подделывать лицензии,  таможенные декларации, разрешения на ввоз и  вывоз не
имело смысла, даже и прецедентов таких не было.
     Тоглар  раньше других оценил и цветной ксерокс и  компьютерную графику,
все  это он широко использовал на своем "монетном" дворе в Чечне, там  к его
услугам была самая совершенная техника. И, хотя подручные компьютерщики были
асами своего  дела, всегда  наступал  момент, когда требовалось обязательное
вмешательство человека,  особенно когда  возникала  необходимость  в  личной
подписи.  Взять тот  же  доллар...  Есть  детали  на  купюре,  особенно  вся
изощренная связь и  микрошрифт, которых  на фальшивках компьютерной графикой
добивались, а  вот  подпись  казначея  штата,  а она на  каждой серии  своя,
никакой  техникой  не   передашь:  перевести-то  можно,  но   она  получится
мертворожденной, тут нужно четкое клише, сделанное рукой мастера.
     Можно и  печать  вместе  с подписью  с  одной  бумаги  на  другую точно
перевести,  но в случае экспертизы легко определить,  что тут компьютерами и
ксероксами нахимичили. Никакой компьютер никогда не сравнится с человеческим
умом,  талантом, его  беспредельными возможностями. Тоглар  помнит, как Алик
Тайванец, тоже, как и Аргентинец, крупный катала,  ныне живущий в Германии и
контролирующий почти  всю  Европу, сказал  одному  восторженному  поклоннику
модной техники: какой бы  ни придумали  компьютер, он никогда не сможет, как
человек, говорить одно -- подразумевать другое.
     Тоглар хорошо понимает Дантеса, занимающего целое крыло  на пятом этаже
"Метрополя", тот  верно просчитал: для большой аферы нужна подлинная подпись
и  настоящая  печать.  Но  в  грандиозные  накруты  он   влезать  теперь  не
собирается, в  этом нет необходимости, пяти миллионов долларов,  что лежат в
спортивной сумке "Найк" на  втором этаже гостиницы "Редиссон-Ростов", должно
хватить ему надолго. Да и пятьдесят годков, что стукнут в декабре и накатили
незаметно,  -- все-таки  возраст, хотя  и выглядишь, и чувствуешь  се-бя  на
сорок.  Пора думать о  своем доме, семье, не век же одному куковать, хочется
пожить  спокойной и сытой жизнью буржуа --  само  время, обстановка в стране
предоставляли эту возможность, были бы  деньги. Поселиться в районе Садового
кольца, ходить  на концерты,  выставки, вернисажи, попутешествовать по свету
не меньше разыскиваемого  всеми спецслужбами  мира Македонского.  Слетать  в
Лос-Анджелес  на  могилу  своего  деда,  --  говорят,  он на него похож, как
вылитый, -- да и вообще попытаться наладить отношения с американской родней.
Для этого не мешало бы издать каталог работ академика Фешина, ведь насколько
он  знает,  кроме зала  в национальном  музее Татарстана,  ему посвященного,
работы его предка хранятся почти во всех музеях городов Поволжья: в Самаре и
Саратове, в  Уфе и  Сыктывкаре, в  Ижевске, Саранске и Воткинске.  И  в этом
случае, если он выберет спокойную и размеренную жизнь, Тоглар должен умереть
навсегда, тут всезнающий Аргентинец  прав. Но и Модильяни  ему воскрешать не
очень  бы  хотелось,  однако  скорее всего  никуда от  братвы  не  денешься,
особенно в такое время, когда обывателю кажется, что страна живет  только по
криминальным  законам.  Да он и сам  без воровского иммунитета тут же станет
объектом  повышенного риска --  богатство  в России, увы,  грозит  бедой.  А
история  с  чеченцами может  иметь  продолжение, тут без  старых  связей  не
спастись. Выходит прямо по пословице: хотел бы  в рай, да грехи  не пускают.
Но  одно  хорошо,  что  криминальный  мир  Москвы,  России  потерял  прежнюю
однородность,  стал  пестр,  как   цыганское  одеяло,  и  ему  будет   легче
затеряться.
     Радовало его и то, что на воле работы для  него, а значит и  интереса к
нему, стало гораздо  меньше, время нещадно вытеснило его редкую профессию из
обихода, те же ксероксы  и компьютеры  -- просто рай для тех, кто  склонен к
аферам. Любые  акции  и векселя, облигации  и  больничные  бюллетени,  любые
документы от паспорта до водительских прав -- дело трех дней.
     А главная причина ненужности его  редкого ремесла в другом -- появились
тысячи,  сотни  тысяч  конкурентов. Новые алчные  чиновники России за деньги
готовы какие хочешь  документы выправить,  и не фальшивые. Оттого-то братва,
имея за спиной по пять-шесть ходок в зону,  свободно  разгуливает по миру  в
красных  пиджаках  с зелеными  и синими  паспортами.  Из  всех  компьютерных
систем, за очень большие деньги, изъяты все данные об их ухабистой, покрытой
кровью  дороге, и  выглядят  они,  по  новым  анкетам,  кристально  чистыми,
законопослушными гражданами, с  шлейфами несуществующих знаний и должностей.
Один пахан  на заре освоения запредельных  территорий, отдыхая  на Солнечном
Берегу   в  Болгарии,   вдруг   узнал,   что  он  по  документам   академик,
член-корреспондент, специалист  по каким-то редчайшим наукам, и к нему стали
валом валить тамошние  ученые. Но  начальное образование нельзя было  скрыть
никаким карденовским костюмом, и нашему человеку, во избежание международной
огласки и  шума  в прессе, пришлось срочно ретироваться  домой. Впрочем, это
был еще только восемьдесят седьмой год, нынче подобный "академик" мог просто
послать дотошных коллег на три буквы.
     В раздумьях о себе, о жизни, о планах на завтра Тоглар  не заметил, как
опять оказался на центральной улице Ростова. Только случайно столкнувшись со
встречным прохожим, вернулся в действительность и  сразу услышал шумы, звуки
города,  ощутил запахи  зрелого  лета,  увидел краски самой  нарядной улицы.
"Боже,  как хорошо жить, как  прекрасна  свобода,  как  сладко ждать любимую
женщину", --  подумал с улыбкой Тоглар. При воспоминании о Наталье он глянул
на свои шикарные "Юлисс Нардан" -- до  встречи с  нею  оставался ровно  час.
Магазин ее, "Астория", находился рядом, за углом, но она просила не заходить
на работу. Сегодня  приезжал из  Парижа  их патрон,  молодой  француз  Робер
Платт, представлявший торговый дом Кристиана Лакруа,  совладельца "Астории",
потому так  широко была представлена французская мода  в  Ростове. Наташе не
хотелось волноваться  из-за  его появления на работе  и отвечать на  вопросы
подружек.
     -- На-та-а-лья. -- Тоглар не удержался, вслух нараспев произнес ее имя,
и сердце залило такой неожиданной нежностью,  какой никогда не  испытывал  в
жизни, и от волнения у него  закружилась  голова  и стало  трудно дышать. Он
сбавил  шаг, присел на первой  же скамейке у одного из часто встречающихся в
центре  сквериков. Но  сидеть  долго не  мог  -- вдруг неудержимо захотелось
сделать Наталье какой-нибудь  роскошный  подарок, чтобы, как  прошлым  днем,
увидеть на ее прекрасном лице восторг, радость и удивление одновременно. Эта
мысль сорвала его  с места. Вчера, разыскивая цветочный магазин, он приметил
изысканно реставрированный  фасад старинного особняка в викторианском стиле,
на первом  этаже  которого  располагался ювелирный  магазин "Камея",  и даже
успел мельком глянуть на прекрасно оформленную витрину. Туда он и направился
быстрым шагом, хотя времени до встречи было еще много.
     Магазин поразил его крошечностью, хотя и был двухзальным, но через пять
минут  пребывания  первоначальное  ощущение  карликовости прошло  бесследно.
Может, тому способствовал продуманный дизайн, большие зеркала в полированных
до  золотого  блеска бронзовых рамах, вделанных в стены,  искрящиеся зеленым
уральским малахитом, выверенное освещение, струившееся, казалось,  отовсюду,
пол -- как и в "Редиссон-Ростове" -- из золотистого, с вишневыми прожилками,
итальянского  мрамора,  очень  похожего на русский  оникс. Живые  карликовые
деревья  "бонсай" в настоящих  китайских фарфоровых  кашпо, поставленных  на
красного дерева авангардных конструкций консоли. А в углах  в  больших вазах
из  цветного венецианского стекла  -- живые цветы, запах которых  Константин
Николаевич ощутил  сразу,  едва переступил порог зала.  Наверное, вызывающее
роскошество "Камеи" отпугивало праздных любителей слоняться  по магазинам  в
рабочее время, и ювелирный пустовал. Лишь две девушки, тихо переговариваясь,
разглядывали  стенд-витрину  с  обручальными  кольцами,  видно, одна  из них
готовилась к свадьбе.
     Наверное,  в новых магазинах  чувствуют  реального покупателя, ибо, как
только  он  появился  в зале,  две продавщицы, как  бы подчеркивающие особую
красоту  окружающего  великолепия,  прервали разговор.  Вернувшись к дорогим
прилавкам-витринам, одна из них с улыбкой ненавязчиво спросила:
     -- Что бы вы хотели приобрести?
     Тоглар  помнил,  что времени у  него осталось  чуть больше  получаса, и
сразу приступил к делу.
     --   Мне  нужно   сделать  подарок,  какой-нибудь  гарнитур:   сережки,
колечко...
     -- С бриллиантами?
     -- Да, конечно, с бриллиантами, и обязательно с изумрудом.
     -- Извините, если  не секрет,  кому вы хотите подарить,  я имею  в виду
возраст?
     -- Ей приблизительно столько  же, сколько и вам, -- отчего-то  смутился
Константин Николаевич.
     --  О,  тогда  у  нас  большой  выбор: есть  бриллианты из Италии, США,
Израиля, есть  изделия от "Картье",  с  бриллиантами  от южноафриканской "Де
Бирс".
     -- Нет, это мне не подойдет. Есть у вас что-нибудь чисто российское? --
неожиданно  для  себя  заупрямился Константин Николаевич. Он не хотел, чтобы
его  доллары, даже  фальшивые, достались Западу, в нем  неожиданно проснулся
русский человек, державник.
     --  У  нас  все  есть,  и  российские  бриллианты  тоже,  --  несколько
разочарованно сказала  продавщица, видимо,  с  продажи  западных изделий она
имела больший процент, но на это Фешину было наплевать.
     Перед ним выложили сразу  несколько  комплектов  в  изящных, отделанных
замшей, роскошных футлярах, и  он сразу встал в тупик: ему понравились  все.
Тогда он поинтересовался ценой.
     -- Эти -- три с половиной тысячи долларов, эти -- четыре тысячи двести,
а  вот  эти  --  пять  тысяч  пятьсот... --  бесстрастно роняла девушка, уже
уверенная, что обманулась в клиенте.
     --  Вот  эти,  за пять  пятьсот,  я  и  возьму,  --  сказал  Константин
Николаевич и в этот момент в зеркале за спиной  молоденьких продавщиц увидел
двух кавказцев.
     Одного взгляда было достаточно, чтобы Фешин определил --  чеченцы, хотя
неискушенному  человеку многие  горцы Северного Кавказа:  осетины,  лезгины,
дагестанцы --  кажутся внешне очень похожими. Но это  были точно чеченцы.  И
Константин Николаевич даже подумал, что этих парней он не раз видел в охране
братьев Цуцаевых.
     "Какой же я  лох! Костюм от Труссарди,  рубашки от Ван Хейзена, русские
бриллианты  с  изумрудом...  Пижон  несчастный!  Пистолет  надо  было  сразу
покупать, пистолет  или взять у  Аргентинца на время визита в  город",  -- с
отчаянием подумал Фешин, но ругать себя было поздно...
     Вероятно,  его  голос,  когда  он произнес  "беру"  и увидел в  зеркале
чеченцев,  выдал  какое-то  волнение,  ибо  молча  стоявший  в дальнем  углу
охранник с автоматом наперевес, в камуфляжной форме, -- обязательный атрибут
дорогих  магазинов,  особенно ювелирных, --  вдруг как  бы  вышел  из  тени,
подошел к витрине с покупателем и развернулся лицом к кавказцам. Те молча, с
достоинством покинули зал.
     -- Так вы берете или шутите? -- спросила продавщица, почуяв, что клиент
потерял интерес к бриллиантам.
     И тут его осенило:
     --  Беру,  девушка, беру, но с одним условием,  если у  вас есть черный
выход и вы меня через него выпустите.
     Девушка оказалась сметливая, не растерялась.
     --  Поняла  вас.  Выход есть, и Сергей, --  она  показала  взглядом  на
стоявшего рядом охранника, -- вас подстрахует.
     Тоглар  вынул толстую пачку долларов и  спокойно отсчитал нужную сумму,
затем положил рядом еще несколько купюр и добавил:
     -- А это вам с Сергеем за сообразительность.
     Девушка спрятала деньги в сейф, нажала потайную кнопку, и металлический
турникет бесшумно открылся в глубь здания.  Парень в камуфляже первым прошел
в открывшийся проем, Тоглар -- за  ним. Петляя коридорами, они пробирались к
черному выходу.
     -- Вот и пришли, я сейчас выгляну. -- И охранник вышел во двор.
     Константин  Николаевич видел в  открытую дверь  небольшой  захламленный
двор-колодец --  такие часто встречаются в  кварталах старой  постройки. Ему
нужно  было  пробежать  метров  двадцать,  нырнуть под высокую  арку,  и  он
оказался бы на  параллельной, очень оживленной улице Ленина, там неподалеку,
на углу, его уже должна была дожидаться Наталья.
     Парень вернулся быстро.
     -- Все, кажется, чисто. С Богом! -- И  он легонько подтолкнул Тоглара в
плечо -- так поступают в десанте  перед прыжком с  парашютом, видимо, парень
почувствовал в покупателе бывшего коллегу.
     -- Спасибо, братан. -- И Тоглар спокойно распахнул железную дверь.

        "Глава 5. Репортер светской хроники"
     Карлен Татлян, случайно оказавшийся в ресторане "Пекин", где в тот день
отмечал день рождения молодой человек, к которому за столом гости обращались
то по  имени  Слава,  то  называли  Картье,  что  скорее  было кличкой,  чем
фамилией, считал  вечер для  себя удачным. Наконец-то ему повезло. Жил он  в
Москве уже около  полугода и ни на шаг, как ему  казалось, не  продвинулся в
решении поставленной перед ним задачи. Да что там  "к  решению", он,  честно
говоря, растерялся, не знал, с какой стороны  подступиться к заданию. Прежде
всего его  ошеломила  Москва  --  гигантская,  непонятная,  безумно дорогая.
Живущая  только  по своим,  московским,  законам,  в  которых  нельзя ничего
предугадать,  предвосхитить,  предсказать.  Здесь  ничто  не  укладывается в
привычную логику. Жизнь в Москве оказалась куда стремительнее и напряженнее,
чем в Нью-Йорке и  столицах других европейских стран, где ему  довелось  уже
побывать,  тоже в  ранге корреспондента. А безопасность?  Самые  рискованные
районы Лондона,  Чикаго,  Парижа  и  Берлина  в  Москве могли  бы показаться
заповедниками  тишины и покоя. Здесь  нет гарантий безопасности  ни днем, ни
вечером, ни ночью,  ни в  одном  определенном районе. Тебя  могут ограбить и
убить  в  любом  пятизвездочном  отеле,  будь то  "Метрополь",  "Савой"  или
"Националь". В  ясный полдень  раздеть  в  подъезде дома  любого престижного
района, где квартира стоит дороже, чем в самом безземельном Токио. На Западе
все  ясно:  туда  не ходи, сюда не ходи  -- и  будешь цел.  Тут вам никто не
подскажет   островок  безопасности  --  его  просто   нет.  Как-то  он   как
корреспондент отправил материал  о захвате  заложников. И где  бы  вы думали
происходили события?  В двух шагах  от  ворот  Кремля, прямо у Васильевского
спуска на Красной  площади. И это на главной площади  России,  которая кишмя
кишит  дежурными  милиционерами, постовыми,  сотнями людей  из  спецслужб  в
штатском.
     А посетить банк? Казалось бы, рядовое дело для жителя любой европейской
столицы,  а в Москве, отправляясь  открыть счет или снять с него деньги,  не
мешает оставить завещание и заранее попрощаться с  домочадцами: каждый  день
то взорвут, то подожгут банк,  то  взлетит на воздух припаркованная рядом  с
ним машина, начиненная тротилом. Или обстреляют выходящего  инкассатора, или
попадете на сам налет или ограбление  кассового зала. Нет, к жизни  в Москве
еще привыкнуть надо.
     Все  знаменитые  казино,   ночные  клубы,  которые  очень  интересовали
Карлена, как будто специально оказались расположены в  разных концах города,
а в  ночное  время  тариф  на  транспорт всегда чуть ли не  за сотню  баксов
зашкаливает. И  везде, не в  пример Штатам и Европе, вход платный,  а цены в
рядовом  ночном  ресторане  не   уступают   ценам   в  ресторанах  парижских
гранд-отелей.  Тут  никаких  представительских  денег, включая зарплату,  не
хватит на то, чтобы познать ночную жизнь русской столицы.
     Говорят, что были в Москве времена, когда на иностранца смотрели как на
человека с  другой  планеты, считая его непременно богатым.  Карлену  в  это
трудно  поверить, ибо теперь большинство иностранцев, из тех, кого он знает,
ведут  в  столице жизнь  более чем скромную, и  не потому, что некуда пойти,
нечего купить -- просто не позволяют финансовые возможности. А в тех местах,
где он предпочитает бывать, иностранцев вообще почти не  встретишь, россияне
играют по-крупному  и так легко расстаются  с долларами, что  тут, в казино,
часто приходит на ум мысль о загадочной русской  душе  и  в памяти всплывает
"Игрок" Достоевского. Ни на шаг не продвинувшись к своей цели, Татлян все же
убедился в одном: русские обязательно, и в самом скором времени, вернут себе
позиции великой державы,  на  которые так откровенно претендует Китай, и еще
не раз  удивят  мир, как  в свое  время ядерным оружием, прорывом в  космос,
сверхзвуковой авиацией или балетом.
     Попав  в  Россию, Карлен жалел  о том,  что не  выпало  ему работать  в
аналитическом  отделе   --  какие   доклады  отсылал  бы  в  центр,   какими
наблюдениями, открытиями, перспективами, прогнозами мог поделиться с шефами.
Поработай  в  этом   направлении  в  Москве  год-два  --  станешь  бесценным
специалистом  по  России,   но  перед  ним  поставили  конкретную  цель,   а
практические задачи редко приносят быстрые лавры, да и принесут ли?
     Возможно,  Татлян  еще с  большими  трудами вписывался бы в  российскую
жизнь,  если б у него в Москве  не оказался  двоюродный  брат по материнской
линии  --  Ашот  Казарян, с которым  они  были одногодки, да  и внешне очень
походили  друг  на  друга.  Хотя Карлен  прибыл  в Россию  как  американский
гражданин, корреспондент известной газеты "Лос-Анджелес таймс", родился он в
Ереване и  даже успел получить серпасто-молоткастый паспорт гражданина СССР,
но  в  восемьдесят  первом  году,  в  возрасте  шестнадцати  лет,  вместе  с
родителями   эмигрировал  в  США,   в  солнечную  Филадельфию,  край,  давно
облюбованный армянами со всего света, где  жила многочисленная  и не  бедная
родня Татлянов.
     Ашот   Казарян,   ровесник  Карлена,   урожденный   москвич,  удачливый
предприниматель и бизнесмен, имеющий свою многопрофильную торгово-закупочную
фирму   "Арарат",   и   его   друзья   вводили  американского  родственника,
компанейского и  веселого  парня, в курс московской  жизни. Без  них  Карлен
Татлян не продвинулся бы ни на шаг в изучении Москвы, а значит, и в  решении
поставленной  перед  ним задачи, а сроки, как  всегда,  поджимали. Наверное,
новым  московским  друзьям  льстило,  что  Карлен,  журналист-международник,
американец,  может посодействовать -- кому  в гостевой визе, кому  в виде на
жительство, и вообще проконсультировать про  житье-бытье в  далекой Америке:
что туда  выгодно продать, что сюда с прибылью завезти. Так, само  собой,  и
сложился  взаимовыгодный  альянс.  И Ашот,  и  Карлен,  да и большинство  их
друзей,  были холостяками, хотя  возраст у  всех  подбирался к  тридцати,  а
некоторые  уже давно  перешагнули  этот  рубеж, считающийся  подходящим  для
создания семьи,  но, видимо, переломное время,  нестабильность, бизнес,  как
чума, заразивший молодых, не способствовали женитьбе. Такое положение вполне
устраивало  Карлена  Татляна  --  времен