друга, отчего их  часто принимали за близнецов. И не мудрено, ведь были  они
двоюродные  братья. Выросли в одном дворе,  почти  никогда не  расставались,
даже служили в одной роте, а позже и учились вместе в Москве, в МГУ, правда,
на  разных  факультетах. Даже женились  на двух очаровательных сестренках, и
свадьба была  у них одна  на двоих -- крепки на Кавказе родственные связи, а
надо сказать, принадлежали они у себя дома к известному роду.
     Чуть поодаль, у  парапета  набережной, тут же, за негласно  отвоеванной
территорией  художников  и продавцов всякой бижутерии,  женских аксессуаров,
поделок  из  полудрагоценных камней, керамических игрушек, дымили мангалы, и
пряный запах старой вишни,  порубленной  на дрова, время от времени окутывал
площадь  перед   столовой  Дома  писателей,  на  которой  с  каждой  минутой
становилось все более шумно и людно.
     Вышли выгуливать редкопородных собак важные  дамы,  в большинстве своем
давние  поклонницы  Коктебеля.  Избалованные  доги  и  доберманы, боксеры  и
спаниели, болонки и пекинесы бесцеремонно  обнюхивали  картины, выставленные
на  продажу, глазурованные  игрушки,  путались между  ног,  но редко у  кого
вызывали  раздражение  --  к  ним  привыкли,  они составляли  часть  пейзажа
экзотического  пятачка  между владениями  бывшего  Союза писателей  и  домом
Максимилиана  Волошина, главной  достопримечательностью райского  уголка  --
Коктебеля.  Но двое молодых людей  в белых летних  костюмах  не  замечали  и
нарастающего  шума вокруг них,  и продавцов, и покупателей, с каждой минутой
увеличивающихся в геометрической прогрессии.
     Вскоре  от  переставших  дымить  мангалов  потянуло  ароматом  молодого
барашка  на  вертеле, щедро  сдобренного восточными специями,  и  он  отвлек
бывших морских десантников  от воспоминаний о давних флотских днях в казарме
на берегу навсегда  полюбившегося  моря. Они молча переглянулись и, неспешно
обходя торговцев  и  покупателей, направились  к  шашлычной  под пластиковым
навесом, где уже выстроилась небольшая очередь. Хозяин -- наверняка крымский
татарин из  Ташкента, ибо на харчевне значилась броская вывеска  "Чиланзар",
--  сразу выделил их.  Не  обращая внимания на страждущих в  очереди, тут же
подал им на щербатой  общепитовской  тарелке  дюжину дымящихся и  шкварчащих
шашлыков,  а  женщина,  помогавшая ему,  поставила  еще  и миску  с салатом.
Кавказские  шашлыки  отличаются  от  восточных  не только размером, и парни,
хорошо  знающие  толк  в  молодой  баранине,  оценили   мастерство  смуглого
татарина,  заказав еще дюжину.  Уходя, один  из гостей, поблагодарив, вложил
свернутую стодолларовую купюру в  карман поварской куртки. Шашлычник, достав
ее, развернул на всякий случай и тут же удивленно закричал вслед: "А сдачу?"
Но молодые люди, не оглянувшись, растворились в толпе.
     Летний  день что год  долог, но  они  засветло  собирались  многое  еще
осмотреть, и прежде  всего "собственность бывшего  Союза писателей СССР". На
территории пишущей  братии, примыкавшей  к владениям  Волошина, располагался
дивный  сад,  заложенный  самим  основателем  того,  что  называется  теперь
Коктебелем.  В  писательском  же  парке, недалеко  от  центрального входа  с
набережной,  они вдруг наткнулись  на  бюст Ленина из розового  ноздреватого
камня здешних мест. Ленинская  голова на  мощной  шее  покоилась на высоком,
хорошо отполированном гранитном постаменте, и оттого скульптурная композиция
смотрелась  авангардистски,  в духе времени, не  украшала, но  и  не портила
пейзаж. Так к ней,  видимо, и относились отдыхающие, сновавшие взад и вперед
и не видевшие опального вождя в  упор. Гости с Кавказа внимательно осмотрели
памятник, обойдя его не раз со всех сторон.  Один из  парней, которого звали
Алиханом, он все-таки был старшим по рангу, сказал брату:
     --    Аслан,    покупаем   вместе   с    Лениным,   хорошая   работа...
профессиональная.
     На что тот, не раздумывая, ответил:
     --  Согласен.  Правда, придется  подыскать  ей  другое место. А  может,
установим ее в холле казино... -- И оба от души рассмеялись.
     Коктебельская бухта  находится  в сухой,  засушливой  части  Крыма, как
выражался ее  прародитель --  в  "киммерийской степи", и потому писательский
сад  -- самое большое насаждение в поселке,  главная его  жемчужина, любимый
оазис.  Рукотворный  парк  был  разбит  в  начале   века  по  всем  правилам
ландшафтной   архитектуры,  и  со  временем  обрел  еще   большую  ценность.
Кипарисовые  аллеи,  выходившие к некогда дивному фонтану, окружали  кольцом
посадки редких даже и для Крыма кустов и деревьев. Правда, за последние годы
пришли  в  полное  запустение  роскошные кактусовые  плантации,  где  еще  в
недавнем  прошлом  на  радость отдыхающим цвело  около  сотни  разных  видов
кактусов.
     Буйная   зелень   и   ухоженность   сада  скрывали  убожество  хаотично
разбросанных в  парке коттеджей и строений барачного типа, возведенных еще в
пору  расцвета  нэпа  и  чуть  позже,  в  предвоенные  тридцатые  годы,  для
отдыхающих и обслуги.
     -- Будем сносить... И это... И это тоже... -- уверенно говорили молодые
люди, оглядывая мельком  встречавшиеся на их пути здания, не представлявшие,
по их разумению, никакого интереса.
     -- А  как же  с памятью  писателей? Ведь тут  бывали такие корифеи?  --
опомнившись, спросил с заметным волнением Аслан.
     -- Да, помню, -- ответил задумчиво Алихан. -- Я об этом размышлял, и не
раз.  Если  мы  станем владель-цами  этого исторического  места,  мы  должны
увязать  настоящее  с прошлым,  иначе  нас никто  не  поймет,  посчитают  за
варваров или дикарей. Представляешь: на  огромную  гранитную  панель, как на
Стене  Плача  в Иерусалиме,  нанесем  литой  бронзой  имена  всех выдающихся
деятелей литературы и  искусства, бывавших в Коктебеле, -- ведь здесь любили
проводить время не  только писатели... Можно бы, конечно,  и чистым  золотом
отбить фамилии,  вошедшие  в историю,  да жаль, они долго  не продержатся...
Сопрут, обязательно сопрут.
     -- А может, стены ресторанов, казино, холлов гостиниц,  которые  мы тут
понастроим, оформим специально выполненными шелковыми  обоями,  с портретами
знаменитостей, а? Теперь это не проблема.
     --  Слушай,  брат,  что  мы мучаемся? Есть идея, а остальное доработают
дизайнеры.
     До  слуха  братьев  донеслись  звуки  ударов  по туго  летящим мячам --
видимо,  поблизости, за поворотом,  за  зарослями  можжевельника,  находился
корт. Здесь, на огромной площадке со свежим резино-битумным покрытием, можно
было проводить даже турниры.
     -- Один корт для Коктебеля явно маловато, -- сказал Алихан.
     -- Но есть возможность расширить его, и влево, и вправо, -- подвел итог
осмотра Аслан.
     К теннису они  были равнодушны, но знали  его  цену и притягательность,
особенно в нынешнее время, когда вся президентская рать уделяет теннису куда
больше внимания, чем государственным делам.  И  глядя  на  иных  толстопузых
игроков,  простым  смертным, наверное,  приходит  на ум  русская  пословица:
...идет,  как  корове седло,  --  это  о  престижных  ракетках  и экипировке
"Вильсон", "Данлоп", "Хед", "Адидас". Стандарты жизни задают первые  лица, а
челядь готова восторгаться и  поддерживать любые  ее  увлечения,  даже  если
завтра это будут тараканьи бега. Опять же  по народному  определению:  каков
поп, таков и приход.
     От теннисного  корта  вела  в  глубь территории  удивительно  ухоженная
дубовая  аллея,  и  братья, не  сговариваясь, пошли  по  ней.  На  первой же
пересекающей  дорогу  тропинке,  слева,  чуть в  глубине парка, они  увидели
что-то наподобие  сказочного  замка,  выстроенного  в  виде круглой  башни с
островерхим  шпилем,  с   высоким   каменным  крыльцом  в  восемь  ступенек.
Окна-бойницы  замка  были распахнуты  настежь, и в  узких  овальных  проемах
ветерок пузырил розовые занавески -- уютом, теплом, надежностью веяло от его
толстых  краснокирпичных  стен,  и  тихая  музыка  зазывающе  лилась  сквозь
шуршащие  шелковые  шторы.  Впрочем, тут  же,  у  входа,  стояли  три  белых
шатрообразных модуля, с набором легкой пластиковой  мебели. Народ еще спешил
после  сиесты на пляж, и оттого столики пустовали. Братья  решили  заглянуть
внутрь, ибо успели разглядеть и вывеску: "Чайная, фитобар".
     Зал,   разделенный   надвое  изящной  резной  перегородкой  из  светлой
некрашеной  вишни,  удивил  их  простором  и  неожиданной прохладой  -- явно
благодаря толстым, почти крепостным  стенам. В большей половине помещения, в
углу,  зиял темно-красным зевом из  жаропрочного кирпича давно не топившийся
камин. Но сложенные  в глубине топки на колосниках  хорошо просушенные дрова
словно ждали слякотного дня. Молодые люди ощутили, как, должно быть, уютно в
этих  стенах  промозглой  осенью,  когда  море сутками штормит, а вокруг  --
сырость, туман, дожди. А еще уютнее, наверное, тут долгими зимними вечерами,
когда  над замерзшим  заливом валит  снег и море, потерявшее берега, видится
степью и кажется, что вот-вот из снежной пелены выскочит тройка с бубенцами.
     Тут  же,  у  стены,  рядом  с  камином,  старый  концертный  "Бехштейн"
дожидался  окончания  пляжного сезона, когда у  пляшущего за  решеткой  огня
будет  царить  другая жизнь и люди станут неспешно  коротать  вечера в тихой
чайной.
     Пока  они разглядывали развешанные по стенам картины  --  наверняка дар
художников,  давно  облюбовавших  Коктебель  как  душевную  обитель,  --  из
подсобки появилась  хозяйка  заведения, видимо,  не  ожидавшая столь  ранних
посетителей.
     -- Какая уютная у  вас обстановка! Не ожидали, -- выразили свой восторг
неурочные посетители после приветствия.
     Хозяйка  фитобара,  средних  лет  приятная  женщина,  в  высоком  белом
кокошнике на  манер буфетчиц из пятидесятых годов, уже привыкшая к похвалам,
но все же польщенная произведенным эффектом, мило, по-домашнему сказала:
     -- Мы всегда гостям рады. Милости просим,  чем богаты, тем и рады... --
и кивнула на  стойку,  куда успела  выставить  вазы с конфетами, мармеладом,
печеньем, пирожными, свежей выпечкой.
     Но  в  глаза  гостям  прежде  всего  бросился  огромный,  трехведерный,
надраенный до блеска медный самовар, уже кипевший в глубине буфета.
     Наслаждаясь произведенным впечатлением, хозяйка предложила:
     --  Какой  вам  чай  подать:  зеленый,  черный? Индийский,  цейлонский,
краснодарский? С мятой, душицей, чабрецом, иван-чаем, девясилом...
     -- Сдаемся... -- умоляюще подняли руки молодые  люди.  -- Два  чайника,
один с черным чаем, другой -- с зеленым и с добавками -- на ваш вкус.
     Они  заняли  столик рядом  с  камином,  откуда  хорошо  просматривалась
входная дверь...
     Два чайника братья одолели быстро  -- на Кавказе чай  любят не  меньше,
чем  в Англии. Парни повторили заказ, но на этот раз попросили принести чай,
настоянный только на крымских травах.
     Едва им были поданы новые чайники, в зале появился первый посетитель --
молодой,  коротко стриженный, накачанный парень  в  традиционном  на  отдыхе
спортивном костюме. Он  неторопливо зашел  за буфетную  стойку и заглянул  в
подсобку,  где  хозяйка продолжала готовиться  к вечернему наплыву клиентов.
Кавказцы у камина приняли парня если не за сына, то за родственника хозяйки,
тем более что, уходя, "качок" прихватил  с витрины роскошную коробку конфет.
Гости пили чай, с интересом  рассматривали убранство чайханы -- одна икебана
на  столах чего стоила, --  единодушно  решив, что  если  приберут  к  рукам
писательскую  собственность,  то  чайную оставят,  и  обязательно  вместе  с
хозяйкой.  Чувствовалось,  что чистотой,  ухоженностью,  домашним  комфортом
заведение обязано только ей.
     Но через полчаса,  когда хозяйка  подошла к столу, чтобы забрать пустые
чашки,  молодые  люди   поразились  перемене,  произошедшей  с  ней:   такой
испуганной, затравленной предстала она перед ними.
     -- Что с вами случилось? -- поинтересовался один из братьев.
     Женщина обреченно махнула рукой, пугливо глянув на входную дверь:
     -- Рэкет. Бандиты  поганые житья  не дают. Творят, что хотят, управы на
них нет.
     --  А милиция?  --  поинтересовался Алихан, хотя  и знал,  каков  будет
ответ, но он пытался втянуть испуганную хозяйку в разговор.
     -- Да они одна банда и есть. Разве милиция не знает, что этот бугай Ион
всем поперек горла в поселке, мешка картошки не продашь, чтобы не поделиться
с ним.
     -- А что, шашлычники с набережной, татары, тоже  платят Иону  дань?  --
уже заинтересованно спросил Аслан.
     -- Эти... с  набережной -- у них еще несколько точек на причале, --  не
платят точно. Их  пятеро братьев, еще племянников целая  футбольная команда,
они им помогают, да и крепких мужиков  со  стороны жен хватает.  Но главное,
один из них,  Осман,  отчаянный парень --  у него на работе под рукой всегда
метровая арматура, раскроит голову любому  не задумываясь. Наезжать и на них
наезжали, в прошлом году три-четыре крупные драки произошли и на набережной,
и  на базаре, но после того, как во двор Бессарабу, так по-воровскому кличут
Иона,  закинули отрезанную  голову  его  ближайшего  подручного  Ткачука, по
кличке Кувалда, шашлычников стали  обходить, надолго ли  -- не  знаю.  А вот
остальные  люди, даже  те,  что  сидят  с ведром  вишни  или черешни,  или с
домашними пирожками, или с мешочком  семечек у магазинов или на перекрестках
улиц,  и те, что  носят  вареную кукурузу по  пляжам...  Все платят со своих
грошовых  заработков, особенно те, кто торгует на базарах  с прилавков. Чую,
добром это не кончится...
     -- А власти? Ну есть же здесь хоть какая-то власть?
     -- Да что власть, она что в Москве, что в  Киеве,  что в Симферополе...
Ей  преступность  нужна,  она  ей  на  руку  во все времена: народ в  страхе
держать...
     -- Сколько же  они с вас требуют? -- спросил сразу потерявший курортную
беспечность Алихан. Он чувствовал,  что  женщина  от  бессилия безысходности
готова разрыдаться.
     -- Даже и произнести страшно. Тысяча долларов за сезон, но это весь мой
заработок за лето, как бы  я ни крутилась. Курортный сезон-то у нас от  силы
четыре-пять  месяцев, а остальное  время большинство здесь сидят без работы,
без  пособий. А  у  меня дочь в Симферополе  в  мединституте учится  и  зять
студент,  просто не знаю,  как жить дальше, -- вздохнула она горестно.  -- Я
ведь  в этой чайной, считай, всю жизнь работаю, никогда такого беспредела не
было. -- Понизив голос, она обреченно сказала: -- Я триста долларов скопила,
отдала Бессарабу  на прошлой неделе, а  он сегодня опять, поганец, заявился,
требует остальное. Никаких объяснений и слушать не хочет,  говорит -- займи,
иначе спалим.
     За  столом  на миг повисло тягостное молчание, но  Алихан вдруг  весело
сказал:
     -- Не  горюйте, придется  нам  вас  выручить, уж  больно  по  душе ваше
заведение, да  и чай  такой вкусный пили  первый раз в жизни.  -- Достав  из
нагрудного  кармана тяжелое портмоне, блеснувшее хорошо отполированной кожей
и золотой монограммой, он вынул три сотенные долларовые купюры и, протягивая
их онемевшей хозяйке, улыбнулся: -- Отдайте и  работайте спокойно. А это вам
за чай и на память о нас, -- и прибавил еще одну такую же бумажку.
     Чувствуя, что обалдевшая женщина еще долго будет приходить  в себя, они
молча откланялись и покинули зал.
     Как  только  они  вернулись  на  знакомую дубовую аллею, Аслан,  увидев
скамейку, предложил:
     -- Ну-ка  присядем,  обсудим ситуацию.  Вот  так тихое,  провинциальное
местечко! Неужели придется делить власть со шпаной?
     -- Ну  уж нет. Нам нужен второй Лас-Вегас  или  Монте-Карло -- придется
вывести  преступность подчистую,  хорошо бы  во  всем Крыму.  Ты  же знаешь,
богатые люди не любят опасных мест. Ведь еще от силы год, два -- и все будет
иметь своих новых хозяев. Этот уголок Крыма станет нашим, для  этого денег у
нас достаточно...
     -- Ну да, станок Тоглара работает круглосуточно, -- согласился Аслан.
     Они  помолчали. Сколько раз они  уже обсуждали все  перипетии,  которые
случились с их родиной.  Еще  в перестройку умные  люди  поняли  сразу,  что
страна не  имеет хозяина. Вот  тогда ребята с гор впервые появились в Москве
всерьез, и  столица сразу  почувствовала властную  руку новых хозяев. Уже на
следующий  год московские воры  Япончик,  Монгол,  Захар,  Слива, Расписной,
Отарик пригласили кавказских абреков на сходку, чтобы мирно разделить Москву
на сферы влияния, причем чеченцам  предлагалось  право выбора,  а остальное,
что останется, доставалось славянам, грузинам, армянам и прочим кланам.
     Но   Хоза,  Лечи,  Азамат,   Султан  Даудов,  уже   тогда  называвшийся
Балашихинским, ибо он единственный из всех соплеменников был коронован самим
Бриллиантом, и старший брат Алихана Гелисхан сказали гонцам: мы не  признаем
воровских  законов, Москва принадлежит нам, мы  не  собираемся  ее  ни с кем
делить и всегда заберем то, что посчитаем нужным.
     -- Так  поступим  и  в  Крыму, -- подытожил  Алихан. --  Кому предложим
покинуть  полуостров, кому порекомендуем завязать, а того, кто не согласится
с  нашей волей и не  подчинится нашим  законам,  будем  уничтожать  сразу  и
повсеместно -- в два-три дня.
     Аслан невольно поежился, и брат, усмехнувшись, хлопнул его по плечу:
     -- Не волнуйся, сами руки пачкать не будем, привезем  киллеров, сколько
понадобится для акции, из  Москвы,  оплатим аккордно, благо,  станок Тоглара
выдержит  и это...  А  народ  хочет жить  и работать спокойно, ты  же сейчас
слышал  об этом. Мы  дадим  ему долгожданный покой  и  безопасные  улицы,  а
работать они будут, прямо или косвенно,  на нашу империю, и чем счастливее и
богаче здесь заживут люди, тем охотнее потянутся в наши владения толстосумы.
     --  Молодец, Борз! -- восхитился Аслан, впервые обратившись к брату  по
прозвищу. -- Ты все верно рассчитал!
        "2"
     Жара  окончательно  спала, с пляжей медленно потянулся народ, Коктебель
вступал  в  вечернюю  пору.  Легкие сиреневые  сумерки  как бы  струились  с
Карадага и окутывали  волшебной пеленой вытянувшийся вдоль бухты поселок.  В
разросшемся  парке   на   дубовой  аллее  было  темнее,   чем  на   открытых
пространствах;  раньше в этот час  включали многочисленные  садовые огни,  и
парк  в ночи, особенно  с моря, с прогулочных  катеров, полыхал  огнями,  но
теперь на Украине  энергетический  голод,  и фонари не всегда горят даже  на
набережной.
     Программа пребывания здесь была у братьев сжата до предела,  но главное
они  успели   осмотреть  и  даже  переговорили  в  первой  половине  дня   с
руководством санатория  "Голубой залив",  турбазы "Приморье",  с  директором
Дома творчества, посетили и главу  администрации поселка --  все предприятия
на  побережье  сидели "на  картотеке"  с начала  года,  они  уже давно  были
банкротами, только  никто не хотел брать на себя ответственность объявить их
таковыми. Впрочем, у Украины до Коктебеля руки попросту не доходили.
     Отправляясь  в  Крым,  братья  запаслись одним  страховочным адресом  в
Коктебеле,  куда  всегда могли обратиться за помощью,  советом, транспортом.
Человек этот некогда в  лагере стал обязан  жизнью Гелисхану, старшему брату
Алихана,  и на него  они могли рассчитывать  --  тюремное братство  дорогого
стоит.  Еще когда начали  расцветать  кооперативы,  сокамерник Гелисхана, не
лишенный предпринимательской  жилки, быстро  поднялся, открыв  на  побережье
свой  ресторан  "У  Хромого  черта".  Вот  это  заведение они  и  собирались
посетить,  поужинать и со стороны на всякий  случай приглядеться  к хозяину.
Первый же отдыхающий,  у которого они расспросили, как  пройти  к ресторану,
оказался разговорчивым и попутно сообщил, что всего две недели назад, ночью,
его пытались взорвать, но больше наделали шуму.
     -- Тем  более,  -- сказал Алихан, -- надо побывать там,  осмотреть